Текст книги "Пятый всадник"

Когда Таран выдохся, Сыскарь подошел ближе и, вскинув пистолет, выстрелил.

– Ты зачем это сделал? Я еще не закончил! – заорал Таран.

– Я имею на это полное право, – спокойно возразил сыщик. – Это моего друга они убили на моих глазах. А твой сын жив. Я вернул тебе его.

Таран кивнул и отвернулся. Обвел взглядом своих людей и отдал приказ:

– Этих – кончайте! И сжечь тут все, к ебеням.

Раздался нарастающий женский вой, но нестройный залп одиночных выстрелов прекратил его на самом пике.

Вскоре потянуло дымом, послышались рев коров и визг свиней, в панике спасающихся от огня – кто-то из выживальщиков выпустил живность из загонов. Окидывая взглядом пожираемые пламенем постройки, Сыскарь обратил внимание на ближайшие к хутору деревья, где среди листвы ему почудилось светлое пятно, похожее на человеческое лицо. Напряженно всматриваясь в границу еще нормального, не аномального леса, он пару раз моргнул, чтобы избавиться от рези в уставших глазах, но ожидаемого не увидел. Видимо, все-таки показалось.

Отвернувшись, Сыскарь неторопливо пошел к выходу с хутора, проделанному секачом-мутантом. Нужно забрать мотоцикл и возвращаться в Николо-Павловский. Есть еще несколько нераскрытых дел, только как на них сосредоточиться, он не знал.

Слишком пусто было на душе…

Олег Бондарев. Огонь, который не гаснет

Старая повозка, запряженная лошадью с обожженными боками, неторопливо ползла по степи на восток. Ядовито-зеленые копыта кобылы и колеса телеги мяли и без того куцую траву. Близилась зима, но ноябрь еще держался под ее холодным натиском; для мира нынешняя осень вполне могла стать последней, и природа, будто чувствуя близость конца, держалась из последних сил.

«Мороз – значит, забвение…» – думал Виктор, хмуро глядя на линию горизонта.

Где-то там, за ней, прятался от взглядов усталых путников Огонь, Который Не Гаснет.

– А почему он все время горит, па?

– А фиг его знает, Миш. Горит и горит. Нам-то что? Лишь бы с толком…

Сын кивнул. Он был болен: кожа слазила, как стружка под острым рубанком, стоило только рукой по спине провести. Доктора только руками разводили, но их и осталось-то – по пальцам руки сосчитать.

«И так-то были одни шарлатаны, а сейчас – подавно…» – подумал Виктор.

Шумно шмыгнув носом, он погладил сына по голове – до нее зараза, по счастью, еще не добралась.

«Единственный шанс для всех нас – Огонь… другого лекарства нет».

– Это как химиотерапия при раке, – рассказывал Сергей Батулин, один из лучших врачей в поселке, чья жена уже несколько месяцев более-менее успешно боролась с онкологией. – Может помочь, а может – убить. Как повезет.

– А кому-то уже помог? – спрашивал отец. – Есть примеры?

– В нашем поселке вроде бы нет, – тут же смутившись, отвечал врач. – Но, по слухам, на Севере уже трое исцелились. И с Юга весточку мне коллега прислал…

– А у нас почему же никто не хвастался?

– А у нас еще никто не ездил, видимо. Ну, насколько я знаю.

Брехня это, думал Виктор, вместе с сыном шагая по пустынным улицам поселка. Он точно знал, что их соседи, Петровские, уехали к Огню и не вернулись. И еще Тимофей – парень, с которым Виктор вместе в кузне работал – собирался ехать, а потом пропал, и черт его знает, куда делся. Может, поехал к Огню, а, может, загнулся от донимавшей его болячки и лежит себе в своем подвале, разлагается тихонько, покуда другие там, наверху, еще пытаются спастись от убийственного влияния нового мира.

«Хотя и старый-то был не подарок, как папка рассказывал… но новый его переплюнул, это точно».

Батулин, увы, так Мишке ничем и не помог – только мазь бесполезную выписал да значок подарил, красивый, блестящий, и сказал его всегда у сердца носить, для улучшения самочувствия. Поняв, что иного пути нет, Виктор начал собираться в путь. Выменял у барыги Петровича старую повозку и лошадь, затарился консервами, чтобы хватило и туда, и обратно… и даже, сам того не желая, обрел попутчика в лице соседской старушки.

