Текст книги "Проект «Сколково. Хронотуризм». Золото Барбароссы"

– Да, – радостно выдохнул блондин. – Что у вас по деньгам того времени?

– Ливры, – на прилавок бухнулись два увесистых кожаных мешочка. – В одном, – палец Леонида уперся в маленький, – десять ливров золотом, во втором серебро.

– Беру оба, – кивнул довольный клиент. – Сколько с меня?

– За все имущество – триста тысяч.

– Долларов? – опешил от названной цифры хронотурист.

– Евро, – сухо кивнул Леонид. – Не нравится цена, можете не брать. Мы лишние услуги не навязываем.

– Уговорили, – Солодов грустно махнул рукой и, поставив сумку на прилавок начал отсчитывать деньги. – Вы правы, безопасность, она превыше всего.

– Вам виднее, – Леонид смахнул купюры в картонную коробку, завернул арендованное снаряжение в сверток и указал в сторону ширмы. – Там можете переодеться. Личные вещи, которые не планируете брать в поездку, можете оставить в камере хранения. Сохранность гарантируем.

– Вот и ладушки. – Подхватив увесистый сверток и убедившись, что времени еще предостаточно, Алексей устремился за ширму.

Просторная монашеская сутана позволяла скрыть все, вплоть до высоких кожаных ботинок на каучуковой подошве. Первым делом Солодов занялся поясом с кобурой, к которому на специальном кожаном подвесе крепился еще и запасной магазин. Подогнав пояс по размеру и проверив, легко ли можно будет достать оружие, он принялся надевать средневековый наряд, чертыхнулся, вспомнив о кевларовой рубахе, и процедуру пришлось повторить сначала.

Вид, конечно, получился еще тот, ряса все-таки немного жала в плечах, но зато большой капюшон с легкостью скрывал светлые волосы и нетипичные для той местности черты лица. Повертевшись перед зеркалом и оставшись довольным увиденным, Алексей вышел из-за ширмы и удалился из оружейной комнаты.

Вторым пунктом следования был навигационный зал, то самое помещение, где предстояло задать координаты хронопрыжка. Найдя дверь с нужной табличкой, он постучал, потом еще раз. В кабинете явно кто-то был, это легко определялось по звуку, доносящемуся из-за двери.

– Эй, есть кто дома? – Толкнув незапертую дверь кулаком, блондин просунул голову в образовавшийся проем и усмехнулся. Оператор-программист, тот человек, что должен был помочь ему разобраться во всех хитросплетениях временного прицела, сидел за компьютером вполоборота к двери. Панель навигации, большой сенсорный планшет, подключенный к общему серверу толстым шлейфом проводов, громоздился тут же на столе. Большие наушники напрочь отсекали хозяина от внешнего мира – слабо слышалась какая-то технодрянь двадцать первого века, которую некоторые называли музыкой. – Эй, – войдя в комнату, Солодов нахально уселся в кресло и бухнул увесистую пачку документов на стол, – я правильно попал? Это навигационный зал?

– С утра был именно он. – Парень за компьютером, сняв наушники, с интересом уставился на посетителя.

– Вот мой ваучер, – вытащив из пачки бумаг путевку, Солодов протянул её оператору. – Мне сказали, что тут мы будем задавать координаты и время.

Парень, приняв документ, начал отщелкивать что-то на клавиатуре.

– Перед вами планшет, – начал он, не отрываясь от заполнения электронного бланка. – Выбор места вы можете произвести самостоятельно, достаточно покрутить пальцем земной шар. Приближение или удаление того или иного объекта происходит путем разведения пальцев в стороны. Интерфейс интуитивный, если будут проблемы, обращайтесь.

– Проблемы, – Алексей закусил губу и принялся вращать маленькую голубую планету. Найти континент получилось сразу. Евразия, как самая большая территория суши, занимала львиную долю картинки. Франция тоже попала в поле зрения быстро, а вот с Парижем пришлось повозиться, пока Алексей, наконец, не догадался увеличить изображение.

