Текст книги "«Свет и Тени» французских маршалов времен эпопеи неуемного «генерала Бонапарта» (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Бернадота до Мармона"

1 января 1798 г. он уже полномочный посол Франции в Вене.

Получив свое назначение, он, даже не дожидаясь дипломатического паспорта, двинулся прямиком в Вену. Здесь явно сыграло в очередной раз его самомнение, нежели неопытность в дипломатических делах: на его взгляд, раз он получил назначение, то его должны были пропускать на всех пограничных пунктах. Естественно, без соответствующих документов, он был остановлен на границе австрийским патрулем. Бернадотт был разгневан таким неуважением к французскому послу и заявил, что если его не пропустят дальше, он расценит это как объявление войны Франции. Эти угрозы так подействовали на австрийских пограничников (напомним, что Австрия только-только проиграла Франции войну!), что, не желая осложнять ситуацию, они подняли пограничные шлагбаумы. Так безродный Бернадотт, «накачанный» хитроумнейшим Магистром Интриги аристократом Шарлем-Морисом де Талейраном, без паспорта и верительных грамот (!) прорвался через австрийские пограничные кордоны и его «диппоезд» из трех замызганных грязью карет с бешеной скоростью помчался по чистейшим мостовым австрийской столицы.

Прибыв в Вену 8 февраля 1798 г., он обосновался в бывшем дворце князя Лихтенштейна, находившемся в нескольких сотнях метров от резиденции австрийского императора. 27 февраля он вручил свои верительные грамоты канцлеру Францу Тугуту, а 2 марта был принят самим императором.

Интересно, что нашему беарнскому герою было рекомендовано проводить «наступательную» жесткую линию в отношении австрийцев. Директория требовала, чтобы Бернадот любыми средствами добивался отставки барона Тугута со своего поста и вел диалоги со всеми, особенно с политиками, исключительно с позиции силы. В общем, следовало особо с имперским двором не церемониться и всячески подчеркивать превосходство молодой французской республики над побежденной ею монархической, дряхлеющей час от часу, австрийской «старушкой-шлюшкой». Тем более, что совсем недавно французы гильотинировали одну из ее принцесс, правда, заодно с ее мужем – французским королем. Директория посчитала, что именно «солдат-генерал» жестко покажет венскому двору, что и в дипломатии можно и нужно уметь «наматывать на свои штыки… вражеские кишки»!

И вот отнюдь не аристократ по происхождению, уроженец провинциального городка из Наварры, всю жизнь до того проведший в казармах, походах, на биваках и полях сражений, оказался в самом центре чопорной великосветской Вены с «ее элитным кружевным дамским нижним бельем» и «всем остальным». Там он тут же стал ее настоящей «достопримечательностью», причем довольно скандальной.

Началось все с того, что республиканский Париж не стал делать традиционный в таких случаях запрос о желательности (или нет) для Вены именно этого посла. И, тем более, получать на него соответствующий общепринятым дипломатическим канонам агреман, а нагло – без спросу и без стука – вломился в «закрытую дверь». Так не было принято в старомодной и чопорной монархической Европе!

Бернадотта проинструктировали в ведомстве колченого (хромого) Перигора, что в случае каких-либо «трепыханий» со стороны австрийского двора (как по поводу, так и без повода) ему следует немедленно угрожать объявлением войны. Размахивать «дубинкой войны» и нагонять страх на побежденного врага, для него – всего лишь за четыре года войны прорвавшегося в полные генералы, причем, исключительно благодаря личным заслугам на полях сражений, было не трудно. Вот Бернадотт и принялся всячески показывать, что французам свойственно ставить Австрию «на счет раз-два» «в позу прачки» (литературно выражаясь, «миссионерскую позу»).

