Текст книги "«Свет и Тени» французских маршалов времен эпопеи неуемного «генерала Бонапарта» (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Бернадота до Мармона"

В той схватке Бернадотт оказался в головном отряде и чуть не погиб под копытами своей собственной кавалерии: конь сбросил его на землю уже в темноте, когда его всадники ринулись в атаку. Князь Понте-Корво чудом остался жив и даже не помят. На следующий день судьбе снова было угодно уберечь маршала от невзгод: он попал в окружение и лишь резвость скакуна спасла его от плена (либо даже смерти!?): резким вольтижерским курбетом он смог вырваться и умчаться к своим из кольца вражеских всадников, жаждавших взять французского маршала живым.

Только после взятия Шверина, к вырвавшемуся вперед других наполеоновских частей Бернадотту, присоединились Ланн (Сульт?) с Мюратом и все они кинулись вдогонку за 14—15 тыс. все еще боеспособных беглецов упрямого вояки Блюхера, двигавшимися в Любек, где они рассчитывали укрыться от назойливых наполеоновских маршалов. Вскоре французы окружили этот старый ганзейский город и приступили к его осаде, поскольку Блюхер был полон решимости драться до последнего. Но Бернадотт после «неприятной заминки» под Ауэрштадтом «рвал и метал» и именно на его участке наполеоновские солдаты ворвались в город и начались городские бои, в ходе которых отчаянный смельчак Блюхер с 9 тыс. штыков и сабель успел-таки выскочить из города.

После чего в Любеке началась дикая вакханалия грабежей и насилия над горожанами. Остановить их долго не представлялось возможным, поскольку в городе перемешались подчиненные сразу трех маршалов. Депутация любекцев кинулась было к Бернадотту с просьбой прекратить разгул солдатни, но тот лишь развел руками: помимо его подчиненных в Любеке буйствовали солдаты еще двух маршалов и требовалось единодушие в приказах на отбой. В конце концов, «консенсус» среди маршалата был найден и благодарные любекцы положили «в карман» именно Бернадотта соответствующее «приношение».

Блюхеру не удалось прорваться к Травемюнде: его окружили полностью и предложили капитулировать при условии, что все пленные сохранят свое имущество. Старый гусарский рубака, «загнанный в угол», вынужден был признать безвыходность положения и сдаться.

Безжалостным преследованием пруссаков Бернадотт частично искупил свои грехи перед «коллегами по кровавому ремеслу» в Великой армии Наполеона. Впрочем, важнее – другое…

Проштрафившемуся в самом начале прусской кампании Бернадотту, в ходе преследования бегущих пруссаков удалось не только «набрать вистов» перед своим императором (захват Халле, Бранденбурга, Любека и других оплотов «прусского милитаризма»), но и получить козырную карту на будущее.

Дело в том, что именно ему под Травемюнде сдадутся в плен ок. тысячи шведских пехотинцев и кавалеристов с 6 пушками и несколькими сотнями лошадей. Их отправил в помощь пруссакам-союзникам шведский король Густав IV Адольф. Один из пленных шведских офицеров граф Густав Ф. Мёрнер потом отплатит сторицей князю Понте-Корво за предупредительное и внимательное (можно даже сказать, весьма ласковое!) отношение к нему и его соотечественникам не по своей воле вляпавшимся в беду. По словам хорошо знавших Бернадотта современников, наш беарнский горлопан, «когда хотел, имел очень приятные манеры. Особенно сильно он желал создать себе репутацию хорошо воспитанного человека в глазах иностранцев…». Вот и в этом судьбоносном в будущем случае для наваррского «выжидалы» он из кожи лез вон только бы оставить о себе самое наилучшее впечатление. Вскоре о благородном и любезном французском маршале заговорит вся… Швеция! И совершенно особое отношение Бернадотта к шведам обернется для него невероятной удачей – Подарком Судьбы!

