Текст книги "Человек агрессивный. Истоки международного терроризма"

Желание жажды жизни, активный поиск резервов человеческой природы в утверждении добра («все сущее очеловечить») и есть образец ценностного сознания. Родовая целостность в широком смысле – все человечество, естественная природа которого – ценности культуры. Выпадение из этого культурного пространства означает умирание человечества, появление новых общностей и исторических типов человека. Культурные ценности могут рассматриваться целостной системой в отношении низших структур человеческой природы и нецелостной системой в отношении высших структур – символического сознания. Родовой субъект в лице мировых религий и философии оставил человечеству учение о единой (нравственной) природе: «Стремящийся к человеколюбию не совершит зла».

Выделим несколько уроков, оставленных родовым субъектом в наследство потомкам.

Урок первый. Зло не есть природа человека, а ее искажение. Природа не содержит в себе в чистом виде зла. Отступление от естественной натуры, духовной сущности, абсолютизация ложных форм жизни, нарушение иерархии «верха» и «низа» в погоне за сиюминутными успехами, жаждой необоснованной власти над миром ведут к страданиям и росту зла.

Урок второй. Зло преодолимо базовыми ценностями культуры, гуманистическим воспитанием, синтезом религии и культуры. Из них выросли все цивилизации, этносы, нормы, законы. Представления о порядочности, чести, общем благе выстраданы коллективным опытом поколений, сохраняются в культурном коде и исторической памяти человечества.

Урок третий. Значимый эффект в преодолении зла достигается при нахождении коллективной Меры воспитания: «кодексы чести», образцы «совершенного гражданина», исторические типы «благородного мужа», «добродетельного человека», «нестяжателя» скрепляли союз общества, стабилизировали жизнь. Мера не лишена исторической изменчивости, зависит от национальных особенностей, условий воспитания. Ее носителем была духовная элита: жрецы, знать, старейшины, мудрецы. Она была проводником между государством и народом, между управителями и подчиненными. Осуществляла защиту и комментирование важнейших религиозных, правовых и культурных документов эпохи.

Народы, цивилизации в разные эпохи обменивались образцами воспитания, учились друг у друга. В совместной учебе рождались необычные синтезы религий и культур, добра и зла, парадоксальные нормы нравственности и мышления, удивительные системы добродетели и воинственности, религии и антикультуры.

Нарушение Меры в соотношении натуры и культуры влечет за собой самоуничтожение жизни. Т. Манн в книге «Иосиф и его братья» воспроизводит религиозную притчу о «дурацкой земле египетской». Люди в Содоме и Гоморре были черны душой, надменными, похотливыми… Ходили нагишом, вступали в беспорядочные половые связи, не чураясь и скотоложества… Не было понятия греха и стыда… Не боялись ни Бога, ни себя. Бог (Космос) уничтожил всех, чтобы предотвратить еще больший грех на земле.

Урок четвертый. Существует индивидуальный путь борьбы со злом – естественные таланты и способности, скрепляющие противоречивый внутренний хор голосов в целостную систему. Эпоха Возрождения показала: зародившаяся индивидуальность («разносторонне развитый человек»), раскрывшиеся способности обеспечивают не только защиту от дурных намерений, но и содействуют росту интеллекта, воли, нравственности. Именно в это время была опробована ИНТЕГРАТИВНАЯ ФУНКЦИЯ КУЛЬТУРЫ, согласования общечеловеческих и индивидуальных ритмов деятельности, разума и сердца.

В генной памяти существует если не идеал гармонии духа и тела, то идея о синхронизации, саморегулировании жизнедеятельности. Человеческий организм есть аналог музыки небесных сфер (Гете, Шекспир). Естественный механизм обнаружения способностей заключен в сердце, изначально дан природой («заведенные Богом часы» – А. Гейлинкс). Добродеяние, способность к сопереживанию служит заводной пружиной этих часов, механизмом, приводящим в движение дисциплину ума и чувств.

