Текст книги "Психологические основы профессиональной деятельности. Хрестоматия"

Анохин П. К. Биология и нейрофизиология условного рефлекса. М., 1963.

Венда В. Ф. Инженерная психология и синтез систем отображения информации. М., 1975.

Выготский Л. С. Избранные психологические исследования. М., 1956.

Гиппенрейтер Ю. В., Романов В. Я. Новый метод исследования активности зрительного восприятия. – В кн.: Материалы III Всесоюз. съезда общества психологов, т. 3. М., 1968.

Методы инженерно-психологических исследований в авиации. Под ред. Ю. П. Доброленского. М., 1975.

Зинченко В. П. Продуктивное восприятие. – «Вопросы психологии», 1971, № 6.

Зинченко В. П., Венда В. Ф., Гордон В. М. О фазах процесса решения задач. – В кн.: Материалы IV Всесоюз. съезда общества психологов. Тбилиси, 1971.

Зинченко В. П., Панов Д. Ю. Узловые проблемы инженерной психологии. – «Вопросы психологии», 1962, № 5.

Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. Изд. 3. М., 1972.

Мильман В. Э. Алгоритмический анализ перцептивных действий // Вопросы психологии. 1968. № 5.

Ошанин Д. А. Предметное действие как информационный процесс // Вопросы психологии. 1970. № 3.

Павлов И. П. Полное собрание трудов, т. 3. М. – Л., 1949.

Пиаже Ж. Избранные психологические труды. Пер. с франц. М., 1967.

Платонов К. К. Психология летного труда. М., 1960.

Рубахин В. Ф. Деятельность оператора дешифровщика в системе обработки информации // Военная инженерная психология. М., 1970.

Сеченов И. М. Избранные философские и психологические произведения. М., 1947.

Тихомиров О. К. Структура мыслительной деятельности человека. М., 1969.

Ухтомский А. А. Собрание сочинений, т. 4. Л., 1954.

Хачатуръянц Л. С., Гримак Л. П., Хрунов Е. В. Экспериментальная психофизиология в космических исследованиях. М., 1976.

Введение в эргономику / Под ред. В. П. Зинченко. М., 1974.

Hull С. L. Principles of Behavior. New York – London, 1943.

Guilford J. PI. Personality. N. Y., 1959.

М. А. Котик
Риск в трудовой деятельности[79]79
  Котик М. А. Психология и безопасность. Таллин: «Валгус», 1981. С. 241–249.


[Закрыть]

Согласно словарю русского языка С. Ожегова, слово «риск» объясняется как «возможная опасность» или же как «действие наудачу в надежде на счастливый исход» (1963, С. 262). При такой трактовке понятие «риск» расценивается или как опасное условие, при котором выполняется действие, деятельность, или же как действие, совершаемое в условиях неопределенности. При этом неопределенность здесь может относиться и к достижению желаемой цели в данном действии, и к возможности избежания физической опасности при (или в результате) его осуществления. Примером проявления риска как условия может служить работа крепильщика в опасной зоне шахты, примером же риска в действии – случаи, когда люди преднамеренно нарушают правила безопасности в надежде, что все обойдется.

Риск может являться и целью деятельности, например, тогда, когда человек специально рискует только для того, чтобы убедиться или показать другим, что он не боится опасности (физической или недостижения цели). В подобном случае риск становится также и средством самоутверждения или создания о себе желаемого мнения. Риск может выступить и в роли мотива (Бингем, 1933). Это бывает, в частности, в тех случаях, когда человек без особой на то нужды специально выбирает опасные (с той и другой точки зрения) цели или опасные способы их достижения только ради самого риска и связанных с ним острых ощущений. Порой о риске говорят как о какой-то потребности, проявляющейся во влечении к опасности, присущем людям, склонным к риску (Левитов, 1964). Впрочем, можно предположить, что рисковать и испытывать при этом радость в той или иной мере свойственно вообще всем людям.