– Подтвердите локацию, – пискнул мудреный гаджет. Солодов нажал на кнопку подтверждения.

– Что дальше?

– Секунду, – оператор бросил косой взгляд на застывший в ожидании планшет. – Данные обрабатываться. Желаемое время прибытия, пожалуйста.

Настал решающий момент. Если Куапель сшельмовал, или, что еще хуже, ошибочно истолковал время события, операция могла потерпеть фиаско.

– Двадцать седьмое мая тысяча сто шестьдесят четвертого года.

– Сверимся. – Принтер, стоявший неподалеку, выплюнул теплый лист распечатки. – Координаты: сорок восемь градусов и пятьдесят две минуты северной широты, два градуса девятнадцать минут пятьдесят девять секунд восточной долготы. Париж, Франция, регион Иль-Де-Франс. Двадцать седьмое мая тысяча сто шестьдесят четвертого года. Максимальный тариф. Если верно, распишитесь.

Взял со стола шариковую ручку Солодов поставил автографы в указанных местах.

– Долго будет происходить программирование хроноплаты?

– Минут десять, не больше. – Руки программиста-оператора стремительно заскользили по клавишам. – Я отправляю файл с вашими данными на общий сервер, где его заберут в техотделе. Минут через пятнадцать капсула будет готова, примете перед стартом.

– И все? Так просто? – удивился Алексей.

– А что вы ожидали? – пожал плечами парень. – У нас все поставлено на конвейер и доведено до автоматизма. Данные несколько раз сверяются, прежде чем попадают в память платы, а затем в желудок хронотуриста. Деньги крутятся немалые, так что соответствуем. В дальнейшем, кстати, наше с вами общение должны и вовсе исключить. Пришел в офис, заполнил анкету, покрутил шарик, и порядок. Кати с ваучером в «Сколково. Хронотуризм», а там по штрих-коду технари снимают данные и готовят оборудование.

– Добро пожаловать, – от общей массы ученых наверху отделился Сухой и, неся на подносе полупрозрачный кристалл, больше смахивающий на витаминку или таблетку от кашля, принялся спускаться по лестнице. – Готовы?

– Готов, – уверенно кивнул блондин и, приняв из рук ученого таблетку, уже решил ее проглотить.

– Стойте, стойте, – Константин Александрович схватил хронотуриста за руку. – Капсулу примете, когда окажетесь в зоне хроноплощадки. Точка привязки и выброски должна быть строго регламентирована. Два, три метра, конечно, роли не сыграют, но лучше не увлекаться. Да и потом, смещение временных связей корректно отработает под куполом, и вы окажетесь в нужном вам месте и времени. Вы точно себя нормально чувствуете? Тошнота, головокружение, слабость, ломота суставов?

– Ничего из вышеперечисленного. – Солодов еще раз осмотрел молочно-белый зал с высокими стенами и сводчатым потолком и уставился на кофр у себя в руках. Вытащив из него бинокль, он замялся и вдруг протянул поклажу оператору: – Подержите у себя, Константин Александрович?

– Ставьте на пол. – Сухой кивну. – Среди ученых воров нет. Можете, конечно, воспользоваться камерой хранения, но для этого придется идти через весь корпус.

– Тут, так тут. – Избавившись от сумки, Алексей спрятал чехол с биноклем в многочисленных складках своей сутаны и принялся протискиваться в люк.

– Помните, время путешествия строго регламентировано. Покинуть конкретный отрезок времени вы можете только спустя двадцать четыре часа! – крикнул на прощание оператор.

Напоследок окинув взглядом хронозал, Солодов притулился на маленьком белом пятачке и, отправив капсулу в рот, замер. Сначала ничего не происходило. Все объекты и предметы оставались на своих местах. Белые халаты наверху застыли в ожидании, маленькая секундная стрелка, стремительно продвигаясь по циферблату, сначала миновала единицу, потом двойку, а затем, перекочевав на середину, будто застыла в немом оцепенении. И вдруг – началось. Всполохи ослепительно белых разрядов, появившись ниоткуда, начали пеленать тело хронотуриста. Тонкие юркие молнии, сплетаясь в замысловатые узоры, проскакивали по телу, одежде и волосам. Запах озона вперемешку с выброшенной в кровь лошадиной дозой адреналина заставили зажмурить глаза. Так прошла минута.

