Текст книги "Эра беззакония"

– Нет, Николай Иванович. Если гонят за то, что я думаю, это не выход. Простите, что потревожил…

– Стойте! Не отключайтесь. Обдумайте предложение… – В трубке запикали гудки.

Калмычков сидел, озадаченый разговором. Перемотал пленку, прослушал еще раз. Завтра отдаст на экспертизу. А сегодня – быстрее звонить генералу!

Что-то не на продажу

2 декабря, пятница

Генерал вызвал в девять утра. Прослушал запись, долго молчал. Потом посоветовал:

– Забудь! Дело закрыто – это раз. Нет оснований искать человека, который этого не хочет. Боится за свою шкуру – пусть пишет заявление. Причина преследования, на которую он намекает, из разряда самых скользких – это два. Такими делами ФСБ занимается. Все, Николай, забудь. Ищи дочь, готовься к переезду. Для нас с тобой это дело закрыто. Принесло ожидаемые результаты, и нечего за него цепляться.

Калмычков сказал: «Есть!» – и отправился в свой кабинет.

Генерал, со всех сторон, прав. Но не генерал, а Калмычков ночей не спал, разыскивая самоубийцу. Какие-то колесики внутри никак не входили в зацепление, не позволяли согласиться с приказом.

Калмычков рассчитывал застать свой кабинет пустым. Майор Нелидов забрал рапорт, попрощался и убыл в следственное. Опера понесли сдавать спецоборудование. Егорова, после вчерашнего, потянет поправиться, и раньше вечера ждать его бесполезно.

Последний тезис не подтвердился. Егоров сидел в гостевом кресле и ковырял в носу. Его присутствие вызвало у Калмычкова раздражение. Дело закрыто, а этот сидит немым укором.

– Валера, пора убывать в родное РУВД, – сказал неласково Калмычков.

– Я и думаю: убывать или сразу на гражданку податься? Обрыдло все… – ответил Егоров.

– Что так? Я на тебя бумагу хорошую написал. Генерал что-то про майора говорил… – Калмычков еще надеялся избежать блуждания в закоулках души рефлексирующего подчиненного. Бывшего, причем.

– Не дадут мне майора. И на вашу бумагу двадцать других положат. Я вечный капитан. Жалею, гражданской специальности нет. В тридцатник тупо переучиваться.

– Так, Валера, соберись! Источник твоих проблем – пьянки. Женись, заведи детей, а майора получить мы тебе поможем, – Калмычков успокаивал Егорова, как его самого – генерал.

– Был я женат! Ничего хорошего…

– Тогда не знаю, что тебе посоветовать, – развел руками Калмычков.

– Не поверишь, Николай Иванович, ничего не хочу. Лишь бы хоть немного справедливости увидеть. Мне в детстве из-за этого рожу чистили, и на службе по той же причине в выговорах, как ежик. У вас, наверху, то же самое.

– К чему ты клонишь? – удивился Калмычков повороту темы.

– Не обижайся, Николай Иванович. Я думал, ты покрепче будешь. Настоишь на своем.

– На чем – своем?..

– На продолжении расследования. Дело-то до конца не доведено!

– Мы с тобой люди подневольные. Делаем, что прикажут, – Калмычков занервничал. Егоров топтался по больной мозоли.

– И я о том же! Выследишь уродов, за жопу схватишь, а тебе – по рукам. Нельзя!.. Это наши уроды… Где справедливость? Ты стариков Самсоновых помнишь, Николай Иванович? Помнишь, что обещали, когда поминали? Мы знаем убийцу. Дальше – дело техники. А вы – закрывать! Твою дочь такие же недобитки, может, украли. Вовремя не взятые.

– Валера! Прекращай бодягу. По существу ты прав. Но жизнь у нас устроена наоборот, – Калмычков не имел ответов на вопросы, поэтому злился.

– А почему – наоборот? Не спрашивал себя, Николай Иванович?

– Прости, дорогой, мне сейчас не до разговоров… – отмахнулся Калмычков.

– А я ночь не спал! Похмеляться не стал… – Егоров вскочил с кресла и вплотную придвинулся к Калмычкову. Лицо к лицу. – Генерал вчера правильную вещь сказал. Невозможно служить Закону, когда он – писюлька на бумажке. Вот мы ему и не служим. Только вид делаем. Всю ночь думал! Возьми чеченов: что им законы РФ? Тьфу!.. Неписаны. Но свой, горский закон, они свято чтут. И блатные… И мусульмане… Даже китайцы!

