Текст книги "Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)"

Расстрелы, по севастопольскому почину, прошли в феврале – начале марта и в других городах Крыма (Симферополе, Евпатории). «В Симферополе в ночь с 23 на 24 февраля матросы стоявшего здесь Севастопольского отряда, очевидно, извещенные о событиях в Севастополе, произвели аресты «лиц, принадлежащих к буржуазному классу». Наиболее известные своей контрреволюционной деятельностью лица были расстреляны»²¹⁴. Были казнены «буржуи», не внесшие контрибуцию. Вошедшие в раж матросы и красногвардейцы пытались кое-где разогнать местные советы и ревкомы, которые их не устраивали (Симферополь, Феодосия).

Вакханалию севастопольских убийств, длившуюся три страшных ночи/утра – с 22 по 24 февраля – прервали рабочие. «В этом царстве тьмы и зверства светлым лучом промелькнуло живое, гуманное участие севастопольских рабочих. Они своим энергичным, вооруженным вмешательством обуздали диких зверей и положили конец бессмысленной, бесчеловечной бойне. Зрелая политическая мысль и чувство любви к ближнему – кто бы он ни был – подсказали севастопольскому пролетариату благородную решимость. Твердыми, решительными действиями рабочие пресекли дальнейший разгул порочных страстей, и не будь их вмешательства, кто знает, сколько еще кровавых жертв поглотило бы Черное море»²¹⁵. Именно рабочие резко осудили совет с его бесхребетной политикой, потребовав перевыборов.

На вопрос о числе погибших в черные февральские дни архив бесстрастно отвечает: 600 человек²¹⁶. По Н. Кришевскому – 800²¹⁷. В. Лобыцын и В. Дедичев на основе архивных материалов («Список убитых большевиками офицеров Черноморского флота» из архива ВМФ) и публикации журнала «Возрождение» (№ 116 за август 1961 года) считают установленными 67 плюс 6 имен уничтоженных военных. Из них ЧФ представляли (включая отставных): 6 адмиралов, 5 генералов, 15 штаб– и 42 обер-офицера, 4 медика, 1 священник²¹⁸. Ввиду столь чудовищных профессиональных потерь ЧФ был не «приручен», а просто прекратил свое фактическое существование в качестве флота как цельной боевой единицы.

А утром 24 февраля пораженные жители Севастополя услышали… торжественную музыку. Играл оркестр. Матросы шли под знаменами стройными рядами. Грозными речами шумели митинги. «Более ужасных минут Севастополь не переживал. Перед этим шествием торжествующего убийцы, перед этими радостно громкими звуками победных маршей померкли ужасы ночи и заглохли выстрелы расстрелов, ибо здесь всенародно как бы узаконялось то, что было совершено 12 часов назад. Отнималось последнее утешение, что то злое дело было сделано кучкой преступников»²¹⁹.

На Графской пристани кто ликовал, кто трепетал от страха. Но голос правды все-таки прозвучал. «С балкона говорят комиссары казенные речи, сводящиеся к одному – «бей буржуев». Но вот выходит матрос, по-видимому, еврей, и обращается к многотысячной толпе. Сначала его слушают со вниманием и спокойно, но потом его слова вызывают бурю возмущений. Этот маленький человек осмеливается сказать свирепым матросам правду в глаза, убийства он называет убийствами, грабеж – грабежом»²²⁰. История сохранила имя храбреца: Розенцвейг, стекольщик из Симферополя, призванный в годы войны на флот. После своей самоубийственной речи ему удалось спастись. Он бежал в Румынию. Вернулся Розенцвейг в Крым только к 1919 году, выдав себя за военнопленного и проживая затем в полной нищете.

Крымский историк Ю. А. Катунин считает, что целенаправленной собственно антиправославной политики большевики в 1917–1918 годах, во всяком случае – в Крыму, не вели. «Анализируя события января – марта 1918 года, с большой натяжкой можно говорить о гонениях в Крыму в отношении церкви, как это утверждается в некоторых публикациях»²²¹. Бесчинства в храмах и убийства священнослужителей были одной из составляющих разнузданности черни.

Хроника событий.

В ночь с 4 на 5 октября 1917 года ограблен и осквернен Александро-Невский собор Симферополя. Убит церковный сторож Ф. Рыжов. Похищены из кассы 700 рублей. Сброшены на пол дарохранительницы, Святые Дары рассыпаны. В ту же ночь преступники были арестованы²²². Спасаясь от неминуемой расправы, в декабре покидает Севастополь о. Роман (Р. И. Медведь), впоследствии много претерпевший от режима и в 2000 году причисленный к лику святых.