От самого процесса перемещения Алексей ждал чего-то большего. Оно должно было быть похожим на падение в некий бездонный колодец, как это случилось с кэрролловской Алисой, или на полет в безвоздушном пространстве на манер Коли, невольного путешественника во времени, а по совместительству приятеля Алисы Селезневой. Реальность, впрочем, решила по-другому, и, преподнеся очередной сюрприз, несколько поблекла и отступила, разочаровав путешественника и дав ему время вникнуть в происходящее. Было сыро, промозгло и пахло мочой.

Осторожно открыв один глаз, Алексей начал осматриваться по сторонам. Большую лужу, куда он умудрился переместиться, пришлось делить с крупным ленивым боровом. Свинья была сыта, добродушна и отдыхала в грязи, изводя паразитов, а заодно справляя свои естественные надобности. Солодов вскочил и поспешно покинул площадку приземления.

Произошедшее не укладывалось в голове. Только что он сидел на белой, почти стерильной платформе, отгороженной от остального мира прозрачным куполом, и уже через мгновение над головой было небо, вокруг вязкая грязь, а по соседству ленивое животное. Сделав несколько глубоких вдохов, Алексей постарался привести пульс в порядок. Отчаянно колотившееся сердце пыталось выпрыгнуть из груди, отдаваясь пульсацией в висках, в ушах гудело.

Место, где он оказался, Парижем можно было назвать лишь с большой натяжкой. Река, утлые лачуги на берегу – в общем, до той французской столицы, которую он недавно покинул, этому местечку было далеко. Одним словом – темные времена.

Послышались скрип колес и неразборчивый говор проезжавших на телегах рабочих, а обоняние уловило смрад помоев и немытых тел. Хронотурист попытался сориентироваться на местности и тут же получил пинок в бок от пробегавшего мимо мальчишки. Босоногий чумазый пострел спешил по делам, сжимая в руках какой-то сверток и, не приметив скорчившегося на обочине монаха, врезал ему со всего маху коленом по ребрам.

Подобного поворота событий блондин не ожидал и, охнув, вновь повалился в грязь, окончательно испортив новую сутану. Мальчишка взвизгнул, поддал скорости и скрылся за углом ближайшей лачуги. Тяжело вдохнув, Солодов поднялся и, отряхнув намокший подол, пошел вслед за исчезнувшим подростком. Требовалось выяснить, далеко ли до Парижа и каким образом можно перебраться на остров посреди Сены.

Малыш Поль торопился неспроста. Отец поручил ему отнести некий сверток с бумагами в лавку торговца скобяными изделиями. Начисто забыв про поручение отца, деспота и тирана, пропивавшего любой су, появившийся в доме, Поль заснул на сеновале, а когда понял, что проспал и бумаги до сих пор лежат у него в сумке, ужаснулся и бросился бегом исполнять поручение.

Мать Поля умерла от цинги пять лет назад, и после похорон они остались втроем, он, его младшая сестра Бернадет и отец Жан де Мон. Выпивоха и транжир, Жан и по трезвости отличался суровым нравом, недели не проходило без побоев и таскания за волосы, а количество синяков на теле мальчишки множилось день ото дня. Бернадет отец старался не замечать, и, появляясь под утро, пьяный и злой, плюхался на грязный тюфяк и засыпал, наполняя крохотную закопченную комнату вонью перегара и немытого тела.

Иногда, впрочем, Жану улыбалась удача. Выросший в набожной семье местного священника, он получил неплохое образование, владел грамотой и счетом, и зачастую строчил за кого-нибудь письма или прошения. Соседи и родственники удивлялись, как же этот некогда правильный и крепкий семьянин дошел, как говорится, до жизни такой.

