Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том I. «Надо уметь дерзать»"

Тем более, что к тому моменту эта совершенно невлюбчивая, но очень цепкая, что столь присуще лучшим представительницам сколь слабого, столь и сметливого пола, 33-летняя южанка однозначно решила, что в ее возрасте уже опасно все время быть содержанкой очередного любовника. Она, конечно, имела от Барраса приятный отель на Университетской улице, с каретой и парой рысаков из конюшен казненного короля, но для обеспеченной жизни в будущем этого ей было мало. Пришла пора заиметь законного мужа, к тому же, такого перед которым открывалось бы вполне приличное будущее и чье имя было бы на устах у всего Парижа, причем, лучше бы чтобы он был военным, а не штатским. Лучшей кандидатуры, чем «генерал Вандемьер» ей было тогда не сыскать: было в нем что-то такое, что сметливые представительницы слабого пола, «однажды крепко пымав его главное мужское достоинство меж влажных чресел» уже никогда эту ценную особь не «спускают с поводка»… погулять. У нее было одно очень важное для любой женщины качество: она никогда не оскорбляла мужчин, когда они оказывались несостоятельны на сексодроме, что для такого неумехи в этом плане как Наполеон, конечно, было весьма важно.

…Между прочим, его предыдущая любовь Дезире Клари после нескольких неудачных попыток «завести» супруга [в частности, повторимся, рекомендованного ей 28-летнего красавца бригадного генерала Матюрена-Леонара Дюфо (1769—1797) убили на ее глазах во время народного восстания в Риме в 1797 г.] вскоре вышла замуж за наваррско-беарнского петуха-ловеласа 35-летнего Жана-Батиста Бернадотта – одного из главных фрондеров и, отчасти, соперников Наполеона! Расчетливой женитьбой на бывшей возлюбленной Бонапарта «совершенной пустышке» Дезире амбициозный бахвал и наглец Бернадотт вошел в семью Бонапартов вопреки воле последнего. Не исключено, что Дезире Клари решилась на этот «неравный брак» – разница между новобрачными была немалой, как-никак целых 15 лет – все же не из-за безумной любви к бравому революционному генералу, а в «пику» своему прежнему воздыхателю Наполеону Бонапарту! Тому самому, которого в мгновение ока окрутила «ласковая и пушистая кошечка» Жозефина – дамочка хоть уже и не первой свежести, но, в который уже повторимся, знающая как при Первой Встрече правильно «расстелить» мужчину, в постели, чтобы потом всю оставшуюся жизнь ходить по нему ногами в обуви на… каблуках»! Недаром, когда Дезире много лет спустя спросили о том, почему она вышла замуж именно за Бернадотта, она без запинки дала исчерпывающий ответ: «Просто потому, что он был солдат, способный противостоять самому Наполеону!» Женская логика обезоруживает раз и навсегда. Дезире очень умно использовала свое влияние на Первого консула Наполеона Бонапарта. Поторопилась встретиться с ним после его возвращении из Египта. Он стал крестником ее единственного сына. Ее супруга он повысил до маршала и сделал его князем. Впрочем, все желающие могут покопаться в биографии Бернадотта на предмет его взлета в маршалы, князи и шведские короли. По правде говоря, это был весьма странный брак. Супруги Бернадотты долгое время прожили вдали друг от друга. Началось все с того, что Дезире наотрез отказалась переезжать в холодную и заснеженную Швецию, наследным принцем которой был избран ее муж, между прочим, ярый республиканец. Не помогли и письма мужа из Стокгольма. Дезире не покинула Париж, даже когда ее муж повел шведскую армию против Наполеона. Принцесса продолжала весело проводить время на приемах в Тюильри. В 1818 г. Бернадотт взошел на шведский престол под именем Карла XIV Юхана, но даже и тогда королева Дезире осталась в Париже, и все общество продолжало именовать ее просто мадам Бернадотт. Возможно, дело было в том, что к женщине, которой перевалило за сорок, наконец, пришла настоящая любовь. Она буквально преследовала вернувшегося во Францию из российской эмиграции Армана-Эмманюэля дю Плесси герцога Ришелье (1766—1822; кстати, известного жителям Одессы и Новороссии под прозвищем Дюк). Возраст уже не позволял герцогу отвечать королеве столь же бурными чувствами. Карета Дезире по пятам следовала за его экипажем. Ни просьбы, ни уговоры – ничто не помогало. Этот бурный и в чем-то смешной роман продолжался до самой смерти Ришелье в 1822 г. Только теперь Париж, все такой же прекрасный, наконец, утратил для Дезире привлекательность. В 1823 г. королеве Екатерине (так теперь Дезире именовалась) сообщили, что в Стокгольме ее единственный сын Жозеф-Франсуа (1799—1859) женится на дочери Эжена де Богарне. Королева вспомнила, наконец, о чувствах и правах матери. Она отправилась в Швецию и осталась в ней навсегда. Дезире пережила даже сына Жозефа-Франсуа, вступившего на престол в 1844 г. после смерти Бернадотта. Летели годы, а она, по-прежнему, сохраняла «темперамент и манеры маленькой девочки». В возрасте 83 лет (уже во время правления внука), поднимаясь в свои апартаменты, королева Екатерина (Дезире) внезапно упала на ступени дворцовой лестницы и больше не смогла подняться. Так прозаично ушла из жизни юношеская любовь Последнего Демона Войны. А ее потомки правят Швецией до сих пор…