<…> Таким образом, как следует из сказанного, акт риска в структуре трудовой деятельности может выполнять весьма различные психологические функции, по-разному в ней проявляться, по-разному отражаться на ее течении и результатах.

Исходя из двух возможных трактовок риска (связи его с опасностью или с неблагоприятным исходом действия) в психологической литературе сложились два подхода к изучению такого проявления. При первом подходе риск расценивается как направленность на особо привлекательную цель, достижение которой связано с физической опасностью, при втором риск означает осуществление альтернативного выбора в ситуации неопределенности, где успех – неуспех зависит от случая, а неуспех проявляется в недостижении желаемого результата (не обязательно в физическом наказании).

Первый подход, более распространенный в европейских исследованиях, акцентирует в риске фактор физической опасности. Он ориентирован на анализ таких случаев, когда субъект выбирает более опасные цели или более опасные способы их достижения, по сравнению с другими целями или способами, в которых такая опасность меньше или вовсе отсутствует. Данный подход применяется в основном в связи с изучением вопросов безопасности отдельных действий, безопасности труда.

Второй подход, чаще используемый в американских исследованиях, изучает вопросы риска в связи с трудностями выбора и опасностями недостижения цели из-за неудачного выбора. Здесь риск уже расценивается как азартный процесс принятия решения, как акт предпочтения, которое субъект отдает труднодоступным целям, в ущерб целям, достижение которых гарантировано (Аткинсон, 1957). Во втором подходе, как и в первом, изучаются поступки человека, совершаемые в ситуации выбора, однако здесь фактор опасности рассматривается шире. Этот подход изучает общие случаи альтернативного выбора, когда субъект, движимый стремлением улучшить положение, в результате выбора может попасть в худшую ситуацию, чем до него (Коган, Валлах) (по Петровскому, 1977), и нацелен уже не столько на выявление тенденции субъекта к самосохранению, сколько на изучение таких его личностных качеств, как степень устремленности к достижению цели (избежанию неудачи) при разных шансах на успех. Данный подход позволяет по степени трудности избираемых вариантов действий и ожидаемым результатам определить такое важное качество личности, как уровень ее притязаний. И хотя подобные сведения, казалось бы, более далеки от интересующей нас проблемы безопасности труда, чем вопросы, изучаемые в европейском подходе, они, как было (и еще будет) показано, имеют большое значение при интерпретации поведения субъекта в условиях опасности. Эти качества отражаются на общей стратегии его поведения в опасных ситуациях и оказываются не менее важными, чем качества самосохранения, проявляющиеся в условиях непосредственной физической опасности. Впрочем, как считают некоторые европейские исследователи (Д. Клебельсберг и др.), качества, на обнаружение которых нацелены американские ученые, более достоверно выявляются, когда поведение субъекта изучается в условиях физической опасности. Исходя из этого, Д. Клебельсберг (см. Петровского, 1977) почитает определять риск как специфическую личностную форму регуляции в ситуации, когда стремление к цели проявляется в условиях опасности. Под опасностью же здесь понимается не просто неуспех в достижении цели, но и связанные с ним отрицательные последствия (например, физические воздействия и травмы).

Итак, из сопоставления европейского и американского подходов к изучению проявления риска обнаруживается как их сходство, так и различие. Если при европейской трактовке риска реализация физической опасности еще не исключает достижение цели в данном действии, то при американской трактовке, где сама опасность как раз и заключается в недостижении цели, эти факторы становятся уже несовместимыми. Различие в трактовках можно устранить, если условно принять, что целью деятельности является не только получение желаемого результата (продукта) труда, но и достижение его без ущерба для здоровья. Однако при таком допущении мы искусственно исключаем из рассмотрения целую категорию поступков, которые принято называть героическими, когда люди для достижения ценных и благородных целей преднамеренно жертвуют своей жизнью, здоровьем. В этих случаях факт реализации физической опасности, очевидно, уже не может служить основанием для заключения о том, что цель деятельности здесь не достигнута. Поэтому событие достижения цели в общем случае, вероятно, не следует связывать с событием избежания при этом физической опасности. В дальнейшем изложении эти события мы будем рассматривать раздельно.