Одни говорили, что склочность характера досталась ему от деда, другие объясняли ее пристрастием к спиртному и сетовали, на то, что покойный батюшка священник потратил на негодяя слишком много времени, избаловав до невозможности. В одном лишь сходились все: Жан де Мон был редкостным скотом.

И вот ему выпал случай подзаработать. Приехавший в деревеньку торговец решил открыть лавку скобяных изделий, а так как грамоту знал плохо, то и поручил составление бумаг Жану де Мону. Как правило, продавцы и торговцы, конечно, умели писать и считать, но только в тех пределах, что требовались для ведения хозяйства, расчета с клиентами и поставщиками. Но случись составить серьезный документ, купчую или договор, обращались к писарю.

Получив заказ, Жан с рвением принялся за работу. Еще бы, делец пообещал за красивые слова на бумаге фантастическую сумму в два ливра серебром. Договор был составлен в тот же вечер, после чего, изрядно приняв на грудь, Жан отловил сына, болтавшегося неподалеку, и, вручив свиток, наказал отнести его в нужный дом, после чего налег на бутылку, а потом, по своему обыкновению рассвирепев из-за какой-то мелочи, набросился на Поля с кулаками.

Мальчишка, улучив момент, когда тот отвлечется, схватил сверток с документами и бросился прочь. Шлепая босыми ногами по раскисшей от непогоды дороге, он прибежал на старый сеновал за трактиром, где, вместе с маленькой сестрой они частенько пережидали вспышки ярости отца.

А сегодня поутру, осознав, что отчаянно опаздывает, мальчишка несся, не разбирая дороги, и вдруг врезался коленом в сидевшего на дороге монаха. Служитель Господень показался ему истинным гигантом. Ширина плеч и огромный рост поражали, а здоровенные кулаки, торчавшие из длинных рукавов, не сулили Полю ничего хорошего. Пискнув, он развернулся вокруг собственной оси и бросился наутек.

Преодолев последние метры, отделяющие его от дома торговца, он свернул за угол и нос к носу столкнулся со своим почтенным папашей. Страдая от чрезмерно принятого накануне вина, Жан был зол на весь мир. Проснувшись и не найдя готового свитка, он долго сидел на низком дощатом топчане в своей каморке и силился вспомнить, куда тот мог подеваться.

Расспросив малышку Бернадет, Жан опять-таки ничего не понял. По словам девочки, он лично вручил свиток Полю и наказал доставить его утром заказчику, а сам лег спать. Так, наверное, и было, времени выяснять подробности у писаря не оставалось. Нужно было срочно узнать, исполнил ли мальчишка приказание отца, и если нет, то примерно его наказать.

– Ты где был? – налитые кровью глаза Жана уставились на мальчишку. – А ведь я все силы прилагаю к тому, чтобы вы с сестрой не умерли с голоду.

Если бы Поль осмелился, он бы, наверное, рассмеялся в голос. Подобные пафосные слова из уст, смердящих перегаром, слышать было действительно смешно, правда, если бы не было так грустно.

– Где ты был, и где бумаги, я спрашиваю? – Волосатые лапы Жана схватили Поля за плечи и немилосердно встряхнули.

– Да вот же они, месье, – Поль извернулся и, перекинув холщевую сумку через плечо, вытащил туго стянутый сверток. – Я немного задержался, простите меня, отец. Такого больше не повторится.

– Конечно, не повторится, а чтобы ты запомнил, как подводить отца, я преподам тебе урок.

Отняв у мальчика пергамент, Жан, не задумываясь, нанес Полю удар в лицо. Тот охнул и, теряя сознание, повалился на мостовую. Кровь из разбитой брови заструилась по бледному изможденному лицу ребенка.

– Я тебе покажу! – орал де Мон, брызгая слюной. Пудовые кулаки писаря опускались на беззащитное тело.

И тут произошло неожиданное. Решив окончательно добить мальчишку, Жан размахнулся и вдруг… запястье его перехватили жесткие цепкие пыльцы. Хватка незнакомца была столь крепкой, что Жану показалось, будто в руку его вцепились кузнечные клещи. Подняв взбешенный взгляд на незнакомца, он некоторое время просто пытался понять, что за мерзавец мешает ему воспитывать сына. Постепенно осознание чего-то неправильного и противоестественного возникло в одурманенном алкоголем мозгу.