Сотрудники Бернадотта принялись вести себя крайне вызывающе. Они везде устраивали скандалы и своим поведением – в театре они, при словах «Да здравствует император!», могли зашикать, засвистеть или отпустить громкое неприличное замечание, презрительно отзываться об австрийском императоре и его армии – буянить в ресторанах, поносить католическую религию. Впрочем, «ребята» Бернадотта были его адъютантами (Виллат, Морен) или его офицерами (Жерар, Туссен) и не боялись ни черта, ни ладана, и от них можно было ждать чего угодно, тем более, что чуть что они угрожающе хватались за эфесы своих «изрядно зазубренных на австрийских хребтах» сабель, норовя тут же пустить их в ход, благо крепко знали свое кровавое ремесло.

Задавал тон в этом эпатаже, конечно, бахвал и наглец Жан-Поль-Батист, несомненно, исключительно импозантный с его смоляными локонами до плеч, небольшими черными бакенбардами, крупным орлиным носом, красивыми выразительными глазами, плавно льющейся речью, гордой осанкой, нервно подрагивающейся на эфесе шпаги рукой, в овеянной порохом кровавых боев шляпе с революционным трехцветным плюмажем. Так в нарушении дипломатического этикета Бернадотт повсюду требовал себе первого и самого почетного места, вызвав тем самым естественное раздражение у русского посла Андрея Разумовского, который был в дипломатическом корпусе Вены дуайеном и не собирался уступать пальму первенства «французскому бунтовщику». Кроме того, французский генерал, прибыв в Вену, не стал наносить протокольные визиты своим коллегам-послам (Австрия, кстати, ждала не посла, а всего лишь… посланника, потому что сама готовилась отправить в Париж только посланника!), но разослал всему дипкорпусу свои визитные карточки, в которых снисходительно указал, что сам он протокольные визиты принимать готов. Все это в дипломатическом этикете было неприемлемо и, естественно, что никто не собирался этого делать, поскольку первые протокольные визиты, независимо от национальности и возраста, должен наносить коллегам только что прибывший в столицу дипломат, а не наоборот. Не случилась у него встреча и с эрцгерцогом Карлом, с которым он совсем недавно с переменным успехом «фехтовал» на полях сражений. Хотя, по началу все к этому шло, но затем по ряду «субъективных» причин (со стороны австрийского полководца?) рандеву не состоялось. Исключение Бернадотт сделал лишь для послов Турции и Испании. Отношения с влиятельным главой гофкригсрата (придворного военного совета) бароном Тугутом у него не сложились вовсе, прямо как у «кошки с собакой».

Вполне понятно, что все эти «революционные выкрутасы» эпотажного французского генерала и его вечно «собачившихся» офицеров-«подручных» вызвали у австрийцев желание не… портить настроение французскому послу и предупреждать любые его желания. Дело в том, что уже тогда Австрия начала готовиться к новой войне с Францией и никак не хотела до поры до времени обострять отношений. С первого же дня пребывания Бернадотта в Вене за ним и его непотребными «удальцами» было установлено плотное наружное наблюдение, а тайная полиция приняла все меры к тому, чтобы завести в посольстве французов своего агента. Очень скоро император Франц II с большим интересом читал материалы слежки и разработки французских дипломатов.

Дело в том, что с именем порывистого и заносчивого «горе-дипломата» Бернадотта связана целая череда опасных с точки зрения политика (но не военного) казусов и досадных промашек.

Самый громкий конфуз случился 13 мая 1798 г., когда Вена праздновала годовщину выступления своего ополчения против войск Бонапарта в Штайермарке. Против всех дипломатических правил Жан-Поль-Батист приказал повесить на балконе посольского дома большой трехцветный флаг республиканской Франции с надписью «Французская республика. Посольство в Вене», чем вызвал взрыв народно-патриотического возмущения у австрийцев, только что позорно проигравших войну Бонапарту.

