Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том I. «Надо уметь дерзать»"

Не будем вникать во все перипетии их взаимоотношений – смотрите любую версию экранизации «Опасных связей» – по мотивам легендарного романа Шодерло де Лакло об интимной жизни французского дворянства той поры: от Милоша Формана с Колином Фёртом до Стивена Фрирза с целым созвездием звезд Голливуда первой величины – Гленн Клоуз, Мишель Пфайффер, Киану Ривзом, Умой Турман и Джоном Малковичем в роли «дьявола-соблазнителя» и делайте свои выводы сами. Отметим лишь, что ее супруг – «большой ходок налево», что было вполне в духе того времени «опасных связей» (супруг, супруга и его «подружки» с ее «друзьями») – достаточно быстро (сразу же после рождения дочери) оставил свою женушку «куковать».

А с 1785 г. супруги то ли по взаимному согласию жили раздельно друг от друга, то ли, все же уже, развелись: сведения разнятся. Сам, Александр, будучи первостатейным авантюристом, по некоторым данным отправился за приключениями за… океан – в Новый Свет? Доподлинно неизвестно, где именно он в ту пору обитал. Правда, по слухам не изменял своей главной привычке соблазнять местных «гурий», время от времени делая им незаконнорожденных детей, например, дочь Марию-Аделаиду (1786—1869) от маркизы де Шапелль.

Затем наш «клевый по жизни» шалунишка-вертопрах вернулся-таки на родину. Здесь он с головой окунулся в революционные события, в частности, обладая неким военным опытом (не будем его «детализировать-анализировать» – неправденое это занятие), какое-то время даже командовал Рейнской армией – крупнейшей и сильнейшей в революционной Франции. Правда, 5 термидора 1794 г. его высокородное происхождение грозило ему гильотиной: тогда было модно рубить головы аристократам только потому, что они были благородного сословия и тот, «кто до революции был не тем» (вернее, ничем), теперь рьяно «зачищал все вокруг себя любимого». Вот и аристократу виконту де Богарнэ предстояло «чихнул в мешок», как тогда скабрезно шутили о тех, кого гильотинировали.

…Кстати, повторимся, что человек, которого принято считать изобретателем Мадам Гильотины – Жозеф-Игнас Гильотен – убеждал власти, что за всю историю человечества это самый совершенный инструмент для мгновенного и безболезненного отрубания головы. А палач Сансон стал вовсю это «пропагандировать», благо рука у него была «набита»… на обезглавливании!!!

Его супруга за эти годы, начиная с 22 лет, жила на деньги (5 тыс. ливров в год), супруга (экс-мужа?), тоже, не сидела, сложа руки. Сначала она побывала в монастыре в Пентемонте, где жили подобные ей аристократки. Она успешно переняла их кокетливые манеры, их изысканное произношение, сексуальные интонации, которые наложившись на ее изумительный от природы «низкий и серебристый», «ласкающий слух» тембр, вкупе с ее натуральной грацией и соблазнительной походкой (раскачивание от природы крутых бедер – «жерновов любви», к тому же, заметно раздавшихся после двух родов!), сделали ее в глазах подавляющего большинства мужчин неотразимой.