– Ты кто такой?.. – прошипел Жан, но договорить не успел. Здоровенный кулак врезался в скулу писаря, отбросив его на противоположную сторону улицы. Не успев прийти в себя, он с ужасом увидел, что на него идет гигант в монашеской рясе. Поведя широкими плечами, бенедиктинец схватил опешившего писаря и, подняв над головой, со всех сил обрушил на землю.

– Слушай ты, – бешенство, переполнявшее Солодова, рвалось наружу. Увидев, что какой-то жирный скот избивает ребенка, хронотурист недолго думая врезал негодяю в челюсть. Поднявшийся волной адреналин заставил снова схватить толстяка за одежду и, приподняв, с силой швырнуть на мостовую.

Подойдя к распростертому на земле Жану, Алесей пощупал пульс и, убедившись, что тот просто потерял сознание, поспешил к лежащему неподалеку пареньку. Встав перед ним на колени, пощупал пульс и, найдя маленькую, едва пульсирующую жилку на шее, с облегчением вздохнул. Вытащив из кармана скрывающихся под рясой брюк носовой платок, он вытер кровь с лица ребенка, подхватил на руки его почти невесомое тело и зашагал к дверям постоялого двора.

Пинком раскрыв дверь и пригнувшись, он проник в полутемный зал, заставленный грубой деревянной мебелью. Трактирщик непонимающе уставился на него. Алексей сбросил со стола горшки и тарелки, и молча указал ему на ребенка.

Несмотря на промозглую погоду, Морис де Сюлли проснулся в приподнятом настроении. Собор, его детище, обещанный Святому Престолу, рос, как на дрожжах, и вскоре мог стать не только предметом поклонения и почитания во Франции, но и тайником, скрывающим тайну благой казны.

Прибывающий с официальным визитом, а на деле находящийся в изгнании, святейший Папа Александр Третий собирался освятить собор, а вместе с ним, но уже инкогнито, стройку должен был посетить непримиримый враг Римской Католической церкви в лице Александра, девятнадцатый король Германии и император Священной Римской Империи Фридрих Первый Барбаросса.

Завтрак прошел в молчании. Покушать епископ любил, и всякий раз, когда садился за стол, клял себя за невоздержанность, посвящая замаливанию греха чревоугодия каждую вторую пятницу месяца, проводя на коленях перед ликом Господним три часа кряду. Так он и жил. От греха до молитвы, от интриги до развязки, от шахматной партии до реального действия.

Несмотря на свои годы и набожность, де Сюлли был человеком деятельным. Одним из его проектов была перестройка парижской синагоги, отобранной у евреев Филиппом Августом. Другой его удачной строительной компанией являлась перестройка епископского дворца несколькими годами ранее. Прогрессивный епископ был замечен, приближен ко двору и стал пользоваться благосклонностью короля, посвящен во многие тайны и наделен особыми полномочиями, действие которых распространялось далеко за пределы королевства.

Впрочем, и о религии он, священник-строитель, забывать не собирался. Автор трактата «Каноны Мессы» был ярым поборником христианства и проповеди его, на латыни и французском, сохранились спустя сотни лет, благодаря множеств переводов и переизданий.

Родился Морис в тысяче сто двадцатом году. Умный и настойчивый мальчик с рвением постигал азы религии и грамоты, пока в начале сороковых годов двенадцатого века не перебрался в Париж, где и продолжил свое образование. Далее карьера юного богослова пошла по нарастающей. Он стал профессором богословия и блестящим проповедником. Попавшись на глаза влиятельным людям, уже через двадцать лет Морис занял пост архидиакона, а спустя год по инициативе самого Людовика Седьмого занял кафедру епископа Парижа.

Морис де Сюлли был звездой своей эпохи, умным и целеустремленным человеком, чью карьеру впоследствии назовут фантастической.