В связи с анализом понятия риска целесообразно остановиться на одной характеристике, которая определяет его степень, уровень. Немецким ученым Д. Катцем (1953) было введено понятие «маргиналий уверенности», определяющее как бы запас безопасности, уверенности, «прочности» при осуществлении выбора в условиях опасности (по Петровскому, 1977). Такой запас автор образно поясняет следующим примером: если человек держит в руках гирю, то избыточная сила руки, по сравнению с весом гири, и есть тот запас, который подобен «маргиналию уверенности». Очевидно, «маргиналий уверенности» формируется у субъекта на основании его представлений о действующей опасности и противодействующих ей факторах, т. е. является чисто субъективным показателем. И хотя этот показатель в принципе может быть применен для оценки уровня риска при обоих вариантах его трактовки, Д. Катц предпочитает использовать его только в связи с опасностью недостижения цели (без учета побочных возможностей реализации физической опасности).

Наряду с рассмотренными трактовками понятия риска, можно отметить еще одну, чисто формальную, используемую в процессе принятия решения. Здесь риск расценивается по вероятности ошибки, возможной при данном выборе (Рубинштейн, 1946). Чтобы учесть степень риска, иначе говоря, цену возможной ошибки выбора, используют также показатель конфликтности выбора.

Выбор варианта поведения в условиях опасности обычно определяется следующими соображениями:

– выигрыш, который может быть получен при данном выборе;

– опасность (физическая или иного порядка, а также проигрыша), которая существует при этом выборе;

– шансы на успех или избежание опасности при сделанном выборе;

– степень необходимости осуществления выбора вообще и именно данного выбора, в частности.

Все эти внешние ситуативные факторы, составляющие объективные условия задачи, и обусловливают выбор субъектом способа действий в сложной ситуации, связанной с опасностью. Каждое из названных соображений может быть детализировано. Так, например, шансы на успех или избежание опасности могут расцениваться в связи с возможностями субъекта контролировать развитие ситуации, корректировать свое поведение в ней, предотвращать отрицательные последствия сделанного выбора и т. п. Экспериментально установлено, что при наличии таких возможностей повышается уверенность действий субъекта в опасной ситуации, что способствует выбору более рискованного варианта поведения в ней.

Однако поведение субъекта в опасной ситуации зависит не только от ее объективных условий, но и от того, насколько адекватно эти условия отражаются в его сознании. Степень же адекватности отражения субъектом опасных ситуаций, как показывают исследования, в значительной мере зависит от его индивидуальных качеств. Гак, уже выше отмечалось, что люди, отличающиеся слабостью нервной системы, тревожностью, обычно завышают степень опасности и возможности ее реализации. Людям же, движимым сильным побуждением к достижению цели и получению выигрыша от этого, свойственно порой, наоборот, занижать уровень опасности и считать возможным ее проявления менее вероятной, чем на самом деле. Влияние личностных качеств особенно сильно отражается на осуществлении подобного выбора в условиях риска при экстремальных ситуациях. На выборе сильно сказывается такое качество личности, как индивидуальная склонность к риску.

<…> Таким образом, рискованное поведение определяется, с одной стороны, объективно действующими ситуативными факторами, а с другой – индивидуальными качествами субъекта. Специальному изучению этих вопросов, и в частности влияния личных качеств на рискованное поведение, было посвящено исследование В. А. Петровского (1975, 1977), который выявил ряд закономерностей поведения человека в ситуации риска.

