Текст книги "Эра беззакония"

Маленькое счастье усыхало почти год. После очередной «засады» они впервые ругались как два не родных человека. Валентина плакала. Он кричал на нее: «Не взятки, а подарки! Сами приносят, я не прошу. Даже, если взятка, что из этого? Дождешься у нас премии… Что мне делать? Милицию бросать? В дворники пойти? Там взяток не предлагают… – Он говорил резко, словно забивал гвозди в гроб их прошлой жизни. – Не я придумал! Все берут! Иначе не прожить. Мне нужна карьера, а должность предусматривает участие в общей схеме. Как звено в цепи – понимаешь? Не я придумал…»

«Премиям» она больше не радовалась. Тратила по необходимости. Одели Ксюню, отремонтировали квартиру. Коля скопил на машину, потом и на Турцию. Съездили, понравилось… Что с того? Счастья прибавилось? Нет. Видно, счастье лежит в каком-то другом сундучке. Не в том, где деньги и «красивая жизнь». Она разлюбила ходить на милицейские праздники и торжества в ресторанах. Чужие женщины на этих купеческих загулах поглядывали на Валентину свысока, не находя на ней мехов и бриллиантов. Это задевало скорее Калмычкова, и он перестал брать ее на застолья. Их отношения изменилась. Будто параллельные прямые разбежались в разные стороны. Каждый зажил отдельной жизнью. Случилось это три года назад.

Ей неприятен нынешний Калмычков. Работа придала ему отвратительную форму. Окончательно обтесала под себя и уложила в стенку. Не шелохнется. Прежним уже не будет, а обтесанный перестает быть «ее» Колей. И совместное их будущее уже совсем не то, о котором мечтала Валентина. Можно, конечно радоваться деньгам и побрякушкам, как делают жены калмычковских сослуживцев. Но ей нужно больше. Ей нужно счастье. Его за деньги не купишь. Оно живет совсем в другой стороне. Не в той, куда летит Калмычков. Что делать? Что она может сделать?

Тогда и родился страх на букву «К». Коля, муж. Что с ним? А с ней? Теряют друг друга?

Она боролась за него как могла. Когда запил первый раз – стерпела. Все понимала. Потерю родителей, мерзость открывшейся ему в операх действительности. И образ жизни тогдашнего контингента. Стерпела. Не ныла и не пилила. В рот не заглядывала и не выхватывала рюмку в застольях. Терпела, сжав зубы. Сам должен понять. И он заметил. Увидел, как разбивает ей сердце пьянством. Как отравляет любовь. Как убивает ее… Он умный. И сильный. Трех месяцев хватило Калмычкову на протрезвение.

Второй раз было сложнее. Он встал в колею. Пить с начальством – обязанность. И подносители подарков мечтали уважить. В этот раз она ругала его почем зря. Он зачерствел, и взывания к совести – что дробины слону. Заслонялся интересами службы, карьерой. Но не весь еще, видно, покрылся ментовской коростой. Прислушался, вывернулся и сбежал в академию.

А три года назад случилось что-то страшное. Он заржавел внутри. Старался притворяться прежним Калмычковым, но получалось плохо. Пошли задержки по ночам, какие-то разборки. Она почуяла беду. Большую, настоящую. Подъехала с расспросами. Коля вывернулся. Сказал, что работает над тем, чтобы их семья не имела больше нужды. Пытается заработать деньги. И просит ему не мешать.

Деньги! Она боялась этого больше всего. Кого они сделали счастливым? Покажите хоть одного. А десяток распавшихся на почве шальных денег семей Валентина назовет лично. И погибших знакомых. И севших в тюрьму. И убивших за деньги и предавших друзей. Теперь и Коля – туда же? Чем придется платить их семье за фантазии мужа?

Она пилила его. Умоляла. Пыталась ему доказать страшный вред от неправедных денег. Они знали об этом оба. В юности. Почему он забыл?.. Бесполезно! Оглох Калмычков. Деньги залили уши воском. Списывал на новое время: «Все так живут!» Пусть все. Но платит-то каждый за себя!