К чему стремился епископ, посвятивший свою жизнь церкви? Ватикан, Престол Святого Петра, – вот что долгими бессонными ночами будоражило воображение Мориса де Сюлли. Ума и связей тут было недостаточно, а вот деньги могли существенно увеличить темпы карьерного роста. Морис де Сюлли играл в очень опасную игру и готовился вскоре пожинать плоды своего труда.

Сознание возвращалось медленно. Боль во всем теле была такая, будто Поль попал под груженую телегу, а затем, зацепившись за нее ногой, был протащен по гравию и камням несколько лье. Левый глаз заплыл, и открыть его было практически невозможно. Правый, к счастью, под тяжелую руку отца не попал, и теперь, щурясь от света восковых свечей, расставленных на прилавке в большом трактирном зале, мальчик пытался понять, что с ним произошло и почему он лежит голый по пояс на жестких и холодных досках обеденного стола.

– Тебе повезло, парень, – знакомый голос трактирщика Були вывел его из оцепенения. – Если бы не монах, прикончил бы тебя твой папаша.

– Монах? – Поль с трудом оторвал от стола чугунную голову и начал озираться в поисках нежданного спасителя.

– Да, монах, – усмехнулся хозяин, смачивая в воде тряпицу и прикладывая к голове пострадавшего. – Здоровенный мужик, я таких огромных сроду не видел. Когда тебя в дверь вносил, согнулся в три погибели. Ты видел его лицо, парень? Открытое, прямое, взгляд цепкий и проникающий прямо в душу. Я как взглянул на него, у меня все внутри похолодело. Думал, прознал о грехах старого Були и пришел взять свое?

– Где же он? – слабым голосом поинтересовался Поль.

– Ушел. – Трактирщик пожал плечами и принялся подбирать с пола глиняные осколки. – Дал мне три золотых и ушел куда-то к реке. По-нашему он ни бельмеса, но, по всему видно, что идет куда-то на острова. Пытался дорогу выспросить, и вот что нарисовал.

На куске тряпицы, которая появилась у Поля перед глазами, углем была нарисована Сенна, а посреди нее два острова. Маленький Сен-Луи и его более крупный собрат, Сите, были выведены неровными резкими линиями. Последний же был перечеркнут крестом.

– Надо ему помочь и поблагодарить, – превозмогая боль, мальчик спустился на пол и принялся натягивать рваную рубаху.

– Куда ты? – ахнул трактирщик. – Ты же на ногах еле стоишь, а все туда же, помогать. Монах себе это позволить может. Вон какой здоровенный, да и при деньгах, видать, раз так просто расстался с тремя золотыми ливрами.

– Надо помочь, – упрямо мотнул головой Поль, прижав мокрую тряпку к глазу.

Выскочив на улицу, он чуть было вновь не столкнулся с отцом. Жан сидел в грязи, привалившись к стене дома, и отплевывался кровью, зло зыркая по сторонам. Увидев сына, он попытался встать и продолжить экзекуцию, но мальчик, не дожидаясь его дальнейших действий, что есть мочи понесся по улице по направлению к реке.

Широкая спина, затянутая в коричневую сутану появилась на горизонте через пять минут сумасшедшего бега. Монах шел уверенно, полы его рясы, заляпанной жидкой грязью и навозом, волочились по земле, мешая ходьбе. На узком, необычном поясе гиганта висела странная кожаная сумка, шириной в ладонь взрослого человека, с другой стороны были привязаны два пухлых кожаных мешочка.

Остановившись на секунду, Поль постарался перевести дух, но, услышав злобные крики родителя, снова бросился догонять исчезающего за поворотом бенедиктинца.

Чертов лимит времени не давал простора для маневра. Подхватив бесчувственное тело паренька, Солодов бросился в сторону ближайшего трактира и, распахнув ногой дверь, с трудом протиснулся в узкий проход. Плошки и кувшины, стоящие на ближайшем столе, полетели на пол и разбились на десятки мелких осколков.

Положив ребенка на освободившуюся поверхность, хронотурист поманил к себе пальцем оторопевшего трактирщика, наводившего порядок за стойкой, и кивнул в сторону пострадавшего.