Он обратил внимание на два вида проявления риска: на категорию мотивированного (ситуативного) риска, когда люди рискуют ради достижения определенных выгод (выигрыша, получения одобрения, самоутверждения и т. п.), и на категорию немотивированного (бескорыстного) риска. Если мотивированный риск является средством адаптации, приспособления субъекта к ситуации и действующей в ней опасности, то немотивированный риск, как показали исследования автора, оказался явлением иной психологической природы. Немотивированный риск направлен уже не на приспособление к опасности, а скорее на противодействие ей, на устранение этой опасности. Здесь поведение организовано таким образом, чтобы при встрече с опасностью показать, что ей можно противостоять, а следовательно, доказать, что для субъекта такой опасности не существует. Поэтому, реализуя подобную стратегию поведения, субъект не избегает опасности, не отказывается от риска, а специально выбирает вариант действий, который принято считать опасным, для того, чтобы доказать, что он способен и в этой ситуации сохранять безопасность. Таким образом субъект своим рискованным поведением как бы сдвигает «демаркационную» линию действующих ограничений, расширяет сферу своей деятельности, показывает свои возможности безопасно действовать в более широкой области.

Проявлению немотивированного риска, кроме того, способствуют и сложившиеся социальные установки, утверждающие ценность такой стратегии поведения (это подтверждают и поговорки: «риск – благородное дело», «трус не рискует» и т. п.). Осуществляя стратегию поведения в разрезе таких установок, субъект как бы приобщается к общественным нормам, жертвуя своими индивидуальными интересами, становясь над своей безопасностью. Такое побудительное действие установок порождает устремленность к опасности, «вкус к риску». С этих позиций и тревожность субъекта можно расценивать как некоторую прикованность к опасности, стимулирующую весь организм на ее преодоление.

Исследуя проявления мотивированного и немотивированного риска, В. А. Петровский ставил одних и тех же испытуемых в экспериментальные ситуации, провоцирующие проявления того и другого вида риска. В своих опытах ему удалось показать, что в конфликтных ситуациях, где имеется возможность выигрыша и опасность проигрыша при выборе варианта действий, т. е. там, где существует мотивированный риск, поведение субъекта зависит от его склонности к немотивированному риску. Иначе говоря, в склонности к мотивированному риску необходимо проявляется и склонность к немотивированному риску. В то же время склонность к немотивированному риску еще не свидетельствует о наличии склонности к мотивированному риску. В этих же экспериментах на основе тестовых испытаний было также установлено, что склонность к немотивированному риску нельзя трактовать как проявление стремления к самоутверждению или как показатель уровня притязаний субъекта.

Остановимся теперь на некоторых методах определения склонности к риску. Существующие методы обычно не разделяют склонность к мотивированному и склонность к немотивированному риску, а служат выявлению единой оценки индивидуальной склонности к риску. К тому же, как было отмечено, в наиболее распространенном – мотивированном риске обе эти склонности проявляются совместно.

В инструментальной методике оценки склонности к риску американского психолога Г. Хан (1966) испытуемым предлагали идти с завязанными глазами в направлении рва, на дне которого были разбросаны осколки бутылочного стекла. Склонность к риску определялась по тому, насколько уверенно испытуемый шел ко рву: по числу сделанных шагов, по скорости движения, по его общему поведению. Можно назвать и другие подобные методики (по Петровскому, 1977). Немецкий ученый Ф. Мерц (1963) оценивал склонность к риску при помощи следующей инструментальной методики: испытуемым предлагалось действовать на выбор с различными острыми предметами – деревянными и стеклянными. Те испытуемые, которые особенно не дифференцировали качество предметов и не задумывались над их выбором, признавались более склонными к риску. Австралийский ученый А. Гора (1967) (по Хейм, 1971) оценивал склонность к риску по тому, как испытуемые работали с тяжелыми шарами над стеклом. Те из них, кто был более склонен к риску, выполняли эти действия менее осторожно и чаще роняли шары.