Но это будет потом…

А пока с Пруссией было покончено (по крайней, мере, так по началу полагал французский император) и наполеоновские войска ушли дальше на восток, в сторону границ российской империи, поскольку там из своей «заснеженной берлоги вдруг начал вылезать разбуженный от зимней спячки грозный русский медведь, который не любит, когда кто-либо слишком близко приближается к его берлоге»: армии Беннигсена и Буксгевдена.

В общем, встать на зимние квартиры Великой армии после разгрома Пруссии не удалось.

Сам Бернадотт остался наводить порядок в Любеке, благо у него уже имелся немалый административный опыт по этой части. После чего он со своим корпусом пошел догонять остальных. Доверие Бонапарта после столь успешного преследования бегущих пруссаков к нему возросло настолько, что маршалам Нею и Бессьеру было жестко приказано координировать все свои действия с войсками именно князя Понто-Корво. Это, конечно, не вызвало у них большого энтузиазма, поскольку взаимоотношения в маршальской среде были крайне напряженными и это, еще мягко говоря.

Начиная свою наступательную кампанию в богатой Пруссии, Наполеон явно не собирался в очередной раз тягаться с русскими и, тем более, в условиях пустой и голодной Польши, граничившей с необъятными просторами «страны чудес, не пуганных медведей и всепобеждающего мата» царя Всея Руси Александра Павловича Гольштейн-Готторпа («Романова» лишь формально), поскольку русской крови в нем было крайней мало. Но сделать это пришлось, так как Александр I все еще не потерял надежд приструнить «корсиканского выскочку». Предстояло долго и нудно маневрировать, гоняясь за русскими по польскому бездорожью в условиях коротких дней наступающей зимы – суровой и снежной в Восточной Европе, столь непривычной для теплолюбивых французов.

18-тысячный корпус Бернадотта вошел в Польшу в декабре 1806 г. с задачей встать на левом фланге растянувшегося фронта Великой армии и прикрывать ее в нижнем течении реки Вислы. И вот тут-то и выяснилось, что Беннигсен навалился на сильно выдвинувшегося вперед Нея и того надо срочно выручать. Находившийся ближе всего к нему (с Нейем у Бернадотта, как известно, были чуть ли не с единственным из маршалата уважительные и даже приятельские – оба были «рейнцами» – отношения!), наполеоновский «свояк» пошел навстречу противнику и под Морунгеном столкнулся с казачьим авангардом, а потом и регулярными войсками русских. Тот бой отличался большим упорством с обеих сторон (9-й пехотный полк даже потерял на какой-то момент своего орла, но затем, все же, сумел его отбить) и лишь поздней ночью обессиленные противники разошлись, а под утро русские ушли, причем, как они это умели делать – бесшумно и быстро.

В общем, Бернадотту удалось одержать победу, спасти нейевский корпус и сохранить линию фронта.

…Между прочим, рассказывали, что тогда под Морунгеном русские захватили весь личный багаж Бернадотта, но русский командующий генерал Беннигсен – выходец из Ганновера (!) – памятуя о том, как совсем недавно французский маршал выдержанно (правда, за мзду) вел себя в качестве наместника его родного города, приказал все вернуть ему обратно…

А затем 7—8 февраля 1807 г. случилась знаменитая кровавейшая «замятня» на заснежено-морозном поле Прейсиш-Эйлау, когда отнюдь не все наполеоновские маршалы пришли со своими корпусами к началу битвы. И по началу Бонапарт заметно численно уступал хорошо подготовившемуся к сражению Беннигсену. Если Даву со своими войсками успел-таки во время подойти и внести свой весомый вклад в ход битвы, то Ней, пробиравшийся вдогонку за прусским корпусом генерала А. Лестока по бездорожью и снежным завалам, оказался в деле лишь поздно вечером, когда уже ничего нельзя было изменить.

Еще хуже обстояло дело с корпусом Бернадотта.