Пошла на крайность. «Или – или!» Все бесполезно. Калмычков уперся и планов менять не хотел. Проклятая пуля! Летит и летит. Пока не убьет… Кого? Похоже – ее, Валентину. И семью. А сам? Сможет жить?

Нет ответов. И нет решений. Есть только страх!

От того и второй страх – Ксюня, девочка. Чует детская душа, что у родителей «нелады». Воюют, ссорятся. До ребенка им? Вот и растет как трава. «Ксюша, иди кушать!» Или в школу, или спать. Одета, накормлена – вот и ладушки. И в дневнике чтоб не двойки. Что у ребенка на душе, что в головенке? В дневнике об этом не пишут.

Потеряла Валентина ниточку, что была когда-то между ними. В эпоху полного доверия. Ксюня отдалилась быстро. Год-два – и словно чужая. Вымахала длинная, непокорная, острая на язык. Не поймешь, в маму или в папу? «В телевизор», – сказал как-то Калмычков, когда Ксюня объяснила ему популярно полное непонимание им современной молодежи.

Валентина подыскивала ключик, беседовала. Но, наверно, в этом деле легче потерять, чем найти. В душу Ксюня ее не пустила. Перестала рассказывать о личной жизни, о мыслях и сомнениях. Потом и про школу стала отвечать односложно. А когда мелькнет на минутку прежняя, еще страшнее.

Летом загорали на озерах, немного сблизились. Четыре дня ночевали в палатке. Коля рыбу ловил, а они комаров кормили, купались и загорали. Может, от скуки, от неимения собеседников, Ксюня потихоньку стала общаться с родителями. То одно, что-нибудь вспомнят – посмеются, то – другое. На третий день про свой класс Валентине рассказала, про друзей и подружек. По привычке, как раньше, как в добрые старые времена. Валентина радовалась, слушая дочкин щебет. «Чаще, – думала, – надо вот так, семьей…» Многого в Ксюнином рассказе не понимала – другие девочки были в пору ее детства. Переспрашивала, удивлялась. «Красятся с пятого класса? Родители разрешают?»

– Конечно! – отвечала Ксюня. – Мамы с бабушками те же сериалы смотрят. Что, не видят, какой макияж в моде? Пиво не всем разрешают, а мажутся девки как хотят.

– И деньги на пиво родители дают? – восполняла пробелы в новациях воспитания Валентина.

– Ма, пиво – это копейки! Просишь на «Сникерс», а берешь пиво. Так все делают. Пиво – это класс! Мы уже не дети! Имеем право.

– Подожди, а косметику на что покупаете? Вместо завтраков? – спросила Валентина.

– Кто как. Я твоей втихаря пользуюсь, – призналась дочь. – Не фанатею. Люблю натуральное. Некоторые копят – хорошая косметика дорого стоит. Некоторые зарабатывают…

– Молодцы! В наше время детей на работу не брали… – умилилась Валентина.

– Сейчас тоже гоняют. Конкуренция! – увлеклась рассказом Ксюня. – Автостоянку дальнобойную, знаешь – за школой, плечевые обслуживают. Поймают – побьют! Наши девки днем пробираются, когда плечевых нет, и зарабатывают. На косметику хватает.

– Дочуль, а плечевые – это кто? Машины моете, что ли? – не все поняла Валентина.

– Ой, мам, отсталая ты! – Ксюня засмеялась, но тему переменила. – Считай, что моем… Я не ходила, мне денег хватает… А пацаны наши, так вообще уроды! Раньше клей нюхали, теперь на траву перешли. Думают, взрослые… Клопы! Хоть бы один с меня ростом вырос.

– И не вырастут, если нюхают! – Эту тему Валентина помнила с родительских собраний младших классов.

– А глупые! – Ксюня закачала головой. – После майских праздников ходят, шушукаются. Секретничают. Мы с девками их раскрутили. Думали, что-нибудь интересное. А Копылов с Анохиным бомжа запинали за гаражами. По очереди удары отрабатывали. На телефон Анохинский сняли и хвастаются ходят. Придурки!

– Сильно избили? – поинтересовалась Валентина.