Американские ученые Н. Коган и М. Валлах (1967) (по Петровскому, 1977) для определения склонности к риску использовали инструментальную методику – игру в кости на пари с небольшими денежными ставками, где по выбранным вариантам действий и выбираемым ставкам оценивался уровень этого качества. Д. Клебельсберг (по Петровскому, 1977) для оценки склонности к риску использовал инструментальную методику, при которой испытуемые за вознаграждение должны были останавливать движущийся индекс за 1 мм до контрольной точки. Если испытуемый останавливал индекс на большем расстоянии от этой точки, он лишался вознаграждения, при переходе индекса за контрольную точку штрафовался. Подобная, но несколько модифицированная методика применялась В. А. Петровским (1977), а также в наших экспериментах, где был использован электромиллисекундомер, стрелку которого после включения прибора испытуемый должен был останавливать как можно ближе к отметке «5 секунд»; переход за эту отметку наказывался ударом тока. Во всех этих методиках склонность к риску диагностировалась по степени устремленности испытуемых к опасности. Для определения склонности к риску использовалась также методика, где испытуемый должен был как можно быстрее оценивать цифры на карточках (Ф. Ирвин, В. А. Смит). Испытуемые, которые давали такие оценки быстрее (в ущерб точности), признавались склонными к риску. Склонность к риску оценивалась и при других игровых методиках, например, по вероятности ожидаемого успеха, при которой испытуемым выбирается рискованный вариант решения. Кроме инструментальных методик, для оценки склонности к риску использовались и бланковые методики, в частности специальные вопросники. В качестве примера такого вопросника может служить вопросник RSK Г. Шуберта <…>.

Бингем У. В. О водителе, склонном к несчастным случаям // Советская психотехника. 1933. Т. VI. № 4. С. 353–359.

Левитов Н. Д. О психических состояниях человека. М., 1964.

Ожегов С. И. Словарь русского языка. Изд. 3-е. М., 1953. Особая ответственность шофера // Наука и жизнь. 1979. № 7. С. 123.

Петровский В. А. К психологии активности // Вопросы психологии. 1975. № 3. С. 26–38.

Петровский В. А. Активность субъекта в условиях риска. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата психологических наук. М., 1977. Предрасположенность к несчастным случаям (по материалам зарубежной печати) // Наука и жизнь. 1966. № 6. С. 81.

Прибрам К. Языки мозга. М., 1975.

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. М., 1946.

Atkinson J. Motivational determinants of risk-taking behavior // Psychol. Rev. 1957. 64. Р. 359–371.

Heim H. Individuelle Risikobereitschaft und Unfallneigung. Bundesinstitut fiir Arbeitsschutz. Koblenz, 1971.

Раздел V. Психологическая характеристика субъекта труда

В. Д. Шадриков
Способности человека[80]80
  Общая и прикладная психология. Хрестоматия. / Под ред. А. В. Карпова. Ярославль: РПО (Ярославское региональное отделение), 2001. С. 73–87.


[Закрыть]

В своем основном теоретическом исследовании «История развития высших психических функций» Лев Семенович Выготский сформулировал положения о том, что «развитие высших психических функций идет через овладение субъектом собственными процессами поведения»(1983).

И в этом плане, отмечал Выготский, история развития психических функций еще не написана.

«Невыясненность генезиса высших психических функций с неизбежностью приводит к тому, что высшие и низшие формы памяти, внимания, мышления существуют рядом друг с другом, независимо одна от другой, они не связаны генетически, функционально или структурно, точно изначально сотворены в двойном виде» (Выготский, 1983, С. 14). Таким образом, «наряду с механической памятью, как высшей ее формой, различается логическая память, над непроизвольным вниманием надстраивается произвольное, над воспроизводящим воображением возвышается творческое, над образным мышлением, возносится, как второй этаж, мышление в понятиях и т. д.» (Там же, С. 13).

К сожалению, подобная картина сохраняется во многом и сегодня.

И здесь мы вправе поставить вопрос, что же означает «овладеть психическими функциями?» Именно недостаточная теоретическая разработка данного понятия приводит к задержкам и в практических работах.

Но какое значение это имеет для проблемы способностей человека?

Дело в том, что «способности» и «развитие психических функций» исследовались и исследуются раздельно, как две совершенно независимые линии. На самом же деле, это два тесно связанных понятия. Развитие способностей представляется как развитие функциональных систем, реализующих отдельные психические функции и, одновременно, как процесс развития культурно-обусловленных операционных механизмов, овладевая которыми человек и овладевает своими способностями.