Разное рассказывали о том, как начался роман Наполеона и вдовы де Богарнэ. Если верить мемуарам дочери Жозефины – Гортензии де Богарнэ, то это случилось весьма оригинально или… достаточно банально, поскольку было детально продумано этой вдовой бальзаковского возраста. По крайней мере, так принято считать.

Впрочем, возможны варианты…

Дело в том, что к тому моменту она, уже давно охотившаяся на перспективную «дичь» в генеральском мундире либо видного политика, «сделала стойку» на темноволосого, худощавого, нескладного мешковато одетого «генерала Вандемьера». Того самого, о котором (повторимся) всегда предельно сметливый в вопросах максимально выгодного обустройства личной жизни слабый пол уже начал шушукаться в модных дамских салона, в том числе, и у нее самой. Начавшая стареть креолка была дамочкой—«непромах»! Очевидно, после очередного «сеанса рефлексирующей терапии» для всезнающего Барраса в их чуть ли не полностью зазеркаленном вплоть до потолка будуаре, где любовники могли любоваться своими сексуальными проделками как бы… со стороны, она, невзначай поинтересовалась о перспективах героя Тулона, а совсем недавно расстрелявшего картечью взбунтовавшуюся чернь по приказу ее щедрого содержателя за чей счет она вела праздную жизнь на широкую ногу. Баррас тоже был «не лыком шит» и тут же смекнул, в чем интерес его расточительной «подстилки». Поскольку она ему уже изрядно поднадоела, то он был бы непрочь кому-нибудь ее подложить, причем, на совсем. Естественно, что прагматичная Мастерица Большого Секса получила от Барраса максимально исчерпывавшую характеристику о возможном будущем «генерала Вандемьера», особенно при условии если он окажется в цепких и умелых ручках какой-нибудь «искусницы», на которых был весьма богат в ту пору Париж – признанная в Европе столица «глэмура и всего ему сопутствующего». Любовники правильно поняли друг друга. И вдовстующая генеральша с Мартиники принялась искусно расставлять силки на «корсиканскую дичь», чей начавшийся взлет сулил ей не только безбедное будущее: армейские поставки – «золотая жила» для тех кто знает в них толк и для слабого, но столь смекалистого пола, в том числе! Вполне возможны были и почет, и слава, если генерал, конечно, не погибнет (геройски или нелепо) на поле брани либо не угодит… под нож гильотины за те или иные «проступки», как ее первый благоверный виконт.