– Сдох, вроде. Утром милиция нашла…

Долго еще Валентина слушала школьные истории. Холодела и сжималась. Вечером спросила у Калмычкова, кто такие плечевые, и совсем перестала понимать мир. Боялась пристать к дочери с разговором. На следующий день ехали домой и ни словом в машине не перекинулись. Страх овладел Валентиной. Второй страх на букву «К».

Этой осенью «подъезжала» к дочери. Пыталась лаской достичь души. Куда там! Глухая стена! Похоже, и третья параллельная прямая рванула в сторону. Как жить?

На озере был их последний разговор по душам. Валентина не приставала с нравоучениями, стала выделять больше денег на карманные расходы, но близость между ними пропала окончательно. С сентября Ксюня ощетинилась иголками. А деньги только усугубили ситуацию. Теперь она тратит их не на пиво и «чупа-чупсы», а на поездки в бары. Как тут быть? Как не бояться?..

Валентина дошла до конца улицы, свернула еще раз налево. В переулке снег не убирали и не притаптывали, так мало народу здесь ходит. Узкая тропинка тянется вдоль домов, вдоль закрытой на выходные школы. Переулок закончился, под ногами снова заскользил утоптанный тротуар, и она вернулась к прерванным мыслям.

«Снова деньги. Опять они играют свою гадкую роль».

Валентина выросла в небогатой семье. Жили на две зарплаты, папину и мамину. Как все. И ничего, не умерли. В тряпье не ходили, голодом не сидели, и в доме все, что положено, было. Разносолов, конечно, в магазинах не продавалось. Как и всякой отравы, типа трансгенов. Молоко было молоком, масло – маслом. Каждое лето отдыхали на юге. Валентина не понимала тех, кто ругает «советское прошлое». Не дурели люди от денег.

Теперь деньги показали свою обратную сторону и в отношениях с Ксюней. Не давать нельзя – способы добычи карманных денег, озвученные тогда, на пляже, до сих пор вгоняли Валентину в ужас. А получив деньги, дочь тратит их по своему усмотрению. Это усмотрение тоже не устраивало Валентину. Снова – как быть?

Валентина сделала последний поворот налево. Теперь ее путь пролегал по парку. Вернее, по пустырю, который должен был стать парком. Засыпали гнилое озерцо, проложили асфальтовые дорожки, насажали деревьев. Деревья большей частью не прижились. Клумбы потоптали подростки. Недолго выстояли скамейки, грибки и беседки. Только церковь прижилась на окраине парка. Ее строили лет семь, но в прошлом году закончили. Как она называется и чему посвящена, Валентина не знала. Церковь гармонировала с парком. Такая же несуразная, незаконченная архитектурно, как весь парк. Видимо, ужимался бюджет, а вместе с ним таяли размеры, украшения и прочие, предусмотренные проектом «излишества». Новодел получился приземистым, корявым и выделялся лишь своей яркой окраской. Красные стены с белым обрамлением.

Валентина впервые видела церковь на фоне белого снега. Может, поэтому она и привлекла ее внимание. «А что? Веселенько…» – подумала она. Захотела разглядеть церквушку поближе. Свернула, на ведущую к ней, боковую дорожку.

Вдруг, сзади стал нагонять могучий топот. Валентина обернулась и обмерла от страха. Прямо на нее неслась огромная черная собака. Пасть открыта, с алого языка клочьями летит пена. Валентина застыла в ужасе. Мохнатое чудовище в три прыжка подлетело к ней, но не бросилось, не сшибло бедную женщину с ног, а затормозило передними лапами, проехало пару метров юзом и уселось у ног, скалясь в довольной ухмылке. «Испугалась, дуреха?» – написано на лохматой морде. Собака ткнулась горячей слюнявой мордой в ладонь Валентины, повернула голову на шум торопливых шагов. По дорожке, скользя и спотыкаясь, бежал ее хозяин – крупный мужчина в длиннополом кожаном плаще. Он размахивал поводком и кричал Валентине: «Не бойтесь! Он не кусается. Бон, ко мне!» Бон, судя по размерам и шерсти, молодой нюф, поглядывал на хозяина все с той же ухмылкой, но выполнять команду не собирался.

– Ну, вы даете! – напустилась Валентина на подбежавшего мужчину. – Чуть до инфаркта не довели. Держать надо собаку!