<…> В этом случае развитие способностей выступает как процесс биологического и культурного развития в их единстве.

Анализ работ по психологии способностей показывает наличие отрыва способностей от психических функций и перенос центра тяжести на их детерминацию со стороны деятельности. Стремление раскрыть культурную детерминацию способностей приводит к разрыву природной и культурной составляющих способностей.

Сегодня в изучении способностей преобладает феноменологический подход, сводящийся к описанию обусловленности успехов в деятельности теми или иными способностями. Недостаточно внимания уделяется теоретическим разработкам проблемы и, прежде всего, онтологическому аспекту изучения способностей – выяснению сущности, что же такое способности.

Сегодня способности понимаются как свойства или качества индивида, обуславливающие успешность деятельности или овладения ею, как индивидуальные качества, отличающие одного человека от другого и проявляющиеся в успешности деятельности.

Психологический анализ показывает, что любую деятельность, осуществляемую в практической или идеальной форме, можно разложить на отдельные психические функции.

В любой деятельности необходимо что-то воспринять, запомнить, представить, осмыслить, принять решение и т. д. Психические функции представляют собой наиболее общие родовые формы деятельности. Психофизиологические исследования (Лурия, 1973) убедительно показали, что отдельные психические функции реализуются сложными, нейрофизиологическими функциональными системами. Эти функциональные системы в структуре целостного мозга формировались для реализации определенных психических функций. Можно сказать, что функциональные системы обладают свойством, благодаря которому возможно осуществлять определенную психическую функцию. Это свойство функциональных систем и является общей способностью, отнесенной к конкретной психической функции.

В этом случае способность выступает как свойство функциональной системы, реализующей конкретную психическую функцию.

Конкретизируем высказанную мысль на примере функции восприятия.

При этом ограничимся зрительным восприятием.

Не останавливаясь на детальном анализе функциональной системы зрительного восприятия, отметим, что нервные клетки каждого ее элемента (компонента): сетчатки, проводящих путей, зрительной коры – обладают своими специфическими качествами: преобразование внешнего раздражения в нервный импульс, проведение нервного возбуждения, первичного анализа зрительной информации, синтеза различных зрительных признаков, синтеза сигналов различной модальности и т. д.

Именно благодаря этим свойствам отдельных компонентов сложной функциональной системы зрительного восприятия появляется новое системное качество, характеризующее деятельность этой функциональной системы в целом – способность восприятия.

Благодаря этому качеству человек способен воспринимать внешний мир. Способность восприятия – есть системное свойство (качество) функциональной системы зрительного восприятия.

Способность восприятия будет одной из общих способностей человека.

Таким образом, способности мы определим как свойства функциональных систем, реализующих отдельные познавательные и психомоторные функции.

В данном определении способности рассматриваются как общие (всеобщие) качества.

Способности как индивидуально-психологические особенности, отличающие одного индивида от другого

Определив способности с позиции общего, мы можем рассмотреть их с позиции единичного и особенного. С позиции единичного, отдельного, индивидуального способности будут определяться тем, как общее свойство (конкретная способность воспринимать, запоминать и т. д.) выражено у конкретного индивида. Единичное будет представлено мерой выраженности свойства у конкретного индивида.

Вполне естественно, что мера выраженности этого общего свойства у отдельных индивидов может быть различной. На этом этапе появляется проблема индивидуальных различий в способностях, как различной меры выраженности общей способности. И тогда мы можем дополнить данное выше определение и сказать, что способности – есть свойства функциональных систем, реализующих отдельные психические функции, имеющие индивидуальную меру выраженности и проявляющиеся в успешности и качественном своеобразии освоения и реализации деятельности.

