Текст книги "Человек агрессивный. Истоки международного терроризма"

Дозированная деятельность, принудительный долг убивают в человеке добро, разрушают живые нити, соединяющие людей в целостное сообщество. Они становятся безразличными к своим обязанностям. Долг перед Социумом безликого существа служит только прикрытием безразличия и эгоизма. «Общество и государство, – пишет В. Соловьев, – признают человека за преходящий момент, с которым можно не считаться во имя общего интереса. Но – что это за общество, состоящее из безличных тварей, из нравственных нулей? В чем будет заключаться свобода, достоинство, добро и какою силою они будут держаться? Не ясно ли, что это печальная химера» [25]. Внеличностное измерение добра и зла есть равнодушие и лицемерие, открывающее многочисленные лазейки социального зла.

Впервые добро и зло резко отделяются друг от друга. Добро есть принудительный долг, а зло – уклонение от него. Добро и зло наполняются безразличием к общей судьбе. В полной мере безразличие демонстрирует бюрократия, функционирующая как «бездушная социальная машина, социальная форма личностного одичания» (Э. Фромм). Она подменяет живые человеческие связи законами и инструкциями (подзаконными актами), сводящими выполнение обязанностей к формальной активности. С ним согласен К. Поппер: «Инструкции вне истины или лжи оценивают не факты, но некие ориентиры действия. В них нет личностных моментов. Важны действия, но не мотивы и чувства. Это искусственные нормы, игра по правилам, устанавливаемым чиновниками. Они выхолащивают духовную культуру. Мерой отношений служит уже не человек, но необходимость сохранения искусственных норм и правил. К тому же многие элементарные функции вполне могут заменить машины» [26]. Действия вне мотивов и чувств сродни работе механического аппарата. Это омертвление жизни. Общение с чиновником для посетителей оборачивается формальным делом. Растет взаимное отчуждение.

В своих бедах человек-масса склонен обвинять «бездушную бюрократию», а чиновники – хитреца-просителя. Кого обвинять в том, что государственная машина работает с трудом? Мы полагаем, что при извращении человеческих потребностей уже не важно, кто на кого влияет: общество в лице чиновников на человека или наоборот. Наступает общая деградация, борьба всех против всех, скрываемая «социальной целесообразностью», или безразличием. Оно служит причиной многих преступлений, может спровоцировать немотивированную агрессию, когда недовольство общим течением жизни может обратиться на первого встречного. Правоведы и психологи говорят о росте «немотивированных преступлений» в обществе, семье.

Человек-масса выбирает между добром и злом, оставаясь нравственно безразличным к поведению: лучше не вмешиваться в ход событий, принимать жизнь такой, какая она есть, жить здесь и сейчас. Это выгодно, практично и не хлопотно – не принимать самостоятельных решений и не отвечать за поступки. Известно, что нацисты готовы были ликвидировать целые народы, ибо мыслили себя «солдатами, исполняющими долг». Гордились исполнением роли.

Социальная форма зла в социальных утопиях рядится в светлые одежды добра и справедливости. Так, плохо продуманные социалистические идеалы уничтожения частной собственности, религии, старой интеллигенции в практике государственного строительства в СССР обернулись тоталитарным строем, «человеческим муравейником», в котором практиковалось равенство бесправных людей. В их исполнении идеалы свободы, равенства и братства порождали замкнутый круг зла, в котором не отличишь жертву от палача. Безразличие к судьбе отдельного человека («незаменимых нет»), вырастающее из принудительного долга, уравнивало тех и других.

Социальное зло сосуществует с МОРАЛЬНЫМ ЗЛОМ. Моральное зло – в отрицании всеобщей нравственной природы, нравственной оценки и самооценки, в несоответствии целей и средств, в желании извлечь из любой ситуации практическую выгоду: выбираю себя, ибо это выгодно, так поступают все. Моральное зло есть нравственный релятивизм, отрицание общечеловеческих базовых ценностей культуры. Вместо них у каждого своя житейская правда. Добро и зло, дескать, относительны, зависят от условий, места, времени: что для одного есть добро, для другого – зло. Нет объективного критерия: что выгодно, то и хорошо.