Рассказывали, что якобы как-то на прием к новому начальнику Парижского гарнизона явился мальчик-подросток (14—15 лет?) – сын погибшего на якобинской гильоните генерала виконта Александра де Богарнэ – Эжен де Богарнэ. (Хотя в литературе его, зачастую, называют Евгением Богарне, а потом и Принцем Евгением, но франкоязычный вариант точнее соотвествует действительности; впрочем, «о вкусах – не спорят!» Не так ли?) Он обратился с прошением разрешить хранение дома оставшейся ему от отца генеральской сабли: тогда как все оружие по распоряжению Директории полагалось сдавать. Будучи профессиональным военным, Наполеон в подобных вопросах вел себя как и подобает по отношению к погибшему «собрату по оружию»: разрешил хранить отцовское оружие как памятный предмет. При этом был с юнцом невероятно ласков. Вполне естественно, что тот поведал обо всем своей матери. На следующий день уже ближе к вечеру к начальнику Парижского гарнизона, чтобы поблагодарить его «по полной программе» явилась… вдова генерала! Это была та самая виконтесса Роза де Богарнэ! Для нее, женщины сколь сексуально-соблазнительной, столь и прагматично-рассудочной, правильно «отблагодарить» «героя дня», занявшего весьма влиятельный пост в Париже, было дело «техники». А этой «техники» – ей «утехе воина», а точнее, «утехе генералов» – естественно, было не занимать: креолка-шарман в первый же раз так «умело „расстелила“ в постели профана в любовной неге, генерала Бонапарта, что потом очень долго ходила по нему в обуви на… каблучках»! Сам Бонапарт в своих «мемуарах» несколько по-иному оценил свое впечатление от сексуальной креолки: «… я был застенчив с женщинами. Мадам Бонапарт была первой, кто придал мне уверенность».

Так или иначе, но многие историки полагают, что вся эта слащавая история (у которой много версий) не более чем легенда, основу которой положила в свое время сама Жозефина, причем, уже после брака с Наполеоном, а развила потом дочь виконтессы – Гортензия де Богарнэ. И все ради – поэтического ореола первой встречи Наполеона и главной женщины в его жизни. На самом деле они были знакомы раньше тех событий, что повлекли за собой приказ о сдаче всеми парижанами имевшегося у них оружия.

Другое дело когда это судьбоносное событие случилось?

Но мы не будем гоняться за точной датой…

…Впрочем, есть и иные версии их знакомства. Либо это судьбоносное событие случилось в салоне у Барраса (ее любовника), либо в салоне у Богоматери Термидора (г-жи Тальен)? Рассказывали, что однажды Баррас привел к своей прекрасной подруге молодого артиллерийского генерала, чье форменное платье и обувь были поношенными. Среди всех пристуствующих в этом элегантном, обставленном с утонченной роскошью салоне, она был самым… бедным, но серые глаза его со стальным блеском выражали такую силу воли и незаурядность, что, конечно, хваткая светкая львица Терезия обратила на него свой оценивающий взор. Тем более, что сам Баррас рекомендовал ей это сделать. В ее салоне царило неудержимое веселье, зачастую развлекались не только танцами, но и играми, где главную роль исполняли… поцелуи, причем, не только в традиционные места. Поначалу Наполеону не досталось от нее поцелуев: ему она тогда расточала лишь очаровательные улыбки и любезности. Хотя она дала ему подержать в своей руке свою дивную ручку. Легкая полупрозрачная индийская ткань позволяла лицезреть чудесные формы ее божественного тела. Эта прирожденная гетера была создана для обольщения. Ее греховный взгляд делал из мужчин рабов. Не стал исключением и бедный (в прямом и переносном смысле) корсиканец. Ведь он уже коснулся ее и возможно сможет овладеть ей целиком, этой повелительницей мужчин, обожавшей отдаваться своим… «рабам». Ее огромные широко открытые глаза звали его, маленький чувственный рот благосклонно улыбался ему, с несравненной кокетливой грацией она играла своей драгоценной кашемировой шалью, позволяя ему единомоментно лицезреть то, что прилично лишь в интимной обстановке будуара. И он задержал в своих ладонях руку этой Королевы Наслаждений, этой настоящей Калипсо, как звал ее его брат Люсьен Бонапарт. Ему пришла в голову здравая мысль: погадать Терезе по линиям руки. Красавице это пришлось по вкусу. Их – крайне оригинальную пару, полуголая (или скорее почти что голая!?) роскошная Тальен и малоизвестный неказистый генеральчик в обносках – тут же окружили завсягдатаи салона и «сеанс» прогноза на будущее начался. «Замухрышка-голодранец» наговорил такого, что вокруг все не только удивились, но и развеселились. В общем, «капитолийская Венера» его заприметила, поскольку ее извращенная чувственность откликалась на внешне мало привлекательных мужчин. Таким показался ей и бедный генерал в поношенной артиллерийской форме. Победоносная красота Терезии ослепила и его – его, всегда преданного культу славы! Истории осталось неизвестно, был ли между ними когда-либо интим, но губы французской сирены Бонапарт все же целовал, что явствует из его письма Баррасу: «Шлю поцелуй дамам Тальен и Шаторено. Одной в губы, а другой в шеку». С той поры Бонапарт зачастил в «Хижину» Тальен.

