Текст книги "Последняя песнь соловья"

– Это все воображение, – твердила я себя.

Только ладошки вспотели, и сердце забилось чаще. Мне казалось, что на меня смотрят из темноты, наблюдают. Подкрадывается ближе-ближе. Дикий зверь темнейших из глубин. Я даже почувствовала его мерзкое холодное дыхание, но не решилась открыть глаза. Лишь с головой накрылась одеялом.

А во сне за мной бежал монстр – суперэго. Из чащ дремучих слышен был его злобный вой. Шелест кустов позади. Оскал с бессчетным множеством клыков. И шерстю темною поросшее тело, возвышающееся над землей, словно скала. И где же мишка, когда он так нужен? Я пытаюсь убежать. Бегу, только вот ноги меня не слушаются. Падаю. Пытаюсь встать, но не получается. Тело онемело от страха. Рык загремел в небесах.

– Нет – нет – нет.

Он все ближе и ближе. Монстру – суперэго достаточно одного шага, чтобы оказаться рядом. Заносит надо мной свои когтистые лапы, и… я просыпаюсь в холодном поту от собственного крика.

– Мама? Папа? – Они не подошли. Я была в темноте и не видела для себя выхода. Снова пыталась заснуть. Но оказывалась один на один с суперэго. И так повторялось из ночи в ночь.

Кому еще читали перед сном вместо детских сказок – Фрейда?

Я устала, просто устало слепо идти по тропе, которую для меня прописали родители. Все спланированно, все решено. Я закрываю глаза – ничто, открываю – аналогично. Так пусть же в этом во всем хоть немного будет зависеть от меня. Одно лето, одно единственное лето, но прожитое на моих условиях. И так каждый раз, когда внутри меня говорит то ли совесть, то ли страх, что не нужно ничего менять, – плыви, плыви же по течению. – Я вспоминаю «детские сказки» и многое другое.

– Склониться на колени – это не способ быть свободным, – поет в моей голове Эдди Веддер. И я согласна с ним. Абсолютно.

В кое-то веки сама займусь самокопанием. Без их непрестанного надзора и бесконечных заметок да указаний. Нет. Или лучше просто забуду обо всем. О родителях, о жизни, о себе. Буду никем в стране извилистых путей. И сама выберу дорого, чтобы пойти по ней. Так ненавязчиво. Так необходимо именно мне.

Уверенным движением руки я открываю дверь и перешагиваю порог. Закрываю ее. В голове все кружится и пульсирует. Но я решительна как никогда. Надеваю на плечи рюкзак. И иду по коридору. Не вызываю лифт. Пусть мой путь начнется с преодоления лестницы. Вниз с восьмого этажа. Шаги по бетонным ступеням и кафельным этажам разносятся эхом по дому, как танец позабытых снов. Все ниже и ниже. На пути мне не встретился никто. Лишь сумрак да бледные лучи солнца, пробивающиеся сквозь замызганные окна. Едкий запах дешевых сигарет, тлеющих в цветочных горшках на подоконниках, смешивается с запахом чьих-то духов. Стены начинают давить сильнее с каждой секундой и вот когда я уже не в силах больше выносить их, дверь открывается. Я выскакиваю из подъезда, как птица из клетки. Бесконечно свободная и живая.

Глаза долю секунды привыкали к солнцу. Моему взору предстала привычная картина, вот только смотрелась она теперь несколько иначе. Все то же, но совершенно другое. Быть может, от того это, что теперь, стоило мне решиться, я увидела мир несколько в другом ракурсе. Все стало ярче, краше, цветастей. Лучились окна домов и стекла машин. Высоко над городом зависло солнце. И запахи казались еще приятнее. Цветы в клумбах пахли так приятно, так… и жужжали насекомые, порхали бабочки. Мелькали то тут, то там. Редкое явление. И коты меховыми шапками пытались укрыться в тени. Было как-то тихо. Я поправила рюкзака и сделала еще несколько шагов, а после еще и еще.

