Текст книги "Проект «Сколково. Хронотуризм». Золото Барбароссы"

Время поджимало. Нужно было торопиться, чтобы успеть к началу веселья.

Узкие парижские улочки были забиты народом. Едва разъезжавшиеся на перекрестках, груженые камнем телеги стопорили движение, создавая стихийные пробки. Продираясь сквозь шумную и пеструю толпу, Дмитрий отчаянно работал локтями.

Наконец, отделившись от общего потока, Прокопенко поднял воротник кожаной безрукавки, придал лицу выражение безразличия к происходящему и, прислонившись к стене, принялся осматривать место предстоящей операции. Алексей не соврал. Стены собора, практически достроенного, действительно изрядно возвышались над фундаментом. С крыш соседних зданий, даже имея в руках самый сильный бинокль, разглядеть хоть что-то внутри строения было невозможно.

Тут со стороны набережной послышалась звонкая дробь копыт, и на площадку ворвалась кавалькада кожаных плащей, пинками и затрещинами разгоняя зазевавшихся рабочих. Спешившись, плащи рассредоточились по всей территории, но уже через несколько секунд сомкнули плотное кольцо вокруг стоявшего без движения экипажа. Дверь его распахнулась, на землю ступил изящный, почти женский сапожок, а вслед за ним появился и сам Морис де Сюлли.

По всему было видно, что слуга господень пребывал в приподнятом настроении. Легкий румянец, полуулыбка в уголках губ и цепкий взгляд, и вот уже Морис плотнее запахивает полы плаща и уверенным шагом направляется к зияющему порталу собора.

Проводив епископа взглядом, Дмитрий стал перемещаться поближе к разгружаемым телегам, не сводя взгляда с копошившейся наверху бригады такелажников, тянувших на толстом пеньковом канате здоровенный черный камень. Что там, в итоге произошло, он толком не понял. Мгновение назад камень плавными толчками преодолевал силу земного притяжения, рабочие у лебедки переставляли колья в зубчатом механизме, и через мгновение камень рухнул на плиты у входа, оставив глубокую вмятину в мостовой и подняв тучи пыли.

Сейчас на пороге недостроенного собора должна появиться пара стражей в черном. Воспользовавшись всеобщим смятением и паникой, Дмитрий бросился к правым, недостроенным вратам. Ловко проскочив мимо спешащих к месту происшествия рабочих, перемахнув через бочки с раствором и проскочив в узкий проход между ящиками, он достиг стены.

Двое «плащей» выбежали на крыльцо и принялись озираться, стараясь определить причину беспорядков. Наемник помладше, скуластый, с длинным тонким шрамом, пересекающим правую щеку и уходящим куда-то под подбородок, поднял голову, ткнул напарника в бок и что-то быстро заговорил. Оба принялись орать что-то людям наверху, а те, как понял по тону разговора Прокопенко, начали оправдываться. Наконец молодой гильдиец поспешил наверх, ловко, будто цирковой артист, карабкаясь по строительным лесам. Его старший товарищ подбоченился, не спеша спустился по ступеням и направился к каменотесам, вновь крепившим камень на более прочный трос.

Выждав еще несколько секунд, Дмитрий бросился внутрь собора. Получилось. С первого раза получилось! Хватая ртом сырой холодный воздух, брюнет прижался лбом к камням, стараясь перевести дух. Ноги предательски дрожали, адреналин в крови буквально кипел, заставляя сердце биться так громко и яростно, что еще чуть-чуть, и оно выскочит из груди.

Для того чтобы привести мысли и организм в порядок, Дмитрий проделал комплекс дыхательных упражнений. Вдох, другой, третий. Сердце постепенно замедлило бешеный ритм и перестало колотиться в грудную клетку.

Увидев стоящее неподалеку ведро с раствором, Прокопенко засунул туда ладони и принялся пачкать свой костюм. Справившись с задачей, он подхватил ведро и, придав лицу озабоченное выражение, потащил тяжелую ношу вглубь храма.

