Текст книги "«Свет и Тени» французских маршалов времен эпопеи неуемного «генерала Бонапарта» (Тулон, 1793 – Ватерлоо, 1815): от Бернадота до Мармона"

Поскольку Рейлль регулярно пересылал свои подробные отчеты о поведении своего подопечного императору, то тот, памятуя о чрезмерном честолюбии беарнца (после постваграмского «эпизода» Бонапарт насторожился очень сильно!), предпочел побыстрее убрать Бернадотта из антверпенской группировки, отправив туда преданного ему Бессьера. Бонапарта напрягло, что хвастливый наваррец раструбил на весь свет, как он, чуть ли не вдвое уступая врагу, смог заставить того убраться восвояси «не солоно – хлебавши», тем более, разгласив военную тайну – численность антверпенской группировки Бернадотта. Еще больше его взбесило бернадоттовское обращение к жителям пятнадцати северных французских (в том числе и бельгийских) департаментов с призывом взяться за оружие для отражения нависшей над родиной опасности. Данное воззвание, имевшее невероятное сходство с лозунгами времен революции – Отечество в Опасности! – понудило императора, по-скорее, «задвинуть непредсказуемого свояка за Можай»!

Символично, что сама процедура отставки Бернадотта прошла очень оскорбительно для него: Бессьер сначала предъявил свои полномочия всем командирам дивизий и, только убедившись в их лояльности, приехал к Бернадотту, который не был оповещен о своем смещении и сообщил ему приказ императора.

В общем, «мавр сделал свое дело – он может уходить».

Рассказывали, что Бонапарт вызывает Бернадотта к себе в Вену, где во дворце Шёнбрунн между ними состоялся серьезный разговор. Впрочем, был ли он на самом деле – точно неизвестно, поскольку о нем сообщает только сам князь Понто-Корво. Так или иначе, но неприязнь между «коллегами по ремеслу» лишь нарастала и все последние «демарши» чрезмерно нахрапистого и гоношистого беарнца лишь усугубили ситуацию.

Для 47-летнего маршала Жана-Поля-Батиста Бернадотта, оказавшегося не у дел с убийственной для военного такого масштаба и дарования формулировкой «Не годится для командования крупными воинскими контингентами» наступал 8-месячный период неопределенности…

Казалось, у князя Потне-Корво уже не было никаких шансов во Франции пока ею правил Наполеон. Но Его Величество Случай дал ему – одному из ярых вождей умершего якобинства – возможность протянуть руку к… европейской короне!

Заступивший на шведский трон в 1792 г. после убийства его отца амбициозного короля Густава III (ехидная российская императрица Екатерина II звала его «наш братец Гу») заговорщиками во время карнавала, король Густав IV Адольф слыл человеком странным, мрачным и… мечтательным. В юности он какое-то время считался женихом одной из дочерей великого князя Павла Петровича Гольштейн-Готторпа (стыдливо величаемого российскими историками «Романовым»), причем, женихом, искренне влюбленным в свою невесту, что в принципе было редкостью в династических браках. Но брак расстроился из-за жесткого требования Екатерины II сохранить за своей внучкой православную веру. На это впечатлительный и приверженный своей лютеранской вере шведский принц не мог согласиться никак. Очевидно, это был еще один удар по нездоровой психике принца. И, тем не менее, в 19 лет он женился по настоянию риксдага на красивой 16-летней принцессе Фредерике Баденской – сестре супруги царя Александра I. В том же 1809 г., когда Наполеон разбил австрийцев под Ваграмом, а Бернадотт в его глазах «оконфузился», шведы в очередной раз проиграли войну России.

К 1809 г. стало очевидно, что Густав IV Адольф не способен руководить страной и 13 марта 1809 г. государственный совет Швеции принял решение о смещении короля с трона, его арестовали, вынудили отречься от престола, а в конце года выслали из страны со всеми членами семьи, в том числе, наследником принцем Густавом.