Пренебрежение естественными склонностями и способностями, замена их «хорошими законами» (а в дальнейшей истории – идеологией, политикой, ложными формами культуры) обязательно разбудят в человеке Палача самому себе и обществу.

Глава 4
Социальный человек и социальное зло

Люди терпят всевозможные бедствия со стороны государства, сами избрав его. Они поставили закон выше нравственности.

Гиерокл, римский философ

Народы до создания государств имели веру и любовь. С их помощью утверждали жизнь в мифах, традициях, нравах. Теперь государства разрушают созданное народами и лгут о всеобщем благе, о добре и зле. Творчество сменилось разрушением. Народы умерли в холодных чудовищах – государствах.

Ф. Ницше

Социальный субъект есть вложенная система в родового человека, более низкая по своей значимости в иерархии космического универсума. Социальный субъект является продолжением микрокосма и родового субъекта. Он изменяется в собственных границах. Критерием служит не мироздание, не Бог, не благо, но он сам: «Мыслю, следовательно, существую». Всякая истина, знание производны от моего существования. Вместе с тем сознание становится несвободным, зависимым от целостного Социума. Самоотчуждением, своемерием вызываются к жизни бездушные социальные силы, закабалившие целостную натуру. На место культуры приходит ЦИВИЛИЗАЦИЯ с ее безличными связями и нормами. Жизнь превращается в игру сменяющих друг друга норм, статусов, функций, в мучительную жизнь без сердца. Всемогуществу власти национального государства могли бы позавидовать традиционные монархии. Человек превращается в «социального актера», не отвечающего за свое поведение. Социальные маски прирастают настолько, что люди как культурные существа неотличимы друг от друга. Они представляют собой носителей масок и личин, символизирующих изменчивые вкусы общества. Внутренняя дисциплина, самоконтроль увядают. Личные качества растворяются в Социуме, который часто наделяется фантомными свойствами, символизирующими былые свойства человека.

Если «космический человек» положил начало предыстории, «родовой человек» – истории человеческого существования и культуры, то «социальный человек» есть точка отсчета заката истории, разбившейся на отдельные цивилизации. Шпенглер насчитывает восемь цивилизаций. Они «не замечают» общности судьбы, непрозрачны друг для друга. Больше настроены на войну, чем на временные союзы. История получает не человеческое, а иное измерение. Она соотносится с безликими силами: научно-техническим прогрессом, глобальными мировыми проблемами, политическими союзами одних стран против других. Следы живых связей между людьми теряются. Внечеловеческое измерение цивилизаций началось с создания больших государств, империй и наций, а закончилось эпохой буржуазных революций, похоронивших Культуру.

Антропогенез сменяется социогенезом, который производен от космической и родовой сущности субъекта [19]. Родовой статус понижается до безродного Социума. Социогенез – история общества (общественного тела), а не личности. Впервые в истории случилась трансформация, перерождение человека. Он стал производным от общества и его институтов. Случилась мировоззренческая революция, зачеркнувшая антропоцентристское мироощущение: каково общество (обстоятельства, среда), таков и человек. Социум, двигаясь от свободы и творчества к общественному порядку, в конечном итоге приходит к разложению и умиранию. Навязанные человеку роли и статусы вытесняют едва зародившееся личностное начало, ценностное сознание. Вытесненные культурные ценности уходят в глубины бессознательного. На поверхности остается «социальный винтик», маленькая деталь большой социальной машины. Насилие и симуляция жизни становятся второй натурой. Бытие искажается вплоть до непристойностей (Ж. Бодрийяр). Это вторая антропологическая катастрофа.