А мы, что чтим? Бабки – для нас закон. Кто больше даст, тот и хозяин.

Что молчишь, Николай Иванович? Деньги тоже нужны. Но что-то должно быть – не на продажу. У каждого… В милицию мы только за деньгами шли?.. Или подлость свою потешить? Я что, по закону подозреваемого пачкой талмудов по башке бью, когда он со слов не колется? Закон запрещает. А совесть моя позволяет! Молчит, сука!.. Потом высказывает. Вот и пью! Как жить по-правде, когда кругом одно ублюдство? Скажи, Иваныч. Нету правды? И не было?..

Калмычков не нашел бы ответа и заткнул Егорова субординацией. Потом бы – жалел. Но этого не случилось. Запищал калмычковский мобильник, и незнакомый голос осведомился:

– Калмычков, Николай Иванович?

– Да. Слушаю вас.

– Мне кажется, мы оба хотели бы встретиться, для разговора по взаимоинтересному делу? – Голос в трубке был уверенный и спокойный.

– Мне пока так не кажется. Но если вы назовете свое имя… – Калмычков шарил по столу в поисках присоски мини-магнитофона. Но аппаратуру сдали. – И лучше бы вы перезвонили на рабочий телефон. Продиктовать?

– Не надо, я его знаю, – усмехнулся голос в трубке. – Не беспокойтесь о записи, по телефону я вам ничего интересного не скажу.

– Тогда и говорить не о чем.

– Даже если меня зовут Щербак?

У Калмычкова отвисла челюсть. Егоров вытянулся к трубке, стараясь расслышать что-нибудь.

– Молчание – знак согласия. Так я понимаю? – спросила трубка. – Чтобы в ваши милицейские головы не полезли бредовые идеи, поступим так. Вы бегом бежите к своей машине. Я ее вижу. Телефон не выключаете, говорите со мной о чем угодно, лишь бы не отвлекались на доклады и распоряжения. Поедете туда, куда я буду указывать. Безопасность вам гарантирую. Хвостам – нет. Договорились? Время пошло.

Калмычков схватил фуражку, жестами спрашивая Егорова: «Слышал? Понял?» Тот кивал и жестами же пытался объяснить, что поедет за Калмычковым. Калмычков резко замахал руками: «Ни в коем случае!» И выбежал из кабинета.

Трубка попросила: «Не молчите. Рассказывайте. Бегу, мол, по коридору. А то я о нехорошем подумаю…» Калмычков выполнил требование.

Когда сел в машину, Щербак проложил маршрут. Петляли минут двадцать. Калмычков не обнаружил ни впереди, ни сзади себя ни одной постоянной машины. Грамотно работают. Заставили выехать на набережную, потом к центру. Остановили на Садовой, велели пройти пешком и зайти в какое-то маленькое кафе.

Пока шел, прикидывал варианты действий. «Егоров, скорее всего, уже поднял весь ГУВД на ноги. Пусть пеленгуют телефон!.. Нет, не поможет. Предупреждали ведь по поводу «хвостов»… Придется в одиночку. Знать бы, сколько их!»

Вот и кафе. За столиком Калмычкова поджидал мужчина в короткой кожаной куртке. Приветливо махнул рукой, как старому знакомцу, указал на стул напротив. Калмычков сел.

– Телефон можно выключить. Я Щербак.

Калмычков разглядывал его открыто, стараясь запомнить характерные особенности. Рост сто восемьдесят, крепкого телосложения. Черты лица крупные, четко очерченные. Нос с горбинкой. Глаза навыкат. Насчет украинца, бандиты напутали… Волосы густые, темно-русые, вьющиеся. Длинные, завязаны в хвост. Возраст – около сорока. Поразили руки. Очень сильные, узловатые руки. Весь – как из скрученных тросов, жилистый, крепкокостный. Ловкий и тренированный человек. «Этими руками стариков душил…»

– Ну что, рассмотрели? Давайте о делах, – усмехнулся Щербак. Зазвонил его мобильник. Он выслушал, ответил: «Хорошо… По обстановке. Я предупреждал». – Извините за вынужденную театральность. Я мог бы и в кабинет к вам прийти. Но навыки требуют тренировки. Джи-пи-ес и маячок на вашей машине, вполне сносно решают задачу слежения.