Предшествующие поколения имели в душе основу, на которую могли опереться, знали разницу между добром и злом, хотя и преступали меру. Образованный грек во времена Сократа не мыслил безнравственных поступков. В эпоху Возрождения нравственным идеалом был гуманизм. Средневековый христианин боялся Бога. И крестьянин и рыцарь имели «кодексы чести». В эпоху Просвещения правил разумный эгоизм. Безликое социальное существо, безразличное к добру и злу, впервые в истории перестает бояться и Бога и самого себя, не отвечает за свои поступки. Не знает, что выкинет в следующую минуту. В сознании уживаются справедливость и несправедливость, добро и зло, желание жизни и безразличие к судьбе. Хороши все средства, если есть практическая польза. Нет нравственной природы, осталась голая целесообразность. Поэтому обман, насилие воспринимаются «умением жить», умением «учить дураков».

Социальное и моральное зло есть следствие коллективного выкорчевывания из исторической памяти космического и родового человека. Отрицаются живительные истоки жизни. Неудивительно, что дерево жизни засыхает. На его стволе искусственно прививаются «нравственные уродцы» – ПРЕДТЕЧА ВСЕОБЩЕГО БЕЗУМИЯ. «Нравственный уродец» не в силах дать жизнь своему многочисленному племени. Его идеал – «автоматизированная кормушка» (Дж. Оруэлл), вокруг которой толпятся безликие актеры, готовые на пиршестве жизни сыграть любую роль для удовлетворения постоянно растущего аппетита. Их не остановит даже рост собственного безумия. Нет Бога, нет человека, есть социомасса. Индивидуальность, едва зародившись в эпоху Возрождения, выродилась в бесчувственную, разодушевленную вещь.

Социальное и моральное зло – признаки углубляющейся антропологической катастрофы, постигшей человечество за самонасилие над своей природой, за неумение соотнести долг и нормы с исторической памятью, за нарушение естественной (иерархической) структуры бытия. Антропологическая катастрофа, фиксируя конфликт духа и тела, набирала обороты в расчеловечивании человека.

В сознании рождаются ложные представления о собственной сущности. Э. Фромм называет процесс обезличивания «социальным варварством», Н. Бердяев – «социальным рабством», Ю. Федоров – «гиперсоциализацией нормативного субъекта». Человекмасса руководствуется идеалом «удачного игрока». За ними виден неразумный человек, добровольно избавившийся от груза свободы и личностных качеств. Зло предстает как ЭПИФЕНОМЕН, как итог неразумия.

Социальный субъект может создавать только псевдообщности, или цивилизации без культуры. Они выполняют тормозящую, антикультурную роль в истории, расправившись с ценностным сознанием и задушив личностные свойства человека. Цивилизации под прикрытием «социальной целесообразности» работают на усреднение «человеческого фактора». Вырваться из мира принудительного долженствования попытался рационально-телесный субъект.

Глава 5
РАЦИОНАЛЬНО-ТЕЛЕСНЫЙ ЧЕЛОВЕК И РАДИКАЛЬНОЕ ЗЛО

Как телесное существо человек являет собой сосуд гнева.

Я. Беме

Все прогрессы реакционны, если рушится человек.