Задатки и способности

При предложенном понимании способностей можно наметить пути решения проблемы соотношения задатков и способностей. Если функциональные системы, свойствами которых являются способности, представляют собой подсистемы единого целого мозга, то в качестве элементов функциональных систем выступают отдельные нейроны и нейронные цепи (нейронные модули), которые в значительной мере специализированы в соответствии с назначением конкретной функциональной системы. Именно свойства нейронов и нейронных модулей целесообразно определить как специальные задатки. Вместе с тем, как показали исследования, активность, работоспособность, непроизвольная и произвольная регуляция, мнемические способности и т. д. зависят от свойств нервной системы, а вербальные-невербальные способности во многом определяются взаимодействием и специализацией полушарий головного мозга. Общие свойства нервной системы, специфику организации головного мозга, проявляющиеся в продуктивности психической деятельности, целесообразно отнести к общим задаткам.

При рассмотренном понимании способностей и задатков становится более ясным соотношение между ними. Способности не формируются из задатков. Способности и задатки являются свойствами: первые – свойствами функциональных систем, вторые – свойствами компонентов этих систем. Поэтому можно говорить только о развитии вещей, которым присущи данные свойства. С развитием системы изменяются и ее свойства, определяющиеся как элементами системы, так и их связями. Свойства функциональных систем (способности) – системные качества. При этом в свойствах системы могут проявляться и проявляются свойства элементов, ее составляющих (специальные задатки). Помимо этого, на продуктивность психической деятельности влияют свойства суб– и суперсистем, которые мы обозначили как общие задатки.

Существует и другое понимание задатков: их можно рассматривать в качестве генетических программ, определяющих развитие функциональных систем в структуре мозга и человека в целом как индивида. Рассматривая проблемы развития способностей, в этом случае мы также не можем сказать, что способности формируются на основе задатков, ибо развиваться будут функциональные системы, а задатки вместе со средой будут управлять этим процессом. Способности будут выступать как свойства функциональных систем.

Место способностей в структуре психики

Понимание способностей как свойств функциональных систем, реализующих отдельные психические функции, позволяет указать место способностей в структуре психики. Как правило, при определении психики рассматриваются три ее аспекта: как свойство высокоорганизованной материи мозга отражать объективный мир, как субъективный образ объективного мира и как переживания. Сравнивая определения психики и способностей, мы видим, что именно способности реализуют функцию отражения и преобразования действительности в практической и идеальной формах. Способности – одно из базовых качеств психики наряду с содержательной стороной, включающей знания об объективном мире и переживания. Способности конкретизируют общее свойство мозга отражать объективный мир, относя его к отдельным психическим функциям.

Одновременно способности характеризуют индивидуальную меру выраженности этого свойства, отнесенного к конкретной психической функции. Таким образом, способности находят свое место в структуре психики, конкретизируя общее понятие психики как свойство мозга отражать объективный мир, дифференцируя это свойстве функции, внося в него меру индивидуальной выраженности, придавая ему деятельностный характер, ибо мера индивидуальной выраженности способности проявляется в успешности и качественном своеобразии освоения и реализации отдельных психических функций. Способности имеют сложную структуру, отражающую системную организацию мозга, межфункциональные связи и деятельностный характер психических функций.

Структура способностей

Приняв за единицу анализа способностей психическую функцию, мы можем высказать определенные положения по структуре познавательных способностей.

В теоретическом и практическом планах уже в конце 20-х годов Л. С. Выготский выделил органические (биологические) и культурные процессы развития высших психических функций, показал их тесную взаимосвязь и слитность в процессе онтогенетического развития (1983).

При изучении структуры способностей большой интерес представляют идеи Б. Г Ананьева о комплексном изучении механизма психических функций. Согласно его схеме, развитие психических свойств проявляется как развитие функциональных, операционных, мотивационных механизмов. Функциональные механизмы на раннем этапе возникновения реализуют филогенетическую программу и складываются задолго до возникновения операционных механизмов. Между функциональными и операционными механизмами существуют сложные взаимодействия. Для развития операционных механизмов требуется определенный уровень функционального развития. В свою очередь развитие операционных механизмов переводит в новую фазу развития и функциональные механизмы, их возможности прогрессивно возрастают, повышается уровень системности.