Город шумел и жил по своим законам. Все было обыденно. Кто-то окликнул меня, а может, показалось. Нет, это была соседка. Выгуливала свою собаку, которая больше походила на кошку. Я помахала ей в ответ. Она что-то еще пыталась сказать, но я не стала останавливаться. Свернув за угол, я остановилась в тени ветвистого каштана. Расстегнула рюкзак и достала кепку. Надела ее в надежде, что хоть так меня сразу никто и не узнает. Я новая, я иная и совершенно другая. Окна моей квартиры выходили как раз в эту сторону. Я подняла глаза к небу. И в груди вновь загорелось. Тоска, грусть, смятение. Не знаю даже. Но недолго я так думала. Навстречу по дороге выехала машина. Такая знакомая. Да и не могло быть иначе. Сколько раз мне приходилось сидеть на заднем сидении и смотреть на мир сквозь затемненное стекло. Я натянула кепку пониже, отошла в сторону, чтобы скрыться за каштаном и стала ждать, когда они проедут. Родители. Надо же было им появиться именно сейчас. Я отвернулась, нервно теребя в руках попавшуюся ветку. Они не остановились, проехали мимо. А я продолжила свой путь.

Спустя несколько кварталов я подумала, а не знак ли это, и не пора ли заканчивать свое грандиозное путешествие? Все на то и намекало. Сперва тревога, потом родители. А ведь она должны были еще быть на работе. С чего им так рано возвращаться? Предчувствие? Нет-нет, все хорошо. Это пустые отговорки и поиски тайных знаков для самой себя. Все хорошо, все нормально. Ведь не могла же в самом-то деле вся эта затея от начала и до конца быть лишь в положительном ключе? А как же треволнения и различные неурядицы? Без них никак в этом деле, совершенно никак. Только превозмогая себя и все жизненные трудности – нам суждено обрести счастье. Как говорится, – Per aspera ad astra – через тернии к звездам.

Когда я уже ехала в трамвае, а солнце неустанно клонилось к закату, я думала. Жаль нельзя вот так доехать на нем до самого моря. Его качало, и стороны в сторону и трясло. Но мелодично и неспешно стуча по рельсам, он ехал себе и ехал. Останавливался на остановках. Люди входили или выходили, пока ближе к конечной остановке я не осталась в вагоне одна. Многоэтажные дома сменялись рядами частных домиков и дачных участков. Мосты приходили на смену извилистым дорогам. Провода сплетались в бесконечные линии и бежали, бежали, бежали. В небе плыли облака и касались высоких зданий-заводов. Истинных цитаделей вселенского зла. Они смотрели на мир темными своими окнами.

Трамвай остановился. Кондукторша занималась билетами и даже не обратила на меня никакого внимания, когда я покинула вагон. Две ступеньки и вновь свежий воздух. Окраина города. Пустая покосившаяся остановка с облетевшей краской. Пивные бутылки выстроились вряд. Неприятный запах темного пятна в углу ударил в нос. Стоит сделать шаг влево, шаг вправо от центра, как вся суть (ссуть) выплывает на поверхность. Мне не было никакого желания задерживаться здесь, и я пошла дальше. Трамвай тоже не стал задерживаться. Уехал прочь и скрылся за домами. Впереди вдоль дороги росли сосны. Слева тянулся высокий забор, за которым разросся подшипниковый завод. Работал ли он еще или был заброшен, я не знала. Но выглядело все ветхо. Там же, рядом с автобусной остановкой, находился ларек. Его окружила небольшая компания пьяных мужиков, которые что-то громко выясняли между собой, размахивая руками. Я не пыталась их слушать. Держалась как можно дальше в стороне, не привлекая внимания к себе. И очень быстро прошла мимо. Затем перешла дорогу и свернула налево. Завод кончился, стоило мне перейти через рельсы. По их виду было заметно, что давно уже поезд не касался их. Все ржавые и поросшие высокой травой. Рядом с ними стоял знак «стоп». А солнце уже вплотную приблизилось к верхушкам деревьев. Хвойный запах успокаивал, и здесь не было никого. Разве что собаки лежали возле ворот. Но им было не до меня. После столь жаркого дня, так хорошо почувствовать дуновение прохлады.