В ее гостеприимном салоне завязывались отношения (не только интимные), все устраивали свои дела, в том числе и армейские. Его влекли туда честолюбивые надежды завязать выгодные знакомства – в то время он был генерал без должности («рыбак без лодочки») – он еще не стал военным комендантом Парижа. И щедрая хозяйка «Хижины» его привечала. Именно всемогущая расточительница милостей Тальен помогла ему решить одну из наиболее насущных проблем – пошить новые форменные мундир и обувь, чтобы выглядеть пристойно в высшем свете. У него не было средств для этого. Хотя Комитет народного благосостояния постановил выдавать офицерам действующей армии скуно для сюртука, пальто, жилета и панталон, но Бонапарт не значился в списке армии, и его ходатайство отклонили. Оказалось, что одного ее слова будет достаточно, чтобы скромное желание обносившегося генерала исполнилось. Богоматерь Термидора дала ему письмо к Лефевру, заведующему выдачей денег при 17-й дивизии внутреннего назначения и артиллерийский генерал смог шеголять в «Хижине» в обновках. Теперь ему было не стыдно показываться при ярком свете люстр в салоне его покровительницы. Естественно, что теперь на нем (и его новенькой с иглочки генеральской форме) останавливался пристально-жгучий взгляд прагматично-сметливых «охотниц» на видных (крутых мужиков) военных.

Очень может быть, что именно тогда (либо даже еще раньше во время «экспромт-сеанса» гадания по линиям руки или чуть позже – просящим рекомендацию на отрез сукна на пошив вместо износившегося нового мундира?) его заприметила все замечающая креолка Роза де Богарне? Вполне возможно, что уже тогда наша шаловливая вдовушка обратила внимание на увивающегося вокруг его подруги весьма странного генерала в сильнопотрепанном мундире, но с очень запоминающимся взглядом и насмешлово, как бы не в значай спросила «главную гетеру страны» – кто этот чудачок в поношенной генеральской форме? Ответ Тальен оказался для обоих (Розы и Наполеона) судьбоносным: «Это – генерал Бонапарт!»

Либо дело было не так и все тот же Баррас напрямую посоветовал Жозефине, которая ему (напомним) уже порядком надоела своим мотовством, обратить внимание на перспективного генерала?

Главное – в другом: глаз у нашей «охотницы» -креолки на стоящую «дичь» был наметанный и она произвела «выстрел» без промаха! Повторимся, что уже на о. Св. Елены Бонапарт признавался: «… до встречи с ней (Жозефиной – Я.Н.) я не был избалован женщинами. В следствии моего характера я был невероятно робок и застенчив в обществе женщин. Мадам Богарне была первая, которая немного ободрила меня. Однажды, когда я был ее соседом за столом, она наговорила мне много лестных вещей по поводу моих военных способностей. Эти похвалы опьянили меня. Я после этого говорил только с ней и не отходил от нее ни на шаг…» Аромат волос и гибкого тела прелестной виконтессы одурманил его так, что под обильной пудрой и краской на ее очаровательном личике он не видел (и не знал!), что она старше его на целых 6 лет! (Впрочем, в сексе не это главное? Не так ли?) Многоопытная и обворожительная креолка овладела наивным и робким, но страстным худеньким «генералом Вандемьером» всецело и не замедлила этим воспользоваться. Тем более, что в ее бальзаковском возрасте (или возрасте «дамы не первой свежести, но нашедшей способ ему понравиться», как ее ехидно квалифицировал потом Мармон – однокашник Бонапарта, а потом и его маршал) промах был бы непростительной ошибкой. «На охоте (войне) – как на охоте (войне)» – a la guerre comme a la guerre, тем более, у прагматичных француженок! Правда, навстречу естественным желаниям неопытного артиллерийского генерала расчетливая вдовушка пошла отнюдь не сразу, хотя о его храбрости, решительности и незаурядных способностях уже заговорили, и возможно, очень скоро о нем заговорят как о Герое Завтрашнего Дня, но положения у него еще не было. И какое-то время их отношения оставались светскими…