Приказ ему от Бертье с установкой на марш и подход к Прейсиш-Эйлау был захвачен казаками и информацию о сути событий князь Понто-Корво узнал лишь окольными путями и слишком поздно. Лишь 9 февраля он получил приказ на немедленное соединение с главной армией под Прейсиш-Эйлау, куда он смог прибыть по польскому бездорожью только спустя три дня после кровавого побоища.

Принято считать, что это была первая «ничья» (или «битва с нерешительным исходом»? ) для того исключительно победоносного «генерала Бонапарта» (по крайней мере, на европейских полях сражений: египетская авантюра – не в счет)! Крайне раздосадованный Наполеон, потерявший тогда ореол постоянного победителя, и особенно тем печальным резонансом, которое «ничья» имела в Европе, предпочел найти «крайнего» для объяснения своей неудачи в лице сильно припозднившегося не по своей вине маршала Бернадотта. Последний ссылался на то, что так и не получил через кавалерийского генерала д`Ополя (д`Опуля) повеления Наполеона (и Бертье) о направлении главного удара французов. Его на самом деле перехватили казаки, а д`Ополь погиб во время знаменитой атаки всей кавалерии Мюрата на русский центр и спросить было не с кого. Но Наполеон уже закусил удила и не хотел слушать князя Понто—Корво, получившего клеймо «злодея» еще со времен Ауэрштадта. «Если бы Бернадотт пришел в Эйлау, – твердил он на следующий день после сражения, – я бы выиграл битву!» Наполеону подпели личные враги беарнца Бертье и Даву. (Они и дальше будут использовать малейшие промахи князя Понте-Корво, чтобы выставить его перед повелителем в самом неприглядном свете). Крику и угроз со стороны свояка в адрес князя Понте Корво было много, но на деле так ничего и не последовало – «шершэ ля фамм» (известно, какую?), как говорят в таких случаях французы?

Всем оправданиям хвастливого беарнца теперь уже мало кто верил, а сам «виновник» «ничьей» при Эйлау настолько озлобился, что как только судьба предоставит ему шанс уйти в самостоятельное плавание, то тут же им воспользуется на все 100%.

Поскольку опрокинуть русских, Бонапарту под Прейсиш-Эйлау не удалось (и хорошо еще, что его самого в какой-то момент сражения не смяли-затоптали, разгоряченные двойной дозой водки, русские гренадеры!), а армия у него уже была не та, что раньше, то пришлось ему уходить на зимние квартиры, зализывать раны и готовиться к весенне-летним баталиям с такими неуступчивыми русскими в лесисто-заболоченной вечно полуголодной Польше.

Бернадотт, как и вся армия отдыхал, причем, в кампании с супругой Дезире, которая приехала к нему в замок Шлодиттен в Прейсиш-Холланд. Своим войскам маршал отдал приказ готовить плацдарм в Нойштадте для активных военных действий весной.

И действительно к маю передвижения на фронте возобновились: Беннигсен снова напал на опять слишком далеко выдвинувшегося на восток маршала Нея, а затем состоялось пресловутое (для русской стороны) Фридландское сражение, завершившееся очередным страшным разгромом русской армии вроде бы столь опытного вояки как генерал от кавалерии Леонтий Леонтьевич Беннигсена, допустившего непростительную тактическую ошибку в самом его начале. Правда, нашему герою активно в нем поучаствовать не удалось: он быстро получил пулевое ранение в шею и, передав руководство войсками своему начштабу генералу Мезону, отбыл к хирургу в Мариенбург, вынимать пулю. На этом для князя Понто-Корво война закончилась.