А. Вознесенский

Рационально-телесный субъект есть вложенная система в социального субъекта, самый низкий уровень в развертывании духа в иерархии сущностных сил. Он развертывает собственную природу в определенных границах. Социогенез сменяется природогенезом, или телогенезом. Телесность – противоположная сторона духа – раскрывает объективированные, вещественные стороны человеческой природы. На особой стадии развития субъект как «разумное животное» обособляется в рационально-телесную форму существования. Наука, знание становятся идолом, а телесная форма жизнедеятельности тяготеет к технологии. Исторически это произошло на стыке Нового и Новейшего времени. Это ТРЕТЬЯ АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА, положившая начало перерождению природного естества в искусственное образование, в человека-машину. Произошло резкое понижение качества жизни. Бытие в информационную эпоху тяготеет к техносфере, неестественному слиянию человека и машины. Произошел скачок от «разумного животного» к «искусственному животному». Если космический субъект мог существовать в сложной и неопределенной ситуации, полной опасности, то телесный индивид чувствует себя комфортно лишь в состоянии технической безопасности. Вот почему идеальной формой жизненного уклада служат УСТОЙЧИВОСТЬ И СТАБИЛЬНОСТЬ, обусловленные техническими нормами и правилами. Не нужны творчество и революции. Нарушение технической комфортности подталкивает к бунту.

Роботизированное существо не может духовно общаться с Космосом, просто не слышит своей высшей природы. Она как бы умерла для него. Обрывается последняя нить, соединяющая естественный организм с мирозданием. Космос, по замечанию Н. Бердяева, «отделился от падшего человека и стал внешней силой, противостоящей ему в качестве враждебной природы» [27]. Меняется и отношение к природе, которая из живой и одухотворенной становится демонической, мстящей людям за уничтожение своей естественности, и которая теперь переконструируется на искусственной основе.

В процессе развертывания вселенского начала жизни происходит разделение духа и тела, которые разбегаются в разные стороны. Образно говоря, различаются «природа до сознания» (космический субъект) и «природа после сознания» (рационально-телесный человек). Между ними идет война. Выделим его основные сущностные качества.

1. Телесность. Естественная телесность, покинутая Космосом, начинает жить по собственным законам – биологическим и физическим. Телесным индивидом мы называем тот же Микрокосм, но только в порядке теоретического познания, логики исследования. Тело с его биологическими и физическими свойствами выражает все желания человека, заставляя служить и разум. В результате такой трансформации человек перестает осознавать себя целостным существом, живет противоестественными интересами. И уже антропологи трактуют его сущность как Телесность. Для изучения мотивов поведения предлагают двигаться от тела к сознанию, от тела к духу (Х. Плеснер [28]). «Волющая телесность» развивает непомерный аппетит и начинает воевать с мирозданием, утверждая себя в качестве его «полномочного представителя» (М. Хайдеггер).

Несколько слов о характерных признаках телесности. Тело, в отличие от духа, не обладает устойчивостью и терпением, требует немедленного возобновления энергии, которая быстро расходуется. Отсюда его многоплановость и противоречивость. Мы выделим четыре принципа поведения.

А. Принцип изменчивости. Выражается в непостоянстве поведения. Человек не может существовать автономно от среды обитания: каковы обстоятельства, таков и человек. Негодная среда формирует негодяя, благоприятные обстоятельства воспитывают «благородного мужа». Поскольку телесный индивид еще претендует на господство (власть), постольку он разрывается между желанием господства и подчинения.

Б. Принцип удовольствия. Природа тела такова, что не может надолго откладывать желания. Все время ищет новых ощущений, в них видит радость жизни. Наслаждение активностью ярко проявляется в сексе, который служит «генератором биоэнергии» (М. Фуко, Э. Карпентер, цит. по: [29]). Сексуальность берет на себя не свойственные ей функции: не просто служит источником биологической энергии, но хочет быть заменителем живых связей между людьми, быть посредником внеморального субъекта в отношениях с человеческим миром. «Примитивная интимность», имеющая цену на свободном рынке, продается и покупается. Она является своеобразным символом вырождения современной бездуховной цивилизации, продолжая историческую цепочку на свой лад: космический эрос – героическая любовь – романтическая любовь – вседозволенность секса – однополая интимность – патологические извращения. Извращенцы секса уже не маскируют своих притязаний на оригинальность, требуют все новых партнеров, претендуя на роль кумиров молодежи с ее лозунгом «Свобода секса». Насилие и секс – вот что еще взбадривает умирающую естественность, навевая ей мысли о «здоровом образе жизни». Секс якобы служит залогом процветания, укажет путь обновления жизни. В действительности секс и потребление выкачивают биологическую энергию из человеческой и природной среды, паразитируя за их счет. Не случайно в современном обществе социальное, нравственное, экономическое паразитирование принимает угрожающие размеры. Сильные подавляют более слабые организмы. Техносфера тоже расширяется за счет беспощадной эксплуатации природных источников сырья и биосферы. Всеядность потребления во имя поддержания Его Величества Тела – символ времени.

