Текст книги "Экономика без догм. Как США создают новый экономический порядок"

Процесс деструкции Бреттон-Вудской системы описан в литературе достаточно детально[76]76
  Подробнее см.: Bordo, Michael. The Imbalances of the Bretton Woods System 1965 to 1973: NBER Working Paper No. 25409, 2019 на сайте Национального бюро экономических исследований: https://www.nber.org/papers/w25409.pdf (cайт посещен 18 октября 2020 г.).


[Закрыть]. В мае 1971 г. ее покинула ФРГ, а летом – Швейцария; доллар потерял больше 10 % своей стоимости к основным европейским валютам менее чем за год; конгресс выпустил доклад, обосновывавший необходимость существенной девальвации американской валюты[77]77
  Подробнее см.: Frum, David. How We Got Here: The 70s – The Decade That Brought You Modern Life, For Better Or Worse, New York: Basic Books, 2010, pp. 295–298.


[Закрыть]. После того, как в августе 1971 г. администрация Р. Никсона объявила о прекращении обмена доллара на золото[78]78
  См.: Ghizoni, Sandra. ‘Nixon Ends Convertibility of US Dollars to Gold and Announces Wage/ Price Controls’ на сайте Federal Reserve History: https://www.federalreservehistory.org/essays/gold-convertibility-ends (cайт посещен 18 октября 2020 г.).


[Закрыть], предпринимался ряд попыток восстановить систему (включая знаменитые Смитсоновские консультации, приведшие в декабре 1971 г. к соглашению о снижении золотого содержания доллара до уровня $38 за унцию[79]79
  Подробнее см.: ’Road to the Smithsonian Agreement (August 16 – December 18, 1971)’ на сайте ресурса электронной библиотеки МВФ: https://www.elibrary.imf.org/view/IMF071/15374-9781451971477/15374-9781451971477/ch26.xml (cайт посещен 18 октября 2020 г.).


[Закрыть]), однако постепенно становилось понятно, что некая новая конструкция выглядит неизбежной. При этом я бы отметил, что сама по себе идея регулирования валютных курсов и их привязки друг к другу никуда не ушла: практически вся вторая половина 1970-х и значительная часть 1980-х гг. прошла в переговорах относительно создания нового финансового порядка (примером чего может служить, например, европейская «змейка», позднее приведшая к созданию Европейского валютного союза[80]80
  См.: Coffey, Peter. The European Monetary System – Past, Present and Future, Amsterdam: Springer-Science+Business Media, 1986, pp. 13–33.


[Закрыть]). Однако нельзя не заметить и другого важного обстоятельства: в этот период особенно большое стремление к «переизданию» системы проявляли европейские страны, тогда как США в целом были более склонны принять принцип плавающих курсов, не предполагавший их четкого закрепления[81]81
  См., напр.: Odell, John. ‘The U.S. and the Emergence of Flexible Exchange Rates: An Analysis of Foreign Policy Change‘ в: International Organization, 1979, Vol. 33, № 1, pp. 57–81.


[Закрыть]. Б. Эйхенгрин, на мой взгляд, совершенно прав, когда говорит о том, что такой подход во многом был порожден низкой зависимостью Соединенных Штатов от внешней торговли[82]82
  См.: Eichengreen, Barry. The Real Exchange Rate and Economic Growth, Washington (DC): The World Bank, 2008, р. 14.


[Закрыть] (в 1970 г. американский экспорт составлял 5,6 % ВВП против 16,0 % во Франции и 15,1 % в ФРГ[83]83
  По данным сайта The Global Economy: https://www.theglobaleconomy.com/USA/exports/, https://www.theglobaleconomy.com/France/Exports/ и https://www.theglobaleconomy.com/Germany/exports/ (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть]). Ведущая роль США в мировой экономике того времени привела в итоге к тому, что «мир пришел к системе полностью фиатных (созданных правительствами) валют, к новой реальности, весьма отличной от характеризовавшей ранний период глобализации конца XIX – начала ХХ в., когда золотой стандарт создавал то, что являлось, по сути, единым глобальным расчетным средством»[84]84
  Wolf, Martin. Fixing Global Finance, Baltimore (Md.), London: Johns Hopkins Univ. Press, 2008, р. 17.


[Закрыть].

Между тем характерно, что многие исследователи эволюции международной валютной системы, подробно описывая изменения ее внутренней организации в 1970–1980-х гг., лишь вскользь, да и то не всегда, касаются эффекта, который оказали перемены в валютно-финансовой сфере на экономическую динамику развитых стран в целом и США в частности – и речь в данном случае идет не только об обменных курсах, процентной ставке и инфляции (эти обстоятельства важны, но, на мой взгляд, являются далеко не главными).

Переход к плавающим валютным курсам вызвал несколько последствий. Прежде всего девальвация доллара спровоцировала повышение долларовых цен на ряд базовых биржевых товаров – и в первую очередь на нефть. Если за 20 (!) лет, с 1950 по 1970 г., нефть в текущих ценах подорожала всего на 5,2 % – с $1,71 до $1,80/баррель, то к концу 1971 г. цена выросла почти на четверть – до $2,24/баррель, а через год повысилась – задолго до ценовых войн и эмбарго – еще на 10,7 %, до $2,48/баррель[85]85
  См.: ‘BP Statistical Review of World Energy 2020’ на сайте компании British Petroleum: https://www.bp.com/content/dam/bp/business-sites/en/global/corporate/xlsx/energy-economics/statistical-review/bp-stats-review-2020-all-data.xlsx (cайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть]. По мере того как цена золота ускоряла свой рост (повысившись более чем в 3,2 раза с мая 1971 по июнь 1973 г.[86]86
  По данным сайта Macrotrends: https://www.macrotrends.net/1333/historical-gold-prices-100-year-chart (сайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть]) стремление ОПЕК вернуться к соотнесению цен на нефть с рыночной ценой золота росло, что и было реализовано в знаменитом повышении цены с 1 января 1974 г. (хотя многие исследователи подчеркивают, что даже это не привело к полному восстановлению прежних пропорций[87]87
  См., напр.: Hammes, David and Wills, Douglas. ‘Black Gold: The End of Bretton Woods and the Oil-Price Shocks of the 1970s’ в: The Independent Review, 2005, Vol. IX, No. 4, р. 503.