– Тамара Семеновна, ну вы-то куда? – удивлялся Виктор.

– А чего мне тут сидеть, Вить? – гладя Мишу по голове, грустно усмехалась бабуля. – Я слепну, врачи помочь не могут. Еще чуть, и не смогу не то, что работать, но и просто ходить без помощи… а кому оно надо – тащить на горбу слепую старушку…

«И нам не надо», – подумал Виктор, но отказать не смог – не так был воспитан. Да и Мишка так смотрел на отца…

«Добрый он у меня… даже слишком. Эх…»

И вот они втроем уже неделю болтались в старой повозке. Тамара Семеновна обыкновенно молчала, лишь изредка ее пробивало на ворчание и философские речи, так свойственные старикам. Но сейчас она, заслышав короткий разговор между отцом и сыном, решила вставить свои пять копеек:

– А я слышала, что Огнем пылает дом некоего отшельника… вроде бы он как раз лекарем был, поэтому и Огонь теперь лечебным сделался…

– Отшельник в степи? – недоверчиво переспрашивает Виктор.

Он понять не может, как можно в одиночку выжить здесь, средь куцей травы. Из зверья тут разве что мелочь всякая, чем питаться? В лесу, конечно, тоже давно не зоопарк, но тут-то вообще ничего, ящерки да тушканы…

– Ну, так говорят. Я сама не знаю, как такое возможно, но, может, магарычей хватало, за лечение?

– Ну, может… но вы о нем раньше вообще слышали? До того, как Огонь вспыхнул? Я, например, от вас сейчас впервые узнал…

– Вить, я просто старушка, которая пересказывает, что слышала, – со вздохом напомнила Тамара Семеновна. – Не суди уж строго…

– Да я не сужу… так, рассуждать пытаюсь…

Когда стемнело, остановились на ночлег. Развели костер, согрели консервы, поели, спину Мишкину мазью обработали (скорей, для собственного успокоения, нежели с толком) и спать легли – все, кроме Виктора: он привычно дежурил до трех утра, после будил сына и до рассвета худо-бедно пытался хоть самую малость передохнуть.

Получалось едва ли.

«И чем все это кончится, интересно?» – думал Виктор, вглядываясь во тьму и постукивая пальцами по лежащему на коленях револьверу.

Сын тихо сопел позади. Оглянувшись, кузнец с грустью уставился на бледного кроху.

«Ленку потерял… но тебя так просто не отдам, клянусь всем, что у меня осталось…»

Ночь прошла тяжело: упав щекой на свернутое одеяло, Виктор успел поспать буквально два часа, когда его разбудил Мишка.

– Стервятник, пап, – испуганно прошептал мальчишка, когда отец уставился на него усталыми красными глазами.

Сон как рукой сняло. Виктор вскочил, нашарил ружье и с ним подполз к борту, чтобы взглянуть на пожаловавшего в их «лагерь» мутанта.

Стервятник сидел в трех метрах от спящей клячи и пристально смотрел на нее кислотно-желтыми глазами. Виктор шумно сглотнул. Нужно было прикончить тварь и уезжать, не дожидаясь рассвета.

«Но пять утра… соберем за собой шлейф… хотя…»

Виктор взвел курок и, шепотом велев сыну не высовываться, спрыгнул на землю. Стервятник встрепенулся и оглянулся на шум. Виктор остановился, прикованный к месту тяжелым взглядом монстра. Огромная, с жеребенка, птица с ненавистью взирала на кузнеца. В холодном свете луны тварь казалась мертвецки-бледной, будто явившейся к ним из загробного мира.

«Не ведись. Стреляй».

Преодолевая оцепенение, Виктор поднял ружье. Стервятник, поняв, что человек настроен решительно, взвился в небо. Кузнец, прищурив глаз, выстрелил, но промахнулся.

– Чтоб тебя… – проворчал, опуская ружье.

– Что там? Приехали? – проснувшись от выстрела, забормотала в повозке Тамара Семеновна.

– Едем, едем, – буркнул Виктор.

С ружьем в руке он пошел к перепуганной лошади, нервно гарцующей на месте.

«Скорей бы добраться до этого сраного Огня».