Как окажется это была предпоследняя военная кампания маршала Бернадотта под началом «генерала Бонапарта». Потом еще будет Варгамская операция, но в ней он по ряду обстоятельств отличится со знаком «минус» и его военная карьера в составе Великой армии закончится на минорной ноте…

Но все это будет потом, а пока он лечится, опекаемый своей Дезире и присутствует на церемонии подписания Тильзитского мира, после чего у французского императора явно «сорвало крышу» и он, «зазвездившись», потерял чувство реальности. Но это уже другая история – история взлета и падения «корсиканского выскочки»…

14 июля Бернадотта отправляют командовать наполеоновскими частями в ганзейских городах – Гамбурге, Бремене и Любеке. Именно здесь маршал, активно и оперативно действуя по «ганноверской схеме», сколачивает очень внушительное состояние. Под крылом у него «не забывали себя любимых» и его «понятые» – начштаба генерал Жерар и адъютантская свита, благо Жан-Поль-Батист «исповедовал» вековую мудрость «быть у воды и не дать другим (своим людям) напиться, это – хуже преступления, это – ошибка, зачастую, роковая!». При этом он действовал столь тонко и умно, что у «обобранных» им жителей этих городов остались после него самые уважительные воспоминания.

Поскольку в ту пору Наполеон сменил гнев на милость, то осенью 1807 г. он, как и многие другие маршалы, получил очень внушительную денежную премию за понесенные в последней кампании «военно-бытовые издержки» – 400 тыс франков (половину суммы – в облигациях и вторую часть – «звонкой монетой»). Больше оказалось лишь у маршальской «элиты» – Нея, Даву, Сульта, Бессьера и Бертье. Причем, последнего император «озолотил» 1 миллионом, чем, естественно, вызвал раздражение среди его крайне завистливых и корыстных «коллег по ремеслу». Поскольку затем весной 1808 г. князю Понте-Корво достались еще и многочисленные владения и имения в Ганновере, Вестфалии и Польше с общими доходами на сумму примерно в 270 тыс. франков в год, то с учетом гамбургско-бременско-любекских «подношений» у него набежал… все тот же миллион, что и у его врага Бертье.

…Кстати сказать, все время своего «ганзейского наместничества» наш беарнский «выжидала» находился как бы под колпаком у люто презиравшего его бургундского аристократа Даву! Все очень просто! После ауэрштедской и эйлаусской «непоняток» со стороны Бернадотта Наполеон оставил его под присмотром того, кого он не поддержал в смертельно опасной ситуации под Ауэрштедтом и превратил в непримиримого врага. Последнему было поручено начальство над всеми наполеоновскими войсками в по сути дела оккупированной Германии. Если в подчинении у Бернадота оказалось всего ок. 12 тыс. человек, то армия Даву насчитывала во много раз больше (данные разнятся). Вражда между двумя маршалами усиливалась не по дням, а по часам. Даву, никогда не забывавший как подло князь Понте-Корво поступил с ним под Ауэрштедтом, считая, что тот не по заслугам получает награды от императора, не упускал случая, чтобы не отправить донос на действия Бернадотта в Германии. В свою очередь, князь Понте-Корво заваливал Наполеона всевозможными жалобами на Даву, будто тот занимался перлюстрацией его корреспонденции.

Помимо непреклонного Даву, против Бернадотта плел интриги старый его недруг – маршал Бертье, князь Невшательский. Он выискивал малейшую оплошность Бернадота, чтобы выставить в самом неприглядном свете маршала-свояка самого Бонапарта…

Потом ему пришлось принять участие в многомесячной нудной «возне» вокруг своего рода «аннексии» Дании и предполагавшемся, но так и не состоявшемся вторжении в Швецию. И надо сказать, что Бернадотт ухитрился «выйти сухим» из этой передряги, в отличие от большинства наполеоновских маршалов и генералов, сильно подмочивших в те годы свою репутацию в войне на Пиренейском п-ве.

…Кстати сказать, в середине февраля к Бернадотту пришло скорбное известие из По, что на 85 году жизни его матушка, с которой он не виделся почти 25 лет, мадам Бернадотт 7 января 1809 г. ушла в Царство Теней и Безмолвия – испустила дух. Как отреагировал сын на это известие, нам осталось неизвестно. Известно только, что еще был жив его старший брат – Жан-Евангелист…

Потом в жизни Бернадотта наступила весьма напряженная пора неудач, обид и испытаний. Началось все с его участия с объективно говоря, очень плохо подготовленным IX Саксонским корпусом в очередной войне Бонапарта против Австрии в 1809 г. Перед началом кампании он успел написать Наполеону письмо, в котором прямо указывал, что как самостоятельная единица саксонский корпус небоеспособен и имеет смысл «раскассировать» всех саксонцев в состав французских дивизий. Причем, повторил это свое веское профессиональное мнение в четырех письмах подряд.