Бряцание доспехов тяжелой кавалерии и цокот копыт, доносившийся снаружи, оповестил о том, что на площадку прибыл Фридрих Первый Барбаросса в окружении своей стражи.

Люди внутри здания встрепенулись, стоящий посреди зала епископ что-то прошептал одному из плащей, и тот бросился навстречу кавалеристам. Процессия на мгновение замерла, и вдруг рука в тяжелой латной перчатке врезалась в скулу гильдийца, отшвырнув его к стене. Лязг рвущейся из ножен стали раскатился под недостроенными сводами. Навстречу дерущимся шагнул де Сюлли, и о чудо, – конфликт затих сам собой. Епископ вышел в центр зала и, подняв вверх кулак, заговорил о чем-то горячо и страстно, и доводы его, видимо, были убедительны, так как буквально через минуту, ножи и стилеты вновь оказались в ножнах, а острые навершия пик снова смотрели в небо с заплечных перевязей своих хозяев.

Кидая злые взгляды на закованного в броню обидчика и держась за поврежденную скулу, гильдиец вернулся к своим коллегами. Под предводительством капитанов они принялись выставлять посты. Наблюдая за происходящим, Дмитрий присел в тени и сделал вид, что размешивает раствор в большой деревянной лохани. Легенда была хороша. Простой рабочий, занятый насущными делами, трудится, не отвлекаясь на происходящее вокруг.

Внезапно тяжелая латная перчатка легла ему на плечо.

Закованный в броню германец навис над ним. Положив руку на рукоять короткого пехотного меча, это же надо, они еще и в пешем строю ходят, он что-то резко и гортанно рявкнул и указал на выход. Обернувшись, Дмитрий с ужасом увидел, что все рабочие, трудившиеся над внутренней отделкой собора, под конвоем кавалеристов и плащей выдворяются вон. Лишь небольшая группа каменщиков, со страхом в глазах ютившаяся у недостроенного портика продолжала перекладывать каменные блоки, но и их вряд ли бы оставили внутри.

Повторив свое требование, германец мотнул головой в сторону выхода и, вздернув за шиворот нерасторопного туриста, для придания верного направления ткнул его в ребра древком. Острая боль пронзила бок Дмитрия. Слезы обиды хлынули из глаз.

Стоя в толпе рабочих, Дмитрий в бессильной ярости сжимал кулаки. Троица хранителей золота крестоносцев явно не желала видеть внутри собора никаких свидетелей.

Отделившись от основной группы, держась за ушибленный бок, Прокопенко похромал к тюкам соломы, лежащим у правой башни, сел и задрал рубашку, оценивая повреждения. Синяк должен был получиться замечательный, большой и неприятный. Чертов германец знал свое дело, хотя и ударил наверняка шутки ради, лишний раз тренируя руку.

Снова прозвучал стук копыт, и на площади появился третий член тайного сговора. Сопровождавшие его монахи тоже были на лошадях, однако выехали на открытое пространство не так помпезно, как их предшественники.

При виде закутанных в рясы верзил, рабочие бросились врассыпную, оставляя на каменной мостовой инструменты. Крытая невзрачная повозка подкатила на этот раз к самому входу. Из нее вышел Папа Александр Третий. Он щелкнул пальцами и скрылся с глаз, держа в руках небольшой продолговатый цилиндр.

Монахи несколько секунд помедлили, буравя жавшихся к стенам взглядами из-под скрывающих лицо капюшонов, затем сомкнули строй. Путь в собор стал для хронотуриста закрыт окончательно. Конечно, можно было совершить попытку прорыва в собор, имея с собой взвод автоматчиков, но и это вряд ли бы помогло. Свиток, который доставил Папа Римский, почти наверняка был бы уничтожен, появись на горизонте хоть малейшая опасность.

Хмуро уставившись на спины боевитых монахов, исчезающих под сводами храма, Дмитрий в сердцах плюнул и, нащупав на поясе кошель с серебром, пошел в сторону маленькой оживленной улицы. Там, еще на подходе к площади, он приметил трактир с грубо намалеванной над дверью кабаньей головой. Душа требовала выпить и закусить. Как никак, не каждый день представляется уникальный случай так бездарно потратить миллион.