И Бог, если он есть, услышал молитвы Виктора: день уже клонился к вечеру, когда на горизонте показался заветный дом – покосившийся, одноэтажный, с покатой крышей и железной трубой, он упрямо стоял посреди степи, объятый пламенем, точно рыжей вуалью, развевающейся на холодном осеннем ветру. Кузнец при виде такого странного зрелища натянул поводья, и лошадь послушно перешла на шаг.

«И почему он до сих пор цел? Почему не сгорел?»

– Чего встали, Вить? – спросила Тамара Семеновна.

– Приехали потому что, – не оборачиваясь, ответил Виктор.

Он передал поводья сыну и тихо сказал:

– Ежели не вернусь оттуда, долго не жди – полчаса, от силы – минут сорок. Потом езжайте обратно. Припасов хватит до самого поселка.

Глаза Миши моментально наполнились слезами.

– Пап…

– Не реви, – строго сказал Виктор. – Может, там ничего страшного и нет.

«В пылающем доме, который горит уже несколько месяцев, ага…»

– Главное – чтобы тебе помогли, – продолжил кузнец. – Мы же для этого ехали.

– И мне бы, конечно, излечиться… – донесся из глубины повозки голос Тамары Семеновны.

– И вы излечитесь, если там правда лекарь живет, – сказал Виктор, правда, не слишком уверенно.

– А это дом, да, Вить? Лекаря дом? Огонь вижу… стены, плохенько… ах, так размыто все… клятая слепота…

– Вы тоже, кстати, сидите, на рожон не лезьте, Тамара Семеновна.

– Конечно, дождусь. Куда ж я сама пойду? – хмыкнула старушка.

Виктор спрыгнул с козел и пошел к дому. Ружье, из которого он стрелял в стервятника минувшей ночью, болталось за спиной. Удивительно, но по мере приближения к дому жар от пламени совершенно не усиливался, будто никакого огня в самом деле и не было, а был лишь странный морок.

«Но ведь Миша тоже видел огонь? Бывают у людей общие глюки? Или нет?»

Рассмотрев сквозь пламя дверь, Виктор подошел к ней и замер в нерешительности, все еще боясь, что огонь его обожжет.

«Давай же. Надо спасать Мишу…»

Шумно сглотнув, кузнец потянулся к ручке.

«Ленка, если ты слышишь… поддержи меня, ну…»

Язык пламени лизнул руку, и Виктор рефлекторно вздрогнул, однако боли не было – вообще никаких ощущений, словно кто-то и впрямь соткал этот огонь из воздуха.

«Чертовщина какая-то…»

Пальцы сжали ручку, и кузнец осторожно потянул дверь на себя.

Внутри оказалась просторная комната с высоким потолком. В самом центре болталась на тонком черном проводе желтая лампочка; под ней стоял прямоугольный стол на толстых ножках, за которым, одетый в грязное коричневое пальто, сидел мужчина лет пятидесяти с небольшим, морщинистый, желтоватой кожей и бледно-зелеными глазами. Скользнув по гостю усталым взглядом, он спросил:

– Захворал?

– Не я, – с трудом выдавил ошарашенный Виктор. – Сын… сын болеет.

– Сын – это хорошо, – сказал хозяин пылающей халупы. – А болеет – плохо… хотя все болеют, чего уж, такова ваша доля…

Он скользнул по Виктору взглядом сверху вниз.

– Так сможете помочь? – осторожно уточнил кузнец.

– Я много чего могу. Вопрос – чем платить будешь?

– У меня есть немного… деньги, консервы… я потом еще привезу, если мало будет!

– Не нужны мне консервы и деньги, – покачал головой хозяин.

– А что тогда?

– Услуга за услугу. – Лекарь мотнул головой в сторону табурета, стоящего по другую сторону стола. – Дверь закрывай да садись, обсудим.

Виктор кивнул и, затворив за собой, подошел к хозяину.

* * *

– Что-то долго его нет, – заметила Тамара Семеновна.

– Он вернется… это же папа… – пробормотал Миша, неотрывно глядя на дверь, которая, закрывшись около получаса назад, с той поры оставалась неподвижна.

– Верим, ждем… – устало вздохнув, сказала старушка.

Они посидели еще с минуту-другую.

– Надо ехать все же, Мишенька… – сказала Тамара Семеновна.