Перебравшись из Пентемонта в Фонтенбло¸ Жозефа оказалась вблизи королевского двора, где повела жизнь отнюдь не монашки. Именно тогда, а не под началом своего «рукастого» мужа-«гладиатора» (от глагола – гладить, ласкать эрогенные зоны на женском теле), она набралась как житейского, так и существенно разнообразила свой «галантный» (интимный) опыт, в отсутствии которого Розу в «медовый месяц» так опрометчиво упрекал в свое время ее благоверный. И тут окончательно выяснилось, что у нее к «постельной неге» совершенно особый дар! Правда, при этом, сама она ни в кого не влюблялась, а занималась изысканным сексом для Здоровья и по Расчету! С той поры эта некогда скромная креолка, превратившаяся в женщину с сомнительной репутацией (пардон, «горизонталку»! ), жила в Париже на широкую ногу, благо пользовалась безусловным спросом у сильного пола, вернее, у тех его особей у которых все в порядке с тестостероном. Среди «посетителей» ее «врат рая» называли разных мужчин: неких – де Кресснея, Шарля де Саливака, Сципиона де Рура и многих др. Правда, в основном, постарше ее, женатых, обладающих связями при дворе: они «разнообразно-изысканно физиологически опорожнялись в нее, как в „красивый сосуд“ с „различными входными отверстиями“», а она лихо обчищала их карманы и кошельки. Помимо умелой торговли «натурой», безгранично расточительная Роза брала кредиты, делала долги и рассчитывала, что, в конце концов, (на краю долговой ямы?) ее спасет какое-нибудь чудо. Уже тогда выяснилось, что ее шарм позволяет ей тратить деньги независимо от того, могла она себе это позволить или нет. Именно в ту пору проявляется еще одно ее яркое достоинство: она знала, как слушать собеседника-мужчину, как использовать свое обаяние. Как потом заметил Талейран, которому было присуще очень ёмко оценивать ценность женщины, как «особи», Роза, несомненно, была достаточно умна, чтобы понимать, когда следует молчать.

Далее в ее биографии возникает «черная дыра».

В июне 1788 г. (еще до революции) Роза неожиданно отбывает на родину, где также флиртует напропалую с морскими офицерами. Один из них (если конечно, верить ему?) оставил весьма емкую характеристику ее стиля жизни той поры: «… Она открыто пренебрегает общественным мнением…» Но в октябре 1790 г. креолка внезапно и стремительно возвращается во Францию, где уже вовсю полыхает революция, а Александр де Богарнэ сделал стремительную политическую карьеру. Округ Блуа посылает его депутатом от дворянства в Национальное собрание и на какой-то срок он даже станет его президентом. Прирожденный краснобай он выступал с трибуны по любому поводу. Его «звездный час» наступил в 1791 г. Тогда на его долю выпала честь сообщить Собранию о бегстве короля (фраза «Господа, король уехал в эту ночь, перейдем к очередным делам» сделала его знаменитым!), а затем и об успешной «поимке» беглеца с семьей. Именно он допрашивал их.

Враги считаются с ним, и его имя встречается во многих брошюрах и процессах того времени. Затем «Отечество оказывается в опасности!» и де Богарнэ в качестве бригадного генерала уходит на войну, которая с короткими перерывами будет сотрясать всю Европу почти 22 года! Уже с фронта он голосует за смерть королю. Александр в такой милости, что ему предлагают портфель военного министра, но он, по только ему одному известным причинам, отказывается от этой исключительно «хлебной» должности. Но вскоре военная фортуна ему изменяет и он оказывается совершенно некомпетентен как командующий Рейнской армией. Кроме того, 12 июня 1793 г. в Комитет народного спасения поступает «сигнал» о неблагонадежности виконта де Богарнэ. Естественно, что бдительные комиссары Конвента не дремлют и тут же констатируют, что де Богарнэ не столько руководит войсками на поле боя, сколько гоняется за… проститутками, по крайней мере, так утверждают (!?) некоторые источники. После сдачи Майнца, когда он скомандовал отступление и уже бросил армию под предлогом ухудшившегося здоровья, они его арестовывают. Роковым образом это совпало с началом Большого Террора. Власть Конвента была передана двум комитетам – Комитету общественного спасения и Комитету общественной безопасности. Был создан Революционный Трибунал, в котором обвиняемые были лишены права на защиту, а единственным приговором была смерть.

Тем временем, его экс-супруга (?) умело адаптировалась к изменившимся условиям жизни. Владея даром приспосабливаться, использовать любые возможности, извлекая выгоду из репутации своего бывшего мужа (?), она всячески обретала полезные связи.