Но императору Франции в тот момент было не до советов его норовистого свояка: он увяз в войне на Пиренейском п-ве, а тут Австрия попыталась «лягнуть» его в спину. Война на два фронта не удавалась никому даже среди великих полководцев – вот и он стремился поскорее «закруглить» внезапно вспыхнувшую войну с Австрией быстрой и сокрушительной победой. В общем, компетентный совет князя Понто-Корво был проигнорирован и очень скоро беранец вляпается в очередное «дерьмо» (причем, не по своей воле и вине) в ходе судьбоносной битвы при Ваграме.

У Бернадотта снова открылось застарелое кровохарканье и он даже попросился в отставку. Но Наполеон на тот момент испытывал дефицит не только в «пушечном мясе», но и в опытных военачальниках (многих из них вместе с войсками пришлось оставить на Пиренеях) и отказал князю Понто-Корво.

Вот и пришлось Бернадотту с его хоть как-то «подтянутым» за несколько недель форсированной военной переподготовки IX Саксонским корпусом из двух дивизий (16 302 чел. и 26 пушек) идти на войну против Австрии. (Хотя Бертье рапортовал Бонапарту, что под началом у Бернадотта якобы состоит чуть ли не 50 тыс. штыков и сабель: к 20 тыс. саксонцев на бумаге, он лихо приписал еще две «мифические» польские дивизии, гарнизонных солдат Данцига и Глогау, а также две французских дивизии Дюпа и Брюйера.)

Бернадотту и его саксонцам пришлось немало поколесить вокруг Богемии, а потом и внутри нее из-за целой череды не последовательных приказов Бертье, который на той войне по началу явно был «не на коне». После поражения Наполеона при Асперне и Эсслинге Бернадотт довольно долго в ожидании приказа простоял под Линцем, а потом у Санкт-Пельтена, пока 6 июня (за месяц до Ваграма) Наполеон не вызвал его к себе в ставку в Шенбруннский замок и не обсудил с ним положение дел в его корпуса, лишь на бумаге насчитывавшем 32 тыс. чел., а на деле вдвое меньшем. Бонапарт прислушался к мнению своего маршала и отдал приказ о его реорганизации по французскому образцу, поскольку, по словам Бернадотта, в организационном и тактическом отношении саксонские солдаты отстали от ведущих армий Европы лет на сто. Правда, при высоком боевом духе и выносливости солдат результат обещал быть приличным. Саксонцев свели в усиленные батальоны, избавившись от непригодных старых и больных солдат и офицеров, комиссовав их, а для усиления корпуса им была придана сильно потрепанная в предыдущих боях французская дивизия генерала Дюпа, которую Бернадотт укрепил тремя саксонскими батальонам.

Пока все это время саксонцы стояли без действия к ним на родину вторглись австрийцы и, естественно, что боевой дух подчиненных князя Понто-Корво от этой новости сильно пострадал и к решающему сражению 5—6 июля под Ваграмом они подошли не в лучшем состоянии.

Перед битвой, переправляясь с острова Лобау на северный (вражеский) берег Дуная, Бернадотт вынужден был оставить позади себя два батальона и половину своих артиллеристов. По диспозиции он вместе с итальянским корпусом наполеоновского пасынка Эжена де Богранэ занял место во второй линии за корпусами Массена, Удино и Даву. По мере продвижения вперед по равнине корпуса стали расходится в стороны веером. В результате войска Бернадотта оказались впереди людей Массена, образовавших левый фланг всей армии. Между Удино и Бернадоттом втиснулись корпуса Богарнэ и Макдональда. К этому моменту корпус Бернадотта заметно «похудел»: у него осталось лишь 12 батальонов пехоты (Дюпа уже направили на другой участок) и 16 эскадронов кавалерии (4 перешли к Удино). Вот в таком составе его саксонцы шли в свой первый бой.