– А мы все по старинке. «Пасем», как получится. Берем в одиночку… – Калмычков в упор смотрел в спокойные карие глаза.

– Отвыкайте. И пушчонкой размахивать в общественном месте не советую. Вы же не знаете, один я или нет. В рукопашную у вас шансов – ноль. Принципиально иной уровень подготовки.

– Тогда к делу. Сами напросились, – сказал Калмычков.

– Хорошо. Мы разыскиваем того человека, который звонил вам вчера вечером.

– Вы откуда?.. Прослушиваете служебный телефон ГУВД? – изумился и возмутился одновременно Калмычков.

– Да хоть самого Президента, если понадобится. Мы, организация с возможностями.

– Но не можете поймать лоха ушастого?

– Поймаем. Скоро. Но скорее, если вы нам поможете, – Щербак вел себя уверенно, и Калмычков окончательно отказался от мысли брать его здесь и сейчас. Не бандит, не мент, может оказаться не по зубам.

– Почему я должен захотеть вам помогать? – Сердце радостно колотнулось. Калмычков приготовился услышать что-нибудь о Ксюне. Все так просто решится?!

– По собственному осознанному желанию. Никакого принуждения и давления. Кстати, о вашей дочери мы ничего не знаем, – Щербак словно мысли его читал. – Увы, и помочь не можем. Я не позволил бы себе пригласить для разговора человека, у которого похитил дочь.

Калмычков чуть не взвыл от отчаяния. Ради Ксюни он сделал бы что угодно.

– Чем же вы хотите заставить меня совершить должностное преступление?

– Ничего не надо совершать. Настоите на продолжении расследования. Я даже подкину вам паспортные данные объекта. Работайте в полном соответствии с УПК. Мы свой интерес поимеем безо всякой вашей компроментации.

– Если вы мощная организация, без нас справитесь, – стоял на своем Калмычков.

– Справимся, конечно. Но, повторяю, с вами быстрее. Он, мудак, использует фактор огромной территории со слабо развитой инфраструктурой. Ушел из города. Не пользуется кредитными карточками, избегает аэропортов, вокзалов. Вполне возможно, спрячется в глухомани.

– А вы заточены под поиск с использованием достижений компьтерных технологий? – догадался Калмычков.

– Почти так. В этом смысле милиция, с допотопными методами работы, может оказаться эффективней. Мы будем тесно сотрудничать. Полный обмен информацией.

– Если не секрет, чем вам насолил этот самоубийца? – спросил Калмычков.

– Он не нам, он всем вам, жителям этой страны, насолить может. Когда все шагают в одном направлении, а некоторые умники… Это как раковая опухоль. Заведется клетка-мутант, и пойдут метастазы.

– Так вроде свобода слова… – недоуменно спросил Калмычков.

– Понимаешь, абсолютного ничего нет. Не все слова стоит говорить. Дураков много, могут поверить. Оглянись вокруг! Вы же так хорошо никогда не жили. На каждом углу «Мерседесы». Домов понастроили. Счастье! Есть идиоты, которые не согласны. Говорят, наворовали. Мол, аукнется. Кликушествуют! Книжки глупые пишут. Наша служба таких вычисляет и проводит предупредительные мероприятия. Не только в России…

– Убиваете, значит?

– Зачем убивать? Это он так думает, что его убить хотят. А с ним побеседуют. Докажут неправоту его взглядов. Предложат хорошую компенсацию. И пусть себе пишет! Деньги зарабатывает. Только без глупостей… – Щербак выглядел очень миролюбиво. «Ради простой беседы ты Самсоновых душил?»

– Получается, вы даже не из ФСБ? – продолжал тянуть информацию Калмычков. – Какая-то другая структура?

– Визитную карточку я тебе дать не могу, – уже по свойски, заговорил Щербак. – Но ФСБ и другие подобные структуры, вплоть до лучших в мире, охотно помогают нам. Достаточно? Веришь, что для пользы людей работаем?

– Конечно, верю. Но не в моей компетенции принимать решение о продолжении расследования. Вам скорее по бандитской линии помогут. Или через начальство…

– Это – само собой! Можно организовать команду сверху. Шуму будет много. А толку… Мы любим по-тихому. Оптимальный вариант – работать с тобой. Ты удачливый парень, Калмычков. Вместе за месяц урода прищучим.

– Я должен посоветоваться с руководством. Пока ничего не гарантирую.