– О, извините! – мужчина приложил руку к груди. Потом защелкнул карабин на ошейнике ньюфаундлена. – Бонифаций добр, как дитя! И хорошо дрессирован… Ух, ты, морда!..

– Вижу я, как дрессирован, – уже без страха и особого раздражения сказала Валентина. – На людей бросается.

– Извините еще раз! Разве он бросился? Понравилась красивая женщина, захотел выразить восхищение.

– Что-то я не поняла, кому кто понравился? – Валентина окинула оценивающе собачатника. Плащ дорогой, из невиданной раньше коричневой кожи. Ботинки дорогие. Валентина взглянула в лицо. Ухоженный, коротко стрижен, почти лысый. Бизнесмен? Для бандита староват, да и не держат бандиты нюфов.

– Разрешите представиться – Олег Петрович. Адвокат… – он протянул Валентине руку. – Имущественные вопросы. В основном юрлица. Иногда консультирую городскую администрацию.

– А в свободное время травите женщин собаками… – Валентина медленно пошла прочь от церквушки к выходу из парка. Адвокат пристроился сбоку. Бон трусил рядом с ним. – Это что, оригинальный способ приставания?

– Считайте – да… – Адвокат замялся, но потом решительно глянул Валентине в глаза. – Целый месяц наблюдаем с Боном, как изумительная женщина проходит через парк. Под грузом проблем. И раз от разу веселее не становится. Вот, набрались наглости и решили спросить. Вдруг нужна помощь?

Валентина остановилась. Подняла на адвоката взгляд. Похож на приличного человека. И как мужчина ничего. Немного старше Коли, немного крупнее. Другой тип. Таких мужчин в ее окружении не было. Она не умела читать мысли, а потому ограничилась внешним осмотром.

– Нет у меня проблем. И помогать мне не надо… – ответила она.

– Тогда позвольте проводить вас до границы парка, – предложил Олег Петрович. – Будет нам маленькая награда за то, что высматриваем вас каждый вечер, а вы так редко здесь проходите. Так ведь, Бон?

– А с какой же целью высматриваете, позвольте вас спросить, – удивилась Валентина. – Хотите ограбить или…

– Ну что вы! Юристы-маньяки, конечно, в истории попадались… Но я из других побуждений. Сплошная эстетика. Да… Любуемся! Мы с Боном в некотором роде холостяки. Нам можно. Красивая женщина для нас…

– Вот и пришли, – перебила его Валентина. Парк, действительно кончился. – Смотрели кино «Обыкновенное чудо», захаровское? С Янковским, Абдуловым в роли медведя? Старое кино. Ну, вспоминайте!

– Сейчас, сейчас… Где Миронов поет: «Ба-а-бочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…»?

– Да, да! – обрадовалась Валентина. – Как раз эта сцена про вас и про вашего Бонифация. Помните? Жена волшебника отвечает Миронову: «Мой муж превратит вас в крысу…», а Миронов спрашивает: «А кто у нас муж?» Помните?

– Помню, – разочарованно произнес адвокат. – И кто у нас муж?

– Не волшебник, – улыбнулась озорно Валентина. – Но в крысу превратит запросто.

– Предупреждать надо…

Олег Петрович откланялся и побрел прочь. За ним, временами оглядываясь, потрусил Бон.

До площади перед супермаркетом, от которого она начала путь, осталось совсем немного. На душе посветлело. Разворошенная куча страхов и дурных мыслей улеглась чуть по-новому, создав видимость возможных перемен. И Олег Петрович развлек. «Можно еще и ко мне приставать» – порадовалась за себя Валентина. Эх, Калмычков…

«Я ведь сделала шаг навстречу… – подумала она. – Первая сделала. Теперь его очередь. А с Ксюней как-нибудь вместе управимся…» На душе определенно полегчало. Все она делает правильно. И все получится.

Народ и органы – едины!

9 ноября, среда

Поезд прибыл в Санкт-Петербург в семь тридцать две. Утро занималось ясное, с ледком. После московской моросящей гнуси – свежо и приятно. «Домой вернулся», – порадовался Калмычков. На выходе с перрона к нему подлетел капитан Егоров:

– С возвращением, Николай Иванович! Думал, не успею…

– С чего такие церемонии? Я не просил встречать.