Выше уже сообщалось о расстреле матросами 19 декабря в Севастополе отца Афанасия (М. К. Чефранова) за то, что «напутствовал Св. Тайнами осужденных… на смерть военно-гражданской властью матросов»²²³ (по другим данным, его обвинили в нарушении тайны исповеди арестованных матросов «Очакова»²²⁴). 14 января – расстрелян священник Покровской церкви с. Саблы (ныне с. Партизанское Симферопольского района) отец Иоанн Углянский. Обвинений предъявлено не было. Почти две недели не разрешали похоронить тело. В тот же день был произведен обыск у архиепископа Симферопольского Димитрия. «Все взламывалось и вскрывалось. В архиерейскую церковь бандиты шли с папиросами в зубах, в шапках, штыком прокололи жертвенник и престол. В храме духовного училища взломали жертвенник… Епархиальный свечной завод был разгромлен, вино выпито и вылито. Всего убытка причинено больше чем на миллион рублей». «Удушен в своей квартире» о. Исаакий (Николай) Попов. Расстреляны о. Александр Русаневич, бывший Нижегородский архиепископ Иоаким Левицкий, проживавший в Ялте, служители Агафон Гарин и Александра Казанцева.

В двадцатых числах января весь городской и в некоторой степени сельский Крым становится «ревкомовским». Какими методами – мы постарались показать. Горные и предгорные местности с татарским населением продолжали жить своей жизнью, скрывая вооруженные отряды эскадронцев и русских офицеров.

Глава IV
Республика Тавриды

Обстановка в Крыму в феврале – марте 1918 года отличалась исключительной напряженностью и неустойчивостью. Заключив 27 января договор с Центральной Радой, Германия приступила к фактической оккупации Украины, стремительно продвигая свои войска на юг. Над Крымом нависла угроза изоляции от центральных районов страны и захвата – вопреки Брестским договоренностям – частями германской армии.

По соглашению 29 марта с союзной Австро-Венгрией Германия включила Крым в зону своих интересов и как самоценную территорию, и как плацдарм для возможной экспансии на Восток. Развивались планы отрыва Крыма от России при использовании местного сепаратистского движения. Свои планы в отношении Крыма имела и Турция. И. К. Фирдевс вспоминал о переговорах «курултаевцев» с турецкой стороной, которая «хотела сохранить Крым и спасти от нашествия Германии, сохранить для себя под флагом татарской самостоятельности»²²⁵. Сил для этого у Турции, однако, не было. Не забываем и о позиции Украины. Крым, таким образом, продолжал оставаться объектом геополитических игр, усугублявших внутренние противоречия.

А ситуация на полуострове напоминала бурлящий котел. Центральная, большевистско-левоэсеровская, власть была до чрезвычайности условной. Многие районы Крыма имели о ней самое смутное представление. Живший в Биюк-Ламбате

В. А. Оболенский пишет о «полной оторванности от всего остального мира». «Пойти или поехать в Ялту или Симферополь мы не могли, т. к. для этого нужны были пропуски, которые давались с трудом; газеты мы не получали, а если случайно попал в руки номер местных большевистских газет, то в нем мы находили лишь бесконечное количество «приказов», безграмотно-напыщенные статьи да сведения, которым не верили. (…) Питались мы исключительно слухами от редких прохожих или из Биюк-Ламбатских кофеен. Слухи эти касались преимущественно разных кровавых событий»²²⁶.

Белое офицерство и местная буржуазия; эмиссары Центральной Рады и татарские сепаратисты; сохранившие значительное влияние в среде рабочих и служащих, в частности – профсоюзах – меньшевики и пользовавшиеся поддержкой крестьянства правые эсеры; опиравшиеся на матросов анархисты и банды дезертиров, хозяйничавшие в крымских лесах, – все они имели свои, особые интересы и все, исключая разве что меньшевиков, признавали только власть силы. Активизация анархистов, угрожавшая остаткам общественного порядка, вынудила Симферопольский совет принять решение «изъять из регистрации партию анархистов (сами анархисты себя партией не считали. – Авт.)… не признающую Советской власти»²²⁷. Правда, в ряде других советов они добились своего представительства. Однако в конце марта в Феодосии, по воспоминаниям М. А. Волошина, безобразия в городе анархистов, число которых увеличилось за счет прибывших морем после падения 14 марта Одессы, завершились тем, что «сотня анархистов-практиков была вывезена под Джанкой и там расстреляна»²²⁸.