В общем, как женщина, эта «изящно неодетая» креолка с томным взглядом из тени длинных густых ресниц полуопущенных искусно подведенных век соблазнила его с первой встречи, как дама – ослепила и внушила уважение своим видом полным достоинства… на следующее утро после их первой близости. Причем, ее прошлое, ее образ жизни, ее отношения с Баррасом были ему безразличны: он полюбил ее со всем пылом первой страсти, со всей безудержностью его южного темперамента. Для профана в сексуальных утехах генерала Бонапарта Роза Таше де ла Пажери, очевидно, стала той Королевой «Наездниц», что раскрыла ему все тонкости в искусстве плотской любви, в том числе, «верховых» позиций.

…Впрочем, со временем, разнообразия ради, как это зачастую водится у сильного пола, он станет «опускать-погружать» свою «вострую саблю» и в другие «ножны» – разной степени «потертости и формата». Порой, он будет «вскрывать-взламывать» «райские врата» в «девичьи горницы», познавая все разнообразие их «замочных скважин-щелей». И все же, по его собственному признанию уже на закате жизни, именно Роза была и осталась для него идеальной секс-партнершей! Каждому – свое… Не так ли?..

Она так искусно и «вкрадчиво», причем, с «пол-оборота» (!) развела столь дикий любовный огонь в нем, что это радовало, смешило и, отчасти, страшило ее! Его интимные фантазии оказывались таковы, что даже ее, видавшую виды «горизонталку», они заставляли по началу краснеть и… жеманно соглашаться на… камасутру по-наполеоновски! Забегая вперед, скажем, что с годами его безудержная страсть поблекнет, причем, во многом по вине самой Жозефины.

…Между прочим, повторимся, что источники расходятся, как скоро у них случился первый интим, т.е. когда Жозефина так его обслужила, что Наполеон не помнил, что с ним было ночью и к утру из «дичи» превратился… в «ручное домашнее животное»: то ли через пару недель после первого знакомства, то ли, все же, спустя месяц… Впрочем, это – не суть важно! Главное, что они нашли другу друга: охотница «подстрелила» «Дичь Всей Своей Жизни», а та обеспечила ей Эту Жизнь По Высшему Разряду…

Но именно тогда он переименовал Розу в Жозефину, причем, на всю оставшуюся жизнь – на целых 18 лет! Рассказывали, что он предложил ей руку и сердце, вроде присовокупив к ним колечко с сапфиром, и трогательной надписью внутри «Женщине моей судьбы», умоляя принять их! (Правда, по другим данным – это был медальон с гравировкой «На память!») Лазарю Карно он описывал ее как «женщину в полном смысле этого слова». Она всегда оставалась для него «настоящей женщиной», к тому же, «настоящей виконтессой» – тем более, что в глубине его души всегда жило преклонение перед аристократией. Вдова-виконтесса в его понимании принадлежала к околодворцовым кругам старого режима.

…Впрочем, если верить сведениям обо всех предыдущих неудачах Бонапарта в личной жизни, то он женился на женщине, которая, как это не звучит цинично и банально, … «ему дала» в неповторимой манере!? «Се ля ви» – не так ли? Не исключено, что еще с 1794 г. мысль о женитьбе не покидала его? Недаром ведь он тогда высказался о женитьбе брата Жозефа на дочери торговца мылом и шелком Жюли Клари с неприкрытой завистью: «Вот счастливец этот шельма Жозеф!» И это, при том, что Жюли ничем особым не блистала? Точно так же, как и вдовушка Пермон? Тогда как, повторюсь еще раз, секс-мастерица Жозефина умела не только исключительно искусно проводить рефлексирующе-расслабляющие «процедуры» с «дичью», превращая ее в покладистое домашнее животное, но и обладала очень высокими связями в парижском обществе той поры! А без них, как известно, быстрой карьеры не сделать никому и нигде. В пандан этой гипотезе можно сослаться на первую нам известную записку Жозефины Бонапарту от 28 октября 1795 г. «Вы больше не посещаете любящего вас друга. Вы его совершенно забыли. Вы не правы, так как она к вам сердечно привязана. Приходите завтра завтракать со мной; мне нужно вас видеть и говорить с вами о вещах, вас касающихся. Прощайте, мой друг; я обнимая вас. Вдова Богарнэ…» Выводы, каждый может сделать соответственно своим взглядам на жизнь… А о них, как известно, не спорят или jedem das seine…