Машины мчались по трассе. Одна, вторая, третья. Мелькали разноцветным непрерывном потоков. Я шла по обочине, погруженная в свои мысли. Хвойный запах здесь смешивался с выхлопными газами и придорожной пылью. От него хотелось то ли чихать, то ли кашлять. Так и не определилась. Довольно долго пришлось так идти, пока ноги не загудели. Солнце уже скрылось, хотя и было еще светло. Я сжимала в руках картонку, которую захватила дома. На ней было написано: к счастью. Вот только видимо никто не оценил. Ни одна машина не остановилась. Все проезжали мимо, даже не сбавляя ходу. Ладно уж, тут я немного соврала. Было несколько представителей весьма интеллигентного сословия, которые видя одинокую девушку, предлагали прокатиться до ближайшего поворота в лес. Но получив отказ, тут же становились серой частью общего машинопотока. И это, надо сказать, очень даже был неплохой исход событий. Я же опасалась теперь наступления ночи, когда все могло измениться не в лучшую сторону.

Подумав немного, я достала маркер и на обратной стороне картонки написала новые слова большими буквами: К МОРЮ! Это было равносильно для меня прошлому сообщению но, как это ни странно, кто-то все же остановился. И это был не зажористый извращенец на дорогой иномарке, которого в народе называют «папик», а обычный парень на простой отечественной машине. Как он сказал позже, – на тазу. Он притормозил, открыл окно и предложил довести до ближайшего города. Название я не расслышала, потому что мимо пронеслась, громыхая, фура. Но это для меня было не существенно. Ведь главное было хоть куда уже, чем оставаться на месте. Я не отказалась. Темнело. Пройдет минут тридцать и совсем стемнеет. Выбирать не приходилось. Я скинула с плеч рюкзак, оббежала машину и села на переднее сидение.

– Миша, – представился он.

– Ира, – пожала я его протянутую руку.

И после немногословного знакомства он нажал на педаль, и мы поехали. Прочь от города, прочь от привычной жизни мимо рядов стройных сосен и высоких столбов. А ночь тем временем вступала в свои права и тени сгущались, оставляя лишь огни, проезжающих в спешке автомобилей.

Мы некоторое время ехали в полном молчании. Я смотрела в окно, хотя в ночи ничего не было видно, он сжимал руль и глядел на дорогу. По радио играла музыка. Звучала неспешная убаюкивающая мелодия. Джаз, наверное. Трубы саксофона вырывались из колонок и заполняли собой тесное пространство автомобиля. Веки тяжелели, и так хотелось спать.

– Интересно, – сказала я, пока совсем не заснула, – почему ночью они крутят нечто подобное для водителей. Ведь под такое только спать, а не везти машину. Никакой логики.

– Да уж, – ответил он, – и то правда. Лучше переключить, а еще лучше – совсем выключить.

Так мы решили, что лучшим вариантов будет просто поговорить. Он не пытался выяснить у меня кто я и, отчего бегу и зачем все это делаю. И меня это более чем устраивало.

Только спросил, – так значит, решила до моря доехать?

– Да. Знаешь, как у Бродского: Когда так много позади, всего, в особенности – горя; поддержки чьей-нибудь не жди, сядь в поезд, высадись у моря.

– Я бы и сам рванул, вот только работа. Ох уж эта работа. Родителей некогда навестить. Только сейчас время свободное появилось. Поэтому и еду вот.

Мы долго разговаривали. Обо всем и ни о чем. Он рассказывал о своей жизни. Я же внимательно слушала и либо что-то спрашивала, либо тоже что-нибудь рассказывала. Вот только мне и рассказать особенно нечего было. Но ничего, он справлялся за нас двоих. И мне было так хорошо. Вот чего не хватало в жизни – простого человеческого общения.