[Закрыть]). Устойчивый рост нефтяных цен – почти в 4,7 раза в 1973–1974 гг.[88]88
  См.: ‘BP Statistical Review of World Energy: https://www.bp.com/content/dam/bp/business-sites/en/global/corporate/xlsx/energy-economics/statistical-review/bp-stats-review-2020-all-data.xlsx (cайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть] – поспособствовал началу серьезного хозяйственного кризиса, радикально изменившего глобальную ситуацию. Экономики США и европейских стран вошли в рецессию, но именно в Соединенных Штатах первыми осознали возможности, открываемые отказом от «сильного доллара». Правительству стало легче занимать, а возникновение торговых дисбалансов перестало считаться опасным (эти процессы, стоит признать, развивались очень медленно на протяжении 1970-х гг., но после очередного «нефтяного шока» в начале 1980-х они проявились во всей красе). Дефицит федерального бюджета, составлявший в 1970 г. 0,3 % ВВП, вырос до 4,3 % в 1976 г. и 6,3 % в 1983-м[89]89
  Рассчитано по: Economic Report of the President 1990, table С-76, p. 383.


[Закрыть] (для сравнения: в 1994 г. дефицит федерального бюджета находившейся в катастрофическом положении пореформенной России составлял 10,4 % ВВП[90]90
  См.: Синельников С. Бюджетный кризис в России: 1985–1995 годы. – М.: Евразия, 1995. – С. 123; https://www.iep.ru/files/persona/sinelnikov/budkr.pdf.


[Закрыть]). В абсолютном значении дефицит подскочил с $2,8 млрд в 1970 г. до… $207,8 млрд в 1983-м; государственный долг за тот же период вырос с $369,0 млрд до $1,38 трлн[91]91
  См.: Economic Report of the President 1990, table С-76, p. 383 и table С-84, p. 392.


[Закрыть]. Радикально изменился и торговый баланс страны: профицит в торговле товарами в сумме с $2,6 млрд в 1970 г. сменился дефицитом в $67,1 млрд в 1983-м – причем 75 % этого изменения были обусловлены исключительно фактором роста стоимости импорта нефти и нефтепродуктов[92]92
  Рассчитано по: Economic Report of the President 1990, table С-102, p. 410.


[Закрыть].

Дисбалансы в финансовой сфере и первый нефтяной шок породили инфляцию, которая до того времени оставалась достаточно низкой, хотя и начала расти еще в разгар вьетнамской войны. Инфляция год к году увеличилась с 3,2 % в 1972 г. до 9,1 % в 1975-м и 13,5 % в 1980-м[93]93
  См.: Economic Report of the President 1990, table С-61, p. 363.


[Закрыть]. В попытке подавить рост цен ФРС начала резко повышать процентную ставку, четыре раза доводя ее до 20 % годовых в 1980 и 1981 гг.[94]94
  См.: ‘Fed Funds Rate History: Its Highs, Lows, and Charts’ на сайте проекта The Balance: https://www.thebalance.com/fed-funds-rate-history-highs-lows-3306135 (сайт посещен 13 октября 2020 г.).


[Закрыть] (эффективная стоимость федеральных фондов достигла максимума в 19,08 % годовых в январе 1981 г.[95]95
  Рассчитано по данным ФРС: https://fred.stlouisfed.org/series/FEDFUNDS (сайт посещен 13 октября 2020 г.).


[Закрыть] Эта мера имела два крайне значимых последствия: с одной стороны, она впервые превратила США из экспортера капитала, каким страна была на протяжении всей послевоенной эпохи, в крупнейшего его импортера (в 1984 г. отрицательное сальдо платежного баланса составило $104,2 млрд, или 2,83 % ВВП, а международная инвестиционная позиция США впервые в истории в 1985 г. стала отрицательной[96]96
  Рассчитано по: Economic Report of the President 1990, table С-1, p. 294; table С-101, p. 409 и table С-102, p. 410.


[Закрыть]); с другой стороны, рост доходности долларовых обязательств нанес радикальный удар по периферийным экономикам, которые, даже будучи экспортерами дорожавшего на мировом рынке сырья, не способны были обслуживать свои долги в новых условиях. С начала 1981-го по начало 1985 г. доллар подорожал к немецкой марке на 57 %, к британскому фунту – на 106,3 %, а к французскому франку – на 108,3 % (по отношению к японской иене рост составил 25,6 %[97]97
  Согласно официальной базе статистических данных ФРС: https://fred.stlouisfed.org/series/EXGEUS, https://fred.stlouisfed.org/series/DEXUSUK, https://fred.stlouisfed.org/series/EXFRUS и https://fred.stlouisfed.org/series/EXJPUS (сайт посещен 21 октября 2020 г.).


[Закрыть]), а в 1980–1984 гг. Мексика, Бразилия, Аргентина, Уругвай, Венесуэла, Боливия, Чили, Эквадор и некоторые другие страны объявили о дефолте (Перу стала чемпионом, успев сделать это дважды) и начали переговоры с кредиторами о реструктуризации долга[98]98
  Подробнее см.: Pastor, Robert. Latin America’s Debt Crisis: Adjusting to the Past or Planning for the Future, Boulder (Co.): Lynne Rienner Publishers, 1987.


[Закрыть]. При этом Соединенные Штаты, пользуясь преимуществами своего уникального экономического и политического положения, в середине 1980-х гг. стали договариваться со своими основными партнерами о возможности контролируемой девальвации доллара с целью некоторого смягчения растущих торговых дисбалансов. Соглашение «Plaza Accord», достигнутое в отеле «Плаза» в Нью-Йорке в сентябре 1985 г., привело к снижению курса американской валюты на 40 % в течение следующих двух лет[99]99
  Cм.: Niskanen, William. Reaganomics. An Insider’s Account of the Policies and the People, New York, Oxford: Oxford Univ. Press, 1988, pp. 175–176; подробнее см.: Frankel, Jeffrey. The Plaza Accord, 30 Years Later: NBER Working Paper No. 21813, 2015 на сайте Национального бюро экономических исследований: https://www.nber.org/system/files/working_papers/w21813/w21813.pdf (cайт посещен 21 октября 2020 г.).


[Закрыть] и вернуло систему в относительное равновесие. Сложилась, как сейчас любят у нас говорить, некая «новая нормальность», пришедшая на смену trente glorieuses. Она характеризовалась более низкими среднегодовыми темпами роста (с 1973 по 1989 г. они составили в ФРГ 2,21 %, в Великобритании – 2,33 %, во Франции – 2,68 %[100]100
  По данным сайта Macrotrends: https://www.macrotrends.net/countries/DEU/germany/gdp-growth-rate; https://www.macrotrends.net/countries/GBR/united-kingdom/gdp-growth-rate и https://www.macrotrends.net/countries/FRA/france/gdp-growth-rate (сайт посещен 21 октября 2020 г.).