Дядя Густава IV Адольфа, герцог Карл Сёдерманландский, собрал риксдаг, который избрал его в качестве своего председателя, а затем и королем Швеции. 29 июня он вместе со своей супругой на 62-м году жизни был коронован как Карл XIII. Королем (правителем) – этот большой знаток особенностей эрогенных зон слабого пола – был… слабым, а военачальником и вовсе посредственным. Поскольку новый правитель был уже в преклонном возрасте и бездетен, то нужно было немедленно решать вопрос с наследником. Карл XIII уже пережил пару инсультов и конец его правления был явно не за горами.

Большинство шведских политиков было категорически настроено не только против свергнутого Густава IV Адольфа, но и его сына. В риксдаге заговорили о кандидатуре принца Карла Августа Аугустенбургского – родственника датского короля Фредерика VI – из младшей ветви Гольштейн-Готторпов. Казалось, все идет к тому, что быть ему наследником шведской короны, но тут внезапно прилетел «черный лебедь», т.е. вмешалось случайное событие! 28 мая 1810 г. во время смотра войск принц внезапно почувствовал себя плохо, упал с коня и тут же скончался.

Будущее Швеции оказалось неопределенно!

Стране грозила смута!

В риксдаге начались бурные дебаты относительно новых кандидатов в наследники…

В конце концов, многим показалось перспективным предложение противников датско-гольштинских «вариантов» (их лоббировал влиятельный в армии генерал Г. Адлерспарре и его свитские офицеры) ориентироваться на французского императора. Они (в основном, это были высшие государственные чиновники) считали возможным просить его порекомендовать им в наследники одного из его маршалов, в частности, зашла речь об Эжене де Богарнэ и… князе Понто-Корво, запомнившимся всем шведам столь любезным обхождением под Любеком со своими шведскими военнопленными графа Густава Ф. Мёрнера.

Пока в риксдаге все еще «судили да рядили», перебирая кандидатуры претендентов, про-французская партия быстренько снарядила спецделегацию к императору французов с поздравительным письмо к нему по поводу его женитьбы на австрийской принцессе. В ее составе не без помощи весьма оборотистых высокопоставленных чиновников – госсоветника и гофмаршала графа Густава Веттерстедта и министра иностранных дел Ларса фон Энгестрёма (в будущем очень влиятельных фигур в шведском правительстве Бернадотта) – оказался некий 29-летний лейтенант Уппландского пехотного полка Карл Отто Мёрнер (1781—1868) – кузен того самого Г. Ф. Мёрнера, что побывал в плену у Бернадотта. В его секретную миссию входило оповестить Наполеона о ситуации вокруг шведского трона и «заодно» попросить «назначить» кого-то из своих маршалов на «должность» наследника престола.

Разное рассказывали о ходе этой спецоперации, чьи нюансы так и остались для всех тайной за семью печатями. Вроде бы Эжену де Богарнэ и Массена предлагали стать шведским крон-принцем, но те от такой чести якобы решительно отказались. В конце концов, решено было настаивать на фигуре все того же… князя Понто-Корво, который на тот момент был не удел, и что самое главное, так «глянулся» шведам несколько лет назад.

Правда, для начала Карл Отто Мёрнер, заручившись рекомендацией близкого к Бернадотту французского генерала Филиппа-Анри де Гримуара, пошел знакомиться к будущему наследному принцу Швеции.

Как уже говорилось, в этой «операции-комбинации» с привлечением опального наполеоновского маршала на шведский престол – много «белых пятен», «черных дыр» и прочих «шероховатостей с непонятками».

Известно только, что будучи очень осторожным и опытным в хитросплетениях царивших во властных структурах человеком, Жан-Поль-Батист предпочел отнестись к крайне заманчивому предложению со стороны ранее ему неизвестного, неказистого лейтенанта из весьма далекой Швеции – ему прославленному французскому маршалу… со временем возглавить настоящее королевство – крайне осторожно. Но в тоже время, учитывая, что он попал в такую серьезную опалу у всесильного в ту пору императора Франции, из которой ему предстояло выпутываться самому, он предпочел по-тихоньку начать свою игру. Только после углубленных консультаций с людьми знающими «внутришведские» расклады, «выжидала» из Беарна счел необходимым сообщить о поступившем ему предложении… Наполеону и не получил от него… никаких возражений.

