Текст книги "Видящие сны. Пелена Света"

В школьные годы, в младших классах, довольно часто я оставалась ночевать у бабушки с дедушкой, и, пока они сидели и чаевничали за столом, зачастую, уставшая от рисования и просмотра мультиков на телевизоре, искала себе занятие. Одно из таких занятий было – собрать какую-то чудную поделку из вещей, которые я находила в разных шкафах и на пыльных полочках по всей квартире. Поиском таких вещей я занималась основательно, поэтому не пропускала ни одну пуговицу или маленькую щепочку от куска все той же старой мебели. По итогу таких поисков, заглянув во все шкафы и открыв все дверцы, которые можно открыть, умудрялась слепить что-то похожее на куклу или какое-то животное, либо же если это больше геометрически ровные фигуры, то получался дом, пусть и непохожий совсем на реальный дом, но в моей фантазии он был очень даже настоящий.

Манера исследовать все потаенные места присуща детям в таком возрасте, ведь это захватывающе, когда ты хочешь найти то, о чем и понятия не имеешь, но точно знаешь, что в этом мире ты многого еще не понимаешь, поэтому, как отважный пират-исследователь, ты поправляешь паруса своего любопытства и начинаешь путешествие длиною в жизнь. Такая черта осталась у меня и по сей день, сложно сказать, почему этот исследовательский азарт сохранился, ведь, насколько можно судить сейчас, в наше время, многие так называемые взрослые потеряли большую часть исследовательского духа, и только мошенничество и ограбления остались как самые зловонные кусочки пиратского корабля, а серфинг и выкладывание постов в социальных сетях в интернете как самые смелые кусочки судна исследователей.

Отступив от своих размышлений, раскладывая последние вещи на кровать, которые я надену после того, как схожу в душ, мой взгляд остановился на столе для чайных церемоний, после взгляд перешел на вазу, ваза не имела какого-то определенного рисунка, было понятно, что она ручной работы из смеси глины и чего-то еще, зрительно она выделялась из всего, что находилось в комнате, но не так сильно, чтобы привлечь внимание любого, кто поселится в этом номере, она была хороша, аккуратно сделана, с сочетанием бирюзового цвета и бежевого, с вкраплениями изумрудных пятен.

Подготовив все для принятия душа, перенеся все нужные мне принадлежности к душевой, я вернулась в комнату и села на кровать, напротив стола с вазой. В этот момент мысли приходили разные, и возникали вопросы: «Зачем тут ваза? Если нет цветов… Почему стол такой низкий, разве на него удобно ставить кружку или стакан? Да и выглядит он очень аккуратно, уверена, что он предназначен только для того, чтобы на нем стояла ваза с цветами», – конечно, можно представить, что я приехала в Париж по работе и мне необходимо заселиться в какой-то отель, недорогой, но чистый и аккуратный, в хорошем месте, в доступном районе, до центра недалеко, и у меня с собой, допустим, достаточно багажа, чтобы распределить его по этому номеру, и, конечно, с собой важные документы, которые мне необходимо передать, в таком случае если представить эту мною выдуманную историю, то этот стол с одним открывающимся отделением под ним, идеально подходит для документов, которые нужно сохранить, как и всю надменную важность человека, который их привез. И тут я увидела надпись, которая прервала мою глупую, но правдивую фантазию, и заставила меня снова волноваться. Под основанием стола, с правого бока шкафчика этого стола, я увидела надпись SH.

Стук в дверь.

(Иван): Саона, к вам можно? Откройте, пожалуйста.

В этот момент всего лишь за несколько секунд мною овладел и страх, и вдохновение одновременно, а стук в дверь был заглушен эхом их удивления от увиденного мною. Пока эти два ощущения боролись между собой, стук в дверь продолжался и мой взгляд, оставшийся на той надписи, наконец-то вернулся в настоящий момент времени, еще некоторое время мне потребовалось, чтобы ответить Ивану.

(Саона): Минуту, пожалуйста! Сейчас открою.