Бонапарт для нее был свежим плодом, дикарем, которого можно было приручить, он – лев – Герой Дня, которого можно (и нужно!) водить на цепи. Для нее женщины уже зрелой, его неистовый темперамент, пылкая страсть, жаркие, как на экваторе, поцелуи, сыплющиеся на все ее тело – вплоть до тех самых мест, о которых не говорят вслух, это бешенство постоянного вожделения – было наилучшим доказательством того, что она еще прекрасна, еще пленительна и… желанна! Неоднократно желанна…, а что еще может быть столь важно для «дамочки не первой свежести»!?

Поговаривали, что какое-то время кокетливая и расчетливая креолка, очевидно, спала на «две постели», т.е. и с «директором» Баррасом и с «генералом Вандемьером», ублажая их обоих так, что на следующий день они не помнили, что с ними было по ночам. Вскоре она решила, что «весна ее жизни» уже миновала, а Наполеон – точно ее Последний Шанс. Окончательно посоветовавшись насчет перспектив его военной карьеры с Баррасом, она поняла, что ей надо выйти замуж за подающего большие надежды генерала Бонапарта. Дело в том, что Баррас, которому, как уже упоминалось, стареющая креолка-транжира уже порядком надоела, постарался ее заверить, что как только она выйдет замуж за «генерала Вандемьера», то он тут же назначит его командовать армией в Италии, а она получит все соответствующие преференции от этой «хлебной» должности ее новобрачного: выгодные армейские поставки, возможность пожить в свое удовольствие пока он будет отсутствовать в столице и «все такое прочее». К тому же, она знала, что, когда Бонапарт поинтересовался у Барраса относительно перспектив женитьбы на ней, то тот поощрил его. Он, по воспоминаниям Бонапарта на Св. Елене, «…подчеркнул, что она принадлежит и к старому режиму (что в тайне так импонировало Наполеону – Я.Н.), и к новому, что женитьба даст мне более прочное положение, заставит людей забыть мое корсиканское имя, сделает меня целиком французом».

Этот очень дельный совет ее влиятельнейшего любовника ее новому любовнику для нее, безусловно, был тревожным сигналом! Баррас явно сплавлял свою искусницу-«старушку» -транжиру!

…Между прочим, известно ей было и то, что Бонапарт посетил ее нотариуса, чтобы навести справки о ее состоянии в Вест-Индии. Недаром много лет спустя – уже на о-ве Св. Елены он весьма цинично признался генералу Бертрану: «Я действительно любил Жозефину, но я не испытывал к ней уважения. У нее была самая прелестная маленькая „…“ в мире, там помещалось имение „Три острова“ на Мартинике. На самом деле я женился на ней только потому, что думал, будто у нее большое состояние. Она говорила об этом состоянии, но все оказалось неправдой». Вполне понятно, что Наполеон был в курсе и интимных отношений Жозефины с Баррасом, поскольку об этом знал весь Париж. Сам Баррас потом в своих мемуарах весьма логично пояснял, что, поскольку Жозефина была официальной любовницей и поскольку генерал Бонапарт весь тот год находился рядом с ним «он более чем кто-либо другой знал об этом факте». Не исключено, что именно связь Жозефины с Баррасом и подтолкнула Бонапарта на брак с ней – он мог полагать, что это самый быстрый путь к достижению его военных и политических целей. Недаром все тот же Баррас повествовал потом, что в ту зиму, когда бы Наполеон ни просил его о каком-нибудь одолжении, он всегда заезжал с Жозефиной или просил ее ходатайствовать за него. Комментарии излишни…