– Посоветуйся, посоветуйся. В понедельник созвонимся. Гонорар за твою работу будет вот такой…

Щербак написал на салфетке: «50 тыс. долларов». Показал Калмычкову, скомкал и сжег.

– Согласен?

– То ли меня дешево цените, то ли объект поиска… – Калмычков взял другую салфетку и написал: «Сто тысяч евро».

Щербак засмеялся:

– Перегибаешь, конечно. Но парень не промах. Договорились! Если б ты знал, как дешево теперь стоят деньги! Ладно, давай, до связи. И без глупостей! Минут пять покури после моего отъезда.

Щербак вышел первым. Сел в стоящую поотдаль машину. Пассажиром.

Калмычков добрел до своей «Лады» и закурил, не садясь и не заводя мотора. Мокрый снег, лениво падавший с утра, перешел в дождь. Калмычков не обратил на него внимания. Он видел, как отъехала машина Щербака, как следом за ней сорвался с места второй джип. Может, случайно, а может, и в связке.

Пять минут стоял, как договорились, не двигаясь. Дождь набрал силу, и в машину он сел мокрый насквозь, хоть выжимай. Стекла моментально запотели, и он вынужден был тупо сидеть и курить в ожидании результатов потуг маломощного вентилятора. Тут и зазвонил телефон.

– Иваныч! – заорал в трубку Егоров. – Я его довел до хаты. Это недалеко! Третья Красноармейская…

– Егоров! – предчувствие неминуемой беды вдавило Калмычкова в сидение. – Кто разрешил? Уходи немедленно!

– Нет, Николай Иваныч. Я трезвый был, когда слово давал. Помнишь? Стариков убитых помнишь?..

– Уходи, Валера! Приказываю!.. Христом Богом, молю!

– Да он не один, Иваныч… Еще два хмыря подъехали.

– Уезжай скорее! Они нам не по зубам… Валера!..

– Плохо вы знаете Егорова, суки!.. – Он, видимо, бросил телефон на сидение. Калмычков услышал клацание передергиваемого затвора, потом взвизгнул мотор старенькой егоровской «пятерки». Связь оборвалась.

Калмычков дрожащими пальцами набрал номер своего кабинета. Трубку взял опер Серега.

– Сергей! Бегом! Всех, кого можешь… Третья Красноармейская. Искать егоровские «Жигули»! К машине не подходить! Могут заминировать. ГИБДДшников предупреди…

Сорвался с места и полетел по улице, сигналя, почти не видя дороги сквозь запотевшее стекло. Несся к многочисленным Красноармейским. Слава богу, никого не сшиб!

Минут через пять, телефон зазвонил и Калмычков кожей почувствовал, что этот звонок не от Егорова и не от ребят. Время застыло, пока он вынимал из кармана ставший пудовой гирей телефон.

На экране светился вызов – «Егоров». Но тихий голос принадлежал другому человеку.

– Что ж вы слова не держите?

– Спокойно, мужики, спокойно! Накладочка вышла. Только без глупостей! Не трогайте Егорова и все устаканим. Психанул парень…

– Не кипешись. Слышали мы ваш разговор. Инициатива наказуема. Все остальное в силе.

Разговор оборвался, и сколько Калмычков ни повторял вызов, телефон онемел.

Он несся по тесным улочкам, не давая надежде угаснуть.

– Сука! Сука! Я сам тебя грохну, если с Егоровым…

Влетел на Первую Красноармейскую, потом вывернул, нарушая правила на проспект, еще поворот, и в середине улицы заметил потрепанную егоровскую «пятеру». Мимо спокойно шли люди, ничто не говорило о беде, но пока Калмычков подъезжал, подернулись пеплом последние угольки надежды.

Машина стояла у поребрика с открытыми передними стеклами. В ней, обхватив руками баранку и опустив на нее голову, спал утомившийся водила. В полумраке салона не сразу бросалась в глаза аккуратная дырочка в левом виске. А, правый, развороченный бок головы, не виден с улицы…

Калмычков опустился на мокрый поребрик, обхватил голову руками и тихо стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. «За что?.. Его-то, за что?…» Постепенно собралась толпа. Приехали опера, потом «скорая». Но все дожидались саперов, следуя калмычковскому предупреждению.

Мину не нашли. Труп Егорова осмотрели, описали и увезли в морг. В его открытых глазах застыло удивление. Невысказанный немой вопрос.