Севастополь, сыгравший решающую роль в установлении на полуострове власти крайне левых сил, сохранял первоначально в своих руках руководство краем. Губернский ревком в Симферополе не смог сразу охватить своим влиянием всю губернию, тем более что в Севастополе были сосредоточены главные военные силы. С целью ликвидации сложившегося «двоецентрия» 28 января (10 февраля) была созвана конференция военно-революционных комитетов, собравшая 44 делегата (из них 27 большевиков) с мест и объявившая себя Чрезвычайным съездом Советов рабочих и солдатских депутатов с участием представителей крестьянских депутатов и военно-революционных комитетов Таврической губернии. Большевик С. П. Новосельский заявил на съезде: «…Только тогда завоевания революции будут прочны, если одновременно, наряду с борьбой с контрреволюцией, мы начнем органическую творческую работу, претворяя обещания в жизнь, т. е. будем уплачивать выданные революцией векселя проведением в жизнь широких социальных реформ»²²⁹. Он же предложил образовать 14 комиссариатов.

По вопросу о власти съезд подтвердил роспуск Совета народных представителей и Курултая, упразднил городские думы и земства, заменив их советской системой, создал губернский исполнительный орган власти в лице Таврического центрального исполнительного комитета (ЦИК). В него вошли

10 большевиков и 4 левых эсера. Местопребыванием ЦИК и административным центром губернии после длительных дебатов 23 голосами против 20 (предпочитавших Севастополь; особенно рьяно на этом настаивал Ю. П. Гавен) был определен, по географическим и экономическим соображениям, Симферополь. Военный комиссариат оставался в Севастополе, но был обязан согласовывать свои действия с ЦИК. На деле же подобное решение привело к разного рода недоразумениям.

После обсуждения земельного вопроса на местах было предложено руководствоваться земельными законами и инструкциями, утвержденными III Всероссийским съездом Советов, применяя таковые к конкретным условиям.

Обсуждение острейшего продовольственного вопроса свелось к методам сбора в Крыму хлеба и отправки его на север в промышленные районы и для армии. Съезд одобрил принятие решительных мер при хлебозаготовках, допуская реквизиции и использование вооруженной силы. 30 января (12 февраля) съезд завершил свою работу.

Избранный на съезде Таврический ЦИК под председательством Ж. А. Миллера создал комиссариаты по управлению и руководству отдельными отраслями хозяйственной и социально-культурной сферы. Таковыми стали комиссариаты земледелия, финансов, путей сообщения, юстиции, почты и телеграфа, труда, народного просвещения, социального обеспечения. Многонациональность края потребовала создание и комиссариата по национальным делам.

Став правящей партией, крымские большевики остро нуждались в укреплении и расширении своих рядов, разработке программы действий. Крупнейшая Севастопольская партийная организация насчитывала всего 400 человек, Симферопольская и Евпаторийская – по 200 с лишним, Керченская, Феодосийская и Ялтинская – в два раза меньше. В сельской местности большевики были совсем малочисленны. А в некоторых волостях они вообще отсутствовали. Партийные организации были слабо связаны между собой и часто действовали обособленно. Только с 24 января (6 февраля) в Севастополе в конфискованной типографии газеты «Крымский Вестник» стал выходить большевистский партийный орган «Таврическая Правда».

На III губернской конференции РСДРП(б) в Симферополе (2–5 марта) присутствовали 20 делегатов от 2300 членов партии. Были обсуждены отчетный доклад губернского комитета (Я. Ю. Тарвацкий), информационные доклады с мест, доклад редакции «Таврической Правды», вопросы взаимоотношений партийных организаций и советов, местных организаций и губкома, о Красной армии, отчеты членов партии, входящих в Таврический ЦИК и его комиссаров, намечены пути увеличения численности членов партии, улучшения партийного руководства советами и укрепления советского аппарата, решено перевести редакцию «Таврической Правды» в Симферополь (выполнено 6 марта). На конференции также развернулась борьба по вопросу об отношении к Брестскому миру, который предстояло решить VII экстренному съезду РКП(б). Часть делегатов (представители Евпаторийской парторганизации во главе с В. А. Елагиным, ответственный редактор «Таврической Правды» В. А. Кобылянский) выступила против заключения Брестского мира, но поддержки большинства не получила. В состав губернского комитета были избраны Я. Ю. Тарвацкий (председатель), В. А. Шаталов (казначей), А. И. Коляденко, Ж. А. Миллер, Ю. П. Гавен, С. П. Новосельский, Н. И. Пахомов и др.