…Между прочим, французский император раздумывал предложить шведам своего пасынка в качестве наследного принца. Но тот тогда уже очень конкретно готовился к женитьбе на баварской принцессе, чьи родители по слухам вовсе не были согласны с переходом их дочери из католической в протестантскую веру. И наконец, сам Эжен де Богарнэ не хотел перебираться в «далекую и холодную страну на задворках Европы» и предпочел сразу же отказаться от предложения отчима…

28 июня новоиспеченный «делатель короля» Карл Отто Мёрнер, с положительным ответом маршала Бернадотта «в кармане» отбыл на родину.

Сам князь Понто-Корво, предпочел взять «тайм-аут» и на целых три недели уехал с супругой в Пломбьер на минеральные воды. Там с ней и ее сестрой Жюли он в спокойной обстановке принялся детально обсуждать «все – за и против» по истине королевского предложения из северной страны, причем, обе сестры весьма активно уговаривали его использовать на все 100% случайно подвернувшуюся уникальную возможность войти в историю королем Швеции.

Не будем вникать во все тонкости «возни и шумихи» вокруг шведского престола как в Париже, куда вскоре вернулся маршал-претендент, так и в Стокгольме, куда вернулись все «фигуранты» шведского посольства.

Думается, что по началу Наполеон недооценил всю серьезность возможного превращения его опального маршала в крон-принца Швеции. Он рассчитывал, что, будучи французом, Бернадотт будет с удовольствием «таскать каштаны» для французского императора.

И это после всех многочисленных «тёрок-непоняток», что давно уже имели место между ними!? Неужели он предполагал, что такая самобытная личность как Жан-Поль-Батист, останется марионеткой Бонапарта!? И, приняв со временем (после всеми ожидаемой смерти короля Карла XIII) королевский титул, будет игнорировать национальные интересы его «новой родины»!?

Более того, «генерал Бонапарт» явно недооценивал роль русского царя в маневрах вокруг шведского престола. Отнюдь «непрозрачный» Александр I всегда и везде «играл свою игру»: прекрасно понимая, что «генерал Бонапарт» в скором времени нападет на него, российский монарх предпочитал «расставлять» «своих людей» вокруг границ своей необъятной империи. Когда «нарисовалась» перспектива «насолить» дорогому другу-«корсиканскому выскочке» – подружиться с его опальным маршалом, он, естественно, не упустил такой замечательной возможности и внес свою посильную лепту в приглашении именно Бернадотта в наследные принцы Швеции. Тем самым, он выводил из игры против себя любимого в будущей войне возможного союзника Наполеона – Швецию.

Ходили же упорные слухи, что один из главных зарубежных резидентов русской разведки в Европе, полковник, флигель-адъютант царя, красавец и «секс-мустанг», граф Александр Иванович Чернышев (1785—1857) имел секретные встречи с Бернадоттом. На них последний намекал на возможность своей кандидатуры на трон в Швеции и, что Россия могла бы на него в будущем рассчитывать, т.е. в случае избрания его на престол он будет проводить дружественную по отношению к России политику и даже попросил Александра I о поддержке его кандидатуры. Царь был искушенным дипломатом и пообещал поддержать амбициозного беарнца. Можно ли говорить, что и здесь «любимый бабушкин внучек Сашенька» переиграл «корсиканского выскочку»?

Ясно только одно, что «отпуская Бернадотта в Швецию», Наполеон явно полагал, что Швеция у него уже в кармане или, по крайней мере, не ожидал подвохов со стороны своего не самого любимого маршала-свояка.