[Закрыть]), высокой безработицей (в 1983 г. она достигла в США 9,5 %, в ФРГ – 7,1 %, во Франции – 8,5 %, в Великобритании – 11,7 %[101]101
  См.: по США: Economic Report of the President 1990, table С-39, p. 338; по ФРГ, Франции и Великобритании: Economic Report of the President 1990, table С-108, p. 417.


[Закрыть]), но в то же время предполагала восстановление Соединенных Штатов в качестве центра глобальной экономической системы. Доллар перестал быть абсолютным мерилом стоимости, однако Америка превратилась (пусть еще не окончательно) из кредитора последней инстанции в покупателя последней инстанции: в условиях новой финансовой политики она могла поддерживать экономический рост в мире, открывая своим партнерам доступ на фактически неограниченный потребительский рынок.

С концептуальной точки зрения масштабная трансформация 1970-х гг. стала осмысливаться прежде всего потому, что в ходе кризиса 1973–1974 гг. в переживавшей спад экономике наблюдались мощные инфляционные тренды, еще сильнее обострившиеся в 1980–1981 гг. По мнению большинства экономистов, этот феномен (с которым некоторые страны, как, например, Великобритания, в мягкой форме столкнулись еще в середине 1960-х и который И. Маклеод в свое время назвал «стагфляцией»[102]102
  И. Маклеод, на тот момент теневой британский канцлер казначейства, впервые использовал этот термин в выступлении в палате общин в ноябре 1965 г. (см.: House of Commons Official Report, 17 November 1965, p. 1165) и позже отстаивал свое авторство, хотя многие и сегодня приписывают его П. Самуэльсону (см.: Nelson, Edward and Nikolov, Kalin. Monetary Policy and Stagflation in the UK, London: Bank of England, May 2002, pp. 1–2).


[Закрыть]), не мог быть объяснен, исходя из основных постулатов кейнсианской модели. Поэтому 1970-е и начало 1980-х гг. стали временем поиска новой концепции, которая могла бы как объяснить основы функционирования «посткейнсианской» экономики, так и предложить новые пути и методы ее регулирования. Наиболее популярной экономической школой в этот период стала так называемая Чикагская школа, наиболее заметные представители которой – М. Фридман и Дж. Стиглер – предложили в качестве альтернатив прежним рецептам умеренное повышение денежного предложения как оптимальный метод стимулирования экономической активности, снижение налогов и ограничение расходов правительства, а также общую либерализацию экономики и сокращение трат на социальные программы и борьбу с неравенством. Исследователи полагали, что инфляция с наибольшей вероятностью будет ускоряться в условиях полной занятости (или безработицы, показатель которой находится на уровне ниже некоего «естественного уровня»), и потому государству следует перенести основной акцент с борьбы за занятость на стимулирование экономического роста, поощряя для недопущения роста инфляции развитие конкуренции через дерегулирование и приватизацию. Концепция, которая вряд ли могла быть применена в условиях действия основных Бреттон-Вудских ограничителей, стала в конце 1970-х весьма популярной и была принята на вооружение Р. Рейганом в США и М. Тэтчер в Великобритании, которые инициировали снижение налогов, рост дефицита государственных бюджетов, широкую программу приватизации и отказались от большей части регулируемых цен и тарифов, широко распространенных к моменту их прихода к власти. В рамках нового подхода основной задачей стало снижение роли государства как экономического агента и использование более гибких форм регулирования хозяйственной деятельности на основе изменения денежного предложения. В отличие от 1970-х гг., на протяжении которых денежная масса М1 в США прирастала со средним темпом 6,6 % в год при средней инфляции 7,1 %, в 1980-х гг. первый показатель вырос до 7,5 %, тогда как второй снизился до 5,5 %[103]103
  Рассчитано по: Economic Report of the President 1990, table С-61, p. 363 и table С-67, p. 371.


[Закрыть].

Между тем изменения в оценке экономических процессов и смена парадигмы хозяйственного регулирования, которые обычно рассматриваются экономистами как главные черты 1980-х гг., недостаточно подчеркивают поистине революционный характер этого десятилетия, которое запустило механизм беспрецедентного перераспределения богатства и влияния в глобальном масштабе.

Отказ от Бреттон-Вудских ограничений резко повысил гибкость американской экономики, позволив ей существенно нарастить бюджетный и торговый дефициты. Это привело, с одной стороны, к осознанию бесперспективности холодной войны и началу перестройки в Советском Союзе, которая через несколько лет привела к дезинтеграции коммунистического блока, распаду СССР, окончанию холодной войны и, с другой стороны, к резкому ускорению технологического прогресса в Соединенных Штатах, которое было обеспечено сразу несколькими факторами: ростом военных ассигнований, упрощением деятельности частных технологических компаний, готовностью государства фактически «дарить» исследователям интеллектуальную собственность[104]104
  Подробнее см.: ’Innovation’s Golden Goose’ в: The Economist, 2002, December 14, pp. 27–29.


[Закрыть], созданную на федеральные средства, и даже притоком иностранных ученых и изобретателей в США. Важнейшим «фоном» для этих перемен стало изменение баланса сил между развитым и развивающимся миром, формирующейся постиндустриальной и аграрно-сырьевой цивилизациями. «Закомплексованный век», в рамках которого европоцентричный мир потерял контроль над своими заморскими владениями, не мог предложить никакого инструмента его восстановления; напротив, на протяжении всех 1960-х и большей части 1970-х гг. «развивающиеся» страны, поддерживаемые СССР, довольно успешно совершенствовали рычаги своего влияния на западные державы и в 1974 г. даже предприняли попытку институционализировать так называемый новый международный экономический порядок[105]105
  Декларация об установлении Нового международного экономического порядка (A/RES/S-6/3201) была одобрена Генеральной Ассамблеей ООН 1 мая 1974 г.; о сути предложения подробнее см.: Hart, Jeffrey. The New International Economic Order: Conflict and Cooperation in North-South Economic Relations, 1974-77, Houndmills, London: Palgrave Macmillan, 1983, pp. 30–61; Menon, B.P. Global Dialogue: The New International Economic Order, Oxford: Pergamon Press, 1977 и отличный сборник со статьями большинства его сторонников: Addo, Herb. Transforming the World-Economy? Nine Critical Essays on the New International Economic Order, New York: United Nations Univ., 1984.