– Без папы?..

– Ох, горе ты луковое… – вздохнула старушка.

Они помолчали еще какое-то время, пока Тамара Семеновна не сказала:

– Давай я на разведку пойду?

– Зачем? Не надо. А если вы тоже потом не выйдете?

– Ну, если и я там останусь, тогда уж точно ничего хорошего внутри нет. Тогда уезжай, не задумываясь.

– Один? – испуганно пробормотал мальчик.

– Ох, Мишенька… Я тебе в путешествии не помощник – обуза лишь… а внутрь я все равно схожу, не обижайся. Тут либо пан, либо пропал, как дедушка мой любил говорить – либо оздоровею, либо, наоборот, помру, так без зрения мне иного и не надо… не хочу я в немощь скатываться, видит Бог – не хочу… Помоги только с повозки слезть.

«Слезть не может, а в дом пойдет…» – подумал мальчишка, но, конечно же, старушке отказать не смог – не так был воспитан.

Выбравшись из повозки, Тамара Семеновна оправила старое клетчатое платье, пыльное от дороги, и медленно побрела к двери, ведущей в дом. Миша наблюдал за ней с замиранием сердца.

Вот старушка, прихрамывая, подошла к двери.

Вот нащупала ручку и потянула за нее.

Вот зашла внутрь.

Вот закрыла за собой…

…и все.

Минута за минутой утекала в вечность под аккомпанемент пульса, который стучал у Миши в висках.

«Ни отца, ни Тамары Семеновны. Оба сгинули в этом странном…»

Вдруг дверь распахнулась. Сердце екнуло в груди.

«Папа?»

Но это была Тамара Семеновна. Вертя головой, не в силах толком разглядеть повозку, она замахала рукой и позвала:

– Мишенька! Иди сюда скорей!

Внутри у мальчишки все похолодело.

– А где папа? – вопросил он громко.

– Тут, в подвале возится, – ответила Тамара Семеновна. – Иди скорей!

Сердце Миши застучало быстро-быстро. Спрыгнув с козел, он за считанные секунды преодолел расстояние от повозки до дома и пулей влетел внутрь.

Дверь за ним тут же закрылась.

* * *

С ремонтом стеллажа в подвале Виктор справился довольно быстро – благо, лекарь выдал ему весь необходимый инструмент.

«И чем же мне год тут заниматься? – подумал кузнец, окинув взглядом ржавый хлам, лежавший на грязных полках. – В доме, кажется, всего одна комната… плюс подвал… Но условились же, что год прослужу… значит, надо держать обещание… ради Мишки… а то сволочь эта быстро его болячку на место вернет…»

Откинув крышку люка, Виктор, кряхтя, выбрался наружу.

Лекарь молчал. Кузнец выпрямился… и замер, опешив от увиденного.

Миша лежал на столе, бледным лицом кверху, не подавая признаков жизни. Лекарь расхаживал вокруг мальчишки с острым ножом в руке и почему-то облизывался.

– Это… это же Мишка, сын мой, – сказал Виктор, с трудом выговаривая слова. – Но что… что с ним стало? Ты же обещал его вылечить!

– Я и вылечил…

Беззастенчиво перевернув неподвижного Мишу, лекарь задрал ему рубашку и продемонстрировал Виктору совершенно чистую спину.

– Но он… он же… мертв… – пролепетал кузнец.

Последнее слово далось особенно трудно. Осознание настигло Виктора с запозданием, но ударило мощно, словно кувалда. Кузнец пошатнулся, спиной припал к стене и, уронив голову, зажмурился. Слезы потекли из глаз и застучали по грязному дощатому полу.

– Мертв, – бесстрастно подтвердил хозяин.

Сорвав с Мишиной груди значок, лекарь бросил его в банку к остальным.

– Но… почему? – прошептал Виктор. – Мы… опоздали?

– Нет. Просто им со мной расплатились, – пожал плечами хозяин, продолжая вертеть нож в руке. – Обычная практика…

«Что? – заслышав его слова, опешил кузнец. – Расплатились? Но кто? Неужто Тамара Семеновна? В голове не укладывается… тащили ее сюда, терпели, а она, сука старая, воспользовалась моментом…»

– А ты можешь… можешь его воскресить? – шумно сглотнув, спросил Виктор.