Подъезжал генерал Арапов. Из машины не выходил. Посадил Калмычкова рядом с собой на заднее сиденье. Расспросил о Егорове, о Щербаке. Напоследок спросил:

– Как думаешь, кто они? ФСБ?

– Вряд ли, Серафим Петрович… Они конкретные ребята. Санкций не спрашивают. Делают, что хотят. Но не блатные. Прослушка, приемы, почерк – все другое. Никаких понтов и канцелярщины. Дело делают… Это я виноват! Не справился с фактором неожиданности.

– Всего, Николай, предусмотреть никто не может. Себя не кори. Егорова жалко. Нормальный был мужик. Царствие ему…

Калмычков уже не слышал. В голове взорвались фейерверки «мигалок». Из сотен «матюгальников» неслось: «Прокол! Прокол!..»

Точка

6 декабря, вторник

Егорова схоронили тихо, без помпы.

Народу собралось много. Калмычковская группа, почти все Центральное РУВД. Генерал с Перельманом приезжали. Но речей не произносили. Стояли молча. Изредка кто-нибудь покашливал да всхлипывали мать и тетка Егорова. Они приехали накануне из Псковской области.

Калмычков хотел было выступить. Много хороших слов мог сказать о Егорове. Но заканчивать пришлось бы фразой: «Мы отомстим за тебя, Валера!» А этого Калмычков пообещать не мог. Такая вот дерьмовая ситуация.

Помянули в ресторане. Калмычков велел Женьке раскошелиться. Через оперов всучили старенькой матери пачку денег. Она растерялась: «Зачем? Что я с ними буду делать?» Но сестра уговорила, и она взяла.

В понедельник звонил Щербак. Извинялся, что так вышло. «Я предупреждал насчет «хвостов». Ты сам виноват, Калмычков. Хотел рыбку съесть… Имей в виду – мы за свои слова отвечаем, учись и ты».

Калмычков держался, пока приготовленный генералом оператор пытался определить местонахождение Щербака. Когда оператор отрицательно покачал головой, Калмычков перестал сдерживаться.

– Слушай, ты! Агент хренов. Я тебя без всякой электроники достану и глотку порву.

– У-у-у, какой дилетантизм! – засмеялся Щербак. – Еще в кафе понял, с тобой толку не будет. Россия, что с вас возьмешь. Так и подохнете в своем дерьме! Пока…

Оператор даже не смог определить, какой вид связи использовался. Не городская, не сотовая и не спутниковая. Полный ноль!

На обрыве ниточки настоял генерал. «Тобой рисковать не можем. Нужен в Москве. И этих ребят мы не переиграем. Давай рвать!» И порвали. Дело по розыску самоубийцы пошло готовиться в архив. При необходимости, следственные действия по Щербаку можно осуществлять в рамках дела об убийстве Егорова. Его Главк взял в производство себе.

В розыске Ксюни ниточек не прибавилось. Теперь и отрицательный результат стал успокаивать Калмычкова. «В сводках нет, значит, жива». Узнал в лицо большинство сутенеров и мамок, объезжая их притоны два раза в неделю. Они смеялись ему вслед.

Валентина стала как деревянная. С Калмычковым не разговаривала, есть не готовила. Приходила с работы и сворачивалась комочком на Ксюнином диване. Он не выдержал и переехал к Женьке.

Его голова превратилась в котел, в котором то вместе, то сменяя друг друга, кипели две неразрешимые задачи. Он не мог найти Ксюню. Он не мог найти Щербака. Больше ничто его не интересовало.

Жизнь сузилась в точку.

Один поворот ключа

8 декабря, четверг

Калмычков вторые сутки сидел в своем кабинете. Бесцельно и бессмысленно. Рисовал на бумажках кружочки. Из Москвы торопили с выездом. Что-то там ему приготовили. Фельдпочтой дошел приказ о присвоении «полковника» и приказ о переводе в Москву. Перельман суетился, но генерал велел оставить Калмычкова в покое. Под свою ответственность.

В десять утра приехали двое из ФСБ, забрали материалы по делу о самоубийстве. Пытались опросить Калмычкова, но он тупо рисовал кружочки. Махнули рукой и отбыли.

Он попрощался с генералом. Позвонил на вокзал, заказал билет на вечерний поезд.

Дома собрал чемодан. Удивился, как мало у него личных вещей. Хотел поцеловать на прощание Валентину, но она даже не повернулась на своем диванчике. Вышел, закрыл ключом дверь.