[Закрыть]. С 1970 по 1981 г., когда накопленная инфляция в США составила 134,3 %, а доллар потерял 38 % своей стоимости по отношению к марке, 38,4 % – по отношению к иене и 54,4 % – к швейцарскому франку[106]106
  Рассчитано по: Economic Report of the President 1990, table С-58, p. 359 и table С-109, p. 418.


[Закрыть], цены на железную руду выросли в 2,85 раза, на алюминий – в 2,06 раза, на уголь – в 6,87 раза; общий индекс цен на неэнергетические сырьевые товары увеличился в 2,38 раза, а на энергетические – в 21,7 раза[107]107
  Рассчитано по данным Всемирного банка: http://pubdocs.worldbank.org/en/226371486076391711/CMO-Historical-Data-Annual.xlsx (сайт посещен 21 октября 2020 г.).


[Закрыть], между тем рыночная стоимость потреблявшейся в США нефти достигла исторического максимума – 6,74 % ВВП (для сравнения: в 2011 г., когда среднегодовая цена на нефть достигла максимального значения, этот показатель не превышал 4,84 %[108]108
  Рассчитано по: ‘BP Statistical Review of World Energy: https://www.bp.com/content/dam/bp/business-sites/en/global/corporate/xlsx/energy-economics/statistical-review/bp-stats-review-2020-all-data.xlsx (сайт посещен 21 октября 2020 г.) и Economic Report of the President 2013. Transmitted to the Congress March 2013, Washington (DC): United States Government Printing Office, 2013, table B-1, p. 322.


[Закрыть]). Однако возрождение западных экономик на новой финансовой основе привело к тому, что сложившийся на рубеже 1970-х и 1980-х гг. дисбаланс оказался обманчив: периферийные страны позволили себе «расслабиться» из-за высоких цен, увеличить непроизводительные траты и военные расходы, накопить номинированные в долларах долги и попали к середине 1980-х в ситуацию, в которой вынуждены были продавать сырье по все более низким ценам[109]109
  Подробнее см.: Maizels, Alfred. Commodities in Crisis: The Commodity Crisis of the 1980s and the Political Economy of International Commodity Prices, Oxford: Clarendon Press, 1992, pp. 7–22 и 61–64.


[Закрыть]. В 1988 г. среднегодовая стоимость нефти в сопоставимых ценах достигла 28,2 % от показателей 1980 г., а еще через 10 лет, в 1998-м – 17,5 %[110]110
  См.: ‘BP Statistical Review of World Energy: https://www.bp.com/content/dam/bp/business-sites/en/global/corporate/xlsx/energy-economics/statistical-review/bp-stats-review-2020-all-data.xlsx (cайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть]. Одновременно оказалось, что технологический прогресс, который ускорил становление постиндустриальной хозяйственной парадигмы в США и в европейских странах, поставил под вопрос возможность соревнования с Западом не только сырьевых, но и индустриальных экономик. Практически одновременно СССР и Япония – две крупнейшие индустриальные державы второй половины ХХ в. – с разной степенью эффектности исчезли с глобального экономического «небосклона»: Советский Союз обанкротился и распался, а Япония в 1989 г. пережила катастрофический финансовый кризис, положивший конец ее надеждам на мировое экономическое доминирование[111]111
  См.: Kindleberger, Charles. World Economic Primacy: 1500-1900, Oxford, New York: Oxford Univ. Press, 1996, pp. 205–209; Katz, Richard. Japan: The System That Soured. The Rise and Fall of the Japanese Economic Miracle, Armonk (NY), London: M.E. Sharpe, 1998; Hayes, Declan. Japan’s Big Bang. The Deregulation and Revitalization of the Japanese Economy, Boston: Tuttle Publishing, 2000, pp. 6–11 и др.


[Закрыть].

Наступивший на рубеже 1990-х гг. «конец истории» был ознаменован не только крахом коммунизма и всеобщим обращением к демократии[112]112
  См.: Huntington, Samuel. ‘Democracy’s Third Wave’ в: Journal of Democracy, Spring 1991, Vol. 2, № 2, pp. 12–34 и Huntington, Samuel. The Third Wave: Democratization in the Late Twentieth Century, Norman (Ok.), London: Univ. of Oklahoma Press, 1991.


[Закрыть], как это часто считается. Если говорить о постсоветском пространстве, на большей его части эксперименты с демократизацией завершились к 1993–1996 гг.; в Китае и на Ближнем Востоке они так и не начались, а с середины 2000-х общая степень свободы в глобальном масштабе стала последовательно сокращаться[113]113
  См.: ’Democracy in Retreat’ на сайте Freedom House: https://freedomhouse.org/report/freedom-world/2019/democracy-retreat (сайт посещен 21 октября 2020 г.).


[Закрыть]. Между тем с экономической точки зрения изменения оказались более значительными. Крах коммунизма помог реалистично оценить сравнительный хозяйственный потенциал отдельных стран; доля США в глобальном валовом продукте на этом фоне достигла многолетнего максимума 24 % по ППС (и 30 % по номинальному показателю в 1999 г.[114]114
  См.: ’US Share of World GDP Since 1980’ на сайте Wikipedia: https://en.wikipedia.org/wiki/File: US_share_of_world-GDP_since_1980.jpg (сайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть] Фондовые индексы в США с пикового значения 1987 г. выросли к лету 1998 г. в 3,55 раза, тогда как аналогичные показатели в Японии упали за тот же период более чем на 40 %[115]115
  Сравнение по индексам S&P 500 для США и Nikkei 225 для Японии, по данным сайта Macrotrends: https://www.macrotrends.net/2324/sp-500-historical-chart-data и https://www.macrotrends.net/2593/nikkei-225-index-historical-chart-data (сайт посещен 21 октября 2020 г.).


[Закрыть]. Однако я сейчас хотел бы обратить внимание даже не на эти обстоятельства.

Особое экономическое положение Соединенных Штатов обусловило два важных процесса.