– Начальство послало. Полковник Перельман. «Волгу» служебную дали. Что б я так жил! – Егоров отобрал нетяжелый калмычковский портфель и повел к машине.

В восемь тридцать собралась вся группа, и Калмычков принял доклад Егорова о проведенных мероприятиях. Окончательно уперлись в стену.

– Дохлое дело, – подытожил Егоров. – Даже личность установить не можем. Пальчиков в картотеке нет. На показ фотографии по телевидению реакции нет. Свидетелей нет. Была ниточка, Самсоновы, не уберегли. Фотороботы предполагаемых убийц у каждого постового. Что еще не сделали?..

– Самое плохое, – добавил Калмычков, – что данные по другим самоубийствам нам не помогут.

– Так точно, – майор Нелидов протянул ему бумажку. – Связей не установлено. Мы проработали всю присланную вами из Москвы информацию. Самоубийцы абсолютно не связаны между собой. Провели повторные допросы медиков. Принципиально нового – ничего. Допросили журналистов. Тоже облом. Вызвал их самоубийца, кроме того, который репортаж на Первый канал делал. Упирается, источник не выдает. А ведь с него волна покатилась.

Повисла гнетущая пауза. Народ ждал от своего предводителя гениального хода, а предводитель тонул вместе со всеми в трясине разочарования. В эту минуту вошел Перельман.

– Что же не заходите, Николай Иванович? С докладом.

Калмычков схватился за него как за соломинку. Велел своим не расходиться и вышел вместе с Перельманом. Доложил лишь внешнюю кайму событий, но Перельману и этого хватило. Похоже, он считает себя истинным двигателем расследования. Пусть порадуется. Вершитель судеб.

А генерал Арапов не обрадовался. Ему Калмычков выложил все. И о Бершадском, и о закономерности. Он долго молчал. Калмычков успел выпить кофе, выкурить сигарету.

– Это скорее плохо, чем хорошо… – «очнулся» генерал.

Такой оценки Калмычков не ожидал.

– Если Бершадский начнет копать со стороны телевидения, он влезет в чужую кухню. А тамошние повара любопытных не любят. Нарвется на грубость. Вплоть до самых серьезных последствий. И все! Съедят Бершадского, кто тебя в Москву перетащит?

– А мы не хотим выяснить – кто кашу заварил?

– Не увлекайся, Николай. Мы всего лишь внедряем своего человека в министерство. Вот наша задача. Бершадский – самый короткий путь. О такой удаче никто и не мечтал. Если внедришься через него, очень много проблем отпадет. Будешь первым по ту сторону фронта. Не спугнуть бы!

– Тогда каков план действий? – Калмычков ощутил себя лошадью, остановленной на полном скаку.

– Зачем обижаешься? Ты светанулся в министерстве хорошо. Но не путай цели окончательные и промежуточные. Сейчас надо пошуметь здесь, в низах. Набрать очки. Пусть крючок заглотят! Ищи козырь в Питере. Не найдешь – придумай! Максимум день у тебя. Если Бершадский попрет на верха с твоей идеей – ему точно кранты. Отвлекай его, Коля! Смещай акценты на Питер. Чем смогу, помогу. Перельмана на денек озадачу, чтобы не путался под ногами. Иди, думай. Мои старые мозги уже не шевелятся. Нужен сильный ход!

Легко сказать! Калмычков брел по коридору и не представлял, с какой стороны подступиться к задаче. «Сильный ход…»

Обдумывая, где ж его взять, этот ход, Калмычков разослал с поручениями всех, кроме Егорова. При утреннем докладе показалось – Егоров не договаривает. Почудилась некая «заначка».

– Что ты прячешь от меня, Валера?

– Нечего прятать, Николай Иванович… – Егоров потупился. – Фактов нет, одни мыслишки.

– Выкладывай мыслишки, мыслитель.

– Какой я мыслитель? Они по кабинетам сидят, а меня ноги кормят. Боюсь вторгаться в вашу епархию. Коль сапоги тачать начнет пирожник… – Егоров мялся, словно выношенная им мысль оказалась слишком большой, и он просто боялся ее «родить». – По самоубийце мы уперлись?