В. Принцип личной выгоды и релятивизма – норма поведения. Отвергаются абсолютные ценности, к какой бы сфере жизнедеятельности не принадлежали, во имя индивидуального выживания. Поскольку тело пребывает в постоянной изменчивости, то и выгода текуча. Нормы поведения зависят от обстоятельств. Полезное сегодня может отвергаться завтра. В оценке добра и зла телесный индивид тоже исходит из соображений личной выгоды и безопасности.

Эгоистическая телесность не терпит конкуренции, ибо не хочет лишиться удовольствия. Это невротическая машина по производству врагов. Чужие могут опередить на жизненном пире. Поэтому их следует устранять любым способом. Снижение удовольствия, уровня материального потребления рассматривается «потерей элементарных прав и свобод» в конечном счете, как смерть (Г. Марсель). В сознании телесного индивида удачливый добытчик, даже если он и преступник, ценится выше ученого, государственного мужа, высококлассного специалиста.

Г. Принцип отождествления телесности с мирозданием. Все сущее есть телесная природа, продолжение моего тела (телоцентризм). Тело составляет мою сущность (Л. Фейербах), становится самоцелью. Оно выражает единое бытие, всю полноту жизни. Оно как бы кричит: не нужно подавлять инстинкты, освободите их. Если внешняя природа есть лишь продолжение моей телесности, то я должен и безраздельно господствовать в мире: иметь, потреблять, эксплуатировать («комплекс нарциссизма» маленького человека с завышенной самооценкой).

Стремление к безраздельному господству над миром при умелой идеологической обработке может стать естественной компонентой учений о «расовом превосходстве», «великодержавном шовинизме», «голосе крови», фанатизме. В мировой истории многие народы не смогли удержаться от данных фантомов, полагали себя внеисторическими, универсальными сверхчеловеками с безграничными возможностями. При вооруженности современными технологиями маленький человек с завышенной самооценкой может стать серьезной угрозой миру.

В действительности телесный индивид – последняя ступень расчеловечивания, итог третьей антропологической катастрофы. Если дух заключал в себе богатство скрытых возможностей творчества, то тело фиксирует исчерпание их до низшей точки. Конфликт духа и тела порождает внутреннее напряжение организма, стрессы. Стрессы ошибочно принимаются «несчастным сознанием» за просыпающуюся мощь духа, за природный зов к власти, но никак не за собственное вырождение. По мысли К. Юнга, ничто так не может взбудоражить самосознание, посеять иллюзии страха и одновременно желание активизма, как война с собственной природой, с самим собой (об этом более подробно в заключительном разделе работы).

Результатом насилия «волющей телесности» является и изменение внешней природы. В. Вернадский считал, что «живая природа есть иерархия хищников, которую возглавляет самый главный из них – царь природы, человек. Он будет извлекать питательные вещества из химического бульона (природы) во все возрастающих объемах, чтобы удовлетворить непомерно возросшие аппетиты тела. В этом ему поможет наука» [30]. Практический лозунг хищной телесности: взять из внешней природы максимум, не считаясь с последствиями. Природа теряет структурированность, естественную организацию, распадается на обособленные друг от друга части. Нарушаются информационно-эволюционные и пространственно-энергетические связи, иерархические зависимости между Человеком, Природой, Космосом.