Судьба сто семидесятого Папы Ватикана, итальянца по происхождению, так же запутана и противоречива, как и сведения о нем, которые сохранились до нашего времени. Бесчисленные войны и раздоры разрывали великую Римскую Империю. Противостояние правящей партии и Ватикана обострялось день ото дня, и каждый из участников конфликта лишь подливал масла в огонь. Так уж получилось, что будущий Папа Александр, а тогда кардинал Орландо Бандинелли, являясь одним из важнейших советников понтификата, присутствуя при очередной размолвке Папы Адриана Четвертого и Фридриха Барбароссы, занял сторону первого и тем окончательно нажил себе врага в лице германца.

Впоследствии рыжебородый не раз портил итальянцу жизнь. Дошло до того, что после избрания его понтификом на конклаве в тысяча сто пятьдесят девятом году, во время облачения, сутану у него отняли, а самого новоиспеченного папу заперли в Латеранском соборе вместе с еще двадцатью девятью верными ему кардиналами.

Бежав из Рима, Бандинелли вынужден был перебраться во Францию, где долгие годы вел закулисную борьбу, в то время как сама церковь, не без помощи Барбароссы и его вассалов, раскололась на два противоборствующих лагеря.

Почему Папа в изгнании – Александр пошел на тайный сговор со своим непримиримым врагом, было очевидно. Деньги, принадлежащие крестоносцам, французской казне и части казны папской, к которой он получил доступ еще во время второго собора в Тулузе, требовались итальянцу для поддержания крепкого тыла. Англия, Франция и Италия были на его стороне, однако войсками и провизией помогать не спешили. И как бы ни был Александр изворотлив и умен, местные монархи и священники готовы были поддержать его в чем угодно, но только на бумаге.

Папа, епископ и король одинаково сильно желали власти, поклонения и раболепия. Каждый из них строил планы на будущее. Однако человек предполагает, а Бог располагает.

Не достигнув вершин карьеры, Морис де Сюлли умер в монастыре Сан-Виктор, гордый и непреклонный германец сгинул в бурных потоках форсируемой его войсками горной реки, а Папа Александр Третий закончил свой понтификат в местечке Чивита-Кастеллана, после чего его тело перевезли в Рим и захоронили в нефе Латеранского собора.

Маленький юркий внедорожник несся по мокрому от утренней росы Сколковскому шоссе по направлению к городу. Мрачный Прокопенко сидел за рулем, стойко снося издевательства напарника, а тот уже полчаса не мог унять истерический смех.

– Выгнали его, бедненького, – хохотал Солодов, тыча в сторону Дмитрия пальцем. – Да еще пендаль прописали. Нет, ну вы послушайте этого идиота! Да от тебя до сих пор брагой тянет так, что прав лишить могут.

– Можешь сам вести машину, раз такой бодрый, – процедил Прокопенко сквозь зубы. – Ну не было там шанса, понимаешь? Не было!

Без приключений проскочив посты дорожной полиции, друзья влились городской поток и, добравшись до хостела, выкупили номер целиком.

– Есть одна простая идея, требующая тщательной проработки, – проговорил Дмитрий, падая на кровать.

– Что за идея? – Швырнув сумку в угол, Алексей взгромоздился на кушетку с ногами и принялся изучать бледные разводы на потолке.

– Последний шанс, для нас с тобой горемычных, ибо денег осталось всего на двадцать четыре часа.

В комнате повисло молчание. Каждый из друзей, думая о чем-то своем, пытался предугадать планы напарника.

– В любом случае надо связаться с профессором, – наконец вздохнул Дмитрий, вытащил из кофра лэптоп и поставил его на колени. – Нужен текст, что-то напыщенное и насквозь религиозное. Желательно на латыни или древне-французском. Затем следует заказать компактное глубоководное оборудование: дыхательные маски и баллоны. Наши старые для этой цели не подойдут, слишком громоздкие и шумные. Так же следует поднять всю возможную информацию о камерах наблюдения, миниатюрных и работающих автономно. И затем решить, кто из нас в последний раз отправится в этот чертов век и добудет информацию.