Чуть не умер от мысли о том, что открывать ее – не придется.

Момент истины

16 декабря, пятница

Шестнадцать ноль-ноль.

Калмычков заканчивает рабочий день по новому месту службы. Москва, МВД, Департамент Уголовного розыска, Управление, которое теперь полноправно возглавляет Бершадский.

Калмычков – начальник отдела, созданного специально под него. Приличный кабинет. «Ауди» на стоянке. Старенькая, но с «мигалкой». Четыре человека подчиненных. Больше и не надо. Главное, начальник всего один. Подчиняется генералу Бершадскому. Тот в фаворе. Выбил для Калмычкова все, что обещал. Даже квартиру в только что сданном доме. Позавчера ездил смотреть. Нанял бригаду. Закончат отделку, и можно заселяться. Трешка на Нахимовском. Свободная планировка. Небо и земля с их купчинской «хрущебой».

Суета затягивает пустое зеркало души. Словно ряска – загнившее озерцо. Вроде жизнь…

Дела на сегодня кончились. Можно «убыть», и никто не спросит: «Куда вы, Калмычков?..» Он не торопится в гостинницу. Сидит и рисует кружочки.

Заверещал мобильник. Питерский. Носит два телефона. Для звонков из «этой» и «той» жизни.

– Пиши быстрее! – услышал голос генерала Арапова. – Потом поздороваемся. Готов?

– Готов, Серафим Петрович!

– Станция…. Восемь километров от Твери. На твой бывший рабочий телефон отзвонился самоубийца. Уборщица как раз пыль гоняла. Сняла трубку, услышала: «Важно!»… Побежала к Перельману. Тот, записал разговор и мне доложил. Слушаешь?

– Слушаю, товарищ генерал.

– Твой подопечный в дачном поселке при этой станции. Просит помочь. Беда с ним. Подробностей не знаю. Адрес: улица Железнодорожная 31. Лети! Звонок был пятнадцать минут назад. Щербаки вряд ли слушают твой телефон. Все равно, торопись. Не знаю, кому еще Перельман докладывает. Кстати… Позавчера поступила ориентировка. Из Московского ГУВД. Какой-то бомж признал в участке фоторобот нашего самоубийцы. Сообщил, что он едет по Октябрьской дороге в товарняке, с неким табором. Москвичи нам отработали по старым запросам. Вот здесь Щербак мог перехватить. Слушаешь меня, Коля?

– Да! Сейчас, выезжаю… – ответил Калмычков.

– Будь осторожен! Со Щербаком пересечешься – что делать станешь? До последнего патрона?.. Так не пойдет…

Тебе наш друг телефон диктовал? В первую поездку… Хорошо, что не забыл. Ты езжай, в форме и с табельным. А я подмогу организую. С этого номера. По дороге они тебя вызвонят. Тогда и Щербака встретить не грех. Езжай, Коля. Удачи!

Калмычков достал из сейфа пистолет, запасную обойму. Надел пальто с новыми полковничьими погонами. И поехал.

В жизни появился смысл.

Дорога плохая. Местами перемело. Залитый реагентами асфальт покрылся жидкой кашей, летящей из-под колес попутных и встречных машин, залепляюшей стекло и фары. «Дворники» не справляются. Видимость – ноль!

Он гонит. Старается гнать. Фары встречных машин, сливаются в сплошную стену света. «Сколько вас…» – матерится, не находя пространства для обгона.

«Если Щербак продолжает слушать телефоны, то из Питера сейчас летит в Тверь машинка с людьми. Ей ехать пятьсот километров, а мне – двести. Хорошая фора. А если она летит из Москвы? Сколько меня обогнало? Пять-шесть. Не больше. Надавим гашетку!»

Проезжал Клин, когда вышли на связь помощники, обещанные генералом Араповым. Договорились ждать друг друга у поста ГАИ перед Тверью. Калмычков приехал к посту раньше. Успел выкурить сигарету, когда позади его машины притормозил здоровенный джипяра, черный, как сама ночь.

Вышли двое. Он ожидал братковского: «Привет, полкан…», но мужики оказались бывшими военными. Четко представились, доложили: «Пять человек, считая водителя. Пистолеты, шесть «АКМС», гранаты, две «Мухи». Связь – комплект раций. Приказано выполнять ваши распоряжения. Выйдете из строя – мочить всех».

– Толковый приказ, – согласился Калмычков. Попросил показать, как пользоваться связью. Импортные рации, черт бы их побрал.