С одной стороны, с самого начала 1990-х гг. США превратились в крупнейшего потребителя импортных промышленных товаров в мире. Несмотря на то, что затраты американцев на покупку энергоносителей, сырья и продуктов его первичной переработки сокращались (совокупная стоимость импорта нефти с 1990 по 1995 г. снизилась с $69,5 млрд до $54,8 млрд в текущих ценах[116]116
  Рассчитано по: ‘BP Statistical Review of World Energy 2020’ на сайте компании British Petroleum: https://www.bp.com/content/dam/bp/business-sites/en/global/corporate/xlsx/energy-economics/statistical-review/bp-stats-review-2020-all-data.xlsx (cайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть]), страна предъявляла все больший спрос на потребительские товары, оргтехнику и электронику. Этот тренд удачно наложился на индустриализацию ряда стран, которые стали известны как «азиатские тигры», – Южной Кореи, Тайваня, Малайзии, Сингапура и Таиланда (несколько позже к ним присоединился и Китай). В последние годы холодной войны экспортоориентированная индустриализация стала рассматриваться как наиболее удачный вариант догоняющего развития; в 1993 г. Всемирный банк выпустил ставший классическим доклад о «восточноазиатском экономическом чуде»[117]117
  См.: The East Asian Miracle. Economic Growth and Public Policy: A World Bank Policy Research Report, Washington (DC), Oxford: The World Bank & Oxford Univ. Press, 1993.


[Закрыть]. В первой половине 1990-х гг. азиатские страны обеспечивали от 35 до 54 % прироста своего ВВП исключительно за счет наращивания экспорта в США, которые без особых опасений увеличили свой дефицит в торговле товарами с остальным миром с $76,9 млрд в 1991 г. до $191,0 млрд в 1996-м[118]118
  См.: Economic Report of the President 2010, table B-103, p. 448.


[Закрыть]. Параллельно рос и государственный долг – но на фоне повышения доходов, обогащавшего домохозяйства роста курса акций и формирования в экономике высокотехнологических кластеров все эти обстоятельства казались несущественными.

С другой стороны, в 1990-е гг. американскую модель развития в мире стали рассматривать как несомненный пример для подражания. Практически во всех регионах быстрого экономического роста ставка делалась на привлечение инвестиций через механизм фондового рынка, масштабные инвестиционные и девелоперские проекты и, что наиболее важно, на активное долговое финансирование. Однако в отличие от Америки, где к этому времени существовали гигантские возможности рефинансирования и которая, по сути, не имела ни внешнего долга, ни внешней торговли, так как делала заимствования и покупала товары за собственную валюту, бурно развивавшиеся в 1990-е гг. экономики Азии оставались зависимы от западного мира, хотя и не осознавали этого. К середине десятилетия развивающиеся рынки стали считать себя чуть ли не сопоставимыми по экономической мощи с развитым миром; все инвестиционные гуру наперебой говорили о подъеме Азии[119]119
  См., напр.: Garten, Jeffrey. The Big Ten. The Big Emerging Markets and How They Will Change Our Lives, New York: Basic Books, 1997; Marber, Peter. From Third World to World Class. The Future of Emerging Markets in the Global Economy, Cambridge (Ma.): Perseus Publishing, 1998 и др.


[Закрыть] или о новом эльдорадо, который представляют собой фондовые рынки в Таиланде или России[120]120
  См., напр.: Mobius, Mark. Mobius on Emerging Markets, London: Pitman Publishing, 1996, pp. 18–32 и 64–77.


[Закрыть], не обращая внимания на то, что финансовые кризисы на периферии никто не отменял, что подтвердилось, например, в Мексике в 1994 г. В результате в 1997–1998 гг. в большинстве азиатских государств разразились мощные финансовые кризисы, их валюты обесценились, а стоимость активов снизилась в несколько раз. В 1998 г. Россия, а в 2001 г. Аргентина объявили дефолты по своим долговым обязательствам – и с этого времени началась очередная волна наращивания американского финансово-экономического доминирования.

На рубеже 1990‒2000-х гг. американская финансовая система в последний, как мне кажется, раз как бы оглянулась (хотя бы частично) в свое «славное прошлое». С одной стороны, торговые дефициты продолжали бить один рекорд за другим, и США в 1998–1999 гг. сделали все от них зависящее, чтобы поддержать азиатские экономики (как пролоббировав масштабные кредитные программы по линии МВФ, так и не предприняв никаких мер по ограничению импорта из стран, валюты которых существенно девальвировались и которые таким образом получили существенные конкурентные преимущества перед американскими производителями). С другой стороны, экономический бум подталкивал к повышению процентной ставки, как во времена, когда кейнсианские рецепты не подвергались сомнению. В мае 2000 г. учетная ставка ФРС достигла 6,5 % годовых, а федеральный бюджет в 1998–2001 гг. продемонстрировал самый значительный профицит в истории, суммарно составивший $558,6 млрд[121]121
  См. по ставке на сайте ФРС: https://www.federalreserve.org/monetarypolicy/openmarket_archive.htm (сайт посещен 8 августа 2020 г.), по профициту бюджета рассчитано по: Economic Report of the President 2004. Transmitted to the Congress February 2004, Washington (DC): United States Government Printing Office, 2004, table B-78, p. 377.


[Закрыть]. «Я стою перед вами, чтобы сообщить: Америка осуществила самый долгий в мирное время период экономического роста за всю нашу историю» – так начал свое заключительное обращение «О положении страны» президент Б. Клинтон 19 января 1999 г.[122]122
  Цит. по архивной секции сайта Белого дома: https://clintonwhitehouse4.archives.gov/WH/New/html/19990119-2656.html (сайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть], и он имел все основания для подобного утверждения.

Между тем последствия кризисов 1997–2001 гг. отнюдь не сводились для США к возможности наращивания дешевого импорта или установления контроля над разорявшимися азиатскими компаниями. Новое десятилетие открыло совершенно другие, практически бесконечные возможности, которые подготавливались как экономическими процессами, запущенными на периферии, так и политическими трендами, исходившими из развитых стран.

Экономические моменты определялись прежде всего тем, как были переосмыслены уроки кризиса 1998–2001 гг. от Сеула до Эр-Рияда, от Москвы до Буэнос-Айреса. Оценив случившееся, руководители всех пострадавших стран единодушно пришли к выводу о том, что главной причиной уязвимости их экономик была неспособность контролировать внешний долг и отбивать спекулятивные атаки на национальные валюты. Поэтому важнейшей задачей стало превращение этих стран из крупных заемщиков (какими они были в 1990-е гг. в надежде ускорить экономический рост или просто пытаясь залатать дыры в бюджете) в нетто-кредиторов, а также накопление валютных резервов, которые могли помочь удержать курс и позволить национальным компаниям в случае экстренной необходимости расплатиться по их внешним обязательствам. Фоном для этого тренда стало, с одной стороны, продолжение стремительного роста индустриальных экономик (в значительной мере вызванное уже отмеченной готовностью американцев повышать закупки их товаров) и, с другой стороны, смена понижательной динамики цен на сырье повышательной (которая была обусловлена ростом потребления энергоносителей и других commodities в азиатском регионе, в свою очередь обеспечивавшего производство товаров для американского рынка). В результате за несколько лет, с 2000 по 2006 г., периферийные страны в разы снизили свои внешние обязательства (на конец 2007 г. отношение внешнего долга к ВВП составляло в России 7,2 %, а в Саудовской Аравии – 17,11 %, хотя в конце 1990-х показатели обеих стран превышали 100 %[123]123
  См.: отношение внешнего долга к ВВП России по данным сайта Macrоtrends: https://www.macrotrends.net/countries/RUS/russia/debt-to-gdp-ratio, Саудовской Аравии – по данным сайта Tradingeconomics: https://tradingeconomics.com/saudi-arabia/government-debt-to-gdp (сайты посещены 22 октября 2020 г.).