Когда она узнала, что отца ее детей ожидает топор палача Сансона, то попыталась сделать все от нее возможное, чтобы спасти ему жизнь: «встречалась» со всеми нужными мужчинами. Она просила об аудиенции у одной из самых ужасных личностей эпохи Большого Террора – Гийома Вадье, председателя Комитета общественной безопасности, но просьба осталась без ответа. Рассказывали, что тогда она побывала в постелях многих влиятельных людей той бурной эпохи – не будем пытаться перечислить всех тех, о ком ходили слухи. Но даже ее незаурядное искусство снятия стресса у мужчин не спасет Александра де Богарнэ.

23 июня 1794 г. она потеряет его на кровавой плахе.

Но еще до этой роковой даты в «компетентный комитет» на нее пришел анонимный донос, заканчивавшийся такими зловещими словами: «Берегитесь даму из бывших, виконтессу де Богарнэ, у которой тайные дела в правительственных учреждениях» и 22 апреля 1794 г. по приказу тюильрийской секции революционного комитета она сама угодила в тюрьму – в приспособленный под нее бывший знаменитый… женский Кармелитский монастырь в Париже. Из всех подобных парижских тюрем о нем ходила самая жуткая слава. Количество заключенных на один квадратный метр было запредельным. Влажность – невероятная. То, что в ней (и ей подобной) творилось, иначе как «любовным угаром» назвать было нельзя. Каждое утро тюремщики выкрикивали имена тех, кому через революционный трибунал следовало подняться на эшафот, где орудовал Сансон. Все эти обреченные жаждали лишь одного – в оставшиеся им часы – урвать максимум секса. Тем более, что в этих импровизированных тюрьмах и мужчины и женщины содержались вместе и все «условия» для предсмертных соитий были в наличии. Секс в преддверии плахи – это круто! По крайней мере, так тогда считалось среди пресыщенной суперудовольствиями аристократии, доживавшей свой век (уходящий XVIII в. – век «опасных связей» и «всего остального») по принципу: «После нас хоть потоп!» («Apres nous le deluge!»)