С усилием переключив свое внимание, с должным актерским мастерством, я собиралась встать и открыть Ивану дверь, узнать, что произошло, и ни в коем случае не задавать вопрос про SH, который крутился в моей голове как белка в колесе, пока сама во всем не разберусь.

Отойдя в сторону и собравшись с мыслями, я открыла дверь Ивану.

(Иван): Саона, простите, но мне необходимо открыть поступление к вам воды, совсем забыл, что из-за длительного простоя, мне пришлось все перекрыть в этом номере.

Пока рассказывал причину его прихода, еще одним моим удивлением за сегодняшний вечер был его сменившийся наряд, причем этот намного лучше прежнего, но все также со своим стилем небольшой неряшливости и простоты.

(Иван): Потребуется всего пять минут, не больше.

(Саона): Да, конечно, проходите, честно говоря, я еще не открывала краны.

Иван зашел очень резво, не останавливаясь, целенаправленно двинулся в сторону душевой, в свою очередь, я, подумав о том, что мое присутствие совсем необязательно, вполоборота от двери и душевой краем глаза наблюдала за столом, но с этого ракурса было совсем не видно надписи. Поднеся к лицу правую руку, с не так давно сделанным маникюром, но уже начинавшим постепенно слезать, что жутко меня раздражало, и опершись локтем этой руки на левую руку, медленно, но верно начала постукивать зубами по миндальным коготкам, раздумывая над этими случайностями или же, наоборот, далеко не случайными вещами, сначала та входная дверь, а сейчас стол, «сколько еще работ у этого мастера… а может, это и вовсе не отметка мастера по дереву, а что-то иное».

Не успела закончить свою мысль, как хозяин отеля вышел из уборной с довольным видом и улыбкой на лице со словами: «Все сделано, можете купаться», – еще некоторое время просматривал комнату в номере, наверно, вспоминая, ничего ли не забыл забрать из вещей прошлого постояльца, и закончив бегать глазами, снова остановился на мне своим добрым взглядом, после чего, подняв правую руку наверх в знак прощания, так по-мужски, направился в коридор и по шагам уже более-менее знакомым ушел кого-то встречать, судя по тихо доносящимся голосам откуда-то из холла отеля, двум мужским голосам.

Запертая дверь снова придала загадочности той атмосфере, что окружала меня, по крайней мере, чувствовался прилив глубокого интереса к происходящему и увиденному мной. Немного побродила по комнате возле стола, временами опускаясь на колени и разглядывая надпись, после чего приняла для себя решение, что продолжу свою исследовательскую миссию только после того, как схожу в душ, все же мне необходимо освежится, прямо сейчас.

Вода, моя славная подруга. Ты смываешь грязь, забираешь ее себе, растворяешь в какой-то степени и уносишь ее, ты очищаешь раны, ты очищаешь тело. Твоя лихая способность соскабливать весь тот груз, что набираем мы в течение дня и до вечера, очаровательна, пером соскабливать ты научилась, медовым теплом или контрастным бризом приводящая в чувства людей и животных, освежающая дух и наполняющая силой природная богиня, излечиваешь тяготы этого мира, ты остужаешь злость и способна остудить неистовство любого живого существа, залечивающая состояния души, затягивающая внутренние травмы, что сильнее физических, и непоколебимо останавливающая и идущая напролом всего, что тебе встречается на пути. Такова ты, сестра земли, мы благодарны тебе и твоим дарам, что невозможно переоценить, твоя сила заключена в слабости, что может быть прекраснее.

Вспоминая некоторые строки из недавно прочитанной книги, смывая с себя эту тяжесть, собранную по дороге в отель, на пути в Париж и в скорый уезд от мамы, меня немного разморила горячая вода, правда, вместе с высохшим дождем на моем теле смыла и дольку интереса к последним происходящим событиям со мной. Укутавшись в большие белоснежные полотенца, голова и тело чувствовали полное расслабление, из-за чего мне жутко захотелось полежать на кровати. А как известно, это искушение прилечь и расслабиться обычно заканчивалось глубоким сном, после которого просыпаешься посреди ночи голодная, раздавленная, с приливом энергии в край, словно кошка, устраивающая ночные пробежки и беснующаяся от любого шороха в дали, и это не самое худшее, ведь в случае с сонным параличом, готова и хотела бы проснуться ночью, но не всегда это удается, поэтому первый вариант на фоне второго выглядит более благоприятно. Есть и третий, но он не поддается объяснению пока что, это началось не так давно.