– Мертвых не поднимаю, – мотнул головой хозяин пылающего дома.

Виктора затрясло.

«Получается, все зря? Получается, я сам привел сына на убой… и никак не могу это исправить? Да лучше бы нас всех заклевал тот стервятник, чем… вот так…»

– Скажи, лекарь, – прочистив горло, снова заговорил кузнец, – чем я могу заплатить, чтобы тварь, которая угробила моего сына, сама подохла?

Хозяин впервые с начала разговора повернулся, пристально посмотрел Виктору в глаза и сказал:

– Своей жизнью.

Виктор вздрогнул и побледнел.

* * *

– Батулин, ты меня балуешь!

– Я просто рад, что ты у меня есть золотце, – с улыбкой сказал Сергей.

С каждым днем жена выглядела все лучше и лучше. Болезнь отступала стремительно, как по волшебству. Супруга все еще редко вставала с постели, но лишь потому, что Сергей всячески ее опекал и не желал форсировать восстановление.

– Сделать тебе чаю? – предложил врач, гладя благоверную по руке.

– Ну, если тебе нетрудно…

Сергей улыбнулся.

«Не зря… все не зря… еще пара человек, и совсем все…»

Он чмокнул жену в щеку и поднялся с кровати.

– Только без сахара, помнишь? – торопливо сказал супруга.

– Помню, – хмыкнул Батулин…

…и рухнул, как подкошенный, не дойдя до середины комнаты.

Жена от неожиданности обомлела.

– Сережа? – тихо позвала она несколько секунд спустя.

Муж лежал неподвижно.

– Сережа! – испуганно вскрикнула женщина.

Вскочив с кровати, она метнулась прямиком к мужу, упала рядом с ним на колени и прислонилась ухом к его груди.

Слезы брызнули из зеленых глаз прямо на клетчатую рубашку врача, оставшись на ней темными пятнами.

Пульса не было.

* * *

Возле пылающего дома стервятник увлеченно клевал труп Тамары Семеновны. Когда с полчаса назад она, испуганно вереща: «Убил… Мишку убил, ирод…», выскочила из горящего дома, мутант сначала не поверил в свою удачу. Но Тамара Семеновна была одна и совершенно безоружна, и потому стервятник беззастенчиво обрушился на нее сверху и просто вмял в землю, убив старушку на месте.

Дверь распахнулась, и мутант, напуганный, отпрянул от трупа. Не обращая на него никакого внимания, лекарь подошел к бездыханной старушке, схватил ее за щиколотку и втащил в дом. Дверь захлопнулась, и снова воцарилась тишина.

Разочарованный, стервятник сцапал в клюв значок, который старушка по совету Батулина всегда носила у сердца, и взмыл в ночное небо, усыпанное золотой пылью звезд.

Сергей Коротков. Насекомое

…figmentum malum*-

…оно скрыто, но не уничтожено

* (лат.) – сгусток зла

Первый раз оно дало о себе знать три столетия назад. Жуткое чудовище, поднявшееся из ада на Свет божий. Случилось это в 1648 году от рождества Христова, в местности, называемой сейчас Коннектикут, в предгорьях Аппалачей…

Человек прыгал с камня на камень, рискуя поскользнуться и сломать шею. Хриплые вздохи говорили о давно уже сбитом дыхании, которое последовало за долгим, изнурительным бегом по пересечённой местности. Это был мужчина тридцати семи лет, в потрёпанном пыльном камзоле солдата и тонких брюках с красными полосками на боковых швах. Он резко взмахивал руками, пытаясь сохранить равновесие, и часто спотыкался, но тут же вскакивал и бежал дальше. Судя по тому, как быстро он нёсся, не оглядываясь, к серым холодным скалам, поросшим колючей куманикой, можно было догадаться, от кого ему пришлось убегать.

И словно в подтверждение этой догадки, в ста ярдах позади беглеца между валунов появились индейцы. Раскрашенные по всем правилам ирокезских обычаев, они метнули беглый взгляд на преследуемого и огромными скачками кинулись за ним. По боевой раскраске, причёскам и перьям можно было узнать в них могауков, населяющих эту горную местность. Ну, а гнались индейцы за своим главным и единственным в это время врагом – конкистадором Лессингом.