– Не понимаю, к чему ты клонишь? – Алексей устроился поудобней на кушетке и, скрестив ноги по-турецки, с интересом посмотрел на приятеля.

– И еще, – Дмитрий на секунду отвлекся от экрана ноутбука. – Нам требуется святой. Лучше с врожденными физическими дефектами, засвеченными при жизни, еще лучше горбун. Да, горбун с нимбом подошел бы нам идеально.

Получив электронное письмо из далекой и холодной России, Жан Куапель думал над ответом недолго. Секунду посомневавшись, он нажал на ярлычок и с воодушевлением принялся переносить на экран монитора свои соображения.

«Здравствуйте, мои русские коллеги, – писал профессор, отхлебывая из маленькой чашки горячий кофе, обильно сдобренный сахаром и сливками. – Ваше сообщение о возможной неточности в вычислении даты, которая указана во всех источниках как закладка здания, взбудоражило меня и заставило поставить под сомнение многие исторические теории, возведенные некоторыми моими коллегами в ранг константы.

Если вы в процессе своих изысканий сможете произвести видео или фотосъемку, подтверждающую ваше открытие – это станет новой вехой в изучении истории Франции, способной серьезно пошатнуть сложившееся мнение об истории собора и о точности в трактовке старинных документов, дошедших до наших дней.

Теперь что касается вашей просьбы.

После недолгих размышлений я подобрал для вас довольно известную и, что немаловажно, реально существовавшую личность. В нашем случае идеально подходит монах-бенедиктинец из парижского аббатства Сен-Жермен-де-Пре – Аббон, по прозвищу Сгорбленный. Это имя он получил как раз благодаря своему физическому недостатку.

Во Франции этот святой довольно известная личность, а одним из его деяний было детальное описание осады Парижа норманнами в конце восьмисотых годов. Вписать его в существующую концепцию труда не составит.

Запрошенный вами текст на старо-французском я подготовлю в течение дня и отправлю вам по электронной почте. Так же я запишу аудио-файл, поработав над аутентичным произношением.

Итак, всех благ и удачи».

– То, что святой – бенедиктинский монах – удача вдвойне. – Прочитав электронное письмо из Парижа, Дмитрий захлопнул крышку ноутбука и удовлетворенно потер руки. – Сутана скроет баллоны с кислородом, а маску и камеры можно поместить в большую холщевую сумку, не вызывая подозрений у окружающих. Еще потребуется пара сильных динамиков и компактная звуковоспроизводящая аппаратура. Прибавим к этому минусовку чего-то органного, помпезного и торжественного до колик в животе, и дело в шляпе.

– Ничего не понимаю, – пережевывая котлету, Алексей угрюмо смотрел в потолок. – Все твои планы для меня лишь филькина грамота.

– Да это же элементарно, мой друг. – Дмитрий снисходительно глянул на Солодова и со значением поднял указательный палец вверх: – Если проникнуть в собор во время закладки манускрипта нам не суждено, значит, следует появиться там заблаговременно!

– И что? – пожал плечами блондин. – Стража германца тебя выпроводит взашей вместе с остальными рабочими.

– А вот и нет! Не смогут меня выгнать, если не увидят.

– А как же они тебя не увидят? Там же стены одни голые. Ну, спрячешься ты за угол, так живо выкурят и еще древком по шее наградят.

– Да не выгонят, дурья башка, потому что я себя замурую!

Алексей отвлекся от созерцания потолка и посмотрел на Прокопенко, как на умалишенного.

– Ты, я смотрю, Дима, в последнем походе совсем умом повредился?

– Просто и гениально. – Дмитрий, победно глядя на приятеля, принялся излагать план. – Значит, слушай меня внимательно. Я наряжаюсь в рясу, засовываю под импровизированный горб баллон с кислородом, а в сумку маску и комплект мини-камер с центральным пультом.