Все же рассчитывала на свою дисциплину и силу воли, которой не столь большое количество, но хватить должно, во мне снова обострился интерес к надписи SH. Хотела бы разобраться в этом, казалось, интереснее занятия на данный момент у меня нет. Нескончаемые короткие видео вместе с просмотром страничек в социальных сетях меня уже давно не привлекают, в свое время было много времени потрачено на эту пустую, хоть и в наше время, прибыльную деятельность.

«Ну все, пора вставать с этой мягкой кровати», – вскочив как можно резче, я сбросила два полотенца и начала одеваться в уютную домашнюю одежду, которую я прихватила с собой, чтобы часть домашнего уюта распространилось и на этот старо-древний номер. Подошла к столу, почти сразу настрой сменился на более усидчивый и удивленный, я присела на одно колено, подумала, что оптимальным будет забраться под стол и поближе посмотреть, но не рассчитывала, что он настолько маленький, даже для меня. Фигура, позволяла протискиваться в такие места, да и азарт подбадривал на такие действия, потому, опираясь на обе руки, все ближе и ближе приближалась зрительно к этой надписи, стала заметна одна очевидная вещь, что вырезка на дереве в виде двух латинских заглавных букв была точно вырезана каким-то предметом, но не острым, как можно было себе представить раньше, а, судя по ширине вырезанной надписи и ее неоднородности, ее будто вычерчивали чем-то, снова и снова рисуя эти буквы, снова и снова надавливая и проводя по одному месту.

В номере выключился свет.

(Саона): А-А-А-а-а-а!!!

От такой неожиданности, дернувшись наверх всем телом в целях безопасности, чтобы полностью встать, совсем позабыла о том, что сверху меня часть стола, о которую стукнулась с большой силой от такого резкого выпада сначала головой, а потом и плечами со спиной.

Свет включили.

(Саона): Ах-х… что тут происходит, и как же больно!

Едва закончив свои возгласы про боль, я вдруг услышала, как в единственной полке, которая есть у этого стола, что-то зашелестело, но ведь ранее она была проверена мной, там ничего не было, полка была пустая, полностью. Это было очень странно, я не могла пропустить какую-то вещь, ведь в детстве у бабушки с дедушкой… в этот момент рассуждения рукой смахнула волосы на другую сторону, а другой рукой потерев немного шею, начала поначалу расстраиваться, но потом нахмурилась и присела, чтобы открыть полочку. В детстве я такое не пропускала.

Стол был бежевых оттенков, и его орнамент по бокам, по всему прямоугольному периметру, очень выделялся, что-то в виде восточных иероглифов, сложно было сказать, что они обозначают, или даже представить, ведь совсем не разбиралась в этом, а у ручки от ящика были похожие иероглифы, да и сама ручка одного единственного ящика была сделана очень аккуратно, с выведенными вырезками на ней.

Я открывала ящик, а мое сердце начинала стучать все чаще, было приятное предвкушение, но немного боязливо, наконец выдвинув до конца, увидела кусочек бумаги ванильного цвета, пока ничем не примечательный, сложенный в несколько раз в ровный прямоугольник. Кажется, я поняла, как его пропустила, пока искала место своим вещам, он стоял в упор к внутренней боковине ящика и упирался в нее. Сам стол таких оттенков, что сложенный лист в несколько слоев бежево-ванильного цвета очень хорошо замаскировался, к тому же мне бы не пришло в голову, что кто-то сложит лист и всунет его между прощелиной двух досок внутри ящика, чтобы он держался, правда, как оказалось, до того момента, пока об него не стукнутся головой, чуть ли не перевернув его.