Этот знаменательно-занимательный эпизод в биографии будущего маршала Франции принято описывать очень объемно, порой, чрезмерно красочно. Ограничимся тем, что в ту пору вывешивание флагов на зданиях посольств было не принято, поскольку оно означало… завоевание города. Вполне понятно, что венцы восприняли этот «демарш», как наглый вызов. Собралась толпа, все время все увеличивавшаяся и увеличивавшаяся. Она принялась требовать немедленно снять флаг, полиция поддерживала это и советовала послу уступить и снять «предмет скандала» либо связаться с министерством иностранных дел и дать объяснение своему поступку. Но Бернадотт «полез в бутылку» и подлил масла в огонь, появившись перед заведенной публикой в парадном генеральском мундире, при всех республиканских регалиях и во все оружии, выкрикивая в адрес собравшихся недвусмысленные оскорбления, тем самым, показывая им, что готов защищать свой республиканский триколор на территории, проигравшего войну врага до последней капли крови.

В ответ полетели камни. Зазвенели разбитые стекла посольства. Кое-кто из самых решительных жителей Вены преодолел ограду и полез на балкон, французский флаг был сорван и… сожжен! Пепел от сожженного флага принесли к императорскому дворцу, где состоялась патриотическая манифестация с здравицами в честь императора Франца.

Австрийцы отомстили Франции, но возбуждение толпы было столь велико, что некоторые на этом не остановились, а при полном попустительстве местной полиции, а потом и высланного Тугутом военного отряда, вломились в здание посольства, разбив окна и сломав двери. Дело приняло дурной оборот: взвинченные горожане принялись крушить мебель и экипажи посольства.

Бернадотт отправил Тугуту ноту протеста, требуя немедленно выдать ему его паспорт, поскольку он не может больше оставаться на своем посту в государстве, чье правительство потворствует бесчинствам разбушевавшейся толпы. Секретаря посла отправившегося с нотой протеста перехватили, избили!

Тогда Бернадотт, как бы в подтверждение своей боевой репутации, приказал своим сотрудникам… открыть огонь. В его окружении, как известно, были сплошь офицеры – стреляли они профессионально и толпа отхлынула, утаскивая за собой раненных, тем более, что сам Бернадотт и его «братья по оружию» по команде обнажили сабли и приготовились «рубить врага в капусту»…

Не известно, чем бы все окончилось, если бы Тугут, до того явно тормозивший с принятием «охлаждающего» пыл своих сограждан решения, наконец не понял, что дальше может последовать резня («бернадоттовцы» – профессиональные вояки – явно продали бы свои жизни очень дорого)! Более того, никто не мог гарантировать, что французская Директория не ответила бы агрессией на агрессию, причем, по полной программе, а как умели сражаться революционные французы со своими генералами-сорвиголовами, Вена знала не понаслышке!

Наконец прибыла кавалерия, остановившая разъяренную толпу уже на главной лестнице посольства и очистившая его от посторонних. Только к часу ночи был восстановлен полный порядок. Но Бернадотт уже вошел в раж и в очередной раз потребовал от Тугута объяснений, попутно заявив о необходимости предоставления ему и его сотрудникам паспортов для немедленного возврата на родину. Прибывший с объяснениями по поводу многочасовых проволочек со стороны Тугута кандидат в посланники Австрии в Париж барон фон Дегельманн никак не мог уладить ситуацию: Тугут «тугутил», как потом про него говаривал Александр Васильевич Суворов, который вскоре столкнется с «оригинальной» манерой выстраивания взаимоотношений венского главы гофкригсрата. Бернадотт ни за что не хотел «спускать инцидент на тормозах» и продолжал «нажимать на все педали»: написал обо всем случившемся императору Францу II. Письмо с подробным описанием всего случившегося и поведением Тугута повез боевой офицер Бернадотта – Э. М. Жерар, очень известный в скором будущем генерал. Тот сумел прорваться сквозь разъяренную толпу и императору пришлось принимать решение.