Чтобы доминировать в политической жизни Крыма большевикам и их союзникам приходилось прилагать немалые усилия. 5–6 марта в Симферополе проходил 3-й губернский съезд профсоюзов и фабзавкомов. Большевики и левые эсеры, получившие только 53 голоса из более чем 200, создали отдельную фракцию, решив «потребовать обсуждения вопроса о признании Соввласти и в случае отклонения заявленного требования фракции немедленно покинуть съезд». Меньшевики, чьи делегаты решительно преобладали, настаивали на снятии всех политических вопросов. Тогда левые оставили съезд и принялись за формирование Временного губернского совета профсоюзов на платформе советской власти. Съезд был распущен вооруженным отрядом. Повторялась история с Учредительным собранием. Меньшевики создают свое профсоюзное руководство – Центральное бюро. Общегородское собрание рабочих и служащих Севастопольского порта резко осудило насилие, «которое было учинено 6 марта сего года в Симферополе над пролетарским съездом», подчеркнув, что «основной задачей съезда являются вопросы профессионального строительства, охрана труда…»²³⁰. Подобные акции, естественно, не прибавляли большевикам популярности в рабочих кругах.

6 марта в Симферополе открылось совещание делегатов Таврического губернского съезда Советов рабочих, солдатских, крестьянских, поселянских-мусульманских и батрацких депутатов, земельных и военно-революционных комитетов. Назначенный вначале на 3 марта, съезд был перенесен на 10 марта. Однако многие делегаты явились к ранее объявленному сроку. Большевики стремились открыть съезд позже, желая успеть обновить состав местных советов, потеснив при этом левых эсеров. Разумеется, последние на совещании делегатов выступили резко против, обвиняя Миллера и других большевиков – членов ЦИК в преступной небрежности по созыву съезда, высказывая сомнения в его законности. После бурных обсуждений было решено признать съезд законным, а обвинение в преступной небрежности снять.

7 марта левые эсеры, зная, что большинство прибывших делегатов принадлежит к числу большевиков, попытались сорвать открытие съезда, но большинство высказалось за его открытие в составе до 300 делегатов, среди них было 183 большевика, 90 левых эсеров, 29 беспартийных. Работой съезда руководил президиум в составе трех большевиков и двух левых эсеров. Впоследствии число делегатов все увеличивалось, и на завершающем этапе съезда их было до 700 человек, включая представителей Мелитопольского, Днепровского и Бердянского уездов²³¹.

После двухдневной дискуссии съезд одобрил заключение Брестского мира, полагаясь на его надежность, поддержал советскую власть на Украине. Он воздержался от проведения в жизнь социализации земли и ее передела до получения полных статистических данных, однако передавал земли в распоряжение местных советов. То, что крестьяне уже успели поделить, объявлялось временными наделами. Такая осторожность, с одной стороны, предохраняла некоторые культурные имения от разорения, с другой – не могла устроить значительную часть крестьян. При рассмотрении тяжелейшего финансового вопроса съезд узаконил обложение буржуазии контрибуцией.

Съезд избрал ЦИК (12 большевиков и 8 левых эсеров) под председательством Ж. А. Миллера.

Национальный вопрос съездом не обсуждался, несмотря на создание комиссариата по делам национальностей. Во-первых, новое руководство было к этому совершенно не готово, а во-вторых, перед ним, как и перед большевистско-левоэсеровской коалиций в целом, стоял мираж скорой мировой революции, сметающий национальные границы.

В работе съезда участвовало до 120 татар, предложивших ввести одного-двух своих представителей в состав ЦИК²³². Однако председатель съезда Н. И. Пахомов, если верить историку М. Л. Атласу, даже заявил: «национальным вопросам места быть не может»²³³. Правда, при этом избранный секретарем ЦИК Фирдевс сумел убедить татарскую группу поддержать большевистские резолюции²³⁴.

Съезд также принял резолюцию о подчинении штабов Красной армии и Красной гвардии советам и 10 марта завершил свою работу.