Аккуратно разворачивая этот листок большего размера, чем тетрадный лист, сразу бросалась в глаза отметка SH, размером поменьше, чем на самом столе, вдавленная в лист, наподобие печати, изумрудного цвета, и, если провести по этой метки пальцем, можно почувствовать углубление этой надписи на бумаге. Развернув до конца лист бумаги чуть ниже, начиная от верхнего края и не доходя до конца нижнего, был написан стих, черной краской, красивым каллиграфным почерком, без названия и каких-либо обозначений, просто стих, и я уже начала его читать «Веками сложена…»:

 
Веками сложена листвою тишина,
Она не перестанет притворяться:
На фонаре отчетливо видна
Под мостовою в выброшенном ранце.
Захочется ее найти,
Созреешь, разгребая кучу,
Не километр к ней идти,
А время, главный твой попутчик.
Чтобы понять, когда к ней можно постучать,
Сначала закрывайте в прошлом двери,
И даже ту, о которой лишь молчать,
Пусть появилась на неделе.
Когда в одной и той же комнате застыв,
Воспоминания воют, как во дворе метели.
Осознаешь, в себе печаль, в глазах обрыв,
В котором заржавели все качели.
И озеро очистилось не сразу,
И ствол деревьев вырос не за день,
Страшись себя, а не какую-то заразу!
Что без стыда выкрикивают в мир.
В моменты ясности, отчетливо, как небо,
В тени людей, машин и всех причин,
Как следствие, лишь тишина одета,
В красивом платье – тишина любви.
 

Глава 6. Довериться случаю

(я): Я готов, давай.

На улице зима, конец января, довольно прохладная погодка выдалась в тот день, пришлось надевать перчатки, да такие, чтобы было тепло и довольно мягко. Как сейчас вспоминаю слова отца «Лучше возьми перчатки, в школе не будет лишних вопросов». Можно подумать, что это излишняя отцовская забота, ведь мало таких чутких отцов вы встретите в повседневной жизни, но не стоит сильно обольщаться по этому поводу, обычные зимние перчатки нужны не совсем по прямому их назначению.

В ту зиму после новогодних каникул в Москве я, как и все ученики четвертого класса, вернулся к своим ежедневным занятиям. Жили мы в обычном районе, так называемом спальном районе, где еще по какой-то причине, как я узнал это позже, осталось ранговое противостояние классов в школе. Очень хорошо звучит, можно представить битву классов на киберспортивной площадке по той или иной игре или спортивную эстафету по одному из направлений в спорте, а может, и сразу по нескольким дисциплинам, но это было далеко не то, что сейчас можно себе представить. Ранговая битва классов была придумана самими учениками задолго до моего класса, и было неясно, была ли это некая традиция со времен обучения самих родителей, чьи дети, мои одноклассники, продолжали ее самоотверженно и мужественно, или же это злостные козни старшеклассников, которые подкидывали идеи классам ниже, для того чтобы решить, кто же будет почивать на лаврах среди средних классов школы. Вот только сложно назвать такую битву гуманной или человечной, ведь это были драки один на один между учениками разных классов. Сложно себе представить такие сходки в десять лет, однако они происходили, и в большинстве случаев о них знали только участники, и очень редко родители, как, например, в моем случае.

Взяв с собой перчатки в целях не разбить себе косточки на пальцах, по совету отца, я вышел на улицу и пошел на школьный стадион, который занесло снегом, что ничуть не мешало вытоптать нам место, где будет происходить разборка четвертого класса и пятого. В общей численности нас было десять, пять с четвертого, включая меня, и пять с пятого класса. Да, чтобы добраться до финальной битвы с шестым классом, нам нужно было победить пятый, что довольно логично, вот только нисколько несправедливо, ребята, что на год старше, превосходили нас по росту и по весу.

