Текст книги "Последняя песнь соловья"

***

– Поднимись! – скомандовал мужик и ударил меня ногой в бок, когда я споткнулся и упал в заросли крапивы.

На теле не осталось живого места. Где не обожгла крапива, там постарались комары. Их было вокруг нас много. Жужжали, кружились, присасывались. А еще меня били постоянно и тащили за собой. Я плакал, отбивался, но все было напрасно. Глаза опухли и на них пеленой нависли слезы. Я не видел ничего дальше собственных рук. Хотя и их тоже не видел. Я устал. Очень устал. Мои ноги уже не шли, а передвигались сами собой. Я, было, захотел завалиться в ближайших кустах. Вырубиться, потерять сознание. Да не важно, что именно. Главное, чтобы все прошло. Но не мог. Они кричали на меня в два голоса. Еще и тыкали ножом. Кровь окропила порвавшуюся футболку. И когда я уже решил, что вот оно, тот самый конец, когда ноги больше не могли передвигаться вообще, мы ускорили шаг.

Ночь стояла непроглядная. Все звуки леса для меня смешались в один протяжный бессмысленный шум. В глазах и слез уже не осталось.

– Убейте меня уже, – прошептал я.

– Чего? – Они захихикали. – Нет, пока ты нужен живым. Мы прокатимся немного. Там ты… что это, слышишь?

Я тоже что-то услышал. Лай собак? Нет-нет-нет. Конечно же это не собаки. Показалось. Откуда им здесь взяться.

– Быстрее.

Мою руку сжали в крепкую хватку и потащили вперед, лавируя между деревьев. Я пару раз приложился щекой о стволы. Расцарапал. Затем меня чуть занесло вперед, и я не удержался на ногах. Пролетел пару метров и вывалился из-за деревьев на лужайку. В небе горели звезды, и желтела яркая-яркая луна. Я, наконец, смог увидеть своих похитителей, посмотреть на свои расцарапанные и искупанные руки. Но полежать не дали. Тут же подняли на ноги, которые я вовсе перестал чувствовать. Все тело пылало, горело и болело. Я попытался немного отряхнуться, протер глаза. Они стали жутко чесаться. По голове прилетел подзатыльник. Потом меня схватили и оторвали от земли. Поволокли дальше. И в этот момент я увидел стоящую неподалеку машину.

***

– А ну залезай, ссыкун мелкий!

– Нет, – отбивался я, когда меня пытались запихнуть в машину. Хватался за дверь. Ведь я знал, стоит им осуществить задуманное, как меня увезут, и никто меня больше не найдет. Я не убегу, не спасусь. Нет уж. Я кричал, что есть сил. Хотя сил-то, по большому счету, во мне и не осталось больше. Несколько раз пальцы прищемляли дверью. Я слышал хруст собственных костей. И боль, всепоглощающую боль от которой темнело в глазах. Но я пытался удержать себя в сознании. На этот раз его нельзя было терять. Ни в коем случае. Ведь я слышал лай. Лай собак. Приближающейся. Ближе, ближе. Мне он не казался. Теперь я знал это точно. Но когда мне по руке прошлись лезвием ножа, и кровь брызнула на примятую траву, я не выдержал. Отпустил руки.

– Вот так!

Меня запихнули на заднее сидение. Ко мне села женщина и зажала рукой рот.

– Тише-тише. – Как-то дюже ласково для сложившейся ситуации прошептала она.

Мужик поспешил сесть за руль. Но тронуться он не успел.

Из-за деревьев показались огни. Много огней. И фигуры. Знакомые фигуры, силуэты. Собаки выбежала к машине и стали кидаться на нее.

Далее все произошло, как в тумане. Я услышал звук бьющегося стекла. Крики, дикие, яростные крики. И голоса.

– Сжечь их!

– Нет. Прочь. Уйдите от машины. Вы не так все поняли. Мы нашли его. Спа… эй… спасли.

– Не-е-е-т, – женский крик.

Меня вытащили из машины. Я упал в траву. Подняли. Трясут за плечи. Что-то говорят. Что они хотят от меня? Кто все эти люди? Мама? Она склонилась надо мной, плачет.

– Все хорошо? – спрашивают меня, – ты цел? В порядке? Не ранен? – Голоса. Их так много.

– Он же весь в крови.

– Скажи. Скажи хоть что-нибудь?