…Между прочим, французскому императору, отпуская своего нелюбимого маршала, не следовало забывать, что для Бернадотта, немало повоевавшего под началом Бонапарта, не было секретов ни в стратегии, ни в тактике непобедимого полководца. Взбешенный его напористостью в решении своих карьерных задач, Наполеон обозвал Бернадотта «самым бездарным из моих маршалов», что было отнюдь не так. Просто князь Понто-Корво родом из Беарна, оказался самым гибким и самостоятельным среди наполеоновских военачальников. Став наследным принцем Швеции Карлом-Юханом, Бернадотт, не только не пойдет войной против России в 1812 г., но в трудную для Наполеона годину – в 1813 г. – сделает все, чтобы войдя в союз с Англией, Пруссией, Россией и Австрией, «насолить» своему обидчику. Более того, он будет вынашивать крайне честолюбивые планы, рассчитывая с помощью благоволившего к нему (правда, до поры до времени, поскольку крайне «непрозрачный» «наш ангел» никогда не ставил на одну фигуру в «шахматной дипломатии») российского императора Александра I «забраться» на… французский престол, когда падет Наполеон. Другое дело, что для самих французов он уже станет… не просто чужим, а изменником…

Если, конечно, верить многочисленным разнообразным источникам о развитии событий вокруг «назначения» наполеоновского маршала королем Швеции, то главными «инициаторами» спецмиссии К.-О. Мёрнера были не только Веттерстедт с Энгестрёмом, но за ними стояли и другие весьма влиятельные фигуры в шведском обществе, пожелавшие не афишироваться. В пользу этого может говорить и тот факт, что обо всех обстоятельствах на эту тему в шведских архивах не осталось даже и «ряби на воде»: такие дела обычно решаются при закрытых дверях и в устной форме. И Мёрнера могли использовать «втемную», в том числе, и те, кто имел контакты с весьма «непрозрачным» русским царем, любившим «закулисные тихие омуты», чьими информированными «ушами» в Стокгольме был его посол генерал и барон Й.-П. фон Сухтелен.

Интересно другое: помимо Бернадотта на голосование риксдагу были предложены еще три кандидатуры: Кристиан Август принц Аугустенбургский (брат умершего Карла Августа Аугустенбургского), король Дании Фредерик VI и родственник русского царя – принц Петер Ольденбургский, причем, наполеоновский маршал среди членов тайного собрания котировался ниже всех!

И, тем не менее, очень влиятельный член правительства Ларс фон Энгестрём ухитрился «всё очень правильно обставить»: кого нужно щедро угощали, к кому-то прислали «десерт» виде «валютных ночных бабочек», кому-то «дали в лапу» наличными, не забыли «подкормить» и прессу! В общем, как утверждает современная продвинутая молодежь – «ну, очень большое бабло решает всё»! В результате очень скоро госсовет уже видел «на посту» наследного принца Швеции только и исключительно князя Понто-Корво, которого они совсем недавно «величали» всего лишь «французским капралом».

И неважно, что потом наследник престола не внес в шведскую казну обещанных 8 млн. франков, не списал долги шведских купцов в Париже, не поменял своих наследственных земель во Франции и Ганновере на соответствующие имения в Шведской Померании, не вернул шведам Финляндии. Более того, он – не оказался креатурой Наполеона!

Но лучшего кандидата в короли в то время для шведов просто не было.

Народу было сказано, что наполеоновский маршал Бернадотт – это то, что надо! Это – символ порядка, власти, силы и спокойствия, т.е. все то, что так обожает инертное большинство всех народов, т.е. пресловутое быдло…

Итак, 21 августа 1810 г. по решению риксдага уроженец Беарна (Наварра) в возрасте 47 лет 6 месяцев 3 недель и 5 дней стал наследным крон-принцем Швеции, 20 октября он принял лютеранство, 31 октября был представлен собранию государственных чинов в Стокгольме, а 5 ноября усыновлён королём. С этого времени Жан-Батист-Жюль Бернадотт стал регентом, а фактически – правителем Швеции, на престол которой официально он вступит только в 1818 г. под именем Карла XIV Юхана.