Собравшись к определенному времени, пацаны десяти-одиннадцати лет, поглядывая друг на друга, даже обсуждая что-то между собой по началу, в последствии переходили на оскорбления, которые знали, а это буквально несколько слов, и постепенно отходили на небольшую дистанцию по пять человек, обсуждая, кто и в какую очередь будет драться. В глазах друзей, равно как и в своих, я наблюдал страх, это был детский страх неизведанного, таких стычек у меня не случалось до этого возраста, как и у большинства ребят, от чего становилось дурно и не по себе. Разобравшись с очередью, кто за кем дерется, мы образовали круг, все десять человек, и по одному, выходя из круга, бились один на один, невзирая на редких прохожих недалеко за стадионом. Драка заканчивалась в тот момент, когда один из дерущихся сдавался, либо пока кому-то не разобью губу, нос, пока не увидят кровь, а такие случаи были.

Моя очередь пришла, когда мой друг из-за чувства страха отказался драться с парнем чуть выше него самого. Было очень заметно, что им овладел страх, многие из нас понимали это, чувствовали это, но в том возрасте невозможно разумно смотреть на многие вещи, поэтому, как и в самой школе и в школьные времена, необходимо было искать пути решения, казаться сильнее, чем мы есть в столь юном возрасте, чтобы друга не приняли за слабака, а наш четвертый класс – за трусов. Поэтому вызвался я, несмотря на очередность, в тот момент общий азарт и боевой дух были сильнее, чем любая физическая сила пацанов десяти-одиннадцати лет.

Страх никуда не делся, перчатки были отброшены в сторону. Позабыв отцовский совет, я вышел в круг, чтобы драться.

(я): Чего ты ждешь, давай.

Вернувшись со своих воспоминаний, еще немного слышался шорох их хвоста в моих словах: «Была не была», – пусть даже, если это и уловка Тихе, отказаться и уйти уже поздно, да и совсем грубо будет с моей стороны. К тому же все происходящее действительно очень интригует.

Рука разжалась, и мне в руку упал маленький, очень легкий предмет. Это был миниатюрный кубик, имеющий восемь граней, по четыре на сторону, по форме напоминал две пирамиды, наложенные друг на друга их основаниями, а между этих пирамид был слой, настолько тонкий, что определить, что это такое, не представлялось возможным. Кубик имел окантовку в виде тонкой линии, что была видна в каждой его грани, сам по себе был темного цвета, однако цвет не был матовым или глянцевым, а больше походил на черный цвет камня, минерала в скальных породах. По размеру был чуть больше ногтя на мизинце, поэтому не удивлен, что Тихенсон с такой осторожностью передавал мне его.

(Тихенсон): Будь аккуратен, он крепкий, но не любит лишних манипуляций с ним.

(я): Ты так говоришь, будто он живой.

(Тихенсон): Может, и так, мистер Распут.

(Тихенсон): Если вы действительно хотите понять, поверните его верхнюю или нижнюю часть в любую сторону, какую вам удобно, а дальше мы поместим его в мое устройство.

Из-за своих небольших размеров с ним довольно сложно управиться, а боязнь его уронить плохо сказывается на микродвижениях пальцев. Перевернув его на другую сторону, я сжал кулак и потряс его, ничего необычного не произошло, лишь очередной раз убедился, что он очень легкий.

(Тихенсон): Ну же, смелее, поверните его.

Перебросил его на правую ладонь, чтобы взять левым центральным, указательным и большим пальцами, а после уже правыми пальцами повернул на себя против часовой стрелки.

Меня поразило, с какой простотой и в то же время четкостью передвинулась верхняя часть на одну грань и зафиксировалась там. И я поистине был поражен следующим: одна из треугольных граней начала светиться белым светом, но не ярким, а скорее тусклым, как свет белоснежного фонаря, желающего осветить путь сквозь густой туман. Казалось, что внутри грани был плотный сгусток газообразного вещества. С учетом освещения в холле отеля и размеров самого кубика, предполагаю, что свет исходил в достаточном количестве, чтобы его заметить, но использовать в качестве ночника или маленького фонарика такой яркости свет никак не получится. Это был свет, запертый в кубе, в его грани.