…Между прочим, дивизионный генерал (23 сентября 1812 г.), барон империи (3 мая 1809 г.), граф империи (21.1.1813), к тому же, маршал Франции при Бурбонах (17 августа 1830 г.) Этьенн-Морис Жерар (4 апреля 1773 Дамвилье – 17 апреля 1852/55? Париж), вошел в историю, в первую очередь, очень энергичным требованием к своему начальнику маршалу Груши прекратить преследование отступающих частей после поражения от Наполеона при Линьи в начале Бельгийской кампании 1815 г. пруссаков Блюхера согласно ранее заданному маршруту и немедленно идти на орудийный гром разгоравшегося сражения Бонапарта с Веллингтоном у Ватерлоо. Категорично-высокомерный отказ Груши последовать совету своего назойливого подчиненного принято считать одной из причин случившейся тогда катастрофы Наполеона, не успевшего дожать-добить англичан до появления на поле сражения пруссаков Бюлова, Цитена и Пирха. Кроме того, для азартного Жерара это стало поводом всегда и везде обвинять в этом роковом поражении именно несговорчивого кавалерийского военачальника Груши, волею судеб ставшего маршалом и заодно… вершителем судеб!? По крайней мере, так принято считать, хотя на самом деле ситуация тогда была не столь однозначно прозрачной и отнюдь не все зависело от расторопности («гениального озарения»! ) Груши – крепкого профессионала, но и не более того…

Все очередные объяснения и заверения со стороны правительства Австрии Бернадотта никак не устроили. Он явно настроился завершать свою дипломатическую карьеру, вернувшись в столь любимую им армейскую среду, в которой он чувствовал себя «как рыба в воде». Для того, чтобы покинуть Вену он всячески настаивал не только на немедленной выдачи ему паспорта и наказания всех виновных, но и восстановлении на здании посольства флага республиканской Франции, ремонта здания и компенсации понесенного французской дипмиссией ущерба.

Наконец, вечером 14 мая «горе-дипломат» и его боевые сотрудники-военные получили паспорта и 15 мая с огромной помпой под сильным кавалерийским эскортом покинули Вену.

Поведение обеих сторон в этом конфликте вызывает немало вопросов: кому это было выгодно!? Бернадотт был твердо уверен, что на родине его даже не пожурят. И действительно, Директория официально высказала Вене свое возмущение и протест, хотя обострение отношений с Австрией на тот момент в ее планы не входило, но и Талейран, и Бонапарт, а после некоторых «раздумий» и «директоры» посчитали, что в разжигании конфликта в первую очередь виноват… генерал Бернадотт.

…Между прочим, по словам очевидцев, инцидент с французским флагом в Вене чуть было не сорвал готовившуюся экспедицию генерала Бонапарта в Египет. Международная обстановка накалилась, и французское правительство раздумывало о возможных ответных действиях. Но затем благоразумие политиков-прагматиков взяло вверх, и французская сторона спустила инцидент «на тормозах». В Париже не стали вешать на гоношистого генерала-беарнца/наварца всех собак, поскольку сами дали ему опрометчивое предписание выставить на здании французского посольства в Вене революционно-республиканские трехцветные эмблемы, тем самым, спровоцировав конфликт…

Всего генерал Жан-Поль-Батист Бернадотт пробыл на дипломатической работе в Вене 2 месяца и неделю (а в качестве признанного посла и того меньше – полтора месяца), но в историю дипломатических отношений этих двух стран вошел как генерал-провокатор.

И, все-таки, именно во времена Бернадотта в посольстве Франции у него в гостях побывал великий Л. Бетховен, с которым Жан-Поль-Батист по слухам познакомился в доме известного скрипача той поры Рудольфа Крейцера и якобы тогда легендарному композитору пришла идея написать Героическую симфонию в честь Наполеона!?

Вскоре после этого инцидента Бернадотт, ожидавший свою участь в Раштадте, получил новое назначение, а именно, – взять командование над 5-й дивизией, располагавшейся в окрестностях Страсбурга. Бернадотт отказался, что, в принципе, не было удивительным, поскольку для такого человека как Бернадотт эта должность показалась слишком незначительной. Как это бывало и раньше, свой отказ он облек в дипломатические рамки, чего ему совершенно не хватало в Вене; он заявил, что в виду того, что война закончилась, он решил отойти от дел и мечтает о «жизни простой и безмятежной».