– Уперлись, – согласился Калмычков.

– А по тем, кто его ищет?

– Тоже уперлись…

– Дудки! – Егоров решился-таки «разродиться». – По самоубийце даже действий никаких придумать не можем. В розыск объявить – некого. А по этим уродам – можем!

– Что мы можем? – Калмычков пока не «врубался».

– Город на уши поставить можем!

– Как, для чего?.. – спросил Калмычков.

– Это мы знаем, что «клиент» на вокзале терся, и в городе его нет. А «эти» – не знают! Есть маленький шанс, что они легли на дно, но из города не выезжали. Хари свои по телевизору небось видели…

– Допускаю… – согласился Калмычков.

– Шмон нужен. По всему городу! Чтобы за одну ночь всех «чужих» вычистить, – завершил мысль Егоров.

– Кто ж тебе даст такой шмон устроить? – разочарованно сказал Калмычков. Он ждал чего-то более реального. – На моем веку не было…

– Мне не дадут. А вы сможете. Откуда таксист взялся, что «нашего» от больнички подвозил? А бабка с вокзала?.. Я ж не слепой. Розыскными мероприятиями их не добудешь. Значит, есть у вас канальчики… – Похоже, Егоров верил в выполнимость своего плана. Глаза горели.

– Ты, Валера – фантазер, как минимум… – отмахнулся Калмычков.

– И начальство вам в попу дует. Рискни, Николай Иванович! Дело такое – раз в жизни бывает. Я же чувствую!.. – Егоровская уверенность пробила дырочку в защитной скорлупе калмычковского здравого смысла. «Чем черт не шутит? Других предложений нет!»

– Бред, конечно, но давай твою мысль обмозгуем, – уступил Калмычков.

Полчаса дурака валяли, прикидывая, что выросло бы из егоровской идеи, имей она хоть один шанс на исполнение. В других местах это назвали бы мозговым штурмом, но им не до пижонства. Калмычков понимал, насколько лучше участковых знают свои районы уголовные «администраторы». Они живут с этого. В каждом доме – глаза и уши. Любой чужак на виду. И стреножить этого чужака найдется кому. Лишь бы команда прошла. Конечно, в участок сдавать улов блатных не заставишь, но можно и тут схему придумать. Вопрос техники. Ясно одно – шмон должен быть общегородским, мотивированным и для милиции и для уголовного мира.

Бред?.. Или «сильный ход»?

В одиннадцать ноль-ноль та же процедура повторилась у генерала Арапова. Только теперь «рожал» мероприятие не по своему рангу Калмычков. Так же корчился, как Егоров, пугаясь фантастичности замысла и собственной способности этот замысел озвучить. К чести генерала, он «врубился» быстро и сразу принялся набрасывать план действий.

– Представляешь, Коля, какую причину надо изобрести, чтобы милиционеры, до последнего постового и участкового, прониклись и исполнили. Суперпричину!.. И братву поднять. И блатных. Вопрос жизни и смерти должен встать! Иначе это болото не взбаламутишь. Других решений – нет? Попроще…

– Не вижу, Серафим Петрович… – ответил Калмычков.

– И я не вижу. Придется мутить! Шею себе свернем, если не сложится. Давай еще разок обмозгуем. Ради чего гоношимся?..

В двенадцать сорок того же дня сидели за красиво сервированным столом в одном из лучших ресторанов города. Калмычков, генерал Арапов, Вадим Михайлович, и некто Павел Сергеевич, известный авторитет, коммерсант и депутат городского собрания.

Теперь «родителем» идеи выступал генерал Арапов. Калмычков помалкивал, чувствуя себя пигмеем в обществе небожителей. Сначала идею отвергли. Несоответствие масштаба мероприятия скромным целям расследования мелкого дела. Даже если на кону – проход пешки в ферзи. Но, пробуя закуски, каждый обдумал что-то свое, и, сначала Павел Сергеевич, а потом и Вадим Михайлович, швырнули салфетки на скатерть и воскликнули: «А что!..»