(я): Но как?!

(Тихенсон): Положи его в мое устройство, на верхнюю его часть, Красиб.

Было слышно, как Тихенсон просит меня что-то сделать, но завороженный, я не понимал ни слова, все пытался повернуть любую часть кубика еще в какую-нибудь сторону.

Освещение в холле и ближайших коридорах погасло на несколько секунд.

«Тихе?!» – прозвучало у меня в мыслях.

В этот момент я почувствовал, как по мне пробежали мурашки, по всему телу, и в ту же секунду мой взгляд был полностью поглощен светом в кубе, уже в полной мере я ощутил его притягательность.

В последующую секунду волосы на голове и волосы на руках начали подыматься, по крайней мере, такие ощущения у меня складывались, появилось статическое электричество – но откуда? – и незамедлительно исчезло, будто и не было, включился свет в отеле, и я снова кинул взгляд на Тихенсона, ожидая от него ответа.

(я): Тихе, ты видел то же, что и я? Как такое может быть…

(Тихенсон): Ты ведь повернул кубик, верно?

(я): Да, и выключился свет в отеле, а свет в кубе все еще горел, и что это за свет такой, в таком маленьком кубике?

(Тихенсон): Вы удивлены случайностью, мистер Распут?

(Тихенсон): И подождите, о каком свете в кубе идет речь?

Вернувшись взглядом на кубик, никакого свечения не было, все ячейки были темными, перевернув на разные грани, это стало очевидно ясно. Значит, то, что я видел, мне показалось, разыгралось воображение, но как же так, не могут быть вымыслом мои ощущения и чувства. Даже если то, что я видел действительно было, уверен, что Тихе об этом не знает, он не видел того, что видел я, как это типично для моей жизни, можно использовать как слоган, только не с эгоистичным акцентом, а с иронией жизни, как она есть.

(я): Может быть, мне показалось, когда выключался свет.

(Тихенсон): Может быть, давайте же, скорее положите в устройство.

Все же я послушал Тихенсона и двинулся в направлении его механизма, сделав пару шагов вперед, очередной раз немного наклонившись, заметил, как правая рука, в пальцах которой я держал этот куб, тряслась, почти незаметно для любопытных глаз со стороны, а пальцы, казалось, что могли в любой момент уронить кубик: «И что было бы тогда?» – задал я вопрос себе, на который ответить было невозможно, разве что теряться в догадках, напрасно пытаясь угадать реакцию Тихенсона, да и самого кубика, реакции последнего я боялся куда больше, может, конечно, я все себе придумал, и это была лишь иллюзия света в этом мелком предмете.

Гадать о возможных событиях не имело смысла, а чувство любопытства и заинтересованности было куда больше чувства страха и опасения, поэтому, наклонившись и вытянув руку перед собой и над устройством, я собирался опустить куб на верхнюю его часть, ведь по задумке, насколько я понял принцип, двигаться кубик должен сверху вниз. Задержавшись на миг, я отвел взгляд и посмотрел на Тихе, и все же лучше спрошу, пусть покажусь дураком, ведь я и так не знаю, как работает все это. К моему удивлению, Тихенсон меня опередил.

(Тихенсон): Мистер Распут, нет необходимости думать над тем, куда положить куб, это не имеет значения, доверьтесь случаю.

Призыв довериться случаю был, конечно, уместен, но конкретно в тот момент все же предпочел положить на механизм сверху, пусть это довольно банально, зато привносило некую надежность нашему эксперименту, вот чем для меня являлось все происходящее сейчас.