И, тем не менее, они лихо прогнали австрийский заслон у Раасдорфа и двинулись на Адерклаа. Тут на них слева навалилась австрийская кавалерия, но Жерар смог ее отбросить. Потом приказом Наполеона Бернадотту пришлось во фронтальной атаке брать Ваграм и с этой задачей он справился, несмотря на немалые потери. Но и противник «оказался не промах» и сильным контрударом вернул деревню назад. Имея категоричный приказ овладеть Варгамом любой ценой, Бернадотт снова бросил своих немецких солдат вперед и опять ему сопутствовал успех, но неприятель подтянул резервы и выбил-таки бернадоттовских саксонцев из деревни. Отошли назад и понесшие большие потери соседи – Удино с Макдональдом.

Всю ночь саксонцы князя Понто-Корво простояли в Адерклаа, готовясь к продолжению сражения на следующий день.

…Между прочим, потом рассказывали, что раздосадованный неудачей гонористый наваррец Бернадотт, сильно обозленный тем, что его давний недруг наполеоновский начштаба Бертье ослабил его, отобрав у него солдат Дюпа для усиления Удино, вроде бы необдуманно брякнул, что дескать Наполеон из рук вон плохо руководил сражением и что, «будь он командующим, уж он-то точно перестал бы бросать во фронтальную атаку огромные, неповоротливые колонны, а заставил бы австрийского эрцгерцога Карла ловким маневром сложить оружие почти без боя». (И хотя известны и несколько иные интерпетации «болтливости» беарнского бахвала, но суть высказывания примерно одинакова: «генерал Бонапарт» – лох, а маршал Бернадотт -… полководец Милостью Божьей!) Так или иначе, «но слово – не воробей, вылетет – не поймаешь!» и уже на следующий день ему придется держать ответ за наглые высказывания по поводу полководческого искусства императора: бдительные доброхоты тому тут же сообщили о «словоохотливости» его «свояка». А Наполеон тут же найдет повод, если не свести с ним счеты, то, по крайней мере, подвергнуть говорливого свояка-князя Понто-Корво публичной унизительной порке. Впрочем, не все историки склонны так жестко трактовать ход участия Бернадотта в варгамском побоище, в том числе, весь этот эпизод. Тем более¸ что историю, как известно, пишут победители, а под Варгамом победа осталась за французским императором со всеми соответствующими последствиями…

Бернадотт понимал, что для решения столь сложной задачи – а он со своими войсками оказался на острие удара наполеоновских войск (соседи слева и справа были заметно сзади и на удалении от него) – его саксонцев явно не хватало, а ему ведь опять прикажут брать Ваграм. «От греха подальше» Бернадотт на свой страх и риск приказывает оставить Адерклаа и отойти назад, выровняв, таким образом, линию фронта и не позволяя врагу атаковать его с открытых флангов (в оголенные «стыки» с соседями).

На следующий день эрцгерцог Карл решил нанести свой главный удар по левому флангу Бонапарта, причем, именно в стык между войсками Массена и Бернадотта.

Австрийцы быстро заняли опустевший Адерклаа и обрушились на ослабленный IX-й саксонский корпус. Бернадотт попытался было при помощи Массена отразить врага и вернуть Адерклаа, но силы были слишком неравны, и контратака наполеоновских маршалов захлебнулась. Более того, расстроенные ряды саксонцев Бернадотта покатались назад – к Дунаю. В этот критический момент на их пути оказался… Наполеон Бонапарт, который только-только прибыл на левый фланг для выправления ситуации. Император гневно обрушился на Бернадотта не справившегося не только с поставленной ему задачей, но и со своими войсками.