Суть социоцентристского измерения выражается формулой: «Человек – совокупность общественных отношений». ЧЕЛОВЕК ЕСТЬ ОБЩЕСТВЕННОЕ СУЩЕСТВО, НЕ СОЗНАЮЩЕЕ В ПОЛНОЙ МЕРЕ СВОЕЙ ПРИРОДЫ И ОТРАЖАЮЩЕЕ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОСОБЕННОСТИ СРЕДЫ. В качестве такового (внешний человек) противостоит родовой сущности (внутренний человек). Обнаруживает в мире не собственный образ, но массу противостоящих отчужденных сил в форме социальных институтов власти. Родовое именитство выродилось в безликую форму существования, не знающую теплоты отношений и ответственности. Внутреннее совершенствование переносится на социальную среду (властные структуры государства), от которой все ждут перемен, справедливых законов, образцов нравственного поведения. Без жестких механизмов управления человек превращается в беспомощное существо. Цивилизация расчеловечила человека, опутав его внутренний мир внешними нормами долженствования и заставив играть в «нравственные игры».

Главные сущностные характеристики – долг (деятельность) и норма. Они служат внутренней природой социального субъекта, той почвой, вне которой он не мыслит существования.

Социальный субъект – деятельностное существо. Разделение общественного труда, производительные силы обезличивают деятельность. Человек превращается в набор позиций, ролей, в частичное существо. Каждый выполняет свою работу и за совокупный продукт личной ответственности не несет. Он рассматривается «главной производительной силой» (К. Маркс), «рабочей машиной» (И. Ильин), «социальной вещью» (Э. Фромм), носителем «социального статуса» (Э. Шилз, Т. Парсонс). Как частичное существо с нормативно дозированным статусом выступает не целостным субъектом, а как социальное Я, социальная личина – производная от сложившихся общественных отношений. Из осколков дозированной деятельности, социальных позиций общество и собирает совокупный продукт. Само общество состоит не из людей, но из отношений, в которые они вступают, из набора позиций, профессиональной деятельности. После выполнения заданной роли функции выбрасываются за ненадобностью. Общество питается за счет совокупной энергетики частичных социальных личин. Имя ничего не значит. Функционируя в качестве социальной вещи, каждый субъект имеет профессиональную цену, социальное имя по выполняемому роду занятий.

Дозированная деятельность калечит, развивая односторонним образом, сокращает возможности развертывания способностей. Идет полным ходом деформация природных сил и способностей: воли, ума, чувств [20]. На человека стремительно надвигается Внешний мир, вытесняя его внутренний мир, собственные качества. К какой бы общности человек не принадлежал, требование к нему как к общественному существу одно – подчиняться социально-ролевой игре, в которую он включается долгом, обязанностью («твой долг», «ты обязан»). Категория «долг» выступает регулятором измерения отношений между нецелостными субъектами. Положение в обществе достигается не в соответствии со способностями, а согласно статусу, занимаемому в группе: присутствие при власти или исполнительная роль. Обычный вопрос при рассмотрении судьбы человека: «Кто за ним стоит?» Взаимодействуют не люди, но социальные роли. Выступая за предоставление личных прав и против общепринятых стандартов поведения, можно подвергнуться остракизму, потерять статус. Отсюда рождается конформизм, насилие над собственной природой в качестве реакции на внешнее принуждение и борьба за повышение статуса. Такое общество нестабильно, состоит из ПРАГМАТИКОВ, готовых взорваться, если произойдет даже незначительное изменение среды.

Зависимость от общества вынуждает подменять деятельность ИГРОЙ ПО ПРАВИЛАМ, ролевым стандартам. Игра помогает пережить трудности, сбрасывать (повышать) эмоциональное напряжение. Искусственные страсти возводятся в целях самовозвышения в ранг свободы (Сартр), культурных ценностей (Ортега-и-Гассет), творчества (Гадамер). Самообман становится нормой. Драматизм в том, что самообман осознается, но отказаться от театра абсурда актер не в силах – маски прирастают, становятся второй натурой. Жизнь превращается в «искусство ношения масок внутри навязанного сценария» (К. Берг). Приказы общества, навязанные идеологией, политикой, выполняет как собственные волеизъявления. Не может восстать против себя. Масса уловок избежать навязанных ролей не приводит к успеху. Индивид чувствует себя полицейским для самого себя, а в тяжелых случаях игра может закончиться и психическим расстройством.