Дальше поехали колонной. К девяти вечера, отыскали станцию и маленький дачный поселок при ней. На подъезде Калмычков велел джипу остановиться. Выключить фары и ждать команды. В поселок поехал один.

На километровую улицу – четыре тусклых фонаря. Что под ними разглядишь? Он врубил дальний свет и, торя колею по переметенной дороге, двинулся в глубь поселка. Единственная улица, не заблудишься. Справа, за лесопосадкой, проходит железная дорога. По левую руку – дома за заборами. В одну линию. Кое-где из темноты проглядывают дачные постройки второй и третьей линии. Для проезда к ним оставлены проулки. Бесполезные зимой, сугробы по пояс. Лишь узкие тропки уходят куда-то в темноту.

Большая часть домов – летние дачи. Сейчас в них пусто и холодно. Подъезды к ним завалены снегом. Есть и старожилы – простое деревенское жилье. Эти домики поменьше, посерее, привычной среднерусской архитектуры. В них светятся окна. И дорожки к калиткам расчищены.

Дом № 31 – из деревенских. Калмычков проехал мимо него и остановился в сотне метров. Мотор не заглушил.

Проверил связь, пистолет переложил в карман. Вышел, огляделся.

Тихо. Ничего настораживающего. Пошел к калитке. Следов чужих шин на дороге нет. Снег не тронут. Нащупал крючок и открыл калитку. Огляделся. Тропинка к дому почищена, но припорошена слоем свежевыпавшего снега. В доме – люди. Горит тусклый свет и работает телевизор.

Домик маленький, в четыре окошка. Бревенчатый, под ветхой вагонкой. Вход через веранду, прилепленную справа к основному строению. Постучал в растресканную дверь. Никогда не работал в деревне, поэтому вздрогнул, когда слева от него, в оконце основного дома, зажегся свет. К стеклу приникло чье-то лицо, стараясь ладонями отгородиться от лампочки и разглядеть в темноте пришельца. Калмычков повернулся к окошку.

«Там милиция…» – донесся удивленный детский голос.

Через минуту свет включили на веранде, и сквозь дверь мужской голос спросил: «Что надо, в такую позднотень?»

– Откройте, пожалуйста! Я из милиции… – сказал Калмычков.

Лязгнула защелка, немного приоткрылась дверь. В проем высунул голову пожилой мужчина.

– По нынешним законам милиция должна с ордером ходить, – выговорил он Калмычкову, вглядываясь в его лицо и погоны. Но пригласил: – Заходьте.

С веранды, через маленькую прихожую, прошли в кухню, потом в комнату.

На диване сидела немолодая, полная женщина и девочка лет двенадцати. Худенькая и испуганная.

– Здравствуйте. Полковник Калмычков. Из Москвы. Зовут меня – Николай Иванович. – Он без приглашения сел на стул, благо пара их стояла у печки. – Что интересного хотите мне рассказать?

Хозяева молчали, разглядывая незваного гостя. Может, они «ни при делах?» Генерал назвал только адрес.

– Понимаете, зачем я приехал?.. – спросил Калмычков. В ответ – тишина. – Как ваша фамилия, как зовут хозяина и хозяйку? – затормошил их Калмычков.

– Тимохины… – пробурчал хозяин. – Тимохины, Павел Федорович и Татьяна… Петровна, да Петровна… Дочка наша младшая – Вероника.

– Красивые имена у тверских девчонок, – сказал Калмычков. – Я хочу узнать про чужого мужчину, который появился сегодня. Он звонил от вас. Где он?

– Рассказывай уж, дуреха, раз вляпалась. Небось, беглый какой… Целый полковник приехал.

Девочка теребила подол платьица и молчала.

– Да что вы! Никакой он не беглый, – успокоил их Калмычков. – Наш человек…

– Ничего и не ваш! – встрепенулась девочка. – Он сказал, что приедет милиция, или кто-нибудь еще. Но разговаривать можно только с Калмычковым. Остальные – чужие. Какой же он ваш?

– Документик поглядеть можно? – спросил Павел Федорович. Калмычков показал удостоверение.

– Дяденька говорил: Калмычков приедет из Питера… – недоверчиво поглядела на него девочка.

– Меня перевели в Москву. Десять дней назад. Он этого не знал. Расскажите по порядку, – попросил Калмычков.