…Кстати сказать, доподлинно неизвестно, кто первый произнес эту «крылатую фразу»? То ли это сделал крайне противоречивый – умный, тонкий, изящный, большой ценитель искусств, но вместе с тем порочный, развратный и безбожный Филипп II герцог Орлеанский (1674—1723), которого 26 августа 1715 г. французский Король-Солнце Людовик XIV, предчувствовавший близкую свою кончину, позвал и назначил регентом королевства, иными словами, поручил ему управлять государством, пока законный наследник, будущий король Людовик XV, а тогда еще 5-летний герцог Анжуйский, не достигнет совершеннолетия. Вот он вроде бы сразу после похорон усопшего монарха цинично-философски и изрек: «А теперь, господа повеселимся. После нас хоть потоп!» И действительно началась эпоха Вечного праздника, Праздника Чувственности Сладострастия. То ли эту фразу могла как-то бросить получившая монастырско-домашнее образование, с детства обожавшая цветы и птиц, неглупая, интеллигентная по природе и сравнительно хорошо образованная (она была знакома с книгами Монтескье и Прево), умевшая рисовать, петь, танцевать, играть на арфе и ездить верхом, аппетитная мещаночка среднего роста, несколько худоватая, но грациозная, с мягкими непринужденными манерами, с безукоризненно овальной формой и фарфорово-бисквитным цветом лица, прекрасными с каштановым отливом светлыми волосами, чудесными длинными ресницами, с прямым, совершенной формы носом, очень красивыми зубами, мраморного цвета грудью, чарующе-переливчатым смехом, как у современных (растиражированных) гламурных «рабынь» секс-индустрии (не будем всуе упоминать их имена: каждый вправе сделать это сам… по вкусу) чувственными пухлыми губами – понятно для «каких» утех-услуг, столь обожаемых мужчинами всех времен и народов и глазами неопределенного цвета. Как писал потом об ее глазах, версальский королевский ловчий Леруа: «В них не было ни яркого блеска черных глаз, ни мечтательной нежности голубых, ни особенной мягкости серых». Казалось, она могла по необходимости придавать им безграничную способность обольщать и принимать любые оттенки выражения. Именно эта особенность ее взора, вроде бы обещала негу страстного соблазна и в то же время оставляла впечатление какой-то смутной тоски в мятущейся душе. Все ее многочисленные портреты с одной стороны показывают, что ни один из них не похож на другой, но с другой – в них есть именно эта одна общая черта – современно выражаясь, сексапильность. Как писал один ее современник: «Все в ней было округло, в том числе и каждое движение. Она совершенно затмила всех остальных женщин при дворе, а ведь там были настоящие красавицы. … Ни один мужчина на свете не устоял бы перед желанием иметь такую любовницу, если бы мог». А ведь она отнюдь не была ни ослепительной красавицей, ни пылкой любовницей, как это закрепилось в художественной литературе соответствующего пошиба! Зато в ней было именно то, что среди французов принято называть сколь коротким, столь и емким словом – шарман. Недаром, именно она заменила на королевском ложе безвременно ушедшую из жизни маркизу Марию-Анну де Шатору – непревзойденную мастерицу будуарных «баталий» а-труа, т.е. современно выражаясь – «секс втроем»! В первую же ночь смекалистая «воструха» «так» «расстелила» Его Величество Людовика XV, что потом всю жизнь (20 лет до своей безвременной смерти) ходила по нему ногами в обуви на… каблуках-«шпильках»! Ее звали Жанна-Антуанетта де Этиоль, урожденная Пуассон (в переводе с франц. – «рыба»), более известная, как знаменитая фаворитка маркиза де Помпадур (29.12.1721, Париж – 15.4.1764, там же). Так или иначе, но в этой циничной и легкомысленной фразе отразилось отношение к миру всего французского первого сословия: неуверенность аристократии в завтрашнем дне. К слову сказать, после них действительно случился «потоп», потрясший до основания федеральные устои Западной Европы – грянула Французская революция 1789 г. и покатились с эшафотов гильотинированные головы пресыщенных французских аристократов и аристократок. Впрочем, есть и другие версии относительно авторства этой емко-доходчивой фразы и каждый вправе самостоятельно «покопаться» в этом направлении. Jedem das seine…

Рассказывали, что захотела попробовать его (испытать оргазм «за пять минут до гильотины»! ) и Роза, причем, ее любовником оказался один из самых удалых генералов республиканской Франции, угодивший в ту же тюрьму, Луи-Лазарь Гош – рослый мужественный красавец, чей лоб «украшал» багровый сабельный шрам на лбу. Как вспоминал потом Баррас: «Это был один из наших красивейших мужчин, по сложению скорее Геркулес, чем Аполлон». В общем, Гош был, современно выражаясь – «секс-символом» и, к тому же, привык не отказывать дамам в «утешении», а вертихвостка Жозефина, как все креолки, была дамой невероятно сексуальной, темпераментной и не упускавшей возможности быстротечного «огневого контакта» с альфа-самцами. Молва гласила, что между ними наметился любовный роман (?), правда краткий либо даже мимолетный? Только-только женившийся на 16-летней девице Гош не смог (?) устоять перед очарованием и секс-мастерством Розы (?), которая набросилась на него как ненасытная самка на альфа-самца? Его невероятная энергия и оптимизм вселяли в Жозефу надежду на счастье за пределами тюрьмы?