Несмотря на острые разногласия по вопросу о Брестском мире, левые эсеры вошли в руководящие и местные органы Крыма и работали рука об руку с большевиками.

19 марта на созванном в Севастополе по инициативе прибывшего из Москвы левого эсера В. Б. Спиро экстренном заседании Таврического ЦИК советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от имени I губернского съезда советов, поименованного Учредительным, принимается декрет, которым провозглашается – в составе Симферопольского, Феодосийского, Ялтинского, Евпаторийского, Мелитопольского, Бердянского, Перекопского и Днепровского уездов – Таврическая Республика советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. ЦИК также сформировал Совет Народных Комиссаров, который возглавил прибывший в Крым в марте по направлению ЦК РКП(б) партработник А. И. Слуцкий²³⁵. Во властные органы входили большевики Н. И. Пахомов (председатель исполкома Мелитопольского совета, стал членом ЦИК), Я. Ю. Тарвацкий (также член ЦИК), С. П. Новосельский, Ю. П. Гавен (член ЦИК), И. К. Фирдевс, левые эсеры И. Н. Семенов (заместитель председателя ЦИК, будущий большевик), С. С. Акимочкин, В. Гоголашвили и др.

Когда из Москвы вернулись А. И. Коляденко и С. П. Новосельский, ездившие в Совнарком Советской России за кредитами и получившие там соответствующие указания, в ночь с 21 на 22 марта Таврический ЦИК, подтвердив создание республики – теперь она была названа Социалистической Советской Республикой Тавриды (ССРТ), – ограничил ее территорию (с целью избежать осложнений с Германией и Украинской Народной Республикой) Крымским полуостровом. В дальнейшем, однако, руководители ССРТ подчеркивали принадлежность трех северных уездов республике.

О придании хотя бы вида законности при провозглашении Республики Тавриды, видимо, вообще не думали. Ее создавали с явными отступлениями от положений Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа.

Ни Таврический ЦИК, ни Совнарком даже не ставили вопроса о флаге, гимне и гербе новоиспеченного образования. Не шла речь и о Конституции Республики Тавриды.

В литературе утвердилось одностороннее мнение о том, что решение о создании в Крыму республики было принято исключительно по инициативе центра. Действительно, ЦК РКП(б) рассматривал образование республики в Крыму как одно из звеньев в формировании единого фронта обороны Юга от кайзеровских агрессоров (об этом – решения ЦК большевиков и ЦИК Украинской Советской Республики, письмо В. И. Ленина Г. К. Орджоникидзе 14 марта и др.²³⁶). Однако, по мнению И. К. Фирдевса, идея создания республики на полуострове витала в воздухе. «Мы установили сепаратистский момент, – пишет он, – говорили, что Крым нужно сохранить как отдельную республику»²³⁷. Причем соображения в пользу республики на месте заметно расходились с замыслами центра. Если В. И. Ленин рассчитывал измотать германские части на Юге, то крымчане склонялись не столько к надеждам на оборону, сколько к поискам компромисса с противником, нейтралитета. А. И. Слуцкий говорил на делегатском собрании представителей береговых и судовых частей, мастерских Севастополя 17 апреля: «Мы определенно заявляем о том, что республика полуострова Крым не входит в территорию Украины… Броситься в войну мы не можем, так как Красная армия (в Крыму. – Авт.) превратилась в банду мародеров»²³⁸. Его поддержал Н. А. Пожаров. Мнение о никуда не годном состоянии красноармейских частей вполне разделяли и противники большевиков.

Среди крымских руководителей также существовало опасение, что полуостров может быть поглощен Украиной. Создание республики виделось как защита от данных поползновений. Как писал в связи с этим орган левых эсеров: «Это единственно правильный и единственно возможный выход из создавшегося положения вещей. (…)…Разноплеменный, богатый различными историческими метаморфозами Крым должен жить и развиваться своей самобытной жизнью»²³⁹.

В начале апреля 1918 года Слуцкий послал телеграмму в СНК РСФСР с просьбой срочно подтвердить, что «Крым к Украине не отходит»²⁴⁰. В ответ нарком по делам национальностей И. В. Сталин телеграфировал председателю Севастопольского совета, что слухи об отходе Крыма к Украине ложны, что, «по имеющемуся у нас документу германского правительства, ни немцы, ни Киев на Крым не претендуют, берут только материковую часть Таврической губернии»²⁴¹. Понятно, что немцы просто вводили правительство Советской России в заблуждение, а Украина, имея такого сильного конкурента, как Германия, не в состоянии была аннексировать Крым, хотя готова была помочь Германии в его захвате.