Категория ДОЛГ означает принудительное (незаинтересованное) выражение обязательств перед обществом. Долженствование есть не свободное волеизъявление, как у родового субъекта, а законосообразное, насильственное вовлечение в совокупную деятельность общества. Человек превращается в «субъекта обязанностей», нравственное сознание исчезает, трансформируясь в психоэмоциональное напряжение, в переживание страха и ожидание репрессий. Творчество вырождается в надрывный труд, погоню за материальными благами и комфортом. Особенности сознания определяются не личной культурой, не совестью, но «социальным характером» (Э. Фромм) или требованиями правящей элиты. Личные свободы не поощряются.

Любимая игра социального актера – идея личной свободы, которую он пытается совместить с долгом. Но права и свободы – мифологема, желание возвыситься в собственных глазах и «урвать» побольше социальных гарантий для защиты от произвола чиновников. Это страховка от всяких неожиданностей со стороны государства. Человек не может освободить себя внешне. На подлинную свободу способен духовный индивид, творец самого себя. Внешнее освобождение подневольного человека приводит к злоупотреблению, превращается во внутреннюю несвободу, в ужасающее духовное рабство [21]. Принудительный долг, приказ не в силах возродить свободу и культуру.

Драма социального субъекта заключается в том, что социальная форма жизни воспринимается сущностью, способом воспроизведения своего Я. Не зря, например, в коммунистической России идеологи напоминали: «помни, ты – рабочий», «ты – коммунист». Профессия, статус в сознании вырастали до масштабов мировоззрения, заставляли самонасилием изменять внутренний мир, превращали в раба общественного прогресса. В социальной жизни вместо протагоровской формулы «человек есть мера вещей» принимается более низкая оценка: «социальное есть мера человеческого» [22]. Это пониженная самооценка, сведение универсальной сущности лишь к социальной жизни. Долг возводится над духом. И вот уже недоучившиеся идеологи открывают для себя истину: «Человек есть социальное существо», все его качества и свойства обусловлены социальной природой. Свои преобразовательные прожекты называют «социальными программами», «социальными реформами», «социально-экономическими планами развития». Они заставляют долженствующего субъекта играть дурную бесконечность социальных ролей, гордиться ими, а потом удивляются его нравственной и культурной деградации.

В НОРМАХ фиксируется целостность общества и нецелостность, частичность человека. Нормы цивилизации – усредненные стандарты поведения, принятые в данной общности. Их назначение – формирование социального характера, или инструмента достижения стабилизации жизни. Нормы поддерживаются принуждением. Их исполнение возвышает людей в собственных глазах, придает ощущение сопричастности к Системе. Вне норм, стандартов жизни нормативный субъект существовать не может. Если рушатся одни нормы, тотчас под видом реформ изобретаются другие. Уклонение от стереотипов поведения может обернуться обвинением в непатриотизме, в нелояльности государству, даже в «ползучем (тихом) терроризме». Со временем нормы затвердевают и уже сами воздействуют на поведение. Они заменяют былую порядочность и честь граждан. Жизнь, по Шекспиру, превращается в «игру, наряд и мишуру». Но изменить ничего невозможно, иначе будешь отторгнут в качестве чужака. Нереализованная жизненная потребность в общении оборачивается одиночеством и неврозами.

Одиночество в «социальном муравейнике» формально компенсируется системой массовых коммуникаций и выборами, создающими иллюзию личной сопричастности к внеслужебной сфере. За пределами массовых коммуникаций человек как культурное существо, вне рамок производственной деятельности, никому не интересен. Цивилизация убила нравственные потребности, заменив их игрой в гуманизм, в нормативистику, подготовив Нормативного Хитреца к взрыву, который непременно произойдет в соответствующее время.