Разрушенная природа теряет способность к самовосстановлению, приобретает свойства мертвой техносферы, становится косной материей. Ответные ходы с ее стороны усиливаются, делаются масштабными. Учащаются экокатастрофы, расстраиваются многие системы геобаланса: энергетическая, демографическая, продовольственная, сырьевая. Человек расплачивается за безумие своей деятельности. Независимо от его воли произошло ПЕРЕПРОГРАММИРОВАНИЕ ЖИЗНИ, КОТОРАЯ ИЗ ЕСТЕСТВЕННОЙ И САМОРЕГУЛИРУЮЩЕЙСЯ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ИСКУССТВЕННУЮ И ОМЕРТВЕВШУЮ, ПОТЕРЯВШУЮ СПОСОБНОСТЬ ЭНЕРГЕТИЧЕСКИ ПОДПИТЫВАТЬ ЖИЗНЬ. Прерывается связь и с духовным Космосом. Техносфера побеждает биосферу.

2. Вторым сущностным качеством телесного субъекта является рациональное познание – движущая сила поведения и иллюзия его могущества. Каждому типу человека свойственна определенная форма познания, познавательная практика. За ее пределы он, как правило, не выходит. Активность микрокосма исходила из символического познания, родового субъекта – из ценностной формы мышления, социального человека – из нормативной познавательной практики. Внутренний мир рационально-телесного человека покоится на рациональном, логическом познании законов физического мира. Иного ему не дано. В качестве мыслящей машины – это саморационализирующееся существо. Мир как телесная реальность подлежит рациональному и количественному измерению. Все, что выше логических измерений, не рассматривается умом, признается мистикой.

Рационализм есть интеллектуальная практика расширенного воспроизводства телесных форм существования, абсолютизация причинно-следственных связей природной необходимости. Космическое, родовое, социальное измерение, не поддающееся логике, просто отбрасывается, как бы не существует. Глубинные естественные связи между предметами и явлениями искусственно подменяются логическими построениями. И вот уже многие сложные объекты природы в рациональном познании выглядят упрощенными, искусственными. Сам человек превращается в суперрациональную схему, действующую расчетливо, хладнокровно, по плану. Стремится упорядочить, организовать в твердых и определенных формах многообразие реальности, даже нравственные побуждения подвести под схему: выгодно – невыгодно. Вот образцы такой упорядоченности: «наука – движущая сила прогресса», «время – деньги», «президент – гарант конституции». По сравнению с такими примитивными схемами мышления даже язычество прогрессивнее. Оно, по крайней мере, представляет многоходовые поиски истины в сложном мире.

Рациональное Я как единственная форма познания навязывает миру свои представления репрессивным образом, выполняя волю своего господина – тела. Наука превращается в примитивные и логические схемы, изображая мир застывшим рациональным порядком, жесткой функциональной системой. Целостность изучаемого явления исчезает, расчленяется на составные элементы, упорядочиваемые логикой. Количество научных объяснений, схем при таком походе может быть бесконечным. Поэтому «разумная действительность» предстает «дурной бесконечностью», непрерывной сменой частных схем, обгоняющих друг друга. Исчезает концептуальное видение мира, учеными не замечаются качественные изменения. Сущность вещей не открывается, реальность становится непознаваемой, противодействует познанию как иррациональная сила. Но мировое сообщество ученых спешит провозгласить открытую частную истину «фундаментальным прорывом в тайны природы».

Неудивительно, что добытая истина может завтра обернуться заблуждением. Количество объяснений, вариантов логических схем любого факта бесконечно. Отсюда наука превращается в лжесвидетельство. Отдельные части целого (биологические и физические процессы) не могут объяснить всей сложности мира. Биология не в состоянии раскрыть тайны духа, биотехнологии в качестве универсальных средств борьбы со смертью нелепы. Наука из силы знания превращается в форму насилия над природным и человеческим миром. М. Хайдеггер такой путь рационального познания не признает, ибо он «ставит под угрозу укорененность человека в духовный мир, в иррациональную жизнь. Тайна же иррационального бытия остается нераскрытой» [31]. Логизируемый мир может управляться лишь насильственным образом.