– Я, – попытался ответить, облизывая пересохшие губы. А вокруг все крутилось, вертелось.

Хруст прыгал рядом.

– Отведите его домой, ну! И его. Ему здесь тоже не место.

Я увидел Ваньку. Он стоял рядом. Весь бледный в холодном свете фонариков. И какой-то потерянный. Нет, скорее испуганный. Смотрел на меня.

Затем нас повели к лесной тропе. Повели домой.

– Идемте. Вам не стоит здесь…

– Я ведь увидел тебя, – сказал тихо Ванька. – Увидел, как там. Ну, напали на тебя. Я бы… знаешь, сам бы помог, – он легонько толкнул меня в плечо, улыбнулся. – Но подумал, что надо звать на помощь.

– М-м-м, – ответил я.

Уже ступив на тропу, идущую меж деревьев, я оглянулся назад. Увидел собравшуюся полукругом толпу. Увидел машину. Остановился. Ванька тоже.

– Пойдемте, чего встали?

Но я не мог отвести глаз. Я смотрел, как загорелась машина. И как мои похитители сидели в ней, истошно крича от боли. Смотрел их смерти в глаза. А они словно смотрели на меня из всей толпы. И злость была в их умирающих глазах. Будто осколками, крохотными частичками пепла, эта злость с порывами ветра влетала в меня.

– Вот они! – Кричал голос мамы, который я еле узнал, – ПРИЕЗЖИЕ! Приезжают, похищают наших детей. Беды, одни лишь беды от них! То пожар разведут и спалят пол леса, то кур передавят. Рано или поздно этим должно было все кончиться. Начали похищать людей! Это наши места, это наши люди. А их? Что ждет их и им подобных? Разве мы должны их отпустить? Позволить убраться, чтобы вернуться вновь?

– СМЕРТ ИМ! СМЕРТЬ! – Скандировала толпа.

– Или вызвать полицию? Но на их место придут другие, а следом еще, еще и еще. Это не остановить, покуда не выжжем заразу на корню!

– Мам? Что вы делаете? – Естественно отсюда меня никто не мог услышать. Сказал скорее себе, чем кому-то еще.

И я видел лица. Знакомые лица. Соседи, друзья. В их глазах тоже пылал огонь ненависти, хоть и не горели они всерьез. Они поднимали руки к звездам и радовались. Смеялись, показывали пальцами на охваченную огнем машину.

– Смерть им! Смерть!

Гавкали собаки.

Лиц в машине я больше не видел. Стихли их предсмертные стоны. Но огонь еще не унялся. И дым разносился над деревьями смердящим туманом.

Мне стало дурно. Внутри сжалось. Застыло. Все пропало. Сама смерть дыхнула мне в лицо, и я ощутил ее гнилостный запах. Все стало безразлично. Словно умерла частичка меня. Я бежал по темным коридорам самого себя, пока не нашел дверь. Сейф? Открыл его и заперся изнутри. Я…я…черт, что это было за слово? Такое знакомое. Такое… Здравомыслие? Что это? Хм, когда-то я знал значение этого слова. Было присуще мне оно? Да. Наверное. Не знаю.

– Ты прости, что утром я толкнул тебе. Накричал. Я не со зла. Ты ведь знаешь? – Начал разговор Ванька, когда мы подошли к деревне.

– Я… эм… ага

– С тобой все хорошо?

Раз-два-три. Тьма, вокруг тьма. И я задыхаюсь, вдыхая человеческую жестокость.

***

– А-а-а, – слышу я крик Иры. Он отрезвляет меня, возвращает в реальность.

И я вижу. Вижу все таким, каким и должен был видеть всегда. Настоящим. Живым. Сознание открылось и сияет, освещая внутреннюю темноту.

– Раз-два-три, – говорю я себе.

Я должен помочь ей. Гребу руками тухлую воду. Плыву. Ноги находят ступеньки. А руки дверь. Пытаюсь открыть. Толкаю. Туда-сюда. Поддается. Срывается с петель и падает. Я выбираюсь из подвала.

– Должен помочь. Моя вина. Только моя. Что же я натворил?

Я ведь не совсем плохой человек. Наверное. Хочу в это верить. Просто потерялся внутри себя. Я не хотел, не хотел никому причинять вреда. Все ошибаются. Все совершают ошибки. Надеюсь, что еще не поздно исправить их.