Точку в решении вопроса о республике поставили, по всей видимости, телеграфные переговоры А. И. Слуцкого и Ж. А. Миллера с наркомнацем Советской России И. В. Сталиным, о которых вспоминают И. К. Фирдевс и Ю. П. Гавен.

Фирдевс (1926): в ходе переговоров была дана санкция на создание крымской республики. «Больше ничего, никаких директив не было, и на основании этой директивы они (Слуцкий и Миллер. – Авт.) образовали республику…В этот момент политическая инициатива мест не стеснялась…»²⁴² (выделено нами. – Авт.). Он же (1935): «…Была ли санкция ЦК партии на политику правительства республики Тавриды?.. Тт. Миллер и Слуцкий вызывали т. Сталина к прямому проводу и получили от него предварительную санкцию в виде точной формулы: «Действуйте, как находите целесообразным, Вам на местах видней»²⁴³. Гавен (1934): «Эту ленту мне Слуцкий потом показывал. Это был краткий, категорический, гибкий ответ, и на этом мы базировались, как на официальном разрешении центра». Мемуарист резюмирует: «По местным условиям создание республики было необходимо»²⁴⁴. Пожалуй, только левый эсер В. Б. Спиро, ставший комиссаром Черноморского флота, всерьез верил в возможность защиты Крыма от германских войск, но, отозванный в апреле в Москву, назад в Крым он уже не вернулся.

По мнению Ю. В. Дубко, идея создания Республики Тавриды возникла в Москве сразу же после заключения Брестского мира и принадлежала лично В. И. Ленину. Она обсуждалась в узком кругу членов ЦК РКП(б) и представителей Донецко-Криворожской республики²⁴⁵ (Артем (Ф. А. Сергеев), И. И. Межлаук), с ней был знаком А. И. Слуцкий, но ее не довели до сведения крымских большевиков до приезда в Крым В. Б. Спиро, А. И. Коляденко и С. П. Новосельского²⁴⁶. Причем, «реализация права на самоопределение Крымом не была связана ни с национальным составом населения, ни с экономическими, культурными и др. особенностями региона, а явилась следствием военно-политических амбициозных замыслов Центра и лично В. И. Ленина использовать новую республику и Черноморский флот в интересах создания «единого фронта вооруженной борьбы на Юге». При этом «провозглашению республики была дана лишь внешняя легитимность. Преследовались тактические цели борьбы с вооруженными силами стран Четверного союза и Центральной Рады…»

В своей обстоятельной работе исследователь подчеркивает, что планы Ленина в отношении Крыма не полностью разделялись всеми, кому они были известны и которые на конференции в Екатеринославе (16 марта) представителей Советской Украины, Крыма (А. И. Слуцкий и член Таврического ЦИК С. В. Хацко) и, вероятно, Донецко-Криворожской республики, добились принятия решения о формальном сохранении нейтралитета Крыма при одновременном оказании скрытой помощи в сопротивлении германским войскам, формально не нарушая Брестского мира, что не могло понравиться Ленину. Правда, в третьей декаде марта, когда Ленин убедился, что Германия не остановится перед оккупацией полуострова, сам же дав ей повод для этого, используя матросские отряды в Северном Причерноморье, он более всего был озабочен сохранением Брестского мира, а также Черноморского флота для Советской России. Поэтому, как считает Ю. В. Дубко, «на первом плане реализации ленинского плана Республика Тавриды выступает de jure как самостоятельное государственное образование, являясь de fakto автономией в составе Советской России, выполняющей все указания центра. На втором этапе, ввиду изменения первоначального замысла Ленина, ССРТ и Черноморскому флоту обеспечивается дипломатическая защита со стороны Москвы».

По мнению автора, «если в целом «ленинский план создания единого фронта борьбы с германским вторжением» с тем, чтобы выиграть время, втянуть германские войска в бои и дать им «увязнуть на Украине», строился на реальных расчетах, то в отношении Республики Тавриды он являлся авантюрой»²⁴⁷.