Сегодня, нам доподлинно неизвестно, как все обстояло на самом деле и насколько далеко их отношения могли зайти в условиях стрессового ожидания гильотины, придававшего каждому соитию (затяжному либо скорострельному) невероятный эмоциональный окрас!? Зато не исключено, что одной из причин последующей вражды между Гошем и Наполеоном могла быть краткая, но бурная связь жены последнего с первым. Не секрет, что по поводу «женских тайн» Жозефины – «шаловливой девушки бальзаковского возраста», чьи «врата в рай» («потертые ножны») тогда посещали многие сильные мира сего (их «вострые сабли») – Бонапарт дико ревновал. Особенно это было заметно в первые годы их совместной жизни, когда его чувства к этой ушлой «вострухе», «торговавшей „ножнами“ по сходной цене», еще были свежи и натуральны. Так или иначе, но доброхоты сообщили куда следует о том, чем занимается высокопоставленный арестант c высокородной арестанткой и Гоша срочно перевели в тюрьму Консьержери. Вполне возможно, что именно поэтому эта связь, (если она была?) так и не стала достоянием широкой общественности, а осталась на уровне слухов. Из новой тюрьмы дорога была только одна, через Революционный Трибунал, на Гревскую площадь – на гильотину Сансона! Скорее всего, что этим бы все для нашего героя и закончилось, если бы не переворот 9 термидора, приведший на плаху… Робеспьера и его якобинских соратников.

…Между прочим, именно в тюрьме Монастыря Кармелиток Роза встретила содержавшегося в ней с 14 марта своего бывшего благоверного, пребывавшего в страстном романе с красавицей-аристократкой Дельфиной де Кюстин (Жюстен), чей муж – генерал Арман-Луи-Филипп де Кюстин только-только «чихнул в мешок», т.е. был гильотинирован. Затем пришла очередь и Розиного экс-супруга. Голова виконта де Богарнэ смешалась с прочими 46 залитыми кровью головами осужденных, сваленными в тележке палача…

Рассказывали, что от революционной гильотины, впавшую в полную прострацию после того как ее разлучили с ее героем-любовником, Розу спасла сильная лихорадка (настоящая или притворная?). Она приковала ее к тюремной койке и вроде бы помешала появиться перед ревтрибуналом для вынесения смертного приговора. А тут еще очень во время «случились» события 9 термидора (27 июля 1794 г.) и последовавшая за ними в течение 24 часов смерть на гильотине самого Максимилиана Робеспьера и всех его ближайших соратников по Великому Террору.

…Между прочим, термидорианское кровопускание было воспринято в стране с облегчением. Страна освободилась от тирании. Тюрьмы быстро опустели. Их бывшие узники, перенесшие страшные испытания и научившиеся в них очень многому, занялись своим новым обустройством в этой полной на неожиданности после событий 1789 г. жизни…

О превратностях и скоротечности бытия Жозефина теперь знала гораздо больше, чем ей в свое время смогли преподать монастырские монахини и пансионатские «лектрисы» (по сути дела, это литературно обоснованный синоним слова «горизонталка»). Она четко знала «кого и за что надо ухватить», пока на ее «тактико-технические характеристики» еще есть спрос в мужском обществе, где зачастую встречается весьма «ст`оящая дичь». Предельно ласковая в обращении с сильным полом вдовушка постаралась возобновить все свои различные «деловые» связи. На доходы от одной лишь сахарной плантации на Мартинике с ее широкими запросами было явно не прожить: вот она и занималась большим количеством деловых вопросов, поскольку хватка у нее была отменная. Тем более, что благодаря своему высокому «постельному» искусству она взобралась на самую верхушку социальной лестницы и была там одной из весьма популярных «кудесниц-чудесниц-„наездниц“».

Одним из главных «пользователей» ее «врат в рай» стал уже не раз упоминавшийся циничный политик Баррас, так любивший разыгрывать из себя, благодаря своей внушительной осанке, военного (генеральский мундир на нем сидел безупречно).

Доподлинно нам неизвестно, где и когда наша креолка «положила глаз» на него. В знаменитой «Хижине» Терезии Тальен? Или все же, в официальном салоне Барраса – в Люксембургском дворце – своего рода «непотребном доме», где полагалось «выставлять напоказ тело»?