Надеюсь, что свет еще немного погорит.

Надеюсь, что любовь окажется сильнее всех проблем.

Надеюсь.

***

Жаль. Очень жаль. На одни и те же грабли. Раз за разом. Снова и снова.

– Мама?

А я ведь верил. Доверял. Как же был слеп. Как же так?

Вечер. Заглядываю сквозь прутья решетки. Сердце издает протяжный скрежет внутри.

Я знал, я ведь знал, черт побери! Просто не хотел признавать.

– Я вытащу тебя, слышишь?

Тьма. Она такая вязкая, как трясина на болоте. Раз прикоснешься и все. Начало конца. Будет затягивать тебя, затягивать, пока не накроет с головой. И тогда доберется до души.

Глава девятая. Майский цветок III

Там тихо-тихо соловьи

нам песни пели о любви

– Они убили его! Нет-нет-нет. Этого не может быть! Что? Что происходит? Это какой-то розыгрыш? Чья-то злая шутка? Нет-нет-нет. Я сплю. Да. Это сон. Страшный-страшный сон. Мне только надо проснуться. Только проснуться, и все останется лишь темным пятном на глазу. Давай же, давай. Почему я не просыпаюсь? Почему?

Рука касается темной растекающейся лужи. Кровь? Это кровь? Пахнет металлом. Старым и ржавым, который так долго находился под дождями.

– А-ха-ха, – смеюсь я в каком-то припадке. И это не мой смех. Я не узнаю его. Что же такое-то? Меня трясет. Мне холодно. Мне жарко. Почему, почему он все еще смотрит на меня глазами, в которых более нет света? Может, в моих глазах его тоже нет?

– Где мой сын! – Кричит, остервенело, старуха. Трясет меня за плечи. – Что вы с ним сделали, говори?

– Ха-ха-ха, – отвечаю я.

А тот другой стоит себе в стороне и вытирает кровь с топора рваной майкой. Молчит. Смотрит.

Светает. Начинается новый день? Или сразу же на место ночи придет следующая ночь? В глазах темно. Так должно быть? Не знаю, не знаю. Я просто не хочу верить, что тот человек, который сейчас лежит в грязи, в луже из собственной крови, когда-то был жив. Лишь мгновение назад. Дышал, говорил, ходил. Теперь же просто «был». Перешел в прошлое. И нет для него более не будущего, как и нет настоящего. А я смеюсь в предрассветных сумерках не в силах унять себя. Задыхаюсь больными, умирающими звездами, которые таят в гладе болотной воды. Впитываю их слезами, накатившимися на глаза. Чтобы забыть, чтобы все забыть.

– Мама? Что… что… это… что происходит здесь?

Старуха вылупилась на человека, вышедшего из дома на болоте. Грязного, оборванного.

– Алеша! – Воскликнула она. – Живой…

– Ваня? Что вы тут… это… делаете?

Мужик в майке спрятал за спиной топор.

– За тобой пришли.

– Тебя ведь дома-то не было целый день, Алешенька, мы беспокоились. А где еще искать-то тебя? Всю деревню обходили. Да вдоль реки тоже. Нет. Как сквозь землю провалился. После похорон ушел и…

– Я… того… влюбился, мама.

– В кого это? В нее что ли? – Она показался на меня пальцем.

– Ха! – Выдавила я из себя смешок.

– Она же ПРИЕЗЖАЯ! От приезжих одни беды. Ты ведь знаешь, знаешь же, как бывает. Не мне тебе рассказывать.

– Но, – попытался вставить мой похититель.

– Никаких «но». Иди домой. Отдохни. Подумай. Хорошо?

– Я …не хочу… это… оставлять ее. Хочу с ней быть. – Он почесал голову, на которой налипли водоросли или что-то похожее.

– Опять двадцать пять. Давай потом об это поговорим. Иди домой. Выспись хорошенько.

– Мам?

– Не мам. Подойди.

Он чуть постоял, а затем все же подошел к ней. Стал напротив, возвышаясь над ней, как дерево над муравейником.

– Какой ты грязный и побитый. Перед сном сперва в душ сходи. Хорошо?

Он помолчал.

– Ладно.

Собрался было уходить.

– А что… с ней? Я хочу увидеть ее, как проснусь.

– Увидишь, дорогой. Увидишь. Мы пока с ней познакомимся. Узнаем ее получше.