К десерту Вадим Михайлович набросал рабочую версию. Не очень стройную, но вкупе с предполагающимся ажиотажем вполне способную принести неплохой урожай.

Якобы из достоверных источников поступила информация, что обкатав технологию на разгроме «ЮКОСа», некие силы запустили новый проект. Питер хотят дербанить не по частям, предприятие за предприятием, а «взять» весь, целиком. И сверху и снизу. Подмять под себя, рассадить своих «смотрящих» и доить до изнеможения. Или перекроить. Кто их знает, до чего додумаются. Подход обычный – разделяй и властвую! Веник сломать трудно, пока он не распущен на отдельные веточки. А скрепляет его, то есть сложившуюся административно-криминальную систему, питерский ГУВД. (Не один, конечно, ГУВД, но зачем вдаваться в подробности.)

По ГУВД и будет нанесен первый удар. Уже наносится. С одной стороны, идет «укрепление кадров» москвичами. Не только в милиции, на всех уровнях власти. Матвиенку вспомните! С другой – в город засланы несколько групп, провоцирующих беспорядки и преступления. Цель – дискредитировать милицию и власть. Возможна попытка «подвинуть» и кое-кого из авторитетов. Вплоть до отстрела. Широко используют средства массовой информации. Преступление, расследуемое группой Калмычкова, из этой темы. Провокация чистой воды.

Поскольку на всех уровнях жизни города сложилась сбалансированная «пищевая цепочка», удар по милиции, ее важному звену, заставит прийти в движения все остальные звенья. Кончится спокойная сытая жизнь. Снова – борьба. И кто в ней победит, кто проиграет, один Бог ведает.

Короче, всем подсуетиться, оглядеться вокруг. Чужаков – в отделения! Будут курсировать спецмашины для приема на местах. Вычистить всю залетную заразу! Финансовых потерь от такой операции у местных не возникает, даже наоборот. Избавляются от возможных конкурентов, и имуществом поживятся.

В принципе, перспективы у операции есть. ГУВД со всех сторон в шоколаде. Придется тревожить московских друзей, просить организовать «утечку информации». Лучше бы обойтись собственными силами. Посетовали на цейтнот. Операцию необходимо провести за сегодняшние сутки без всякой подготовки. Чтобы не успели очухаться.

На том и разошлись, слегка ошалев от собственной неожиданной наглости.

Вадим Михайлович и Павел Сергеевич разъехались запускать операцию по преступному миру Питера, а Арапову с Калмычковым предстоял «подъем» ГУВД. Задача почти невыполнимая из-за огромной инерционности аппарата, но большую его часть генерал Арапов и не планировал «поднимать». Ему нужны «верха» и «земля». Все, что между – пусть себе дрыхнет.

Арапов прорвался к начальству. По его инициативе, по очень важному поводу, начальник ГУВД согласился провести оперативное совещание. В пятнадцать ноль-ноль, всего двадцать минут, с приглашением начальников «боевых» Управлений, ОМОНа и СОБРа. Никаких кадровиков, финансистов и воспитателей.

«Запомните вы этот День милиции…» – ухмыльнулся Калмычков, когда генерал привел его в кабинет начальника ГУВД.

На лицах присутствующих недовольство и озабоченность. Предпраздничный день. Хлопоты приятного характера. Стынут женщины и шампанское. А тут… Неизвестно – кто. Не пойми – зачем…

Возможно, до некоторых уже докатился рокот грядущего шмона. Стукачи работают быстро. Во всяком случае, тревожные звонки из Москвы и сигналы наверх занимали в плане Вадима Михайловича одно из первых, по времени, мест.

– Что заставило вас, Серафим Петрович, оторвать столько народу от праздничных мероприятий? – вместо приветствия напустился на генерала начальник ГУВД. – У вас репутация большого оригинала, но такого вы себе еще не позволяли.

Кто-то еле слышно съязвил:

– Рапорт об уходе на пенсию…

Генерал Арапов будто и не слышал реплики. Обратился к хозяину кабинета.