Женская нравственность в то разнузданное и безнравственное время одобрялась менее всего, вот и Роза наряду с мадам Рекамье, мадам Тальен, мадам Амелен, мадам де Шаторено, мадам де Форбен, мадам де Новаль, мадам Роверо и прочими модными «горизонталками» той поры демонстрировала свое тело с откровенностью, выходящей далеко за границы приличий среди «потерянных» женщин, банкиров-воров, армейских поставщиков, подрядчиков и прочих «субчиков» по ком в иные времена «плакала» бы гильотина. Нельзя было вообразить себе более восхитительных представлений. Зачастую всех их относили полумертвыми в соседний будуар. В те времена чуть ли не ежедневных переворотов никто не мог быть уверен в ближайшем будущем. Завтра смерть могла нанести им удар из-за угла. Все они жили одним днем – соответствующим образом удовлятворяя все свои разноплановые «хотелки».

В общем, эта лихая кампания, преданная культу чувственности, наслаждений и любовных похождений, оказалась по душе жаждавшей жизни и удовольствий нашей веселой вдовствушке-креолке, когда вся Франция закружилась в вихре опьяняющих наслаждений. Роза стремилась насытиться удовольствиями. Она была на каждом балу. На каждом концерте, ее можно было встретить во всех театрах, в летних садах и на прогулках. Жозефа постоянно давала обеды, собирала у себя модное общество, одевалась по последней моде (только за пару шелковых чулок она отдавала 500 франков!). Все это стоило ужасно дорого, а ведь у нее на руках еще было двое детей: дочь – в новомодном пансионе мадам Кампан, а сын – в ирландском институте Сен-Жерменского предместья. Доходов у нее не было и она все одалживала и одалживала. Вот и пришлось вдовушке бальзаковского возраста за столь безрассудно расточительную жизнь платить… своей искусной плотской любовью, благо покупатели были, вернее, еще (или – пока; кому – как нравится) были.

Так или иначе, но по предположениям современников-очевидцев связи Барраса и вдовы де Богарнэ она могла быть допущена в «гарем» Барраса где-то в мае или июне 1795 г. Тем более, что именно в это время лоно Терезии могло быть «временно недоступно»: в мае она родила дочку Розу де Термидор и приходила в себя после родов. Крестная мать новорожденной лукавая Роза де Богарнэ не упустила своего шанса «выйти на замену» и показать себя столь большой искусницей на «сексодроме» Барраса, регулярно извлекая из того его специфическую мужскую жидкость.

А ведь в ту пору Терезия и Роза были неразлучны. Они даже одевались одинаково. Они явно подражали друг другу.

Казалось, между ними не было никакого соперничества. Хотя Терезия была на 10 лет моложе Розы, а так же ее редкостная красота, огромное богатство и громкая историческая роль, которую она сыграла в дни термидорианского переворота и ее необыкновенная популярность у мужчин любого возраста. У этих двух незаурядных женщин было немало общего: обе сидели в тюрьме, ожидая казни. И вот теперь обе эти по-своему красивые дамы стремились забыть ужасы недавнего прошлого и насладиться жизнью по полной программе. Недаром они обе делили на ложе между собой сластолюбивого Барраса, чьего тестостерона хватало на них обеих. (И это притом, что кое-кто намекал на его нетрадиционную ориентацию.) Важно было и то, что его… кошелька тоже хватало на них обеих. Интересно, что знававший обеих прелестниц-искусниц, сделавший себе имя на «садомазохизме» (и «всем остальном»), полулегендарный маркиз де Сад так их охарактеризовал: «Мадам Богарнэ жаждет наслаждений в сто раз больше, чем мадам Тальен». И это понятно, по словам Барраса – «завсегдатая» их «райских ворот»: «…Мадам Тальен была тогда в самом расцвете своей красоты, мадам Богарнэ начинает увядать». Грубо говоря, Розе надо было пользоваться каждым соитием, дабы провести его так, как в… последний раз! И как пишет в своих мемуарах все тот же «глубокий» знаток особенностей «внутренней анатомии» обеих красавиц Баррас: «…Мужчины, которые обладали ею (Розой), могли льстить себе, хвастаясь ее страстностью, однако сладострастная креолка никогда ни на секунду не забывала о делах. Ее сердце не играло никакой роли в ее физических развлечениях». И хотя все преимущества были на стороне роскошной красавицы Терезии, но миловидная Роза – эта дьявольская смесь изящества француженки (шарман) и томной беспечности креолки – все же чувствовала себя привлекательной, даже несмотря на таких соперниц, как несравненные Терезия и мадам Рекамье. Она обладала бесконечным обаянием, она так искусно накладывала грим, ее веселость была такой заразительной, что ею в «Хижине» восхищались больше, чем иными молодыми дамами. Более того, она служила ярким подтверждением издавна существующей у французов убежденности в особом шарме креольских женщин. Она была томной и соблазнительной, как и полагалось женщине с Антильских островов.