Собрался было уходить, но тут он заметил труп. Остановился. Рассмотрел его.

– Мам. Что с ним случилось? Он ведь… напал на меня. Да. Я услышал крик Иры, так ведь подумал, это он ей собирается навредить. Понимаешь?

– Он выбежал, когда мы пришли. Увидел нас. Испугался. И рванул в сторону. Споткнулся и рассек себе шею об этот вот сук. Видишь, какой острый?

– ХА-ХА-ХА! – Вовсю засмеялась я, напугав усевшихся на ветвях птиц.

– Да-а, – ответил он.

– Ты не бери в голову. Все будет хорошо. Мы разберемся.

– Мы? Ванька не пойдет …не пойдет в деревню?

– Он мне пока здесь нужен. Ну, давай же, иди домой. – Она ему так мило улыбнулась. И столько добра, столько в любви было в ее этой улыбки. Если бы не видела тьму в ее глазах, то даже поверила в искренность.

А он, как маленький ребенок, повинуясь ее словам, опустил руки и зашагал прочь. Я еще какое-то время слышала, как он хлюпает своими ножищами, перешагивая канавы. ХЛЮП-ХЛюп-хлюп. Лишь эхо, только эхо, доносящееся сквозь колючие ветви переплетений кустов и деревьев. Как мы. Как наши жизни. Только удаляющиеся шепот, как круги на воде. И что в конце? Ничего. Не остается совершенно ничего. И ничто не важно, ничто не имеет значение. Забвение и только.

Когда все стихло, и над болотом нависла тишина, два человека склонились надо мной и частично вывели из транса.

– Ванька, делаем все быстро.

Он покрепче ухватился за топор. Мне было уже все равно. Я ожидала. Я знала, чем все кончится. Должно закончиться. Закрыла глаза. Стала ждать. Вот-вот на меня опустится окровавленный металл и пробьет мне голову. Буду ли я мучиться? И что ждет потом? Бесконечная тьма и небытие? Никогда не задумывалась об этом. А сейчас, стоя на краю жизни, как-то иначе начинаешь смотреть на вещи. Вот секунда. Да, слышишь ее. Часы твоей жизни тикают. Тик-так, тик-так. Через мгновение буду лежать как он, в луже собственной крови. Безжизненная, пустая. Лишь оболочка. Ничто. Такой ли поворот судьбы я ожидала? Нет, конечно же, нет. Или это еще не конец? Мы всегда цепляемся за надежду. Цепляемся за жизнь. До самого последнего вздоха верим, что будем жить вечно. Но это не так. Я открываю глаза и смотрю на них. На моих безымянных палачей.

– Нет, – говорит бабка, – без этого. Хватай ее и потащили.

– А с этим что?

– Он все равно никуда не денется. Позже разберемся.

– Ну, хорошо.

Он схватил меня за руку и поднял с земли. Поднял, словно я совсем ничего не весила. Завалил к себе на плечо. Я даже пыталась сопротивляться. Била ногами и руками. Пыталась кричать.

– Да-да, кричи, сколько влезет. Только лягушки тебя здесь услышат.

Все было тщетно и напрасно.

***

– Эльза?

– Да. Так ее… звали. Прости. Неприятная тема для разговора. Это ее сценический псевдоним, который привязался. На самом деле ее имя… Что это за звук с улицы? Булкин-либо пришел?

– Булкин? – спросила я.

– Да, – улыбнулся мой новый друг, – кота так зовут, – и вышел из комнаты.

– Забавная кличка, – подумала я и продолжила листать его сборник стихов.

Я ведь и не знала, что он еще стихи писал. Они и не издавались.

Тем временем его шаги уже раздавались внизу на кухне. Открылась дверь во двор.

– Булкин? – Раздался его голос за окном. Затем тихие-тихие шаги и тишина.

Страницы перелистывались в руках, пока не остановилась на одном стихотворении.

 
Лениво так плыли по небу
Под солнца теплом облака.
А ветер покачивал вербу,
Довольно журчала река.
 
 
Весна пробуждала мгновения
Беспечных столь звездных ночей,
Когда до утра без сомнения
Мы вновь не сомкнули очей.
 
 
И жизнь оживала с цветами,
И ноги манили вперед.
А там позади за дождями
Нас кто-то тихонько зовет.
 