Ещё недавно этот авантюрист без дела шлялся по городам и деревням Португалии, хандрил и не мог найти места. Но когда он добровольцем отправился на каравелле в Америку покорять здешние племена, судьба жестоко сыграла с ним злую шутку – Лессинг попал в плен к могаукам.

Вечером ему удалось бежать, но индейцы-следопыты без труда нашли его и стали нагонять. Только одна цель была у этих пятерых могауков – снять скальп с белого. И Лессинг знал это, поэтому ноги сами несли его прочь.

Солнце, печально взглянув на дикую погоню, поспешно исчезло за лесистой горой, сразу стало темнее и страшнее.

Конкистадор нырнул в гущу чёрных кустов и, не замечая сотен колючек в теле, обогнул скалу. Индейцы рассыпались и цепочкой вошли в заросли.

Здесь не было ни тропинок, ни полян, ни твёрдой, ровной почвы. Лессинг сморщился, почувствовав острую боль в бедре, но продолжал ломиться сквозь кусты. Вдруг в его голове, покрытой ссадинами и шишками, мелькнула мысль. И он тотчас осуществил её: взял камень и бросил его далеко, в сторону индейцев. Это помогло – могауки, заслышав стук и шорох позади себя, повернули и стали искать источник звука.

Тихо, стараясь не выдать своего присутствия, Лессинг побрёл вдоль полосы остроугольных камней и поваленных бурей деревьев.

Теперь ему нисколько не было страшно. Ночь окутала лес, горы и одинокого конкистадора, следы его затерялись в чаще куманики и нагромождениях валунов. Он неслышно крался вглубь массива.

Когда Лессинг полностью отдохнул и достаточно удалился от опушки леса, то с нетерпением начал искать место ночлега. Завтра ему предстояло очень много и долго идти, скорее всего, на юг, в обход владений могауков, к своему лагерю и ста пятидесяти товарищам, приплывшим с ним.

Быстро он нашёл убежище – пещеру в каменном холме, окружённую гигантским папоротником и молчаливыми клёнами-великанами.

Преодолев боязнь перед неизвестностью, и подхватив острый кусок базальта, Лессинг юркнул в чёрную пасть холма. Так как пещеру осветить было нечем, он чуть постучал по неровным стенам грота и, убедившись, что несколько мелких зверьков покинули пещеру, прислонился к небольшому валуну и мгновенно заснул.

Побитые, но ещё крепкие пальцы минут пять сжимали камень, а затем постепенно расслабили захват, и кусок базальта глухо выпал из руки на пол.

Из глубины пещеры послышался вздох. Пара летучих мышей, громко захлопав крыльями, торопливо вылетела в ночь, почти незаметно юркнул наружу уж, и снова наступила тишина.

Лессинг поёжился и попытался закрыть глаза. Сквозь дремоту и слипавшиеся веки он различил во тьме грота движение и ухом уловил шелест по щебню. «Я очень люблю страшные сны, посмотрим, что будет!», – подумал Лессинг, полностью погружаясь в сон. Кажется, это была его последняя мысль.

Всё отчётливей и громче стали слышны тяжёлые шаги, какое-то сиплое дыхание и писк. Что-то щёлкнуло, как боёк ружья, шелест заполонил грот, и из чёрной бездны пещеры выросло отвратительное чудовище – огромных размеров жук. Почти десятифутовые усы его, как хлысты, с силой опустились на спящего конкистадора, гигантские челюсти раскрылись, и, как только голова обезумевшего от боли Лессинга очутилась между ними, сжались, звякнув роговицей и чмокнув расплющенным черепом человека.

Гигантские глазища чудовища расширились, усы поднялись, а передние лапы упёрлись в щебень.

Тело Лессинга медленно поползло вслед огромному насекомому. Опять стало тихо и будто бы пусто в тёмной, глубокой пещере. Вспорхнула перед входом в страшный грот летучая мышь, но, видимо передумав, рванула в лес.

Эта пещера уже была занята!..

* * *

Второй раз гигантское насекомое показалось в 1863 году в пригородах Нью-Йорка, в самый разгар гражданской войны в США.

В этот день в Нью-Йорк прибыла русская военная эскадра для помощи армии Линкольна. Местные власти, представители мелкобуржуазной общественности и горожане восторженно встретили союзников.