Вернувшийся после некоторых проволочек во Францию, Бернадотт совершил совершенно неожиданный маневр, причем, отнюдь не военный! Он решил, что ему пора… жениться и вплотную занялся этим личным вопросом.

Обстановка к этому важному шагу явно благоприятствовала. Его соперник по полководческой славе, генерал Бонапарт отправлялся в свой Восточный поход (многие полагали, или, даже надеялись, что там он и сложит «свою буйную головушку»), война в Европе приутихла, а сам Бернадотт был в расцвете сил и мужской красоты. Где бы импозантный генерал Жан-Поль-Батист не появлялся, то тут же становился объектом повышенного внимания со стороны столь сметливого в столь жизненноважных со всех точек зрения интимных вопросах слабого пола. Надо отметить, что республиканская Франция в ту пору переживала своего рода бум на все виды чувственных наслажденией, особенно женщины, причем, не только детородного (но и очень глубокобальзаковского) возраста, словно с цепи сорвались, «пускаясь во все тяжкие» ради «океана любви» во всех его «ипостасях», безудержно «опорожняя бокалы любви со специфической мужской жидкостью» военных всех чинов и званий. Падение нравов было несусветным и это признавали сами французы, знавшие толк в изысканном сексе.

В Париже наш «предмет» женского грехопадения всех мастей и комплекций возобновляет старые знакомства, заводит новые, в том числе, из ближайшего круга своего главного «доброжелателя» Бонапарта.

Так, он оказывается на «короткой ноге» с самым умным из братьев Наполеона – Люсьеном. Более того, он часто бывал гостем у хлебосольного Жозефа Бонапарта, отнюдь не самого глупого брата прославленного «генерала Вандемьера», женатого на Жюли Клари. С ней и ее сестрой (свояченицами Наполеона!) он был знаком еще с мая 1789 г., когда полк Бернадотта был переведен из Гренобля в Марсель. Здесь волею случая Жан-Батист свел судьбоносное знакомство (разные ходили об этом слухи) с семьей зажиточного купца Франсуа Клари, торговавшего шелком и мылом. Рассказывали, что в его доме Бернадотт, в то время всего лишь адъютант полковника д’Амбера, снимал скромную комнатку. Конечно, тогда вряд ли кто, в том числе и сам беарнец, мог предположить, что постоялец г-на Клари станет членом его семьи, а его дочь, шаловливая малолетка Дезире, – супругой горбоносого брюнета из Наварры.

Все лето 1798 г. прошло для Бернадотта в интенсивных ухаживаниях за сестрой жены Жозефа Бонапарта, с которым он был хорошо знаком по Италии, 20-летней дочерью уже покойного на тот момент Франсуа Клари – Эугенией Бернардиной Дезире Клари (1777? – 1860; с датой ее рождения есть неясности, поскольку вечно молодящаяся «мадемуазель» до смерти скрывала ее, приуменьшая свой возраст примерно на 4 года).

Пикантность возобновления знакомства заключалась не только в том, что за прошедшие с той поры 10 лет Дезире из шаловливого ребенка превратилась в грациозную и сексуально привлекательную томную девицу с испытующе-многообещающим взором огромных бархатных глаз. Глаз, в которых даже наш бывалый наваррский петух-ловелас 35-летний Жан-Батист «увидел всю… свою оставшуюся жизнь»!

Романтическая и, как оказалось, очень темпераментная девица уже успела пережить две личные драмы. Сначала был пылкий (платонический?) роман с генералом… Бонапартом! Для которого Дезире стала первой юношеской любовью! Но их мимолетный роман закончился отнюдь не по ее вине! Бонапарт в самый последний момент предпочел ей брак с многоопытной в секс-утехах и обширными связями во властных кругах светской львицей-«горизонталкой» бальзаковского возраста Жозефиной де Богарнэ, чьего мужа генерала Александра де Богарнэ революционная Франция, как известно, уже гильотинировала. Затем последовало не состоявшееся замужество: ее суженного, уже обрученного с ней, генерала Дюфо убивают на улице – как пишут источники, прямо на глазах у шокированной невесты – во время антифранцузского восстания в Риме 27 декабря 1796 г.