Чем ближе подносил кубик к механизму, тем медленнее двигались его подвижные части, и вот, уже когда расстояние сократилось до нескольких сантиметров, движение почти остановилось, как в замедленной съемке, будто весь механизм впал в некое ожидание, а вместе с ним и мы, наблюдающие за происходящим. Аккуратно, с точностью хирурга из операционной, я положил куб в верхнюю ячейку, которая в один момент остановила свое движение, как запрограммированный конвейер, что пропускает через себя миллионы емкостей, в которые засыпаются, заливаются продукты массового потребления. Почти без задержки, в тот же момент, как только я отпустил восьмигранный куб, устройство начало действовать, да так стремительно, что мне пришлось чуть отдалиться и любоваться происходящим с расстояния вытянутой руки.

Тихенсон, сидел с горящими глазами, но закономерно не удивленными, а предвкушающими, чуть вытянувшись вперед и наверх, он провожал каждое движение этого механизма, повороты ячеек и кульбиты кубика, со взглядом, который означал, что он не раз видел это зрелище и готов наблюдать за ним снова и снова.

В то время куб на верхней ячейке был подхвачен круговым движением уже знакомого нам волнистого хоровода неизвестного металла, и, ускорившись до определенной скорости, вся верхняя часть, состоящая из ячеек, близко прилегающих друг к другу, начала расходиться, образуя скопления более плотные, и скопления, среди которых были промежутки размером с целую ячейку, хотя уследить было довольно сложно, ведь плавность движения затуманивала наш взгляд. Вполне возможно, что часть из прямоугольников, становилась узкой, а другая оставалась верна своей изначальной площади, этот вопрос будоражил наши умы, двух зрителей поистине завораживающего зрелища.

Плотно прилегавший к ячейке многогранный куб, по прошествии пару минут, и по щелчку центрального минерала сверху, который перевернулся на другую сторону, в свою очередь, был резко перевернут ячейкой и опущен на центральный круг лезвий, с их маленькими корзинками и разными символами внутри, а в связи с тем, что эти ячейки на тонких, как лезвия, ножках, прилегающих к штурвалу с минералом в его центре, могли не только курсировать по кругу, но и подыматься точечными, циферблатными движениями вверх и вниз, кубик отскакивал от одного такого удара наверх, до другого такого же удара вниз, пока не был зафиксирован в одной из ячеек. Как ранее выяснилось, такому плотному прилеганию, способствовали магнитный слой под ячейками, а также магнитное обрамление на самом кубе.

Все движения были зафиксированы усидчивым взглядом Тихенсона, который без отвлечения смотрел за тем, куда же попадает сам кубик и каковы значения этих символов, где он оказался.

Прошло уже пару минут, а кубик все еще не выходил за пределы центральной ячейки, в которую он упал и зафиксировался. А хаотичные движения все продолжались. В какой-то момент скорость и сила, с которой механизм производил разного рода движения, вдруг усилилась, и в ту же секунду кубик был подброшен, будто размагнитившись, после чего, ударом о верхнюю часть отскочил обратно, но уже мимолетно пролетая все ячейки средней, наконец-таки добрался до основания всего устройства, от которого глухим ударом задвигающейся детали был снова подброшен, и, намагнитившись, прилеплен к обратной стороне движущейся средней части. Происходило все довольно быстро, и едва ли можно было заметить все движения.

Провисев над нижней частью недолгое время, мы увидели, как весь механизм начал терять обороты, откуда бы они ни шли, и все медленнее и медленнее, крутились и вертелись все подвижные части, а с щелчком центрального минерала, в так называемом штурвале, все остановилось, кроме нижних ячеек. Стало ясно, что подходит кульминация этого эксперимента, в нижней части все замедлилось до предела, а крохотный центральный кристалл в основании, начал ярко мерцать, а впоследствии и гореть насыщенным красным цветом, да так сильно, что отчетливо был виден даже на ярком свету люстры в холле отеля. И вот уже кубик летел в свободном падении на нижнюю часть, отскакивая и ударяясь об боковины деталей, закручивался от этих ударов и еще некоторое время пребывал в полетном движении до тех пор, пока толчком возвращающейся по своим рельсам ячейки не был уложен в соседнюю, что заметно замедляла свое движение, и в тот же момент абсолютно все движение такого чудного механизма было остановлено, а яркий светящийся кристалл в его основании погас в тот же миг.