[Закрыть]), конвертируя свои значительные внешнеторговые профициты в увеличение валютных резервов (на ту же дату они достигли в Китае $1,55 трлн, в России – $479 млрд, в Саудовской Аравии – $309 млрд, a в Южной Корее – $263 млрд[124]124
  По данным Всемирного банка: https://data.worldbank.org/indicator/FI.RES.TOTL.CD?locations=CN, https://data.worldbank.org/indicator/FI.RES.TOTL.CD?locations=RU, https://data.worldbank.org/indicator/FI.RES.TOTL.CD?locations=SA и https://data.worldbank.org/indicator/FI.RES.TOTL.CD?locations=KR (сайт посещен 11 августа 2020 г.).


[Закрыть]). По понятным причинам все эти государства стремились максимально обезопасить свои резервы и обеспечить им доходность в той валюте, в которой они их накапливали, – в долларе. Единственным активом, гарантировавшим и то и другое, были американские казначейские облигации – так что неудивительно, что номинальная стоимость этих бумаг, которые держали Китай, Япония, Южная Корея, Гонконг и страны-нефтеэкспортеры, за 2000-2006 гг. выросла почти в 2,5 раза и достигла суммы $1,31 трлн[125]125
  Рассчитано по данным Министерства финансов CША: https://ticdata.treasury.gov/Publish/mfhhis01.txt (сайт посещен 11 августа 2020 г.).


[Закрыть]. Подобная ситуация начала тревожить даже американцев, и, быть может, беспокойство это могло стать основой для серьезных выводов, если бы не одно обстоятельство.

Начавшийся относительно спокойно 2001 год был отмечен самой масштабной в истории Соединенных Штатов террористической атакой – 11 сентября несколько групп исламистов захватили гражданские самолеты и направили их на здания Всемирного торгового центра в Нью-Йорке и Пентагон в Вашингтоне. Некоторые назвали данный акт «величайшим произведением искусства, которое только можно представить во Вселенной»[126]126
  Фраза принадлежит немецкому композитору К. Штокхаузену и озвучена 17 сентября 2001 г. (см.: Castle, Terry. ‘Stockhausen, Karlheinz’ на сайте New York Magazine: https://nymag.com/news/9-11/10th-anniversary/karlheinz-stockhausen/) (сайт посещен 11 августа 2020 г.). Подробнее см.: Schechner, Richard. ‘9/11 as Avant-Garde Art?’ в: PMLA, Vol. 124, No. 5, October 2009, рр. 1820–1829).


[Закрыть], кто-то посчитал его «воплощением абсолютного зла»[127]127
  См.: Hitchens, Christopher. ‘Simply Evil. A decade after 9/11, it remains the best description and most essential fact about al-Qaida’ на сайте ресурса Slate: https://slate.com/news-and-politics/2011/09/simply-evil-a-decade-after-9-11-it-remains-the-best-description-and-most-essential-fact-about-al-qaida.html (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть]; однако главным результатом стало то, что в Вашингтоне сочли мир разделенным на «тех, кто с нами» и на «тех, кто с террористами»[128]128
  См.: Bush, George W. ‘Address to a Joint Session of Congress and the American People, September 20, 2001’ в архивной секции сайта Белого дома: https://georgewbush-whitehouse.archives.gov/news/releases/2001/09/20010920-8.html (сайт посещен 11 августа 2020 г.).


[Закрыть] и задались целью покарать террористические сети и те, кто их реально или якобы поддерживает. Сами по себе теракты 11 сентября не были для Америки катастрофой (прямой ущерб от них оценивался от $33 млрд до $36 млрд[129]129
  См.: Bram, Jason and Orr, James and Rapaport, Carol ‘Measuring the Effects of the September 11 At-tack on New York City’ https://www.newyorkfed.org/research/epr/02v08n2/0211rapa/0211rapa.html (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть]), однако ответ американских властей оказался впечатляющим. Менее чем через два года после атаки созданная США международная коалиция по сути оккупировала Афганистан и Ирак, причем Вашингтону пришлось содержать за рубежом самый крупный воинский контингент со времен Второй мировой войны, вследствие чего вместо профицита $128,2 млрд в 2001 г. федеральный бюджет 2004 г. был сведен уже с дефицитом $412,7 млрд[130]130
  См.: Economic Report of the President 2010, table B-78, p. 423.


[Закрыть]. Непосредственно сама «война с терроризмом» обошлась американскому правительству за 2001–2006 гг. в $536,3 млрд[131]131
  См.: ’War on Terror Facts, Costs, and Timeline’ на сайте проекта The Balance: https://www.thebalance.com/war-on-terror-facts-costs-timeline-3306300 (сайт посещен 11 августа 2020 г.).


[Закрыть], однако эксперты того времени оценивали общие ассоциированные с ней траты в 2,9 трлн[132]132
  См.: Stiglitz, Joseph and Bilmes, Linda. The Three Trillion Dollar War: The True Cost of the Iraq Conflict, London: Allen Lane, 2008, pp. 25–30.


[Закрыть], а современные данные говорят даже о $5,9–6,0 трлн[133]133
  Согласно данным Watson Institute of International and Public Affairs Университета Брауна, на сайте Businessinsider: https://www.businessinsider.com/the-war-on-terror-has-cost-the-us-nearly-6-trillion– 2018-11 (сайт посещен 11 августа 2020 г.).