Тем более, что другой герой дня – блестящий генерал Гош явно не собирался бросать ради Жозефины (Розы) в Эльзасе свою 16-летнюю и уже беременную жену Адель. Ходили же слухи, что когда их обоих освободили из тюрьмы (его на пару суток раньше), Жозефина тут же кинулась к нему (мужчина он был «стойкий» во всех отношениях, что женщинами всех времен и народов ценится всегда) в надежде, что он разведется и женится на ней – Большой Мастерице Большого Секса! Поговаривали, что он вроде бы остудил ее пылкие надежды очень доходчивыми словами: «Такая любовная связь простительна в тюрьме, но едва ли на воле». Единственное, на что он расщедрился, отбывая на подавление восстаний в Вандею и Бретань: дал ей взаймы крупную сумму денег и пообещал взять ее сына-подростка с собой на войну – в свой штаб адъютантом. Впрочем, то ли это – быль, то ли, все же, небыль.

…Между прочим, на время кровавых чисток 1792—1794 гг., когда «революция пожирала своих собственных детей», Жозефина очень правильно спрятала от греха по дальше своих детей-дворян среди простонародья: сына отдала в ученики плотнику, а дочь – портнихе. Затем, когда мама обрела некий вес в парижском обществе, Гортензию удалось пристроить в знаменитую среди озабоченных правильным благоустройством своих дочурок «продвинутых» мамаш пансион мадам Кампан в Сен-Клу…

Окончательно Гош с Розой (для него она оставалась все той же Розой, с которой они забывались в страстном соитии в ожидании… гильотины?!) расстались после того как тот победоносно завершил усмирение населения Вандеи и его отозвали в Париж. Здесь – 26 декабря 1795 г. – победоносный генерал получил новое назначение: командовать армией Западного побережья, готовящейся к предполагаемой высадке в Ирландии. Баррас писал потом, что вроде бы в ту пору, мадам де Богарнэ стремясь снова завлечь красавца-генерала в свои «амурные сети», предлагала ему протекцию у Барраса, поскольку имела на меня влияние. Гош знал о том, что мадам де Богарнэ любовница Барраса и предпочел не зависеть от них. Потом он узнал, что у его бывшей полюбовницы появился новый «член ее кружка» – тот самый «генерал Вандемьер», который изобретал всяческие уловки только бы не служить под командованием Гоша в Вандее, где приходилось усмирять своих же французов. Более того, этот генерал, мало воевавший (Тулон – не в счет!), оказался уже равным ему по званию и пользуется покровительством Барраса – любовника мадам де Богарнэ. Вот все это якобы и привело боевого генерала к сколь резкому, столь и емкому высказыванию: «В тюрьме совершенно естественно, взять в любовницы проститутку, но это не значит, что ее следует делать законной женой». (Это – несколько видоизмененный, правда, не совсем литературный вариант вышеупомянутой «отповеди» Гоша Мари-Роз-Жозефе!) Позднее он признавался своему другу, что «Я просил мадам Бонапарт вернуть мне мои письма. Я не хочу, чтобы ее муж читал мои любовные письма к женщине… которую я презираю». Получив известие о рождении у него дочери, Гош не только покинул Париж, но и решительно порвал с… некогда столь близкой ему виконтессой Розой де Богарнэ, превратившейся в Жозефину, но еще не ставшей мадам Бонапарт. Причем, якобы напоследок он еще и обвинил ее в связях со своим адъютантом и даже стремянным Ван Акерном, что впрочем, вызывает большие сомнения, поскольку это известно нам из мемуаров Барраса, который не брезговал непроверенными слухами.

Хуже всего было другое!

Жозефина не любила Бонапарта, причем не зато, что у него не было никакого состояния, кроме армейского жалования!!

Он никак не соответствовал ее физическим и сексуальным представлениям о том, каким должен быть ее любовник или муж!!!

Роза-Жозефа любила мужчин высоких, красивых и… неутомимых в постели, т.е. себе равных, чтобы можно было бы друг друга «заездить» до полусмерти, например, как ее покойный супруг Богарнэ, Баррас и, конечно, красавец Гош. Наполеон, судя по всему, не был столь обожаемым женщинами всех времен и народов «секс-мустангом», а скорее – пардон, «скорострелом» (совсем немного прелюдии, «стремительная атака» и «быстрая победа» – семяизвержение).