Около двух часов ночи мы остановились на заправке. Там же была кафешка, где мы выпили кофе и перекусили. Затем продолжили путь. Так быстро ночь подходила к своему завершению. Уже скоро солнце вновь выглянет из-за деревьев и осветит собою тьму. Я немного задремала. На секунду, минуту или полчаса. Не могу точно сказать. Только машина остановилась и настала пора прощаться. Он высадил меня возле вокзала. И очень извинялся, что не может довести меня до конечной цели моего путешествия. Да, очень жаль. Я бы с ним ехала и ехала. Он был мне симпатичен, и как-то за то недолгое время успела привыкнуть к нему. Да уж, мой выбор бы родители не одобрили, как это обычно бывало. Но я была свободна и вдалеке от них. Он попросил мой номер, и я с радостью продиктовала его.

– Только ответить смогу в конце лета.

– Ничего, – сказал он, подмигнув, – я дождусь и непременно позвоню.

Затем он уехал. И мне стало одиноко.

По широким ступеням я забежала в здание вокзала. Оно было небольшое и старенькое. Внутри стояли широкие белые колонны. Охранник косо посмотрел на меня. В зале не было более никого. Я подошла к кассе и выяснила, что ближайшим поездом будет электричка, которая отправится в восемь утра. По цене с моим скудным бюджетом – подходит. Правда, доберусь до станции… эм… какой-то километр. Но там до города недалеко. Пересадку сделаю. После недолгого разговора села на лавку, прижалась к стене и стала ждать. Не хотела закрывать глаза, чтобы не заснуть. Ведь мало ли, что могло бы со мной случиться, потеряй я бдительность. И я стала думать. Думать о Мише и его приятном голосе и улыбке. О родителях. Интересно, прочитали они уже записку или нет. Скорее да. Ведь она была на самом видно месте. «Не ищет меня. Вернусь к концу лета», – написала я. Но они станут искать, непременно. А потом еще долго будут промывать мне мозги, ведь это так в их стиле. И думая, думая, думая, я не заметила, как глаза мои закрылись, и я провалилась в пустоту.

Утро наступило незаметно. Меня разбудил охранник. Я сперва не поняла, где нахожусь. Это было не похоже на мою комнату, да и все произошедшее казалось всего лишь сном. Затем мой взгляд упал на большие часы, висящие на стене вверху. Стрелки показывали почти восемь.

– Электричка! – Выкрикнула я, поймав на себе озадаченные взгляды охранника и столпившихся возле кассы людей.

Я схватила рюкзак и побежала в сторону выхода на платформу. Охранник крикнул мне вслед, – постой! – Но я и не думала останавливаться.

Солнце заливало вокзал и поезд, который был готов тронуться. Не сбавляя хода, я забежала в последний вагон и села на первом же свободном месте. Через минуту поезд тронулся и мое путешествие продолжилось. Вокзал остался позади. Солнце поднималось все выше и выше. Я прислонилась к стеклу и стала наблюдать за мелькающими пейзажами. За лесами и полями, за холмами и прудами, за деревушками и проплывающими высоко в небе облаками. А электричка стучала колесами, унося меня вдаль навстречу мечте.

***

Там по голубым водам неба плыло солнце. Дорога же меня поманила вслед за собой. Тревоги остались позади. Их не было. Они исчезли. Совсем. Больше никто не следил за мной, притаившись в шелестящей листве. Это все воображение и точка. Не стоит даже думать об этом более. Занавес.

Я оторвалась от представшей передо мной красоты мира «за холмом» и пошла дальше. Протоптанная дорога, обрамленная мокрой травой, вела в сторону храма. Метров десять и я пересекла линию металлического забора. Слева и справа меня окружили могилы. Памятники, кресты, более старые выцветшие искусственные цветы и еще совсем новые. Там же были низенькие оградки и поблекшие лавочки. Здесь бы царила полнейшая тиши, какая обычно бывает на кладбищах, но было иначе. И вроде спокойно все, только слышны голоса и плач. Неловкое чувство. Я была здесь лишней. Возле березы на краю кладбища в столь ранний час столпилась группа людей. Между ними я видела гроб. И на душе стало так грустно, так печально и тоскливо. Я понимала, что мне здесь не место. Нужно уйти прочь, как можно быстрее. Под моими ногами скользила грязь, я еще подумала, что не дождь тому виной, а слезы.