Драму расчеловеченного человека, очутившегося между родовой культурой и новыми социальными ценностями, хорошо ощущали уже представители Возрождения – Леонардо да Винчи, Микеланджело. В картине «Всемирный потоп» Микеланджело воспроизводит трагедию одиночества: «Усталые матери сидят на земле. Их окружают дети и мужья. Лица напряжены, люди отчуждены друг от друга. Неподвижный, пустой взгляд, обреченность одиночества. Это погибшие поколения, – пишет А. Лосев, – когда трагедия человека обретает космические масштабы» [23]. Это плач по умирающему гуманизму, умолкающей песне остывающего сердца.

Современный нормативный Хитрец, променявший свободу на несвободу, и сам понимает призрачность жизни, но вырваться из социального плена нет сил, ибо он превратился в хорошо прирученный, накормленный и одетый автомат.

Нормативное сознание насаждается идеологией, политикой, вещественным миром. У человека постоянное чувство, что сверху есть Некто, управляющий судьбой. Некто – это «социальный характер», нормы и правила общества. Противодействовать Системе можно игрой в индивидуальность. Она поможет дистанцироваться хотя бы на время, скрыть одиночество и пустоту. Выдать собственное ничтожество за Нечто. Нормативный Хитрец – виртуоз игр с Системой. Двойная и тройная бухгалтерия в сведении счетов с Социумом, многообразие ужимок, умелая игра в поддавки вместо старой и доброй нравственности, угроза забастовками, гражданским неповиновением, переменчивостью нравов электората, вплоть до асоциальных форм поведения, – далеко не полный перечень гражданских «прав» и «свобод», вырванных у государства. Такое многообразие средств воздействия на властные структуры сбивает с толку многоопытных политиков и идеологов, которые затрудняются прогнозировать «реакцию улицы», предсказать ее поведение даже на небольшой срок.

За желанием «быть ряженым» вскрывается потребность нормативного субъекта в идолопоклонстве «культурным призракам», от которых невозможно скрыться в «социальном муравейнике» и в пространствах собственной безликости. Под маской индивидуальности скрывается механическое копирование норм поведения ушедших поколений, бледный отблеск былого героического поведения, «кодексов чести», «благородного гражданина». Это иллюзия индивидуальности, выпускания пара недовольства ради возвышения в собственных глазах. А. Камю в «Бунтующем человеке» разоблачает выверты сознания, характеризуя их «замаскированным страданием, смехом сквозь слезы». Способность к мимикрии, социально-ролевым играм – признаки умирания «человеческого в человеке». Из иллюзии индивидуальности не создать «общества с человеческим лицом», даже гражданского общества, живущего без потрясений. Все имеет свою цену: права и свободы, участие в митингах, демонстрация индивидуальности, продвижение по службе. Деньги, угроза наказанием (увольнением) укротят активность, выходящую «из рамок», превратят непослушных в инертную социомассу.

Люди с ментальностью социального субъекта есть на всех континентах, во всех странах мира независимо от того, идет ли речь об исламском фундаментализме, русском шовинизме, особом еврейском самосознании, немецком национализме. Их объединяет в Суперцивилизацию почти абсолютная зависимость от среды, всеядность потребления, нравственная пустота. Посредством умелой пропаганды можно «включать» в ту или иную идеологему или «выключать» из нее одной лишь командой: «Целесообразно ради высших интересов общества». Глядишь, и человек-масса славно воюет. «Моральный индивидуалист» (М. Вебер) не расколдовывает мир, но несет угрозу мирозданию, навязывая ему вместо творчества и свободы социальную целесообразность, социальный хаос, в котором гаснут любые реформы [24]. И уже непонятно, кто виноват: правительство или социомасса. Она живет, питаясь остатками «былой упорядоченности мира», проедает духовное наследие отцов – основателей цивилизации.