– Дочка его встретила у нашей калитки… – начал Павел Федорович, но девчушка оборвала.

– Не так! Его под утро с поезда сбросили. Это все знают! В школу шла, кровь на снегу видела. До метели. Говорят, он полз по улице и в двери стучался, где собак во дворе не было. Весь поселок перебудил.

– И что, пустил кто-нибудь? – спросил Калмычков.

– Жди! Пустят чужого… – хмыкнул Павел Федорович. – Только такие дурехи, как наша.

– Не перебивайте! – обиделась Вероника. – Конечно, никто бомжа не пустит. Одежда порвана, сам в крови, в синяках. Видели бы его!.. Но он не бомж. Опять сбили!.. Утром я кровь на снегу видела. В школе девчонки рассказали, что он в двери стучался. А после обеда иду домой… Нет, сначала к Ленке ходила… В общем, темнеть уже начало. Подхожу к нашей калитке, он сидит. Спиной об забор уперся и смотрит. Мне кажется – не бомж… Лицо в синяках, но не обросшее… Знаете, бомжи и летом с бородами.

– А что, у вас бомжи водятся? – решил уточнить Калмычков.

– Что ж мы, не люди? – подала голос Вероникина мать. – Рядом железка, свалка. Город недалеко. У нас этого добра навалом.

– Значит, как выглядят бомжи, ты знаешь, – спросил Калмычков Веронику. – Чем он еще на бомжа не похож?

– От него не пахло. Бомжи воняют! Фу…Близко не пройдешь… Лицо у него не как у алкаша. У них лица становятся… Как это… Не людские.

– Деградация? – уточнил Калмычков.

– Наверно. А этот – обычный человек, только избитый. Без бороды.

– Что он сказал?

– Сказал, что ему нужно позвонить. Я на него заругалась, припугнула, что собаку спущу… У нас и собаки нет. Убежал Джек на той неделе. Мамка не кормит… Вот. Он глаза закрыл, думала – все. Потом открыл, смотрит… Молчит. Жалко стало. Я домой сходила, папкин мобильник взяла. Хорошо, заряженный и с деньгами, оказался.

– Старшая дочь на день рождения подарила. Иногда пригождается… – дал справку Павел Федорович.

– У него пальцы закоченели, – продолжила рассказ Вероника. – Попросил меня номер набрать. Сказал – нам оплатят. Позвонил, потом рассказал, что вам передать. Пока я телефон домой относила, он уполз куда-то.

– А что передать велел?

– Сейчас вспомню… «Третий забор по ходу, под елкой». Спрятал что-нибудь…

– Больше, ты его не видела?.. И не искала? – спросил Калмычков.

– Зачем он мне? Больно нужно бомжей разыскивать… – она отвернулась, застыдившись, как подумал Калмычков, своей черствости.

– И под елкой вы не смотрели? – спросил Калмычков. Все отрицательно замотали головами. Он достал из кармана пятьсот рублей, отдал хозяину. – Спасибо. За звонок, думаю, рассчитались.

В это время рация ожила. Ребята из джипа, справились о ситуации.

– Все нормально, я в доме. Поработать придется. Будем искать. Может, всю ночь. Если еще не замерз, до утра точно не дотянет, – ответил им Калмычков.

Мужики попросили разрешения катнуться на заправку. Бензина не хватит, если всю ночь с включенной печкой сидеть. Он разрешил, велел купить сигарет и чего-нибудь съедобного.

Жена Павла Федоровича встрепенулась, услыхав про съедобное:

– Сижу как курица. Чаю не предложила!..

– Курица и есть… – проворчал хозяин.

За чаем Калмычков выспрашивал, куда мог уползти мужчина, чтобы спрятаться от холода. Местным виднее.

– Пустые дома в округе есть. Может, заполз в какой. Может, в сараях, в баньках. В стогах. Отлежится… Бог даст, не замерзнет. Рядом трасса. Найдет, чем уехать, – размышлял вслух Павел Федорович.

– Метель. Следов не отыщешь… Придется дом за домом, – посетовал Калмычков. – Далеко не уполз. Управимся!.. Лишь бы гостей не принесло. Никому не открывайте, кроме меня. Даже, если с милицией придут… – пугать хозяев не хотелось, но старики Самсоновы слишком больно напоминали о Щербаковых методах работы со свидетелями. – Ни в коем случае не открывайте и в переговоры не вступайте. Затихаритесь как мыши. Все сделаю сам. Ружье есть?