Правда, для этого ему пришлось освободиться от французского гражданства, отречься от католического вероисповедания и сложить княжеский титул. Все это осталось в его прошлом, в общем-то – Славном Боевом Прошлом!

…Между прочим, перед отбытием Бернадотта в Швецию он «попрощался» со своим «благодетелем» -императором Франции, причем, дважды: 23 сентября на обеде в Тюильри и 24 сентября – без свидетелей, наедине! О чем они тогда толковали доподлинно нам неизвестно. Якобы Бонапарт попытался напоследок связать по рукам и ногам этого вечного фрондера и оппозиционера обещанием никогда не поднимать оружие против Франции! Более того, подписать специальную грамоту, по которой кронпринц Швеции гарантировал Франции, что не будет вступать в антифранцузские союзы и, тем более, воевать против своей родины! Но Бернадотт уже почувствовал свою силу и наотрез отказал свояку в его попытке закабалить себя! Якобы он сказал, что все это не обсуждается, поскольку у Швеции должны быть свои национальные интересы, пренебрегать которыми он – будущий король шведский – не вправе. Получалось, что «своего человека» в лице Бернадотта под боком у русских Наполеон не получил! Пришлось Бонапарту ограничиться весьма провидческой фразой что-то типа: «Ну что же, идите, и пусть с нами случиться то, что случится». Бернадотт ушел в самостоятельное плавание без гарантий лояльности к бывшему патрону. Потом князь Понто-Корво попрощался с «коллегами по цеху», т.е. с маршалатом. И опять-таки неизвестно, как это прошло. Фантазировать на эту тему вряд ли имеет смысл. Интересно другое! Отправляя своего маршала принцем в Швецию, французский император обещал ему выдать «подъемными» 4 млн. франков, но потом предпочел ограничиться всего лишь 1 млн. В результате, чтобы хоть как-то соответствовать своему новому статусу, Жану-Полю-Батисту пришлось взять в долг полмиллиона франков у своего адъютанта (видного, между прочим, генерала!) Жерара, не забывавшего брать «комиссионные» при оформлении тех или иных «сделок» его патрона…

Отправляясь в Швецию, Бернадотт взял с собой свиту из 39 французов, в основном прошедших с ним «огонь, воду и медные трубы» еще со времен его службы в армии французского короля, большинство которых осядет с ним и уже не вернется на родину.

А вот его благоверная Дезире Клари-Бернадотт отнюдь не сразу прибыла в Стокгольм! От католичества она не отказалась и шведам в целом не глянулась! А через через пять месяцев она вобще покинула Швецию и вернулась в нее лишь… спустя 12 лет! Не исключено, что ее супругу надо было иметь в Париже «ее любопытные женские глазки и ушки»…

Зато их с Жан-Поль-Батистом сын Оскар всех очаровал и очень быстро овладел шведским языком в совершенстве, что для его 47-летнего отца оказалось непосильной задачей и он так до конца жизни не научился сносно изъясняться по-шведски. А ведь с первых дней своего пребывания в Швеции Бернадотт попытался было освоить язык своих подданных. Правда, терпение будущего шведского короля быстро иссякало. Если в начале он выкраивал целый час для изучения языка, то к весне 1811 г. уже только 15 минут, а потом и вовсе посчитал такое дело необязательным и бесперспективным. Тем более, что по сути дела ему это и не надо было – короли той поры предпочитали говорить по-французски. Но иногда он, как, будщий король должен был произносить речи перед парламентом. Делать это надо было по-шведски. Лингвистическая проблема решалась просто и незатейливо – для монарха готовили шпаргалку, где произношение шведских слов было написано по-французски. Таким способом пользуются нерадивые школьники, изучающие иностранный язык. Бернадот зачитывал текст, плохо понимая его смысл.