Кое-кто из историков склонен считать Дезире Клари, которую Наполеон Бонапарт явно искренне любил, всего лишь «прелестной болонкой». Но тогда ей уже было за 20 лет (возраст в ту пору для невест весьма немалый!), правда, у нее было очень симпатичное приданное (100—150 тыс. франков; по тем времена отнюдь немало!) и она благоразумно позволила 35-летнему бравому генералу «сократить дистанцию» (до «огневого контакта», где тот был весьма эффективен?), а затем и приняла его предложение о замужестве.

Не исключено, что Дезире Клари решилась на этот «неравный брак» – разница между новобрачными была немалой, что-то типа 15 лет (?) – все же не из-за безумной любви к удачливому революционному генералу, а в «пику» своему прежнему воздыхателю Наполеону Бонапарту! Много лет спустя Дезире очень просто объясняла, почему она согласилась выйти замуж за Бернадотта: он единственный кто мог противостоять Наполеону!

Женская логика обезоруживает раз и навсегда.

На церемонии венчания 17 августа 1798 г. со стороны невесты присутствовали братья Наполеона Бонапарта – Жозеф и Люсьен, тогда как со стороны жениха – его «брат по оружию» Антуан Морен, уже давно следовавший за ним по «военным путям-дорогам».

Наполеон получил сообщение об этой свадьбе уже в Египте. Большой радости он от этого явно не испытал: его соперник вопреки его воле теперь стал его… родственником (свояком?), так как женился на родной сестре супруги его брата! И, тем не менее, своему брату он написал: «Желаю Дезире с Бернадоттом счастья, ибо она это заслужила». И уже через 11 месяцев (беарнец и здесь оказался весьма продуктивен!) – 4 июля 1799 г. у молодоженов родился их единственный сын – Франуса-Жозеф-Оскар. Свое третье имя – Оскар – он получил под влиянием модных тогда оссиановских баллад. Когда он со временем стал королём Швеции, то такое имя оказалось как нельзя более кстати. Крестным отцом отпрыска Бернадотта стал Жозеф Бонапарт, до конца своих дней сохранивший очень хорошие отношения с этой семьей, несмотря на то, что его знаменитый брат отнюдь это не приветствовал.

…Между прочим, пройдут годы, и Наполеон горько пожалеет о том, что бахвал-беарнец вошел в его корсиканскую семью Бонапартов. Так судьба еще теснее переплела пути-дороги двух революционных генералов, рвущихся на Олимп, где (в который уже раз повторимся!) место было только для одного. Ибо оно «покупается» «морем» крови (своей и чужой) и смертями бесчисла (с обеих сторон). Поэтому, когда Бонапарт отправился в 1799 г. в Египет, он не взял с собой Бернадотта, тот остался в Европе и женился на первой любви своего соперника, которую тот бросил ради многоопытной «горизонталки», правда, не первой свежести, но зато весьма и весьма влиятельной благодаря «членам своего кружка». Jedem das seine…

Завершая рассказ о женитьбе Бернадотта и Дезире Клари, нельзя не остановиться вкратце на некоторых нюансах их дальнейшей семейной жизни.