Вот такая женщина стала официальной любовницей Поля Барраса – председателя Национального Комитета, члена Комитета общественной безопасности и командующего Внутренней армией Парижа – по сути дела самого влиятельного человека в столице Франции. Роза де Богарнэ играла роль хозяйки на приемах в его резиденции во дворце Эгалите и в загородном имении Шало неподалеку от «Хижины»: подавались пулярки, первые фрукты и овощи сезона, изысканные вина. Причем, Жозефина умело выступала в роли «поставщицы», стремясь «угодить на все вкусы, даже когда выбор падал не на нее». Их связь была столь несомненна-очевидна, что когда Розу приглашали быть крестной матерью, то крестным отцом спешили пригласить ее «спонсора» Барраса. Парижские торгаши открыли ей неограниченный кредит. По темпераменту они с Баррасом очень подходили друг к другу, они оба были созданы для этого мира, установившегося тогда во Франции, когда все жаждали только наслаждений. В общем, Роза де Богарнэ была именно тем типом женщин, которые нравились Баррасу – неважно с каким прошлым, но с безукоризненными манерами.

…Кстати сказать, принято считать, что Баррас к своим женщинам относился легко, никогда не требуя от них верности. Циничный и нетребовательный, он был известен добрым отношением к своим как прежним, так и настоящим любовницам. Он никогда их не бросал, если они играли какую-то роль в его жизни. Он всегда был готов дать совет, помочь деньгами – как государственными, так и собственными, организовать полезное знакомство с банкирами и спекулянтами, кишевшими вокруг правительства. Во всяком случае, так о нем рассказывали и каждый вправе сам верить в подлинность такой информации…

В свою очередь, она обрела не только прекрасного любовника, с которым они «в свободное от службы время» вместе оттачивали свое сексуальное мастерство, но и могущественного покровителя, обеспечивавшего ей безопасность и беспечную жизнь. С одной стороны у нее было очень завидное положение. Все знали, что она официальная любовница Барраса. Это обеспечивало ей влияние, возможность покровительствовать нужным людям, способствовать заключению выгодных военных контрактов (с которых она получала комиссионные?), одалживать деньги и тратить их, не считая.

С другой стороны, Роза прекрасно понимала, что такое ее положение могло быть временным. Сожительство с Баррасом не гарантировало ей того к чему она стремилась всю жизнь – стабильности. Наша «прелестница» никогда не забывала, что ей уже «тридцать с хвостиком» и ее «прелести», в том числе, способность к деторождению, уже проявляют склонность к заметному увяданию. Когда-нибудь Баррас ее бросит, хотя было хорошо известно среди «горизонталок» той поры, что (повторимся) он и после разрыва продолжает помогать своим бывшим «пассиям», ее положение уже будет совершенно иным. Тем более, что Роза своим «бабьим нюхом» уже ощущала приметы некоторого охлаждения со стороны Барраса. Замечала она и то, что Терезия Тальен начинает вытеснять ее из его постели. Ее не оставляло растущее беспокойство – ей необходимо было иметь постоянного покровителя (мужа!?), который обеспечит ей тот образ жизни, к которому она уже привыкла. И живя с Баррасом, она не забывала «выходить на охоту» в надежде «подстрелить стоящую дичь», которая обеспечит ей Светлое Будущее! (Здесь и везде далее в подобных случаях смотри в конце книги приложение – «Секс-пособие! Исключительно и только для тех представительниц слабого, но столь сметливого пола, что «вышли на Большую Охоту на Дичь»! )

В общем, они были нужны друг другу!