В числе военных моряков находился некий Василий Чернов, второй сигнальщик на флагмане. По воле случая он одним из последних покинул свой корабль, задержался на пристани и, погнавшись за пёстрой юбкой, оказался в ветхом, грязном трактире «Семь сельдевых бочек».

Выкарабкался он оттуда без гроша в кармане, пьяный и до смерти замученный трактирными девками. Поэтому не мудрено, что он вскоре, потеряв координацию, очутился под старыми деревянными навесами портовой пристани, в самом центре Приморской свалки.

С визгом разбегались в стороны крысы, завидев ползающего по мусору человека в некогда новой матросской форме. Чернов перебирал руками, неуклюже двигаясь на четвереньках, падал на бок, снова полз и опять валился. Руки, изрезанные о битые стёкла бутылок, иногда проваливались в мусор, человек, невнятно ругаясь, разгребал другой рукой тряпьё, гниющие остатки пищи и протухшей рыбы, деревянные стружки и прочий мусор, затем полз дальше, по круговой, ударяясь головой о толстые подпорки пристани.

В одном месте Чернов провалился основательно. Он рухнул в какой-то сырой и вонючий док. Стены его были сложены из гнилых, дряхлых досок и спрессованного под собственной тяжестью мусора.

Человек буквально протрезвел, уставившись на уродливую морду огромного, ужасного жука. Свет, кое-где пробивавшийся через дыры пристани и мусорный хлам, достаточно освещал чудовище: его вибрирующие усы-хлысты и лязгающие челюсти. «О, таракашка!», – подумал Чернов, но в следующий момент хрипло и дико вскрикнул. Насекомое, стремительно встав на пару задних могучих лап и подняв своё девятифутовое мерзкое тело вертикально, всей массой обрушилось на человека. Щёлкнули стальными тисками челюсти, а леденящий душу, предсмертный крик смолк.

Рванули прочь от страшной ямы крысы, да поспешно засеменила наружу пристани бездомная собака, боязливо оглядываясь на зловещую свалку…

* * *

Третьей жертвой из среды «гомо сапиенс» стал в 1944 году бродяга-негр, безработный бездомный, околачивающийся возле строящегося в Нью-Йорке метро.

Только он устроился возле ржавого железного контейнера пообедать тем, что наскреб по мусоркам и податям, как появилось оно.

Насекомое ползло на него, легко перебирая многочисленными, крепкими, мохнатыми лапами с хорошо различимыми коготками, стуча полированными челюстями и устремив звериный дьявольский взгляд чёрных глазищ на человека. Мощное тело двигалось, как танк, и можно было с уверенностью сказать, что это – неживое существо, робот. Звук, издаваемый чудовищем, похожий на механический, вселил в негра отвращение и ужас. Но ему не суждено было даже подняться на ноги…

Тварь сбила бедолагу, перекусив ему шею. Через минуту место освободилось, и только лужа крови, чернеющая на пыльном полу, выдавала недавнее происшествие.

Подземная тьма тут же забыла это ужасное зрелище. И никто там, наверху, не заметил исчезновения человека…

* * *

Стояла тёплая июньская погода. Солнце, сея радость и жизнь, с каждым днём палило всё больше и больше. Дождей не предвиделось, поэтому люди в этот период поглощали неимоверное количество прохладительных напитков и старались избегать солнцепёка, прячась в закрытых, проветриваемых помещениях. Каждый день десятки тысяч ньюйоркцев купались, мылись, освежались в своих бассейнах, ваннах и душах. Большой расход воды и её движение требовали усиленных действий работников санитарной и аварийной служб города. На их плечи сейчас и обрушилась основная тяжесть нью-йоркских забот и проблем…

– Да-да, шеф, я понял, – Марк протянул руку и оборвал листок отрывного календаря с надписью «14 июня 1992 года», – то есть я выхожу раньше обычного, а отпуск мне помахал ручкой! Нет, шеф, я не против надбавки, да и делать мне сейчас нечего… Хорошо, я заступаю… Да-да, завтра, с половины декады. С кем? С Артом? О’кей, шеф, пойдёт! Ага, понял… Конец связи!

Марк положил трубку телефона, надул щёки и, пробурчав что-то вроде «у-у-ф!», откинулся на подушку разобранной кровати.