Являюсь в собор и с помощью спецэффектов, к примеру, нимба или голограммы крыльев, привлекаю к себе внимание рабочих и на чистом французском того времени объявляю, что я – спустившийся на землю для благословления этого места святой Аббон и требую себя замуровать в одной из стен.

Пока рабочие падают на колени и закатывают глаза, я быстренько расставляю камеры, пытаясь перекрыть все возможные мертвые зоны, а потом дожидаюсь, пока меня обложат валунами, и жду. Камеры прилежно записывают все действия нашей троицы, я получаю запись на твердотельном диске и после переношусь назад в будущее, где мы с тобой, не спеша, кадр за кадром изучив полученные данные, находим место закладки свитка.

– После чего требуется просто прийти и наложить лапу на документ, – добродушно усмехнулся Алексей. – Вот только смущает меня это самопогребение, пусть даже и с баллонами кислорода. Не проще ли просто разбросать камеры и свалить оттуда куда подальше?

– К сожалению, нет. – Дмитрий сокрушенно покачал головой и, встав с кровати, подошел к окну. – Мини-камера, как и любой другой сложный электронный агрегат, требует максимального внимания и настройки. Процесс съемки лучше контролировать в непосредственной близости, отрегулировать резкость и угол обзора дистанционно. Стены храма слишком толстые, чтобы радиосигнал мог с успехом приходить извне.

К следующему своему хронопрыжку Дмитрий готовился с особым тщанием. Вспомная азы дайверства, он три дня провел в бассейне, тренируясь задерживать дыхание. Для пущей достоверности пришлось максимально изменить внешность, чтобы соответствовать образу Аббона, аббата монастыря Флёри. Для этой цели он обзавелся театральным накладным животом и выбрил макушку.

Преодолев расстояние, отделяющее столицу от Баковского лесопарка, друзья как всегда припарковались недалеко от высоких железных ворот, обставленных цементными блоками. Помахав Солодову на прощание, Дмитрий бодрым шагом направился к КПП. Пройдя стандартную процедуру проверки и получив пропуск, он проскочил через вертушку и ступил на изумрудно зеленый газон комплекса.

– Ну, привет тебе, «Сколково. Хронотуризм». Дай боже, последний раз видимся.

Дождавшись у ворот электрокара с неутомимым профессором, он вскочил на пассажирское сиденье и, бодро кивнув, откинулся на спинку. – Доброе утро, многоуважаемый.

– Зачастили вы к нам, господин Прокопенко, – улыбнулся Сухой, трогая машину с места. – Ищете что-то, если не секрет?

– Не секрет, – не моргнув глазом, соврал Дмитрий. – Спор у нас с коллегами вышел по поводу переправы через Сену в конце двенадцатого века. Я им говорю, не было тогда нормальных мостов, а они мне обратное. Как, мол, так? В Париже в ту пору такое строительство масштабное начиналось! Слетал раз, убедился, теперь вот привезу материалы на видео и утру им нос.

– Дорого ваш спор стоит, – покачал головой ученый, выруливая на дорожку, ведущую ко второму корпусу.

– А то, – пожал плечами Прокопенко. – Данные по моему прошлому прыжку сохранились?

– Естественно. Клиентская база ведется весьма скрупулезно. Передать, чтобы капсулу программировали по прошлому заходу?

– Если вас не затруднит. Одно лишь прошу учесть: нужно сдвинуть время хроноперехода часов на десять. Прибуду ранним утром, поснимаю спокойно, без лишних глаз и неуместных вопросов, и тихо уберусь восвояси.

– Снова к нам? – Леонид появился из дальнего угла зала и направился к клиенту. – Что на этот раз привело?

– Все тоже. Потребуется многое и как можно лучшего качества.

– К вашим услугам, – расплылся в улыбке оружейник и, откинув стойку, пригласил Дмитрия за прилавок. – Для дорогих гостей могу себе позволить нарушить правила. Заходите, пощупайте, выберите то, что душа пожелает, а после и о цене поговорим.

– Сутана бенедиктинского монаха моего размера, плюс кошель наличности. С этим вы, думаю, справитесь без меня. И где у вас тут оборудование для подводного плавания?