…Впрочем, некоторые историки склонны описывать ретираду саксонцев Бернадотта, против которых после шквального артобстрела были брошены отборные австрийские гренадеры вместе с резервной кавалерией под началом самого эрцгерцога Карла, весьма конкретно и жестко. (Ведь «на войне – как на войне!») Вплоть до того, что якобы маршал-беарнец попытался было обогнать своих солдат, чтобы повернуть и собрать. Он галопом помчался перед ними, и во время этого маневра налетел… на самого Наполеона. Французский император (вроде бы?) не мог упустить такой шанс отомстить хвастуну Бернадотту за вчерашнее наглое высказывание в его адрес, которое услужливые офицеры, естественно, донесли Бонапарту. Он устроил Бернадотту унизительную публичную выволочку: «Это и есть ваш „ловкий маневр“, которым вы заставите Карла сложить оружие?» – съязвил он под дружный гогот своей свиты. Никогда переживавший столь большого унижения Бернадотт, якобы лишился дара речи. А безжалостный император продолжил «разгром» «опозоренного и ошеломленного» маршала: «Я отстраняю вас от командования корпусом, которое вам не по силам! Уйдите с поля боя! Я даю вам сутки на то, чтобы навсегда покинуть ряды французской армии!»…

Обессиленные саксонские части отвели назад – к деревне Раасдорф, где им поручили прикрывать Массену, а на Адерклаа отправили корпус Макдональда. К моменту завершения битвы саксонцы находились уже в деревне Леопольдау.

А дальше, если, конечно, верить дошедшим до нас сведениям, амбициозный и хвастливый беарнец, явно огорченный неудачами его корпуса, сам продолжил провоцировать развитее конфликта с императором. Наполеон не счел нужным отметить участие саксонского корпуса в битве при Ваграме в официальном бюллетене по армии. Тогда – явно в противовес наполеоновскому бюллетеню – «опальный» маршал с чисто беарнским самомнением по своей инициативе выпустил собственный приказ по своему корпусу, в котором высокопарно подчеркивал (восхвалял!) … его героизм в ходе Ваграмского побоища и его вклад в победу наполеоновской армии в кровавом двухдневном побоище! По сути дела это было «громким» ответом Бонапарту и Бертье на все их несправедливые упреки и унижения за два дня Ваграмской битвы. Более того, перед подчиненными ему саксонскими генералами Бернадотт выразил пожелание опубликовать приказ в… саксонских газетах, что они немедленно проделали. Дальше – больше: «скандальный приказ» был опубликован без ведома Бонапарта не только в дрезденских, но и в парижских газетах, вызвав резонанс среди широкой общественности.

Подобное самоуправство Бонапарт не прощал никому, даже… свояку. Император отреагировал сугубо по-военному: отдал приказ расформировать IX-й саксонский корпус, чьи остатки перегруппировали в дивизию, которая под началом генерала Рейнье перешла в распоряжение Эжена де Богарнэ.

Следует отметить, что Бернадотт никогда не был трусом, но его неистребимое хвастовство, все же, зачастую играло с ним злую шутку, в частности, так случилось и после Ваграмской битвы. Кое-кто полагает, что тогда он, считая себе не менее великим полководцем, чем Наполеон, но в последнее время слишком мало делая для его побед, позволил себе «немного лишнего», весьма лишнего. Некоторые исследователи склонны считать, что Бонапарт все это прекрасно понимал и, давно чувствуя его ненадежность (возможно, даже измену!?), воспользовался случаем, чтобы окончательно убрать Бернадотта от себя подальше, попутно унизив как военачальника.

Не все историки согласны с тем, что Бонапарт выслал Бернадотта из армии в Париж сразу же после «конфуза» саксонцев последнего во второй день варгамского побоища, приказав при этом Фуше с Даву не спускать с него глаз. Скорее всего это случилось после того как французские газеты перепечатали из немецкой публикации берандоттовский приказ по его саксонскому корпусу, где он отдавал должное своим солдатам и офицерам за два дня грандиозного сражения. Вот тогда разъяренный французский император и издал по своей армии приказ, в котором говорилось, что только он один имеет право судить о степени славы каждого солдата и офицера. Впрочем, возможны временн`ые варианты этого решения Бонапарта.