Первоначально органы свежеиспеченной республики действовали в значительной степени стихийно, вразнобой, утопая во множестве мелких дел. Не было четкой структуры власти, налаженных информационных каналов. Судя по всему, Совет Народных Комиссаров Республики Тавриды не имел своего собственного рабочего аппарата – его полностью заменял народный комиссариат внутренних дел, ведавший всей организационной работой по руководству как комиссариатами, так и местными советами. Заседания Совнаркома проходили без соответствующей подготовки. Не на должном уровне была дисциплина самих наркомов и исполнительская дисциплина на местах. Правда, служащие прежних институтов власти, устрашенные как перспективой остаться без средств к существованию, так и вероятностью репрессий, за немногим исключением не стали на путь саботажа.

Советы функционировали в апреле во всех уездах Тавриды, однако их влияние распространялось в основном на русскоязычное население. В большинстве своем тем же крымским татарам или немцам новая власть была чужда и непонятна.

Ревкомы, как параллельная власть, были официально упразднены. Однако продолжал свою деятельность военно-революционный комитет в Севастополе, нет данных о ликвидации ревкомов и создании советов в ряде населенных пунктов Крыма, в Евпатории в апреле функционировал Революционный совет десяти.

Нарком внутренних дел С. П. Новосельский пытался внести порядок в системе нормотворчества местных советов, но те зачастую игнорировали его указания. При этом левые эсеры крайне болезненно воспринимали какое-либо вмешательство в деятельность органов власти на местах, поскольку их программа предусматривала автономию областей, общин и т. п.

29 марта Совнарком Республики Тавриды направил всем советам разъяснение по поводу разделения полномочий между Таврическим ЦИК и СНК: «Центральный Исполнительный Комитет является верховным контролирующим органом Советской власти, перед которым ответственен и которому подотчетен Совет Народных Комиссаров. Центральный Исполнительный Комитет является политическим руководителем всех Советов и организованных в них масс.

Совет Народных Комиссаров ведет всю работу по проведению в жизнь начал и задач социалистического строительства и представляет их себя рабоче-крестьянское Советское правительство Советской Социалистической Республики Тавриды».

При этом некоторые члены СНК одновременно являлись членами Таврического ЦИК. Таким образом, получалось, что они сами себе были подконтрольны и подотчетны.

Развернулась национализация типографий и всей системы распространения прессы. Газеты партий, признанных контрреволюционными, и независимые закрывались. (Некоторые органы небольшевистского направления – меньшевистский «Прибой», эсеровский «Вольный Юг» – продолжали выходить, хотя и с перерывами). 27 марта было создано бюро печати Республики Тавриды, входящее в структуру Совнаркома²⁴⁸. Появился орган, руководивший печатью, отбором информационных материалов, а практически ведавший цензурой.

Однако большевики так и не смогли максимально зажать идеологические скрепы. В советах витийствовали, находя понимание среди населения, меньшевики, эсеры; у самих большевиков не было полного единства: левые боролись с «правыми», сторонниками Брестского мира; рабочие все чаще проявляли недовольство, так как власть оказалась не в состоянии выполнить щедро раздававшиеся обещания, а профсоюзы отстаивали самостоятельность. Стремление к монополизации власти наталкивалось на упорное противодействие крымчан.

По свидетельству Ю. П. Гавена, Таврический ЦИК опирался, прежде всего, на рабочих завода А. А. Анатра – первого в Крыму национализированного (еще 27 декабря (ст. стиля) 1917 года) предприятия. «Рабочие мелких предприятий и верхушки профсоюзов были под доминирующим влиянием меньшевиков…»²⁴⁹. Не мог служить надежной опорой большевикам и Черноморский флот, численность матросов которого после демобилизации резко уменьшилась.

Деятельность учреждений Республики Тавриды была подчинена коренной задаче, провозглашенной в первых декретах советской власти, – преобразованиям в духе казарменного военного коммунизма. Основным экономическим рычагом перехода к коммунизму мыслилась тотальная национализация. В течение февраля – апреля 1918 года в собственность республики перешли: железнодорожный транспорт, торговый флот, многие предприятия, банки, связь, внешняя торговля, леса, крупные имения, имущество церковных и религиозных общин(!), гостиницы, постоялые дворы, меблированные комнаты, театры, кинематографы, музыкальные предприятия, аптеки (вскоре денационализированы), отчасти – типографии. 12 апреля декретом Совнаркома все недра земли и моря: руды, соль, воды, нефтяные источники – объявляются достоянием всего народа и Республики Тавриды.