[Закрыть] – и таким образом оказалось, что стремления периферийных стран защитить себя от экономических неожиданностей накоплением долларовых резервов идеальным образом совпали с готовностью США к крупномасштабным займам для ведения военных операций за рубежом. Процессы накопления долга на одном полюсе и резервов на другом стали поддерживать друг друга – причем стоит заметить, что ситуация с американскими финансами в период войны в Ираке и некоторым образом схожий с ним по политической динамике период войны во Вьетнаме радикально отличались. Вьетнамская война финансировалась из займов на внутреннем рынке, порождая неуверенность в будущем доллара, рост цены золота и инфляцию; а расходы на войну в Афганистане и Ираке практически полностью покрывались внешними займами, осуществлявшимися за счет увеличения отрицательного сальдо торгового баланса и фактически бесплатной поставки в США иностранных товаров и услуг; при этом за первые четыре года конфликта на Ближнем Востоке (2003–2007 гг.) американский фондовый рынок вырос на 65 %, тогда как за шесть лет вьетнамской войны (с марта 1965-го по февраль 1971 г.) он вырос лишь на 12 %[134]134
  На основе динамики индекса широкого рынка S&P 500 по данным сайта Macrotrends: https://www.macrotrends.net/2324/sp-500-historical-chart-data (сайт посещен 18 октября 2020 г.).


[Закрыть]. Доллар оставался устойчивым, золото подешевело в январе 2001 г. до минимальных с 1979 г. значений – $260,5 за унцию[135]135
  По данным сайта Macrotrends: https://www.macrotrends.net/1333/historical-gold-prices-100-year-chart (сайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть]. За 2002–2006 гг. в США суммарное отрицательное сальдо торговли товарами составило $3,34 трлн, совокупный дефицит федерального бюджета – $1,51 трлн, а государственный долг вырос до $8,45 трлн, или 64 % ВВП[136]136
  Рассчитано по: Economic Report of the President 2010, table B-1, p. 328; table B-78, p. 423 и table B-103, p. 448.


[Закрыть]. В мире осторожно заговорили о перспективах резкого падения курса доллара, утраты им доминирующего положения на международных рынках и чуть ли не о дефолте США по их финансовым обязательствам.

Эти рассуждения могли показаться небезосновательными – прежде всего потому, что у Соединенных Штатов впервые за несколько десятилетий появились серьезные экономические соперники.

С одной стороны, такой стала Европа. Политически европейские страны всегда были верными союзниками США, даже несмотря на иногда проявлявшиеся разногласия по частным вопросам – таким, например, как то же вторжение в Ирак, когда в 2003 г. Германия и Франция вместе с Россией попытались остановить военное вмешательство Вашингтона на Ближнем Востоке[137]137
  См.: Примаков Е. Мир после 11 сентября и вторжения в Ирак. – Екатеринбург: ИД «Пироговъ», 2003; Gordon, Philip and Shapiro, Jeremy. Allies at War. America, Europe and the Crisis Over Iraq, New York, Washington (DC): McGraw-Hill & Brookings Institution, 2004; Shawcross, William. Allies: The U.S., Britain, Europe, and the War in Iraq, New York: Public Affairs, 2004; Serfaty, Simon. The Vital Partnership: Power and Order – America and Europe Beyond Iraq, Lanham (Md.), Boulder (Co.), New York: Rowman & Littlefield Publishers, 2005 и др.


[Закрыть]. Однако в целом Европа оставалась самым близким партнером Америки, а их экономики были связаны самым мощным в мире торговым и инвестиционным партнерством (в 2000 г. товарооборот между ЕС и США превысил $395 млрд[138]138
  См.: ’Trade in Goods with European Union’ на официальном сайте Cтатистического бюро США: https://www.census.gov/foreign-trade/balance/c0003.html#2010 (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть], а накопленные взаимные прямые иностранные инвестиции – $1,42 трлн[139]139
  Объем взаимных накопленных инвестиций ЕС и США согласно данным сайта Statista: https://www.statista.com/statistics/547108/us-fdi-in-eu/ и https://www.statista.com/statistics/547083/eu-fdi-in-us/ (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть]). В то же время в финансовой сфере Европа со второй половины 1970-х гг. пошла по пути, противоположному американскому. Если описать их дивергенцию в предельно общих формулах, она, на наш взгляд, сводилась к тому, что в Европе не отказались столь решительно, как в США, от регулирования валютно-финансовой сферы. В значительной мере это объяснялось особенностями самой европейской экономики: составлявшие ее страны реализовывали с 1957 г. масштабный интеграционный проект, который в 1970-е и 1980-е только ускорился. Интеграция, превращавшая страны Европейского экономического сообщества в единое хозяйственное пространство, требовала поддержания стабильных валютных курсов, так как уже в то время Европа была центром глобальной торговли (в 1986 г. торговые операции между 12 странами ЕС составляли 22,6 % всего международного товарооборота[140]140
  См.: Dicken, Peter. Global Shift. The Internationalization of Economic Activity, 2nd ed, London: Paul Chapman Publishing Ltd., 1992, p. 43.


[Закрыть]). Еще в 1969 г. Европейская Комиссия поставила задачу сократить взаимные колебания курсов валют стран, входивших в Европейское экономическое сообщество[141]141
  См.: Vanthoor, Wim. European Monetary Union Since 1848: A Political and Historical Analysis, Cheltenham (UK), Northamptom (Ma.): Edward Elgar, 1996, p. 75.


[Закрыть], а в 1972 г. появилась так называемая змея в тоннеле, в рамках которой курс отдельных валют мог отклоняться от средней не более чем на 2,25 %[142]142
  См.: Wood, David and Yeşilada, Birol. The Emerging European Union, New York: Longman USA, 1996, p. 64 и Owen, Deborah and Cole, Peter. EMU in Perspective. Understanding Monetary Union, London: Prentice Hall & Financial Times, 1999, pp. 71–75.


[Закрыть]. Осенью 1977 г. председатель Комиссии европейских сообществ и бывший канцлер казначейства Великобритании Р. Дженкинс выдвинул идею введения единой наднациональной валюты[143]143
  См.: Wood, David and Yeşilada, Birol. The Emerging European Union, p. 59.


[Закрыть], переход к которой бы проработан в 1989 г. в специальном докладе, подготовленном под патронажем председателя Комиссии европейских сообществ Ж. Делора[144]144
  См.: Gerbert, Pierre. La construction de l’Europe, Paris: Imprimerie Nationale, 1999, p. 437.


[Закрыть]. Но уже в 1979 г. был введен ее прообраз, европейская валютная единица (European Currency Unit, Ecu)[145]145
  См., напр.: ‘A Hstory of the European Monetary Union’ на сайте Европейского парламента: https://www.europarl.europa.eu/RegData/etudes/BRIE/2015/551325/EPRS_BRI%282015%29551325_EN.pdf (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть], а в 1994 г. был создан Европейский валютный институт, преобразованный в Европейский центральный банк 1 июня 1998 г.[146]146
  См.: ‘Economic and Monetary Union’ на сайте Европейского центрального банка: (сайт посещен 22 октября 2020 г.).