В частности, «деляге» Баррасу нужна была именно такая «компаньонка», которая не только умело «расслабляла» самого Поля, но помогала ему в разных делах, изысканно «интервьюируя» нужных политиков и военных.

В конце концов, дошла очередь и до внезапно ставшего популярным у парижских львиц-«горизонталок» «генерала Вандемьера» (Бонапарта), которого в модных салонах той поры стали называть не иначе как «маленьким корсиканским протеже Барраса», по крайне мере, так склонны считать некоторые биографы Наполеона.

Обольстительно-чувственная креолка Мари-Жозефа-Роза с о-ва Мартиники с красивыми каштановыми волосами, эффектной длинной челкой на лбу, с вечно блуждающей на губах невинной улыбкой, очень длинными слегка загнутыми ресницами над миндалевидными темно-синими глазами, тонкими чертами лица, маленьким задорным носиком, подвижным, с трепещущими ноздрями и немного приподнятым кончиком, вызывающими желание, соблазнительно раздавшимися от двукратного материнства бедрами, миниатюрными, узкими в ступне, полноватыми, но стройными ножками и вечно обнаженными «на грани фола» не дряблыми а-ля «ушки спаниеля» (в литературной интерпретации – а-ля «трамплин») несмотря на рождение двух детей, а аккуратными, тугими грудями с крупными, призывно торчащими темно-коричневыми сосками, обладала настойчиво-зовущим взглядом, словно предлагавшим мужчине вести себя с нею смелее. Она знала все, что необходимо знать, чтобы в самом выгодном свете демонстрировать свои самые привлекательные стороны (и анатомии, в том числе) и скрывать то, что следует скрыть.

…Между прочим, у нее был лишь один видимый недостаток: на редкость плохие зубы. Настолько плохие, что она научилась смеяться, не показывая их. И, конечно, расточительность, которая ставила в тупик даже такого совсем нежадного мужчину как Наполеон Бонапарт, щедро оплачивавшего все ее фантастические прихоти, но об этом чуть позже…

Ее податливое, зрелое, но гибкое тело, ее шелковая, гладкая, смуглая, но казавшаяся бело-розовой от постоянных благовонных притираний, кожа, ее неповторимая мягкая манера элегантно двигаться словно в танце, грациозно приседать, опускаться на кушетки или канапе (как бы невзначай принимать на них соблазнительные позы, что-то типа восьми позиций Аретина, воспетых гением русской словесности Александром Сергеевичем Пушкиным) и так же вставать с них, притягивала к этой поистине шарман (по-французски – «очаровашке») мужчин, словно мед ос. Низкий, грудной тембр ее голоса был таким вкрадчиво-сексуальным, что они даже не видя ее, часто останавливались как вкопанные, лишь бы послушать его. Эта изысканно-нежная, уступчивая женщина с пухлыми губками крохотного (но когда надо – столь «вместительного»! ) ротика, изумительно ловким язычком и умелыми длинными пальцами знала, как сделать так, чтобы расслабившегося от ее ласк мужчину не покидало ощущение, что она вот-вот выскользнет из его объятий и оставит его одного в смятой и остывающей постели. Многоопытная любовница, Жозефина искусно делала вид, будто хочет оттолкнуть своего очередного кавалера, но, потом словно признав свое поражение, мягко уступала и становилась невероятно нежной. Она умела принадлежать, причем, в самых невероятных позах, оставаясь при этом где-то вдали, не давая покоя своему очередному избраннику. Попался на этот «крючок» гармоничного сочетания в молчаливом взгляде бездонно-темно-синих глаз кротости, преданности, задумчивости, чувственности, легкомыслия, кокетства и страстности и явно неискушенный в «любовной неге»… Наполеон Бонапарт: здесь она была богиней и, естетственно, что Дезире Клари со всей ее невинной неопытностью была ей не соперницей!