Сумма, на которую в этот раз набрал хронотурист, по грабительским расценкам Сколковской оружейной комнаты уверенно перевалила за полмиллиона, но даже если отбросить сумасшедшую наценку, задуманное Дмитрием того стоило.

В первую очередь Дмитрий выложил на стол два компактных трехлитровых баллона-таблетки «Гарду» с встроенной маской и беззвучной отработкой. Заправлялись такие баллоны не простым кислородом, а смесью его с гелием. Дышать в таком случае получалась абсолютно беззвучно, вот только голос после подобных экспериментов на некоторое время превращался в комариный писк. Форма баллона, напоминающая круглую кастрюлю без ручек, вполне могла сойти за горб или другое физическое уродство, прикрытое монашеским платьем.

В отделе электроники Дмитрий задержался надолго. Он медленно ходил вдоль длинных полок, заставленных различными гаджетами, пока, наконец, не остановил свой выбор на любопытном экземпляре компактной мини-студии японского производства. Для нужд хронотуриста она подходила идеально. Основной пульт, не больше стандартного смартфона, был оснащен джойстиком и большим экраном, позволяющим наблюдать картинку, поступающую с одной из шести крохотных камер-сателлитов. Сами камеры записывать не умели, что было их неоспоримым минусом. Запись сигнала происходила только на жесткие диски мини-студии, где информация сохранялась и обрабатывалась по мере поступления. Плюсом камер был универсальный захват, способный закрепить устройство на любой, даже самой гладкой поверхности.

Основной пульт «студии» регулировал четкость и яркость, а также угол поворота и фокусировки камер, после чего тайное наблюдение за троицей становилось чисто техническим занятием, без особого вреда для здоровья.

Последними были подобраны беспроводные динамики, размером не больше апельсина, и небольшой цифровой диктофон с воспроизведением звука высокой четкости. Оба приобретения прекрасно помещались в рукавах сутаны и способны были воспроизводить полный диапазон частот, доступный лишь профессиональному оборудованию концертных площадок. С помощью радиоволн динамики связывались с диктофоном, исключая из цепи лишние провода. Дело оставалось за малым: перенести нужный аудио-файл с флешки в память хитрого устройства.

Для завершения образа святого аббата оставались кое-какие штрихи костюму. Несколько люминесцентных фонариков, замкнутых в круг, Дмитрий аккуратно прикрепил с помощью проволоки к просторному капюшону сутаны, спрятав тонкую проволоку в складках материи. Включаясь разом, они производили эффект таинственного голубого мерцания. Выглядеть это должно было эффектно, особенно если учесть, что проекции будут отображаться в темном недостроенном зале будущего собора в тихий предрассветный час.

Превратившись в средневекового горбуна, Дмитрий в последний раз проверил работоспособность всего оборудования, убедился в надлежащем давлении в баллонах, а также в надежности креплений камер и, сделав оружейнику ручкой, бодро зашагал по коридору. Для пущей достоверности он заранее основательно высветил волосы, чтобы походить на убеленного сединами человека, и добавил гримом морщин на лбу и в уголках глаз. Образ получился изумительный. Изменил также походку и жесты. Поступь стала неторопливой и степенной, взгляд суровым и задумчивым, а на лицо легла печать важности и благости. Старец, святой, сошедший с небес на грешную землю. Любой верующий повелся бы на эту уловку с легкостью.

Оглядев себя в зеркале с ног до головы и оставшись довольным увиденным, Дмитрий поспешил в залу отправки. На площадке его уже поджидал Сухой, держа в руках поднос с капсулой-слезой.

– Готовы, господин Прокопенко?

– Всегда готов. Давайте свою таблетку.

Отправив кристалл в рот, Дмитрий поспешил к прозрачному куполу хроноплощадки и, протиснувшись под колпак, скорчился в три погибели.

Склонившись над пультом и наблюдая за бешеной пляской кривых, ученые двигали рычаги и нажимали кнопки, а табло, отсчитывающее время до старта, неумолимо вырывало из реальности секунду за секундой.