…Пережившая своего мужа на 16 лет, дожившая, очевидно, до 83 (?) лет, Эугения Бернардина Дезире Бернадотт, француженка-южанка по темпераменту, обожала Париж, так никогда и не выучила шведский язык после того как ее муж стал сначала крон-принцем Щвеции, а затем и ее королем. Она была 14 ребенком у своего отца (в первом браке у того было четверо детей) и последним во второй семье. Светская жизнь была ее единственным призванием. В юности и молодости она выделялась небольшим росточком, хрупкостью, обаянием, кокетливостью, повышенной жестикуляцией и резкими перепадами в настроении. Политика ее мало интересовала, она любила семью и, больше всего, общалась со своей старшей сестрой Жюли, которая достаточно рано ушла из жизни. Вместе с тем, именно она храбро отправилась спасать своего брата Этьенна, когда его арестовали в 1793 г. и смогла добиться у революционных комиссаров его освобождения.

После того как ее сестра – не слишком привлекательная, всего стесняющаяся, но очень покладистая – вышла замуж за Жозефа Бонапарта, на «горизонте» Дезире «нарисовался» бригадный генерал Наполеон Бонапарт. Принято считать, что кто-то из ее родителей счел: их семье хватит одного Бонапарта и ему дали «отвод». (Вряд ли тогда окружающие представляли сколь блестящая партия миновала Дезире, которая так и не стала императрицей Франции, а всего лишь королевой Швеции, чьи потомки, правда, правят ею до сих пор!?) Более того, в тот самый момент Наполеон все же больше был нацелен не на женитьбу, а на карьерный рост. Благоволивший к нему Огюстен Робеспьер отправил его тогда с дипломатической миссией в Геную, из которой он загремел в тюрьму и ему грозила гильотина. И если бы не антиякобинский переворот и приход к власти Директории, то еще не известно какова бы была судьба «генерала Бонапарта». Он оказался не у дел, вынужден был поехать в Париж, где в нем тоже не нуждались. Дезире туда ему писала, причем, это явно была пылкая любовь. Очень может быть, что на тот момент будущий вершитель судеб Европы – явно вычеркнутый из списка активных командиров – не был уверен в своем благополучном будущем и потому мог тянуть с женитьбой.

Но затем внезапно прилетел «черный лебедь» – произошло случайное событие!

Пока Наполеон был на перепутье и «на мели», ему повстречалась светская львица-«горизонталка» -вдова генерала Александра де Богарнэ – Жозефина де Богарнэ. После этого у юной Дезире просто не было шансов: «ласковая и пушистая кошечка» Жозефина – дамочка хоть уже и не первой свежести (чуть ли не вдвое старше, чем Дезире!) – зато знающая как при первой встрече правильно расстелить мужчину, чтобы потом всю оставшуюся жизнь ходить по нему ногами в обуви на… каблуках! Проще говоря, генерал Наполеон Бонапарт превратился в послушную «игрушку» сексуально-раскрепощенной креолки, специфическая мужская жидкость ударила ему в голову и он женился на объекте своего вожделения благо та ублажала его «по полной программе».

Дезире всю жизнь страшно ревновала Жозефину к Наполеону, она никак не могла простить ее за то, что та отняла у нее жениха и всегда презрительно называла ее… «старухой»! Более того, Дезире Клари посчитала себя оскорбленной, написала Наполеону соответствующее письмо и тот понял, что ему следует устроить ее замужество. Первым в его списке достойных Клари женихов оказался вышупомянутый генерал Дюфо и Наполеон вроде бы уже устроил свою «брошенную невесту», но тот внезапно погиб. Затем настал очередь близкого дружка Бонапарта генерала Мармона, чья кандидатура «все еще заплаканной» Дезире не глянулась: девушка закапризничала. Такая же участь ожидала и генерала Жюно – еще одного любимчика Бонапарта. Потом Дезире встретился генерал Бернадотт после его скандального дипломатического вояжа в Вену. О нем все говорили – все им восхищались – он был для всех дам «героем дня»! И с ним все сложилось так, как надо, причем, с Жаном-Полем-Батистом она заключила не только брак, но и брачный контракт. Когда генерал Бонапарт вернулся из своего неудачного Египетского вояжа, то Дезире встретила его так, как умеют встречать мужчин женщины, которым была нанесена ими глубокая сердечная рана, т.е. подчеркнуто прохладно.