– Надо позаботиться, – буркнул Алексей, сверля француза взглядом, и чтобы окончательно разрушить языковой барьер, запустил руку в один из кожаных мешочков. Три монеты и кивок в сторону ребенка были сигналом к действию. Убедившись, что мужчина понял его правильно, Алексей еще раз пощупал у Поля пульс и подозвал суетившуюся рядом прислугу.

Требовалось узнать, где он находится, далеко ли до Парижа, ну или хотя бы примерное направление. Сколковские умники заверяли, что погрешность, в случае покупки максимального тарифа, будет не больше километра в ту или иную сторону. Но что, если они ошиблись?

Оторвав от передника оторопевшего трактирщика солидный лоскут, Алексей выудил из очага кусок не прогоревшего угля и, прочертив на нем две неровные линии, изобразил Сену, а посреди два неровных овала, то есть острова. Остров Сите, место строительства собора, а также будущий тайник золота крестоносцев он намеренно обозначил большим жирным крестом.

– Знаешь, где это? – Схватив мужика за шиворот, он подтащил его к столу и постучал пальцем по рисунку. – Ну, черт ты не русский? Река, Париж, остров Сите.

Трактирщик, наконец, понял чего от него добивается незнакомец и, сжимая в руках три золотых уверенно закивал, указывая рукой куда-то в строну. Главное было достигнуто – направление указано.

– Отлично, – бросив прощальный взгляд на лежащего на столе мальчика, Алексей, выйдя наружу, нанес новый удар поднявшемуся с земли негодяю. Толстяк ойкнул и, закатив глаза, снова осел в грязь. Солодов глянул на часы и зашагал в указанном направлении.

На полпути к пристани он услышал за спиной торопливые шаги и, обернувшись, с удивлением узнал давешнего паренька. Поравнявшись, тот что-то быстро заговорил, картавя и жестикулируя, а потом, поняв, что хронотурист его не понимает, схватил за рукав и потащил по улице. В три счета достигнув пристани, он снова замахал руками и, устремившись к одной из маленьких утлых лодок, поманил Алексея, а сам, забравшись внутрь, принялся отвязывать веревку.

Мальчишка, очевидно, собрался отплатить за добро, решил про себя авантюрист. С болью в сердце он взглянул на мальчишку, на его грязные всклоченные волосы и здоровенный синяк пол глазом, но от помощи отказываться не собирался. Да и вопрос о переправе снимался сам собой. Трактирщик, ставший обладателем небольшого капитала, указал верно. Вдалеке, километрах в двух вверх по течению, действительно виднелся город, и, самое главное, острова, рассекающие горделивую Сену пополам. Все сходилось. Да, это был Париж. Пусть маленький, грязный и непривычный. Пускай не видно было торчащего вверх кончика знаменитой башни, не слышался гул электричек и рев автомобильных моторов. И все-таки – Париж!

Дождавшись, пока мальчик справится с упрямым узлом, Алексей шагнул в лодку и, усевшись на широкую скамейку, оттолкнул её от берега. С каждым гребком он приближался к заветной цели. Вот уже показались и первые, нагруженные деревом и камнем плоты, а через несколько минут послышались крики рабочих и скрип деревянных лебедок.

Проскочили первый остров. Мальчишка налегал на весло и без устали о чем-то говорил. То переходил на шепот, то голос его становился плаксивым и тонким, а под конец, придя к какому-то решению, он во все горло завопил веселую и задорную песню, в очередной раз заставив Солодова пожалеть о незнании языка. Общий смысл фраз, хоть и с большим трудом, можно было понять, а вот общаться и уж тем более объяснять какие-то тонкости, не представлялось возможности. Оставалось надеяться на язык жестов и дар убеждения, присущий желтому металлу.

Лодка наконец уперлась носом в илистый заболоченный берег, и мальчишка затих.