– Три, два, один…

Знакомые всполохи начали покрывать тело Дмитрия, стремясь спеленать и скрыть его от этого мира. Процесс отделения физического объекта от временной привязки происходил на удивление эффектно. Играя белым и голубым, крохотные электронные создания носились под куполом, слепо ударяясь в прозрачный пластик. Пахло озоном, будто после дождя. Свет от ярких вспышек стал вдруг меркнуть, и через секунду Дмитрий вновь оказался на старой разбитой дороге.

До восхода солнца оставалось еще несколько часов, так что дорога была пустынна и тиха. С берега дул пронизывающий холодный ветер, принося запах застоявшейся тины. Крики птиц, пока еще не утихомирившихся после ночной охоты, разрывали тишину, стоявшую в прибрежной деревушке. Жители предместья Парижа, очнувшись от сна, готовились к тяжкому трудовому дню.

Время для путешествия было самое подходящее. Приподняв полы рясы, чтобы не мешали, Прокопенко потуже затянул клапан сумки и вприпрыжку побежал в сторону пирса.

Братья Руси, унаследовав от отца маленькую гончарную мастерскую, на данном поприще славы не сыскали. Как ни старались близнецы Оскар и Фабрис, а мастерства покойного батюшки, изящества линий и красоты рисунка достичь не удавалось. Постепенно и сам бизнес сошел на нет. Мастерская, державшаяся какое-то время на плаву только из-за славы покойного хозяина, потонула в океане однотипных глиняных сосудов.

Волей неволей семейный бизнес пришлось продавать. Жалкие гроши, выложенные конкурентами за мастерскую, позволили братьям как-то существовать почти полгода, а затем подоспела и новая работа.

Парижский епископ Морис де Сюлли организовал бурное строительство, отдавая своему новому проекту все силы и средства. Перебравшись на остров Сите, оба Руси нанялись штукатурами и теперь ни свет, ни заря размазывали раствор по щербатым стенам, чтобы успеть к приезду главного проверяющего.

– Что за спешка, Оскар? – Фабрис, непрестанно зевая, сидел на холодном каменном полу и вялыми сонными движениями размешивал раствор в деревянном корыте. – Неужели эта чертова работенка не могла подождать до рассвета?

– С ума ты сошел, идиот? – Руси был старше брата ровно на по часа и потому считал должным критиковать все его поступки и решения. Зло глянув на сонного брата и зачерпнув новую порцию раствора, он с ожесточением принялся втирать его в щели между камнями. – Сегодня на стройку прибудет сам епископ и лично проверит всю проделанную работу. У нас же с тобой дел – поле непаханое. Отделка правой стены только начинается, швы в нефах не затерты. Не собор получается, а решето.

Вчера еще этот паникер Жильбер прибегал и тряс чертежами, кричал что оттяпает рабочим руки, если де Сюлли сделает хоть одно замечание.

– Пусть только попробует. – Вытащив палку из корыта, младший Росси, встав, потащил его к стене. – Я ему так отрублю, век меня помнить будет.

– И то верно, – усмехнулся Оскар. – Но замечаний лучше не получать. Жалование-то скоро, а у меня на выходные большие планы.

– И насколько же они большие? – справившись, наконец, с корытом, Фабрис опустил его на каменный пол и расплылся в щербатой улыбке. – Уж не распространяются ли они на крошку Вирджини, дочку старика Барриля?

– Не твое дело, идиот! – негодующе воскликнул старший Руси. – Может, мне теперь перед тобой о своей личной жизни отчитываться?

– Да я же не просто так, – обиделся добряк Фабрис. – Я же предупредить. Больно уж у старика нрав суров. Дочку свою блюдет пуще зеницы ока. Третьего дня за ней пытался ухлестывать один, так он подкараулил его в комнате дочери, да и спихнул с подоконника, а после еще квартала три вилами гнал.

– Вилами гнал, помню. – Оскар болезненно сморщился, трогая перевязанный бок.

– Так это ты был? – Фабрис хлопнул себя по коленям и расхохотался. – А я-то думал, чего трактирщик третий день на меня косо поглядывает? Мы же с тобой на рожу похожи как две капли воды.