Вместе с тем, неотразимая в постели (обучив его всему, чему считала нужным), Жозефина могла бы контролировать карьеру своего мужа-генерала, не позволив ему оказаться в отставке или попасть на плаху и наконец, хуже того (!) – лишиться престижного и доходного места. Недаром ведь она слыла мастерицей не только в будуаре, но и в сделках, связанных с военными поставками, очень хорошо зная все теневые стороны армейских карьер. Ведь будучи мотовкой, Жозефина очень нуждалась в деньгах, а этот очень перспективный генерал мог бы быть ей полезен для наживы в ее теневом «армейском бизнесе».

В общем, Бонапарт был выбран потому, что не нашлось никого получше из тех, кто… мог ее содержать!? Банально!? Цинично!? А как иначе поступить даме-вдове бальзаковского возраста с двумя детьми, отчетливо понимающей, что ее «бабий век» уже вышел «на финишную прямую»!?

Как писал потом один из соучастников этого матримониального мероприятия Баррас: «… В ряду людей, которых она могла любить, этот маленький „кот в сапогах“ был, конечно, последним…» А как понимать тогда такие слова Жозефины, если, конечно, верить Баррасу, предназначенные ему: «… Любить же я буду всегда только вас, вы можете на это рассчитывать. Роза всегда будет вашей, в вашем распоряжении. Только дайте знак. … Когда любишь человека, подобного вам, Баррас, можно ли иметь другую привязанность на этом свете?»

Жеманно поломавшись некоторое время для приличия, она милостиво согласилась осчастливить нового героя дня, от чего тот пришел в совершенно непотребное для его возраста и чина состояние – состояние телячьего восторга с поросячим визгом впридачу! Впрочем, с мужчинами такое бывает, когда им наконец дают в руки ту самую игрушку без которой, как им кажется, вся жизнь не мила: одним – подержаться за женскую грудь или «нижний бюст», кому-то – допуск «во врата в рай», а кое-кому из разряда Сильных Мира Сего и нечто совсе Иное, причем, в Глобальном Масштабе (каждый вправе пофантазировать – Что Именно…)

Семья попыталась было образумить Наполеона: ее «преклонный возраст», ее сомнительная репутация и прочие «её» недостатки, заметные невооруженным взглядом! Если Жозеф делал на эту щекотливую тему туманные намеки, то Люсьен напрямую называл вдову де Богарнэ «увядающей креолкой». Но все было тщетно – сын Летиции оказался меж сладких чресел чаровницы Большого Секса, и покидать их, естественно, не желал. Она давала ему в постели то, чего не ведал никогда: «взнуздываемый» Королевой Наездниц, он чувствовал себя… на верху блаженства. Его матушка никогда не считалась с тем, на какие заоблачные высоты взлетел ее гениальный сынок. Она всегда прямо, не стесняясь в выражениях, не смущаясь свидетелями, по-матерински прямо и жестко говорила сыну все, что думает о его тех или иных «телодвижениях». Вероятно, она намекнула ему, что «главная прелесть» его избранницы, в которую, судя по всему давно «облегчались очень многие мужчины» уже могла завянуть и вряд ли будет пригодна для деторождения. А для него воспитанного в традициях многодетной корсиканской семьи, отсутствие своих детей будет неприемлемо. Забегая вперед скажем, что мать (как это зачастую бывает с дальновидными матушками!), как в воду глядела. В общем, будучи женщиной исключительно умной и умудренной богатым жизненным опытом, Летиция де Буонапарте прекрасно видела чем закончится для ее в общем еще молодого сына «приступ прилива тестостерона» в детородный орган! Но сама, родившая восьмерых детей (беременела она не менее 10 раз!) и, к тому же, знакомая с народной поговоркой всех времен и народов – «ночная кукушка всегда перекукует дневную» – Госпожа-Матушка благоразумно отошла в сторону, оставив сына наслаждаться сексом «по полной программе» в… законном браке с той, которая его так устраивала в этих «гонках по вертикали и по горизонтали».