Обернувшись к своему неожиданному помощнику, Алексей вновь окинул его взглядом, и неожиданно для себя отцепив от пояса один из кожаных мешочков, протянул его пареньку. Хронотурист, конечно, понимал, что в реальном мире мальчишка, скорее всего, так и не смог выбиться в люди. Находясь под постоянным гнетом отца, не видя с раннего детства ничего, кроме насилия, он, скорее всего, стал чернорабочим, или просто умер от побоев или болезней, но в этой кальке реальности сумма, находившаяся в кошельке, могла дать ему второй шанс.

– Держи. – Алексей бросил кошель в подставленные ладони. – Употреби их с умом, парень, они тебе нужнее. И, ради всего святого, убирайся из этой деревни.

Паренек, конечно, ничего не понял и, развязав горловину мешочка, в недоумении уставился на пригоршню серебряных монет, оказавшуюся у него в руках. Мысли Поля путались, столько денег за раз он видел разве что в церкви, в тот момент, когда на праздничную мессу стекались все прихожане, исправно заполняя кружку для подаяний пускаемую по рядам. Сначала он испугался, затравленно глянул на светловолосого гиганта, но, увидев на его лице улыбку, рассмеялся и вновь понес какую-то тарабарщину.

Дослушивать паренька Солодов не стал, да и время поджимало. Перевалил через борт и, ухнув по колено в холодную воду, направился к берегу.

Деятельность там разворачивалась нешуточная. Десятки телег и подвод рядами тянулись от грузового пирса в глубь острова. Одни были доверху наполнены тяжелыми каменными блоками, и несчастные лошади в упряжках с трудом тащили непосильный груз, оскальзываясь копытами в вязкой грязи. Другие были нагружены грубо обструганными досками и деревянными ящиками, а за ними следом шли усталые рабочие с инструментом.

С десяток нагруженных плотов, подвалив к высокому дощатому пирсу, ждали разгрузки. Рабочие, сновавшие туда и сюда, то и дело переругивались и, разбиваясь на группы, орудовали у лебедок, больших деревянных блоков, подвешенных на треноги. Монахи в серых долгополых рясах с капюшонами попадались на каждом шагу, ведя учет материалов и следя за процессом выгрузки.

Одни стояли на пирсе и, сверяясь с документами, вычерчивали что-то в длинных свитках, концы которых были закреплены на продолговатых перекладинах. Другие, окриком и бранью, подгоняли зазевавшихся работяг, неправильно закрепляющих узлы на грузе, но по большей частью слуги божьи попросту слонялись по береговой линии и пили церковный кагор.

Ссутулив плечи и согнув ноги в коленях, из-за чего его походка стала похожа на гусиную, Алексей влился в общий поток горожан и, пристроившись в хвост обоза, зашагал по улице. Чем дальше он продвигался вперед, тем больше ему вспоминался современный Париж. Улицы того города ежедневно мыли шампунем, стекла домов приветливо блестели на солнце, а нарядные и опрятные горожане, спешащие по своим делам, пахли хорошими духами и одеколоном.

Звуки строительства стали более отчетливы. Слышался звон резцов и стук киянок, свист и скрип лебедок и перебранка такелажников, ржание лошадей и радостный смех кого-то из каменщиков. И вот, достигнув площади, воодушевленный авантюрист вдруг окаменел от удивления.

В глазах у Алексея помутилось, и он, быстро уйдя с дороги, тяжело привалился к стене ближайшего дома. Весь тонкий, хорошо отрепетированный план летел ко всем чертям. Вместо того чтобы обнаружить на месте строительства котлован или фундамент, он уперся глазами в ровную каменную стену. Что-то тут было не так. Может быть, сколковские умники ошиблись в расчетах и добавили к дате прыжка лишнюю сотню лет?

Конечно, можно было еще надеяться на то, что Алексей свернул не на ту стройплощадку, но не узнать три выгнутые арки входа в собор просто невозможно. Сцены страшного суда, размещенные строго над порталом, еще грубые и не доведенные до ума, казались хронотуристу смертным приговором ему самому.

Отойдя от стены, Алексей уселся на груду мешков с песком и принялся выстраивать только что обрушившуюся картину происходящего заново.