– Хорош зубы скалить, – окрысился старший Руси. – Работай, давай. До начала смены нам эту стенку надо, кровь из носа, затереть, да вон тот проем заложить.

– Как знаешь, – подхватив мастерок, Фабрис встал рядом с братом и с рвением принялся за работу.

Некоторое время ночную тишину нарушало только сопение братьев и скрежет инструмента по камню, как вдруг…

– Оскар, – Фабрис застыл на месте и насторожился.

– Что тебе? – Оскар продолжал монотонно затирать швы между большими черными булыжниками.

– Ничего не слышишь?

– Тебя слышу, – огрызнулся старший. – Еще слышу, что не работаешь ни хрена, а больше вроде и ничего.

– Да подожди ты. – Отойдя от стены, Фабрис поднял палец и приложил его к губам, призывая к тишине. – Слушай, брат, будто музыка.

Оскар перестал тереть стену и, отойдя, тоже напряг слух. И действительно, тихая торжественная музыка звучала в стенах недостроенного собора. Пробирая до глубины души, она лилась из каждого уголка, просачивалась сквозь камни и падала первыми каплями дождя в прорехи недостроенной крыши.

Постепенно, неторопливо и величественно темп и громкость музыки начали нарастать. Сначала вступил орган, потом трубы, громкие, пронзительные и победоносные, а затем к общей симфонии звуков присоединился звук и вовсе странный – будто десять дудочек в ряд, перевирая и коверкая мелодию, старались попасть в такт общей темы.

– Господи Иисусе, – Фабрис перекрестился и, поспешив к стоящему неподалеку фонарю, поднял его над головой. – Ты слышишь это, брат?

– Слышу, – тоже перекрестился Оскар. Встав в круге неяркого света, он в панике озирался по сторонам. – Что же это, Господи, происходит?

– Ибо грешны! – Слова, пришедшие из ниоткуда, раскатились под сводам собора и как гром ударили в присмиревших и опешивших рабочих. – Преклоните колени, – продолжал громыхать невидимка, – ибо грешны вы не по разумению, а по сути своей.

– Господи, прости, – упав на колени, старший Руси принялся истово креститься, поминутно доставая из-за пазухи крестик и впиваясь в него губами. – Фабрис, – плачущим голосом позвал он младшего брата, – молись, конец нам, видать пришел за все наши прегрешения.

– Покайтесь! – вновь взревел голос, и братья, уже готовые признаваться во всех смертных греха, замерли и обомлели.

На пороге собора стоял старик-монах. Фигуру незнакомца обезображивал уродливый горб на спине, на плече висела большая холщовая сумка, а свет, струившийся над его головой, образовывал некое подобие нимба.

– Иисус, – прошептал Оскар склонившемуся рядом с ним брату.

Тот на секунду оторвал взгляд от пола и, вновь бухнувшись на колени, отрицательно затряс головой.

– Нет, Оскар, – ответил Фабрис, потея и бледнея одновременно, – Иисус горбатым не был. Единственный святой с горбом это не иначе как сам святой Аббон.

– Что же он тут забыл? – вновь прошептал старший Руси и тут же получил ответ.

Произнося слова, стоящий у порога святой даже не размыкал губ.

– Слушайте меня, грешники, – делая страшные глаза и поблескивая нимбом, начал горбун-аббат. – Человечество вновь погрязло в грехе и разврате, и отец наш небесный спустил меня на землю, дабы я своим поступком вразумил несчастных. Вы же избраны стать священным инструментом.

– Слыхал? – радостно прошептал Фабрис. – Мы священный инструмент.

– Иди ты, – глупо заулыбался Оскар.

– Слушайте же меня, грешники! – Трубы торжественно взвыли, возвестив не то конец света, не то начало утренней смены. – Сейчас я замурую себя в стене. Вы же, после того как поможете мне, выйдите на свет и пойдете к реке. Там, в зеленой лодке, стоящей в камышах, вы найдете мешок с ливрами. Потратьте их с толком и более тут не появляйтесь.