Храм возвышался надо мной и сверкал в лучах солнца. Как может быть так, что все вокруг пестрит и живет, но столько боли ощущается в самом воздухе? Пары безысходности и гнетущее чувство конца. Тут уж не до жизни. Тоска, печаль, уныние. Мне хотелось убежать. И бежать аж до самого моря, чтобы, наконец, перестать слышать и чувствовать пустоту. Но не могла сдвинуться с места. Я все смотрела и смотрела. Наблюдай со стороны. Вот они прощаются, вот забивают гвоздями крышку. И звук ударов эхом доносится до меня мимо серых крестов. Поднимают гроб и кладут в яму. Начинают забрасывать землей.

– Это жизнь, – услышала я голос возле себя, и кто-то положил мне руку на плечо.

Я вздрогнула, и чуть было не закричала. Но еле-еле сдержалась. Я еще не видела, кто это был. Но в голове тут же загорелась, подобно яркому пламени дикой свечи, та самая мысль. Это тот, кто наблюдал за мной. Пришел следом. Что ему нужно, что?

Сердце выбивало такт безудержной музыки. Дыхание перехватило. Я обернулась, чтобы посмотреть, чтобы принять свою судьбу. Но это была бабушка – невысокая и сморщенная, как изюм, который давно хранили в холодильнике. На ней был повязан темный платок с золотистыми узорами, похожими на причудливые цветы. И серый плащ, чуть ли не касающийся земли. Пусть нараспашку, но в такую жару он был точно не к месту. Она словно не обратила внимания на то, что я испугалась. А испугалась, надо отметить, весьма сильно. Хоть и произошло все в долю доли секунды. Но, тем не менее, на лице ее была какая-то отрешенность. Нельзя сказать, что именно оно выражало. Скорее всего, вообще ничего. И смотрела она толпу, которая еще немного постояла и собралась уходить. Довольно молодая девушка, нет, женщина, упала на колени и, разразившись ливнем слез, вцепилась в деревянный крест.

– Люди приходят в этот мир, люди уходят. Мы лишь краткий миг. Такова судьба человеческая и на все воля Божья.

Она вроде и не со мной говорила. Ее слова были больше похожи на мысли вслух, обращенные куда-то далеко в самые небеса. Несмотря даже на то, что произносились они тихо, и могла услышать их лишь я. Затем она посмотрела на меня своими замутненными годами глазами.

– Нечасто в наших краях увидишь новое лицо. Редко-редко кто приезжает, так ведь и то скорее к своим давно забытым родственникам. А тут… интересно. Так ведь если приезжали,…как же это давно было,…но не сезон уж, поди.

– Не сезон для чего? – Спросила я.

Она сделала такой вид, словно только что меня заметила. Удивление, будто карандашом нарисовалось на ее испещренном морщинами лице.

– Для пения. Пения соловья. И люди приезжали, чтобы послушать в ночи их трели. В тихой-тихой ночи, когда даже лягушки стихали. Не мешали. Запоет один, а следом ему подпоет второй. И еще, еще, еще. Так до утра, до самого восхода солнца наполняют они тьму светом перезвона. И словно даже в сердце становится теплее и легче. Пробуждается в людях самое лучшее. – Она замолчала на минуту, задумавшись, – пробуждается доброта. Но давно уж никто не приезжает. Да и местные, наверное, уж не выходят из своих домов, чтобы послушать трели. Тихо, мирно доживают свой век. Но даже если захотеть, выйти сейчас ночью, то, скорее всего, уж не услышишь.

– Почему?

Впервые на ее лице появилось что-то похожее на улыбку. Презрительную ли, а может добродушную. Не могу точно сказать.

– Да уж, – продолжила она, смерив меня взглядом. – Вижу, вижу, что не из-за соловьев ты здесь. Отпели они, милая.

– Эм, совсем?