«Отпуск накрылся канализационным люком!», – подумал он и криво улыбнулся. Но, как ему казалось, ради надбавки к зарплате с последующим возмещённым отпуском стоило поработать недельки две-три. Тем более с Артом. Хоть скучно и одиноко не будет.

Вот уже восемь лет Марк Норден работал сантехником канализационных и тепловых трасс Нью-Йорка. Ему нравилось это занятие, нравилось устранять поломки, следить за чистотой подземных каналов, быть одному подо всем городом. За эти годы Норден, подписав контракт с фирмой «Анд аз Ленд Кэстл», сменил несколько специальностей: сварщик-электрик энергораспределителей метро, ассистент санэпидемлаборанта, ремонтник теле-и-электрокабелей, водоулавливателя, насосов и отстойников, сантехник сточных каналов и подземных кондиционеров. Только он развёлся с женой, как фирма выделила ему казенную квартиру на Лонг-Айленд. Теперь Норден жил один, спал один и обычно работал тоже один.

Утром, встав по будильнику в шесть часов, Марк побрёл в ванную комнату. Протирая кулаком заспанные глаза, он ввалился в туалет. Только за ним закрылась дверь, как раздался короткий приглушённый крик.

На полу в туалете по кафельной плитке ползал маленький таракашка. А Норден, мужчина, человек тяжёлой и трудной профессии, испугался обыкновенного домашнего рыжего таракана с дюйм длиной. По правде сказать, Марк боялся всяких этих жучков и паучков, всегда с отвращением смотрел на них и брезгливо морщился при упоминании об этих жутких насекомых. Ему не раз приходилось сталкиваться с полчищами тараканов в подземной части города, можно было привыкнуть к ним. Но всё равно в сознании Нордена по-прежнему жила боязнь к насекомым, тем более, к тварям, населяющим жилые дома. Марк никак не мог успокоиться и смириться с тем, что они находятся рядом, всегда с человеком – безобразные, мерзкие создания.

Норден с силой наступил на таракана, а, услышав под тапком хруст раздавленного насекомого, съёжился и ощутил на спине и в коленях неприятную дрожь.

Протерев салфеткой место убийства, Марк вышел из туалета и вскоре забыл о таком, казалось бы, мелком происшествии.

На следующий день (это было 15 июня) Марк вновь заступил на свой пост. В конторе он увиделся со знакомыми ребятами, поздоровался с секретаршей и десять минут слушал шефа.

Работать предстояло в безызвестной ему части Нью-Йорка – в квартале Бродвея, в районе Автолабиринта. Здесь Норден никогда не бывал, только по рассказам коллег ему доводилось слышать о запущенных, «дерьмовых» каналах этого места. Говорили, что под Бродвеем мусора и грязи скапливалось больше, чем где-либо ещё.

Поэтому Марк будет работать в паре с Артом – и только по сменам. Чтобы они не заблудились, им выдали портативные рации.

В 15:00, после обеда в служебной столовой, Норден и его напарник выехали из рабочего цеха фирмы, и фургон компании развёз техников по местам.

Марк и Арт высадились у первого же канализационного люка на Бродвее и огляделись вокруг.

Как они и ожидали, закоулок был завален мусором, будто его сюда свозили со всего Нью-Йорка.

– Да-а, представляю, что творится там, под асфальтом! – Арт развёл руками и прищурился от солнца, огромным прожектором засевшим между небоскрёбов у Автолабиринта.

– Сортировать дерьмо – это наша работа, Арти! Затянемся? – Марк привычным движением выбросил из пачки одну сигарету.

– Нет, я… это… бросил.

– Как знаешь! – Норден краем глаза посмотрел на Арта.

Парень был спортивного телосложения, добродушный и надёжный. Небритая щетина на шее и висках очень шла ему, а шрамик на левой брови вообще делал его харизматичным. В штатском его никто бы не принял за сантехника. А то, что он бросил курить – вообще шло к лучшему. Нет, определённо он нравился Нордену. Вот с кем надо работать!

Только Марк докурил сигарету, как радио Арта сработало на вызов. Это оказался Симон-техник, за которым числился этот райончик. Теперь, после вступления на вахту Нордена, он смог взять отгул и навестить свою больную мать. Перед отъездом он решил проведать своих товарищей.

– Арти, ты? – раздался в приёмнике голос Симона. – Ну, как, заступили?