 
Потом убежим на край света
Останемся только вдвоем….
Но жаль это мысли поэта,
Живущего в мире своем.
 
 
Весна зажигалась огнями,
Звенел одинокий ручей.
Мне тихо споет за холмами
Последнюю песнь соловей.
 

– Эх, – вздохнула я, – почувствовав легкий ветерок, пробивающийся в комнату из окна. Нежная прохлада тихого летнего дня. Спокойствие и тишина. Размеренная жизнь в своем великолепии. Никакой спешки, никакой суеты. Лишь жизнь. Живая, настоящая. Без границ, без переживаний и проблем. Все просто. Легко и просто. Я закрыла глаза и представила море. Бриз, закат, шелест волн. На лице появилось умиротворение. На душе тоже. Даже спать перехотелось. Меня манили мечты. Такие яркие, такие реальный. Я сделала! Я смогла все бросить и, поддавшись велению сердца, совершить свое путешествие. Вот и новые знакомства. А завтра дорога поведет меня дальше за собой. И ветер сыграет мне свою музыку.

Дверь позади меня скрипнула. Этот звук возвратил мое сознание в реальность, в настоящее.

Я обернулась в надежде увидеть знакомое лицо, но в дверном проеме стоял незнакомый мне человек. Он тяжело и прерывисто дышал, облизывая губы. А во взгляде его стояло безумие.

– Какая ты… краси-и-и-вая! – Проговорил он и потер руки.

Я перепугалась. Не знала, что ответить. Не знала, что сказать.

– А… вы кто? И где…

– Ха-ха! – Усмехнулся он. – Любовь.

Я не знаю, что он имел в виду.

Сделал шаг и вошел в комнату.

Я откинула книгу в сторону. Прыгнула к кровати.

– Не подходите ко мне!

Он покраснел. Даже побагровел.

– Иди сюда! – Рявкнул и метнулся в мою сторону. Это была резкая перемена в нем.

Я спрыгнула с другой стороны кровати и попыталась выбежать из комнаты, но его длинные крепкие руки схватили меня. Я стала брыкаться. Ударила его несколько раз ногой по голени. Он застонал, но не отпустил. Пока я старалась вырваться, мы перевернули комнату. Коробки с вещами разбросались в разные стороны. Бутылка разбились, и жидкость из нее растеклась спиртовым пятном. Я изловчилась и укусила его за руку. Только тогда он ослабил хватку, и я смогла вырваться.

Выбежала из комнаты в коридор. За собой услышала вопли. Громкие шаги. Я успела закрыть перед его носом дверь. Это дало мне долю секунды, чтобы оторваться. Побежала направо по коридору. Добежала до следующей комнаты. Он уже мчался за мной. Забежала. Закрыла дверь на замок. Отошла к столу. Мужик стал бить в дверь. Каждый последующий удар становился все сильнее и сильнее. Дверь не выдержит. Тут же я пожалела, что не взяла с собой телефон. Такой поворот событий ну никак не ожидала. Стала думать, что же делать дальше. Но думать было некогда. Я в западне, в тупике.

Оборачиваюсь и вижу окно. Стол качнулся. Монитор завалился с грохотом и разбился. Но сожалеть было не время. Подбежала к окну. Одернула шторы. Попыталась открыть. Заело. Тут же заметила, что на подоконнике лежит телефон. Схватила его. Выключен. Начала включать его. Но в этот момент дверь не выдержала.

Он ворвался в комнату, хрипя и размахивая руками. Что-то кричал несуразное. На правой его ладони красовался кровавый след от моего укуса. На щеках царапины от ногтей. Он оказался возле меня в одно мгновение. Схватил за плечи и толкнул. Стекло разбилось и осыпалось на меня, словно град. Перевалилась назад. Спина уперлась в подоконник. Стало больно. Он держал меня. Телефон выпал из руки и улетел во тьму, скрывшись за кустами. Я попыталась кричать, звать на помощь. Но мне сдавило грудную клетку и изо рта вырывались только болезненные стоны.

Он втащил меня обратно. Я попыталась схватиться за что-нибудь, чтобы удержаться. Под руку попали шторы. Но они оборвались. Он отпрянул чуть назад. Стол перевернулся и упал. Я попыталась отойти в сторону, но разрезала руку об острые остатки стекла в раме, и ее будто обожгло раскаленным железом. Кровь устремилась из раны. Я даже подумала, что ее нужно перевязать. Но потом. Мои силы стали улетучиваться, словно стаи птиц, клином спешащие на юг.