– Как совсем? Конец июня на дворе. В этом году допели они свои песни. Теперь только ждать следующего года. Не каждый, правда, доживет до них. – Она кивнула в сторону свежей могилы, возле которой уже никого не осталось. Только в тени дерева стоял мужик с лопатой в руках. Я не видела его лица отсюда, но нечто похожее на тревогу закралось в сердце. От чего это вдруг мои чувства так напряжены с самого утра? Мне был знаком этот пристальный взгляд, хотя, он, наверное, на меня и не смотрел. Но…

– Раз не из-за соловьев ты здесь, то зачем? Знаешь, опасно бывает бродить по незнакомым местам. Ведь раньше так и было. Верь не верь, но драконы существовали, и существую поныне.

Я пропустила ее слова мимо ушей. Все еще пыталась понять саму себя. Ведь неспроста мне как-то некомфортно и неопределенно.

– На картах так и отмечали.

– А?

– На картах, – повторила она, – и в книгах. Заходи в храм Божий, поставь свечку, помолись.

– Нет, простите, но мне уже пора идти.

Зов дороги был как никогда силен. И мне не хотелось с ним спорить и перечить. Напротив, я хотела убраться, да поскорее. Над головой под самыми куполами зазвенели колокола. Я попрощалась со старушкой и пошла по дорожке, выложенной серой и красной плиткой, в сторону ворот.

– Будь осторожна, – крикнула она мне вслед.

– Да, – ответила я мысленно, – хорошо.

Глава пятая. Чистый лист II

Иногда время замедляется, а иной раз вовсе останавливается. Прямо как сейчас.

Дождь льет, как из ведра. Интересное выражение, однако.

– Как из ведра, – повторил я про себя.

Вот только если дождь и правда бы лил, как из ведра, то он бы непременно закончился в скором времени. Сейчас же была абсолютно другая картина. Он был словно бесконечен. Будто поливал из нескончаемого океана. Небесного океана, растянувшегося серой массой по всему небосводу. И стучит, стучит, стучит по лужам и мыслям. Нет ему конца. Но я ведь слышал когда-то, что дождь не может идти вечно. Так ли это?

А омут памяти – в нем попросту можно утонуть.

Вокруг меня собрались люди. Но они – лишь тени былого, настоящего и грядущего. Темные силуэты, укутанные в траурные одеяния. Все происходит, как в страшном сне. И я все жду, жду, жду, когда же, наконец, проснусь. Но ничего не происходит. Я прохожу чуть дальше. Задеваю плечом, по-моему, мужчину, лет так под сорок. У него еще усы, шляпа и темное пальто, которое в самый раз в такую холодную и дождливую погоду. В руках он сжимал зонт. Я же ничего не чувствую, ни холода ни дождя, струящегося по моему лицу. Ничего. Просто прохожу еще немного вперед. Грязь прилипает к подошве потрепанных туфель. С таким чавкающим противным звуком. Я бы мог его изобразить сейчас, но это никак не уместно.

На лицах собравшихся – скорбь. На моем – пустота. Я все думаю о том, а не сон ли это? Или же фильм. Да, фильм. Старый-старый фильм. Немое кино, которое иногда крутят по ночам на другом конце города в ветхом кинотеатре. Там еще на кассе такая упитанная женщина. Вечно смотрит недовольно и непременно жует жвачку. Мы ходили туда с Эльзой несколько раз. Как же это было давно. А теперь я вижу только черную грязь под ногами и безысходность впереди.

Немое кино продолжается. Вроде и замерло само время, застыло, но можно заметить, если постараться, что все вокруг движется. Люди делают неловкие движения. Кто-то переступает с ноги на ногу, другой высмаркивается в платок, тот мужик поправляет пальто. А ведь я его даже знал очень хорошо. Сейчас мне нет никакого желания смотреть на его усатое лицо, как и на все прочие лица. Они расплываются для меня в единый размытый задний фон. Фокусировка на мне. Или нет. Быть может, я такая же тень, как и они. Не хватает только музыки. Только не знаю, какая бы сюда подошла. А еще здесь был бы к месту такой звук, как в кинотеатре, когда кадр сменяет следующий, когда перематывается пленка. Т-р-р-р. А затем в конце непременно выскачет надпись «fin» и все. C’est la vie.