– Разрешите поблагодарить за то, что не отмахнулись от стариковского маразма. Это вселяет надежду на наличие воли и здравого смысла в руководстве ГУВД… – Пока начальник ГУВД решал – обидеться на старика или свести все к шутке, Арапов продолжал «взнуздывать». – Полученная по оперативным каналам информация настолько важна, что я принял на себя ответственность оторвать вас от текущих дел…

И дальше, с высокой артистичностью, генерал выложил разработанную два час назад «дезу». Калмычков слушал и диву давался, как егоровская заумь выросла за это время до таких немыслимых размеров. Назывались организации, люди, конкретные факты и даты. Глубоко проработал легенду генерал Арапов. Когда успел? Если этот пузырь лопнет, будет большой «бум!»

Генерал упомянул о калмычковской командировке. Предоставил ему слово. Пришлось Калмычкову пересказывать слова замминистра о питерской кодле. Начальник ГУВД слушал молча. Все больше хмурился, потом спросил:

– Серафим Петрович, где гарантия, что ваши сведения достоверны?

– Никакой гарантии, товарищ генерал-лейтенант, – ответил Арапов. – Имей я проверенную информацию, обратился бы с заявлением об отставке. Как некоторые советуют. Но я не бегу с корабля. Я обратился – пока еще можно противостоять. Еще не поздно. Или сдаемся?

– Да, из Кремля теперь иные ветры дуют. Того и гляди, продуют, – вслух подумал начальник ГУВД о чем-то своем. – Но мы, товарищи, обязаны в любой обстановке стоять на страже… Хрен поймешь, на страже чего. Но этого ждет от нас народ, этого требует Президент! Что вы предлагаете, Серафим Петрович?

– Зачистку города от «засланцев». Заодно, притушим криминогенную ситуацию.

– Но ведь праздник…

– После отпразднуем.

Зазвонил телефон. Второй раз за неделю Калмычков увидел генерала, стоящего по стойке «смирно» перед телефонным аппаратом.

«Да, товарищ министр. Спасибо за поздравления!.. – слушали собравшиеся пятиминутный монолог. – Никак нет!.. Работаем. Наверстаем… Так точно!»

Менялась интонация начальника ГУВД, менялся цвет щек. Когда генерал-лейтенант положил трубку, с его лица исчезло выражение нерешительности. Снаряд, летящий в цель!

– Серафим Петрович! Я бываю груб. Слушаю некомпетентные советы. Ошибаюсь… – Севший голос выдавал волнение. – Простите по-человечески. Спасибо, что не побоялись, как некоторые, взять на себя риск и вышли с сегодняшней информацией…

Он налил из графина стакан воды, выпил с бульканьем.

– Звонок министра ее подтверждает. Очень много недовольства работой ГУВД. Есть прямые намеки. «Некоторые, – говорит, – о своей отставке узнают по радио, когда на работу едут. Оказывается, вчера заявление по собственному желанию, подали». Поздравил…

Генерал-лейтенант говорил тихо, но вдруг переключил регистр:

– Раком! Все Управление! До последнего постового! Я вам праздник устрою! Думаете, меня снимут – вы отсидитесь? Накося!.. Пригрелись по кабинетам!.. Если бы не такие служаки, как Арапов, город давно в говне захлебнулся бы. Писатели отчетов!

Присутствующие скукожились под генеральской картечью, но потом разом загалдели, перебивая друг друга, о том, что они тоже кое-что слышали, что все поправимо. Грудью лягут…

– Про вашего самоубийцу спрашивал, – уже спокойней продолжил генерал-лейтенант. – Говорит, от самого Призидента вздрючку схлопотал. К празднику. Кстати, о празднике. Все торжественные мероприятия свернуть. Через час собрать оперативные совещания. Поставить задачу и, как вы говорите, Серафим Петрович, устроим преступному элементу Варфоломеевскую ночь!

После этого совещание получило конструктивную направленность. Набросали план. Всех замов закрепили курировать направления. Арапову придали «наружку» и «прослушку». Зачем она ему на одну ночь?

В двадцать один ноль-ноль началась одна из самых масштабных операций питерского ГУВД по прикрытию собственной задницы.

А параллельно, незримой тенью, но гораздо шире и эффективней катился шмон по закоулкам питерского дна.

Народ и органы – едины!