Забилась в угол. Перевернула полку в надежде, что его придавить. Но не удалось. Осталась последняя надежда – выбежать из комнаты и убежать из дома, чтобы позвать на помощь. Но он опередил меня. Схватил за руку. Остановил. Затем ударил меня. Раз, второй, третий. Приложил головой о стену. Все потемнело. Исчезло. Испарилось. Была только я и бездонная пропасть.

– Дура, дура, дура, – слышала я его голос, но такой далекий.

Он нес меня? Да, наверное. Не могу точно сказать.

– Отвали, кошара. – Бокал разбивается на полу. Кот рвет когтями мужика. По рукам его, по лицу. Мне морщится это?

– Булкин, – бормочу я, – сражайся за меня.

Но эту битву ему не выиграть.

***

Темно в этой хижине. Только свет фонаря бьет по глазам. Неприятно пахнет.

– Как звать тебя, – снова звучал он внутри моей головы.

– Майский цветок, – отвечаю я, – или просто Ира. – Мы уже приехали на море?

***

Поднимаешь руки к небу. Тянешься к облакам. К солнцу. Еще чуть-чуть, еще немного. Дотронешься, прикоснешься. Ведь здесь все так близко. Тяжелые белые облака выплывают с вершин гор и спускаются к побережью. Солнце, отраженное в воде, блестит и резвится в голубых просторах. Лишь легкий и нежный ветерок касается губ, касается волос. А в воздухе стоит соленый запах.

Ноги идут по раскаленному песку. Под пальцы попадаются ракушки и галька. Волны, прохладой прикоснувшись к коже, возвращаются обратно. Чтобы вновь выплыть на сушу. Здесь спит душа. Отдыхает. И не нужно ее тревожить. Да и нечему это делать. Незачем.

Стоит закрыть глаза и послушать шум волн, как внутри наступает гармония. Некая легкость начинает вибрировать с сердцем. Пульс замедляется, Время перестает существовать. И только чайки так громко кричат, пролетая над самой поверхностью.

Море. Голубое море. Живет в своей прекрасной безмятежности. Так спокойно оно сейчас, так тихо. И мелодично шумит волнами, переливаясь за края. В нем пылает солнце – раскаленный докрасна шар. Раскидывает в разные стороны лучи. А они зажигаются радугами.

Неспешно идешь дальше по побережью. Вокруг никого. Ни единой души. Только ты и море. Ты и небо. Ты и пышные облака. Останавливаешься и на секунду задумываешься о том, как бы было здорово остаться здесь навсегда. Вдыхать этот воздух, сжимать в руках песок и смотреть, как он просачивается сквозь пальцы. Да…

Пригревает. Садишься возле небольшого дерева. Скрываешься в его тени. Почти ложишься у самых корней. Там, где черными маленькими точками пробегают насекомые. Паучки или муравьи. Устремляешь свой взор за горизонт. Туда, где начинается море. Или же оно начинается прямо здесь. Это не играет особой роли. Ведь не то важно в данный момент. Солнце слепит. Прикрываешься рукой. Жарко. Душно. Во рту немного пересохло. Но уходить еще не время. И, как бывает, оно может не наступить вовсе. Ведь время остановилось. Замерло. Ждет, когда его вновь запустят.

Здесь слышно пение птиц и шепот моря. Здесь ничто не важно, но в тоже время все имеет значение. Каждая песчинка. Посмотри! Голову немного напекло. Даже в тени так жарко. Ты смотришь по сторонам. Никого. Ты, только ты. И это успокаивает. Дышишь. Так глубоко. Полной грудью вдыхая раскаленный воздух. А ведь уже он должен был немного охладиться.

Солнце садится. Вечереет. Но ты не покидаешь тени дерева. Здесь так хорошо, так…

Не можешь уйти. Пока нет. Ведь время все еще стоит. Пусть птицы летают, пусть солнце неуклонно движется к закату. Пусть. Ты все еще не слышишь секунд. Почему? Почему так? Быть может, останешься здесь. Заснешь средь мерцающей в море луны. До утра. До нового дня. Чтобы все повторилось, чтобы прожить эти мгновения заново. И снова-снова-снова. Быть волной. Свободной легкой волной. Чтобы ничто не тревожило, ничто не…

Боль? Откуда? Здесь ее не существует. Это рай. Да-да! Именно рай. Настоящий. Здесь нет места боли. Неоткуда ей взяться. Но что это?