Дезире редко следовала за своим супругом, куда того забрасывала служба и судьба.

Только после ранения Бернадотта в 1807 г. в Восточной Пруссии, а также во время ганноверского и гамбургского проконсульств она приезжала к нему. Все остальное время она проводила в своем парижском доме на улице д`Анжу или в имении Лягранж. Она и ее сестра почти не посещали Тюильри, к ним были вхожи Талейран, Фуше, маршал Сюше, женившийся потом на племяннице сестер Клари и некоторые не столь «шумные и модные имена» – что-то типа современных глэмурно-помпезных «федекбондарчуков или ксюшсобчаков» либо «даньмилохиных». Когда ее мужа – ярого республиканца (!) – выбрали в наследники шведского престола, то она поначалу не поняла, куда ей придется ехать вслед за ним – настолько скудные были представления Дезире по географии и капризно воздержалась от «экскурсии» в холодно-заснеженную скандинавскую даль, т.е. чуть ли не на Северный Полюс.

Лишь 22 декабря 1810 г. супруга Бернадотта высадилась в Швеции – там уже была зима (минус 24 градуса), шел снег и… теплолюбивая южанка хрупкая и нежная Дезире заплакала от жалости к себе любимой. Сына тут же отобрали – ему предстояло готовиться к высокой должности наследного принца. Оставшаяся одна (муж все время вникал в особенности своей нелегкой службы на своей новой родине), француженка-южанка промаялась в непривычной обстановке и неласковом климате, сколько смогла и попросилась у мужа «поехать на юг на воды в Пломбьер поправить пошатнувшееся здоровье».

Вернуться она смогла (или сочла нужным, либо так «сложились звезды»? ) только через… 12 лет!

Все это немалое время она жила как бы «предоставленная сама себе» (занималась нарядами, приемами и всякой «женской» чепухой), а муж работал наследником шведского престола – потом, уже королем Швеции. Дезире не покинула Париж, даже когда ее муж повел шведскую армию против Наполеона, а продолжала весело проводить время на приемах в столице Франции. В 1814 г. муж на пару недель приезжал «по своим делам в Париж», когда тот был уже оккупирован союзниками, но потом еще 9 лет они не виделись. В том самом 1814 г. между ними по слухам «пробежала черная кошка»: якобы ее супруг увлекся сексуальной шведкой Марианной Коскюлль (и даже имел от нее ребенка – девочку?). После прихода к власти Бурбонов, Дезире оставалась жить в Париже, очевидно, по секретному приказу своего супруга следить за внутриполитической жизнью правящих верхов в Париже. В 1818 г. Бернадотт взошел на шведский престол под именем Карла XIV Юхана, но и тогда, ставшая королевой Швеции, Дезире не покинула Франции, и все парижское общество продолжало именовать ее просто мадам Бернадотт. А потом к супруге Бернадотта, когда ей уже перевалило за… сорок (!), наконец, пришла настоящая любовь! Она буквально преследовала вернувшегося во Францию из российской эмиграции импозантного Армана-Эммануэля дю Плесси герцога де Ришельё (1766—1822; кстати, известного жителям Одессы, а потом и Новороссии, как просто Дюк). Возраст уже не позволял герцогу отвечать королеве столь же бурными чувствами. Карета Дезире по пятам следовала за его экипажем по… всей Франции. Этот бурный и в чем-то смешной (платонический) роман продолжался до самой смерти Ришелье в 1822 г. Когда супругу доложили в Стокгольме о «неблаговидном» поведении его королевы, то он тут же приказал ей вернуться в Стокгольм. Королева Швеции и Норвегии забастовала и отказалась ехать в страну викингов, ссылаясь на слабое здоровье, она продолжила порхать по Парижу, где все было так легко и беззаботно. Если до Швеции ей было далеко, то на свою родину в Марсель или в Швейцарию, либо в Брюссель она «заскакивала» с большой радостью и состояние здоровья ей в этих не близких вояжах не мешало.