…Кстати сказать, Бернадотт не забыл роли лейтенанта Карла Отто Мёрнера в эпопее своего превращения в крон-принца Швеции. Он сделал его своим адъютантом, потом полковником, но дальше этого у них дело не пошло, поскольку «делатель короля» имел взбалмошный характер и дурные наклонности. Бывшему князю Понто-Корво, а теперь крон-принцу Карлу-Юхану вскоре надоело вытаскивать его из долговой тюрьмы и он посчитал, что он с Мёрнером в расчете. А фавориту свергнутого короля Густава IV Адольфа – барону Густаву Моритцу Армфельту (1757—1814) и вовсе не повезло. Про него его недруги напели Карл-Юхану столь гадостей, что тот предпочел поскорее выгнать экс-фаворита за рубеж. Тот оказался в России, вошел в доверие к русскому царю и стал у него русско-финском графом, а потом и генерал-губернатором Финляндии. Так бывает или «каждому – свое»…

Нет смысла подробно «растекаться мыслью по древу» о всех «телодвижениях» новоиспеченного наследного принца Швеции, отметим лишь один из его первых шагов по укреплению своего собственного положения на новоявленной «родине». Он, как и его свояк в статусе французского императора, опасался заговоров против него и учредил специальную службу – личную тайную полицию, призванную выслеживать его врагов, невзирая на их официальное или социальное положение, и отслеживать настроение подданных – от аристократов до простолюдинов. Причем, слежка стала вестись и за членами правительства, и за королевской… тайной полицией! Особо активен был на этом «доходном» поприще… все тот же К.-О. Мёрнер.

Были у него и секретные торги с британским представителем Эдуардом Торнтоном по поводу «отступных» за его отход от Наполеона. Потом вдруг выяснилось, что Лондон выдавать ему субсидии на вооружение армии, но поддерживать его далеко идущие планы по присоединению к Швеции Норвегии пока не готов. Карл-Юхан все понял и сделал вывод, что разрывать отношения с Францией ему тоже… пока рановато.

Зато развитие отношений с восточным соседом его только радовало: Александр I через своего посла Сухтелена не скупился на обещания, в том числе, по поводу возможного усиления Швеции за счет присоединения («аннексии») соседней Норвегии. Особенно русский царь «помягчал» после того, как стало известно, что Пруссия (24 февраля) и Австрия (14 марта) 1812 г. вступили в союз с Францией. Когда Наполеон узнал об успехах Карла-Юхана в «торге» с российским императором, то попытался пойти с «козырной карты». Он пообещал тому отвоевать у России для него Финляндию, потерянную шведами в войне с русскими в 1808—1809 гг. Для этой цели он постралася использовать… Дезире Клари. Но если супруга не вникла в суть предложений и принялась уговаривать супруга согласиться на предложение могущественного французского императора, то Бернадотт, уже сделал свой выбор. Он понимал, что Бонапарт просто блефует, поскольку не имеет никакой возможности оперировать на море и высадить войска в Финляндии, где господствовал британский флот! По мере того, как Наполеон собирал свою очередную Великую армию на этот раз для похода на Россию, шведский крон-принц все активнее контактировал с русским царем. В результате в канун нашествия Бонапарта на Россию Карл-Юхан подписал договор с русским царем, в котором предусматривались совместные действия русско-шведской армии против Франции в Северной Германии и поддержка России в присоединении Норвегии к Швеции. Правда, не изменяя своей дальновидной практике выжидать до последнего, Бернадотт, пока Наполеон не вторгся в Россию, не сжигал последних мостов, связывавших его с французским императором. Он не исключал, что главные игроки на европейской сцене вполне могут договориться между собой, как это было в Тильзите и Швеция останется один на один со своими проблемами.