Вокруг и дождь шумит, и ветер гоняет по земле перегнивающие листья, но для меня царит тишина. Я не существую. Ничего нет. Все ложь и обман. И не понимаю, зачем пробираюсь сквозь толпу. Я не хочу видеть, что скрывается за ней. Больше всего на свете, мне нужно убежать отсюда. Прочь, как можно дальше. Забыть, забыть навсегда. Вот только это тоже вранье.

Глаза останавливаются на неподвижной лежащей фигуре. Ее я тоже когда-то знал, как и всех присутствующих, как знал когда-то себя. Но я не узнаю ее. Не узнаю себя и эту жизнь. Сон, фильм – неважно. Все едино. Я лишь обращаю внимание на волосы, которых я касался рукой, гладил, пропускал сквозь пальцы. Теперь до них дотрагивается только ветер. А мне глаза застилает пелена. И это не дождь. Это тьма. Живая непроницаемая тьма, которая щекочет холодом зрачки. И я не могу более смотреть на все происходящее. Просто не могу. Мне больно в глубине души и в голове пульсирует ударами кровь, попадая точно в такт дождю. Все расплывается. И я начинаю бороться с желанием прыгнуть в вырытую яму. Покончить со всем и сразу. Лишь шаг отделяет меня от зова внутреннего голоса. Лишь шаг, как это обычно бывает. Тогда бы, наверное, и выскочила так ожидаемая мною надпись «fin». Фильм бы закончился. А я бы, осознав, что немного прикорнул, поднялся со скрипучего прожженного сигаретой кресла, посмотрел на потухший экран и пошел прочь из душного задымленного зала.

Если бы, да ка бы. Как много вокруг меня «бы» и «если». Но все плоско и просто. Никаких размышлений. Им конец. Нет продолжения, нет титров. Все завершилось уже, только я еще этого никак не мог осознать. Пора давно уж покинуть кинотеатр, и найти себе новое занятие на ближайшие – цать лет. Нет-нет-нет. Я просто жду, жду, жду. И ожидаю. Чего? Сам не знаю. Наверное, какого-то более внятного и вразумительного финала. Как говорят: «happy end». А существует ли он? Сомневаюсь. В жизни получается все иначе. И никаких тебе счастливых концов. Но тогда запустите мне новый фильм. Пусть пуст этот зал, что с того? Есть я и я жду продолжения. В котором скажут мне, что все будет хорошо. Пусть обманут, пусть выльют ложь мне в уши. Ничего страшного, я это переживу. Не впервой. Вот только никто не собирается запускать новый фильм. Кинотеатр наполняется мраком. Гаснет свет тусклых ламп вдоль стен. Наступает тишина. Полнейшая тишина, в которой я слышу лишь то, как бьется мое сердца. Да и оно должно будет замолчать.

Нет больше сил, стоять здесь. В голове кричат вороны. Или грачи. Черные птицы покинутых кладбищ и забытых в веках вокзалов. Я в последний раз смотрю на Эльзу. К горлу подбегает ком. Столь тяжелый и невыносимый. Сердце тоже вот-вот разоврется. Я отвожу взгляд. Отворачиваюсь и просто ухожу. Пробираюсь сквозь немую толпу. Ловлю на себе их тяжелые взгляды. Задыхаюсь. Но… но я ведь тень, как и вы. Не смотрите на меня, не осуждайте. Мое сознание скрывается в дымке тумана. И мир начинает исчезать. Я лишь надеюсь, что в этот раз навсегда.

Мои шаги хлюпают по протоптанной грязной тропе, мимо памятников, с которых на меня смотрят фотографии давно уж почивших людей. И они шепчутся в холодных осенних ветрах. И темные ветви деревьев раскачиваются. Дождь все идет. И не думает прекращаться. Небо вздыхает, и плывут серые тучи среди еще более серых и черных.

Я ухожу. Куда не знаю. Подальше от этого места, подальше от людей и самого себя. Вот только от себя не уйти; меня преследует собственная тень, которая не устает напоминать мне об этом.