В отеле было довольно тихо, несмотря на работу этого устройства, мешающих слуху звуков оно не издавало, пока крутило куб. А по его окончании так и вовсе стояла гробовая тишина, лишь только отголоски улицы были слышны в этом просторном помещении.

Посмотрев на Тихе, было видно, что он все еще размышлял над чем-то. Смотря сквозь стол, в направлении восьмигранного куба, его зрачки немного дергались, как у людей, что смотрят на что-то, но в мыслях прокручивают совсем иную картинку, нежели объект наблюдения. С задумчивым выражением лица и немного испуганным, он произнес:

(Тихенсон): И все же случилось.

На что я оставался в ступоре, ведь что делать дальше, абсолютно не имел представления. Только лишь знал, что за всю свою жизнь, а у меня было достаточно моментов, чтобы удивляться и размышлять, не встречал подобного механизма случайностей, в некотором роде очень схожего с рулеткой, но в то же время и не имеющего ничего общего с ней, ведь невозможно сравнивать ключи от квартиры для входа в свой дом со случайной идеей или родившимся замыслом, что позволяют войти в новый период своей жизни.

«Каким образом можно это расшифровать?» – подумал я и обратил свое внимание на то, как Тихенсон, наклонив свою голову в размышлении, начал понемногу вставать из кресла, опираясь двумя руками за его боковые части, переваливая свое некрупное тело на ноги, для того чтобы подойти к генератору неслучайных случайностей и забрать восьмигранный куб.

Такое название – генератор неслучайных случайностей – вспомнилось из наших бесед с Тихе, как-то мы сидели в кафе-баре Ombre Lunaire, что в переводе – Лунная тень, который находится рядом с нашим отелем. Расположились возле барной стойки, заказали по двести граммов фирменного коктейля, и все оставшееся время до полудня обсуждали разного рода ситуации, происходившие с Тихе, в его длительной и ничуть не скучной жизни, и в моей, довольно наполненной различными веселыми историями, а иногда и печальными, но с поучительным концом. Перехватывая инициативу разговора, то он, то я, пытались остроумно добавить к нашим рассказам какую-то маловажную деталь, которая бы перевернула полностью весь смысл произнесенного ранее и превратила в абсурд даже самую логичную вещь, начинали смеяться в полный голос на все заведение, хорошо, что в тот момент, людей почти не было, это было поздней ночью, к тому же само заведение найти было не просто.

В таких разговорах между нами выяснилось, что Тихе живет в отеле уже долгое время, три года, а его семья находится далеко от этого города, насколько далеко, он не рассказал, но пояснил, что соскучился по ним, как я узнал позже, семья у него большая: в основном братья, одна сестра и много родственников, что живут в одном городе. О своем финансовом положении ничего не сказал, как и о своей жене, присутствие которой в его незаконченных фразах было нельзя отрицать. В основном в ту ночь мы касались курьезных ситуаций и делились жизненным опытом, конечно, жизненный опыт Тихе превосходит мой намного, по крайней мере, численностью рассказанных историй о своем юношестве и детстве, а также о своей родне и тех случайных неслучайностях, что он повстречал на своем веку. Однако глубину жизненного опыта и его истинность по отношению ко всей жизни вряд ли можно измерить вот так просто, на словах или жестах, на примерах, которые мы пытались описать друг другу. Уверен, что все шаги, сделанные одним человеком, невозможно передать без искажений другому, поэтому в полной мере прочувствовать и понять весь путь сможет только повествующий, и только он способен прогнозировать свой путь дальше, невзирая на случайности, которые могут и не являться таковыми. Раздумывая об этом и слушая очередную историю встречи Тихенсона, по его словам, с интереснейшим человеком, в какой-то промежуток времени я услышал, как он описывает устройство, о котором ему рассказал собеседник, упомянутый ранее, описание от Тихе было короткое, даже очень, но мне хорошо запомнилось название «генератор неслучайных случайностей», о котором он так мало упомянул в то время.