– А-а-й. – Это мой голос? Не похож. Всегда так звучала? Не может быть. Нет-нет нет. Я ведь волна. Или…

– Майский цветок? – Шепчет голос. Это уже похоже на бред. – Разве может майский цветок цвести в конце июня?

– Ха, – отвечаю сама себе, – может! Еще как может. Если он рожден в мае, то ему никакие преграды нипочем.

– Наивная. Какая же ты наивная!

– Я волна. Волне все можно.

– И цветок?

– И цветок. Да. И что? Так бывает.

– Возможно, здесь и бывает. Только ты еще не здесь. Чувствуешь?

– Ай! Прекрати.

– Я ничего не делаю.

– Но что это?

– А ты как думаешь?

– Зачем отвечать… ай! Зачем отвечать вопросом на вопрос? Это некрасиво!

Подмигивает солнце. Оно уже коснулось края моря. Еще чуть-чуть и скроется, окрасив небо в персиковый цвет.

– Хм. Красиво ли быть сейчас там, где ты? Опустить руки и смериться?

– Я не понимаю тебя.

– Не «тебя», а себя.

Голова пошла кругом. Видимо пересидела на солнце. Немного тошнит, и боль стала сильнее. Но ведь боли здесь не место. Ее нет. Просто нет. Не существует. Или же все не так. Все не то, чем кажется. Нет моря, нет пляжа, нет неба и облаков. Нет…

– Постой!

– Ну?

– Нет,…нет меня?

В ответ тишина.

Наступает ночь без прелюдии яркого заката. Просто наступает. Так быстро, словно сами небеса упали на землю. Море засыпает. Только звезды чуть дрожат, растворяясь в темной пучине. Они бледнеют и начинают исчезать одна за другой.

– Здесь ведь нет времени, почему же тогда наступила ночь? И так быстро. Вот день был, потом скоротечно пришел вечер. Что же будет дальше? Все повторится? И что это за запах? Фу!

– Времени не здесь нет, а у тебя его нет. Ты так этого и не поняла. Глупая. А что будет дальше? Ну, все зависит от тебя.

– Ничего непонятно.

Берешь в руку остывший песок. Набираешь его, сжимаешь покрепче в кулак. Смотришь в небо. Там уже нет созвездий. Тьма. Только тьма. И скоро она поглотит все здесь. Все, абсолютно все. Тебя в том числе. И море уж не дышит. Молчит. Холодные ветра пробегают по коже. Тревожат листву над головой. Шелест. Корни подобно змеям начинают оплетать тебя. Хочется спать. Закрыть глаза и заснуть, чтобы проснуться в лучшем мире, где нет этой боли. Рай – не рай. Иллюзия, обман, ложь. Здесь неспокойно. Здесь все еще что-то тревожит. Там, внутри. В самом твоем сердце или душе. Или и там и там. Маяк, жгучий, как пламя тысяч костров, раздуваемых северными ветрами. И память начинает пробуждаться, и нет более сил. Не сдерживаешься. Крик, дикий крик разрывает тишину подобно воплям доисторических тварей. Это крик жизни. Он самый. Борьба, яростная борьба.

– Теперь ты все знаешь, ведь так?

– Заткнись уже!

– Ты хоть понимаешь, что я – это ты.

– И что с того?

– Давай же, сделай это, наконец.

Ты понимаешь. Все понимаешь. Время если и уходит, то лишь не время. Иногда ему нужно помочь вернуться.

Разжимаешь мизинец. Песок начинает высыпаться из кулака обратно на землю. По песчинке. Словно вода. Он сыпется, а звезды начинают зажигаться на небе. Начинают возвращаться. И ты смотришь, как ночь подходит к концу. Как наступает рассвет, затем следует день и подходит вечер. Перед твоими глазами мелькают дни. И пусть времени иной раз останавливается, оно неизменно возвращается, чтобы что-то изменилось. Что-то или все. Ты смотришь на мир. На переменчивый мир. А затем закрываешь глаза, чтобы открыть их вновь. Открыть, чтобы увидеть истину, увидеть правду. Открыть, чтобы разглядеть покрытые плесенью каменные стены.