А потом «нация лавочников-океанократов» решила, что, все же, ей будет выгоднее «прикупить» шведского крон-принца. Тем более, что тот через своих доверенных спецпосланцев откровенно намекал, что изрядно «поиздержался», поскольку лишился всей своей недвижимости во Франции и не получил за нее никакой компенсации от Наполеона (положенных ему по статусу шведских денег явно не хватало). В общем, он желал бы, чтобы из английских субсидий предусмотренных на содержание шведской армии, отдельной нигде не отмеченной строкой выделялось бы 8—10 тыс. фунтов в месяц на… личные расходы (!) наследного принца Швеции. Англичане прекрасно знали, что правильно вложенные очень большие деньги решают всё («ну, очень большое бабло решает всё»! ) и предпочли в данном случае не экономить и «на поддержание штанов» «в конец обнищавшего крон-принца» из особо секретного фонда стала незамедлительно выплачиваться оговоренная сумма в самой твердой валюте той поры – в фунтах стерлингов! Всего с апреля/мая 1812 г. по февраль 1813 г. Бернадотт получил от «нации лавочников» ок. 60 тыс. фунтов, правда, под… его личную расписку! Знал «Туманный Альбион», как прихватить клиента за».. ца»!

Вторая Польская кампания Наполеона (Отечественная война 1812 года) была уже в полном разгаре – Великая армия стояла под Смоленском, когда Бернадотт встретился в Обу с российским императором. Достоверных сведений о том, что тогда обсуждалось за «закрытыми дверьми» нет. Рассказывали, что за спиной шведского крон-принца «стоял» весьма влиятельный в британских высших кругах генерал, лорд Уильям Кэткарт, а у Александра I – шведский… «беглец» Армфельд и Бернадотту пришлось изрядно попотеть, чтобы «залакировать» печально неприятную ситуацию с памятливым шведом. Не исключено, что именно тогда союзники могли переговорить о будущей судьбе… Франции!? Карл-Юхан несколько раз пытался тогда добиться для себя максимума: получить за свое участие в войне против Бонапарта Финляндию либо на худой конец Аландские острова. Правда, «лукавый» («фальшивый как морская пена») русский царь никогда никому не давал больших обещаний, предпочитая конкретные вопросы откладывать на завтра, т.е. любезно кормил партнеров «завтраками». Вот и настырного беарнца ожидала такая участь: так и осталось непонятно – каково мнение российского императора и по Финляндии, и по Аландским островам, и по Норвегии, что очень устраивало Александра I. Зато он исключительно ловко внушил своему шведскому «партнеру» по борьбе с «корсиканским выскочкой» (неуёмным в своих геополитических амбициях генералом Бонапартом), что после падения последнего шведский крон-принц мог бы сыграть определенную роль в судьбе Франции. Это была именно та «фишка», которая была очень привлекательна для крайне амбициозного выходца из Наварры. Этот намек он понял, так как хотел понять и был очень удовлетворен, что эту «желанную» тему русский царь обозначил сам. Правда, для ее дальнейшего развития Швеция должна была внести свою лепту в победу над Бонапартом, т.е. принять участие в войне против него. Попутно шведский крон-принц, отменно знавший полководческую манеру Бонапарта как бы изнутри, всячески утешал царя в те неудачные для него и его армии дни.

Он советовал ему продолжать отступать в необъятные просторы его империи, тем самым заманивая как можно дальше вглубь страны. «Наполеон может выиграть первую, вторую и даже третью битву, – писал он царю, но четвертая может оказаться нерешенной. Но если Ваше Величество проявит стойкость, то неизбежно выиграете пятую». Когда потом Бернадотту – уже в Стокгольме в самый разгар бала в королевском дворце – сообщат, что Наполеон вошел в Москву, то он с радостью сообщит всем об этом, как о том, что это конец для… Наполеона!!! Он попросит австрийского посла в Стокгольме графа Адама Нейперга (того самого, который через пару-тройку лет станет любовником супруги Наполеона Марии-Луизы после как того оправят на о. Эльбу) сообщить в Вену, что с зятем австрийского императора покончено.