Казалось, после Ваграма военная карьера в наполеоновской армии одного из ее самых самобытных военачальников – маршала Жана-Поля-Батиста Бернадотта завершилась и он уже окончательно не у дел!? Но вскоре случилось так, что князь Понто-Корво остро понадобился на бельгийском побережье.

Дело в том, что пока Наполеон праздновал свою тяжелейшую победу в очередной войне с австрийцами, «нация лавочников» (так Бонапарт презрительно называл англичан) или «океанократов», пользуясь тем, что после Трафальгара Франция фактически осталась без флота, организовала высадку своего британского экспедиционного корпуса старшего брата покойного премьера Питта-младшего на прибрежном острове Вальхерен в дельте реки Шельды. Поскольку регулярных частей во Франции было слишком мало, чтобы оказать достойное сопротивление внешним и внутренним (например, главный пройдоха в окружении Бонапарта министр полиции Фуше всегда был готов на подвох, тем более, что у него под рукой была Национальная гвардия – между прочим, тоже солдаты!) врагам, особенно если они выступят одновременно. Цель десанта – завоевание Антверпена, на верфях которого французы уже строили свой новый флот. Во главе обороны города Наполеон поставил генерала Фоконнэ. Адмиралу Миссиесси чудом удалось спасти зачатки флота и привести его под защиту крепостных орудий Антверпена.

А потом на горизонте возникла импозантная фигура «временно безработного» маршала Бернадотта – безусловно, хорошого организатора и опытного военачальника. Под Антверпеном требовался именно такой человек, но военный министр А.-Ж.-Г. Кларк (1765—1818) и вице-канцлер империи Жан-Жак-Режи де Камбасерас (1753—1824) размышляли над тем – как быть (?) – если император только-только по сути дела выгнал его из армии. Лишь после того как пришло письмо от Наполеона, где им напрямую указывалось, что для разрешения проблем с английским десантом следует отправить князя Понто-Корво, тот 29 июля был тут же командирован на бельгийское побережье, правда, по приказу Бонапарта под надзором маршала Монсея.

15 августа 1809 г. Бернадотт прибыл в Антверпен.

Помимо ищеек Фуше, Даву и маршала Монсея за ним следил специально отправленный Бонапартом верный императорский адъютант Рейлль с поручением докладывать обо всех «телодвижениях» строптивого маршала.

…Кстати сказать, почему за Бернадоттом столь плотно следили!? Может быть потому, что тогда ходило очень много разговоров о желании министра полиции Фуше совершить государственный переворот!? И вроде бы именно Бернадотт должен быть взять на себя верховное главнокомандование французской армией и идти на Париж, где его уже будет ждать Фуше, подготовивший к тому моменту почву для свержения Бонапарта!? Хотя, для крайне осторожного князя Понто-Корво, предпочитавшего в сложных ситуациях оставаться на «запасной позиции», такой «маневр» всегда был очень сложен. Впрочем, такие закулисные «игры» вокруг беарнца возникали очень часто. Другое дело, что он всегда действовал «очень наверняка»…

Бернадотт, под началом которого оказалось 15—26 тыс. чел. (данные сильно разнятся), очень быстро показал свои организаторские и командирские задатки, понудив англичан уже 21 сентября сесть на свои корабли и отплыть к себе на остров.

Правда, затем маршал снова «наступил на грабли»: он не учел, что Бонапарт был в ярости от его «демарша» с поздравлениями саксонцев после Ваграма и 30 августа необдуманно (?) издал приказ, в котором «ретираду» англичан отнес исключительно на свой счет. Хотя тогда не обошлось и без везения: у врага за короткое время заболели польдерской лихорадкой 14 тыс. из 40 тыс. имевшихся в строю и 3 тыс. из них умерли. Тем самым моральное состояние англичан было крайне подавленным.