[Закрыть]

Очевидно, что, двигаясь в направлении объединения валютных систем, европейские страны должны были жестко ограничивать себя в разного рода стимулирующих мерах; устанавливать рамки бюджетного дефицита и государственного долга; сдерживать инфляцию и не допускать серьезного разброса процентных ставок. В 1992 г. эти требования были формализованы в так называемых Маастрихтских критериях, ограничивших бюджетный дефицит 3 % ВВП, государственный долг – 60 %, а инфляцию – превышением не более чем на 1,5 п. п. показателей трех стран Союза с наименьшей инфляцией[147]147
  См.: ‘Convergence Criteria for Joining’ на сайте Европейского союза: https://ec.europa.eu/info/business-economy-euro/euro-area/enlargement-euro-area/convergence-criteria-joining_en (сайт посещен 8 августа 2020 г.).


[Закрыть]. Сближая и далее свои финансовые системы, европейские страны зафиксировали курсы своих валют к искусственно созданной единице – евро – и ввели его в безналичный оборот с 1 января 1999 г., а в наличный – с 1 января 2002-го. К 28 февраля 2002 г. денежные единицы 12 государств ушли в историю, уступив место единой европейской валюте, хотя их обмен на евро мог продолжаться без ограничения сроков.

Экономисты отнеслись к появлению евро крайне неоднозначно. Позиции варьировались от крайнего нигилизма и предсказания скорого развала еврозоны до безудержного оптимизма – причем именно сторонники последней точки зрения допускали, что евро превратится если не в «могильщика» американского доллара, то станет его реальным соперником в борьбе за статус мировой резервной валюты[148]148
  См.: Bergsten, C. Fred. ‘The Dollar and the Euro’ в: Foreign Affairs, 1997, Vol. 76, № 4, pp. 156–180; Cohen, Benjamin. The Geography of Money, Ithaca (NY), London: Cornell Univ. Press, 1998, pp. 98–111 и подробнее: Portes, Richard, and Rey, Hélène. The Emergence of the Euro as an International Currency: NBER Working Paper No. 6424, 1998 на сайте Национального бюро экономических исследований: https://www.nber.org/system/files/working_papers/w6424/w6424.pdf (cайт посещен 23 октября 2020 г.).


[Закрыть]. Эти ожидания имели серьезные основания: к моменту введения евро в наличный оборот Европа была одним из экономических центров мира, проводившим сопоставимую с американской бюджетную политику и казавшимся инвесторам безопасным регионом для капиталовложений. Средний дефицит государственных бюджетов стран еврозоны в 2004 г. составил 2,94 % ВВП против 3,53 % в США; государственный долг – 68,5 % против 62,9 %; сальдо торгового баланса было положительным, с профицитом €70,5 млрд против $608 млрд торгового дефицита у Соединенных Штатов[149]149
  Рассчитано по: для еврозоны: Government Finance Statistics, Summary Tables 2/2008, Brussels: Eurostat, 2008, p. 7 и External and intra-European Union trade, Issue Number 11/2008, Brussels: Eurostat, 2008, p. 35; для США: Economic Report of the President. Transmitted to the Congress February 2009, Washington (DC): United States Government Printing Office, 2009, table B-1, p. 282, table B-81, p. 380 и table B-103, p. 402.


[Закрыть]. В 2000-е гг. евро устойчиво укреплялось к американскому доллару (с $0,86 за евро в феврале 2002 г. до $1,59 за евро в июле 2008-го). Хотя как раньше, так и впоследствии колебания курсов оставались значительными, евро показало себя прочной валютой, устойчиво движущейся в определенном коридоре по отношению к доллару. При этом, что особо подчеркивалось всеми наблюдателями, с созданием евро в мире впервые появилась валюта, по масштабам применения сравнимая с долларом: за ним стояла еврозона с населением 322,8 млн человек и суммарным ВВП, достигавшим по состоянию на 2002 г. $7,22 трлн против $10,6 трлн у США[150]150
  См.: население стран зоны евро по данным сайта Trading Economics: https://tradingeconomics.com/euro-area/population; ВВП по данным ФРС США https://fred.stlouisfed.org/series/EUNNGDP с пересчетом в евро по среднему курсу за 2002 г. (сайты посещены 22 октября 2020 г.); ВВП США за 2002 г. по: Economic Report of the President 2010, table B-1, p. 328.


[Закрыть]; евро к этому времени достигло 30 %-ной доли на международном рынке корпоративного долга, сократив долю доллара до 44,5 %[151]151
  См.: ‘The International Role of the Euro, June 2018’, chart 14 на сайте Европейского Центрального банка: https://www.ecb.europa.eu/pub/ire/html/ecb.ire201806.en.html#toc10 (cайт посещен 23 октября 2020 г.).


[Закрыть],[152]152
  См.: Skinner, Chris. ‘50 Years of Ranking 1000 Banks’ на сайте проекта The Finanser: https://thefinanser.com/2020/03/50-years-of-ranking-1000-banks.html/ (cайт посещен 23 октября 2020 г.).


[Закрыть]; на новую валюту приходилось 23,7 % мировых валютных резервов против 60,5 %[153]153
  См.: ‘Reserve Currency’ на сайте ресурса Wikipedia: https://en.wikipedia.org/wiki/Reserve_currency#Euro (cайт посещен 23 октября 2020 г.).


[Закрыть], сохранявшихся за долларом, и, наконец, евро быстро стало наиболее используемой в мире наличной валютой с объемом купюр в обращении, выросшим с €358,5 млрд ($319 млрд) в 2002 г. до €628,2 млрд ($791,5 млрд) в 2006-м против $782,1 млрд гулявших по миру наличных долларов[154]154
  Количество наличности в евро по годам на сайте Statista: https://www.statista.com/statistics/254204/value-of-euro-coins-in-circulation/, объем долларов в наличном обращении рассчитан по данным ФРС: https://www.federalreserve.gov/paymentsystems/coin_currcircvolume.htm (cайты посещены 23 октября 2020 г.)


[Закрыть]. В общем, у экономистов и политиков появилось довольно много причин полагать, что время бесспорного доминирования американской валюты – а с ним и эпоха финансовой гегемонии Соединенных Штатов – подходит к концу.