А тогда помимо некоего финансового заёма от России для Швеции, царь и крон-принц заключили между собой совершенно секретное соглашение, так называемый фамильный пакт (союз между династиями). Подразумевалось, что в случае появления угрозы для безопасности и спокойствия одной из сторон предусматривалась взаимная военная помощь. Получалось, что династия Бернадоттов, еще не родилась, а всесильный царь Всея Руси уже определился в своем отношении к ней, т.е. сделал аванс крон-принцу Карлу-Юхану, наградив его к тому же самым престижным российским орденом – ор. Св. Андрея Первозванного. Умел Александр Павлович Гольштейн-Готторп («Романов») подобно своей премудрой бабке смотреть в будущее!

Когда французскому императору сообщили об успехах его бывшего маршала в Обу, то, он, как это с ним бывало при получении крайне неприятного донесения, взбесился так, что окружение предпочло «временно оказаться вне зоны доступа», по крайней мере, те, кто мог позволить себе подобный «маневр-демарш». Все отношения с Швецией были разорваны.

Впрочем, Бернадотт уже выбрал себе направление движения в сторону противников генерала Бонапарта и ему все эти истеричные «телодвижения» его соперника по военной славе были «по барабану». Тем более, что после катастрофы в России французский император все же уже был не тот: его ждала череда трудных («пирровых») побед и скорый крах. Последовали взаимные отзывы своих временных поверенных в столицах Франции и Швеции, причем, первыми это проделали шведы.

В целом развитие событий для шведского крон-принца шло весьма неплохо. Ему, конечно, приходилось за британские субсидии обязаться выставить против Бонапарта 30-тысячную армию, но он сумел так обставить «сделку» по французскому острову Гваделупа, что получил от нее максимальную выгоду для «себя любимого». Хотя проницательный британский министр иностранных дел лорд Роберт Генри Кастлри (1769—1822) и просчитал все возможные дивиденды для Бернадотта лично по этому вест-индскому острову, но стратегически мысля, он предпочел не заострять внимания, что по договору остров Гваделупа отходит не шведскому государству, а его получает в подарок лично король Швеции Карл XIII. В результате Бернадотт так «запудрил мозг» членам правительства и парламенту Швеции, что они «пропустили мимо ушей», весьма конкретную информацию в уже принятой ими резолюции: все короли Швеции, начиная с первого Бернадотта, будут получать и продолжат получать – кроме ежегодного апанажа (денег от государства на содержание «себя любимых») – еще и годовую «гваделупскую» ренту в размере 300 тыс. крон. Правда, потом кое-кто из «левых» поднял крик о «мутных телодвижениях» вокруг гваделупской ренты, но Карл-Юхан очень во время включил на полную мощь государственный репрессивный аппарат и проявил нужную степень личной «щедрости» и благоразумия, подарив госказне половину суммы, полученной потом Швецией от компенсации за возвращение острова Франции. Но половину он оставил себе, положил ее в банк и его потомки до сих пор получают с нее ренту, причем, по нынешнему курсу шведской валюты. Умел недоучившийся адвокат правильно провести сделку в свою пользу. (В общем, как это водится, среди «сильных мира сего» – «быть у воды и не напиться!?» или «на то и власть, чтобы жить всласть…») Помогли ему провернуть эту «махинацию» люди, поставившие на него, когда решался вопрос о наследнике шведского престола – Энгестрём и Веттерстедт. Карл-Юхан умел быть благодарным и перевел им не только значительные суммы денег, но всегда был к ним благосклонен. (Как говориться в одной всем известной «аксиоме»: «друзьям – все, остальным – закон». ) Карл-Юхан так крепко зацепился за «гваделупскую» ренту по одной очень понятной причине: у свергнутого короля Густава IV Адольфа и его сына были еще весьма сильные позиции в определенных кругах Швеции и не факт, что сын Карла-Юхана принц Оскар сможет уверенно претендовать на папин трон после смерти последнего. Вопрос о личном благосостоянии на долгие годы вперед надо было решать тогда раз и навсегда, что сын стряпчего и провернул на редкость мастерски.