Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»"

В соответствии с договоренностью, заключенной с австрийским правительством, Понятовский отвел свои войска из Галиции в Саксонию, где присоединился к главным силам наполеоновской армии.

Понятовский очень тяжело переживал потерю большей части своих войск, но уже весной 1813 г. в Кракове он воссоздал польскую армию. Теперь это был VIII-й корпус новой армии Наполеона. Во главе него Понятовский участвовал в кампании 1813 г. в Германии. Однако на первом этапе этой кампании его немногочисленный корпус активного участия в боевых действиях не принимал. В конце данного периода он был направлен на прикрытие австрийской границы в район Циттау.

16—19 октября 1813 г. произошло решающее сражение под Лейпцигом, известное в истории как «битва народов», в котором его корпус весь день 16 октября действовал на крайнем правом фланге наполеоновской армии, южнее Лейпцига, стойко отражая удары многократно превосходившего его в силах противника (австрийцы) в районе Конневица. Поляки сражались доблестно. Они не только оборонялись, но и сами часто контратаковали врага, который под их бурным натиском вынужден был даже начать отступление.

Восхищенный героизмом своих союзников, мужеством и умелыми действиями их командира, Наполеон тут же, прямо на поле боя, производит раненного пикой в руку Понятовского в маршалы Франции (16 октября 1813 г.). В приказе по армии, отданном в тот же день, между прочим было сказано: «Желая выразить князю Понятовскому чувства особенного нашего уважения и признательности и вместе с тем связать его теснейшими узами с интересами Францию, пожаловали мы его в достоинство маршала нашей Империи».

Так славный сын польского народа, лихой кавалерийский рубака, стал предпоследним по счету, 25-м маршалом Наполеона. Правда, как уже говорилось выше, маршальские эполеты Понятовский носил всего лишь три дня.

Ни одного документа с его подписью маршала Франции не сохранилось!

…17 октября 1813 г. новый наполеоновский маршал направил свой последний рапорт императору Франции: «Неприятель не продвинулся ни на шаг. Войска проявили отвагу и выдержку, достойные удивления, но мы потеряли не менее одной трети людей и совсем не имеем боеприпасов». Весь день 18 октября, несмотря на все ухудшавшееся тяжелое положение наполеоновской армии, войска Понятовского сражались на юго-западе наполеоновских позиций с прежним упорством и доблестью. Наконец, полностью осознав невозможность дальнейшего удерживания своих все более и более сжимавшихся к центру и назад позиций, Наполеон в ночь на 19 октября начал отвод своей армии от Лейпцига…

…Польский корпус назначался в состав арьергарда, получившего задачу прикрыть отступление главных сил французской армии, отходившей через Лейпциг на левый берег реки Эльстер. В частности, Понятовский получил задачу оборонять южное предместье Лейпцига до тех пор, пока основные силы армии не отойдут за реку. Новый маршал обещал императору защищать свою позицию до последней капли крови и сдержал свое слово…

…В упорных боях 19 октября польские войска задержали наступление противника с юга и начали отступление только тогда, когда союзные армии, наступавшие на Лейпциг с севера и востока, уже ворвались в город. Частям VIII-го корпуса пришлось с боями прорываться к единственной переправе через Эльстер…

…А потом случилось непоправимое!

Отступление, как известно, самый сложный вид боя, а единственным путем служила длинная и узкая дамба через болотистую речную долину. Рискованный маневр грозил многими опасностями, но другого пути уже не было!

Отступая, Наполеон отдал приказ начальнику 28-30-тысячного арьергарда маршалу Макдональду, отличавшемуся по словам самого Бонапарта «непоколебимой преданностью в самые тяжелые моменты» и полякам князя Понятовского держаться до последнего. Взорвать единственный Линденауский мост через реку Эльстер надлежало только после прохода арьергарда. Первой отходила артиллерия, затем – обозы, потом – кавалерия, последней – пехота. Парадоксально, но опытнейший Бертье так и не отдал заблаговременно приказа навести на случай отхода пару понтонных мостов и тем самым обрек на гибель тысячи людей.

На улицах Лейпцига кипели кровопролитные рукопашные схватки. Русские и пруссаки несли тяжелые потери от засевших в домах французских стрелков. Почти 100 тыс. наполеоновских солдат – Старая Гвардия, корпуса Нея, Удино, Ожеро, Виктора и Мармона – с боями успели отойти через Эльстер. Но в 14 часов в страшной неразберихе саперы по ошибке взорвали мост слишком рано: начальники сваливали ответственность за время подрыва друг на друга и, в конце концов, принимать решение о запале фитилей пришлось… капралу! Бедолага не справился с ответственнейшим заданием: только-только завидев вдалеке небольшой отряд русских солдат, он в панике взорвал мост, забитый отступающим арьергардом. В результате ок. 28 тыс. человек отважно бившегося арьергарда не успели переправиться, в том числе и самоотверженно сражавшиеся поляки, для которых очередная катастрофа Наполеона означала крах последних надежд на восстановление королевства Польского…

…Даже когда мост был взорван раньше времени, Понятовский продолжал отчаянную борьбу, медленно отходя к реке. Часть польских войск, попавшая в окружение в Лейпциге, вынуждена сложить оружие. Правда поляки сумели оговорить одно очень важное условие: они сложат оружие только перед русским императором. Оно было принято…

…А вот вождю Войска Польского уготована была другая судьба. Окруженный остатками своих героических улан и гусар, он вышел на берег реки Плейссы (в 0,5—1,5 км восточнее Эльстера). Раненый в руку, он падает прямо в воду. Его успевают спасти, но все междуречье Плейссы и Эльстера уже заполнял противник. Преодолев вброд Плейссу, князь и его спутники направляются к реке Эльстер. Вражеские егеря, засев в прибрежных кустах словно в тире на спор поражали цели: спасающихся вплавь наполеоновских солдат. Шикарный маршальский мундир Понятовского делает его самой привлекательной для стрелков целью: он оказывается на мушке одновременно у десятков желающих поучаствовать в соревновании «кто самый меткий!?»…

…И вот кто-то из снайперов еще раз ранит маршала – на этот раз пулей в бок.

Дважды раненный Понятовский все же снова оказывается в седле и слабеющей от потери крови рукой еще успевает направить своего боевого друга с обрывистого берега прямо в покрасневшие от крови воды Эльстера. По легенде именно в этот момент еще одна пуля попадает ему в грудь, другая – в коня и герой польского народа навсегда исчезает под водой… и обретает Бессмертие в памяти восторженных его героизмом поляков…

…Кстати сказать, по легенде якобы гадалка как-то сказала Понятовскому: «Бойся сороки!» Понятовский не понял о чем идет речь и относя к этому с большой иронией. И в то же время в переводе с немецкого языка река Эльстер означает… «сорока». Так и осталось непонятно, где небыль переплетается с былью и, наоборот… После гибели в водах Эльстера князя Юзефа принадлежавшее ему огромное состояние унаследовала его дальняя родственница (двоюродная племянница) графиня А. Потоцкая…

Спустя пять дней рыбак случайно нашел труп кавалера всех польских военных орденов и многочисленных европейских, в том числе, трех орденов Почетного легиона (Командор – 1807 г., Великий офицер – 1809 г. и Большой орёл – 14 июля 1809 г.). Ему было ровно полвека и почти четверть из них он отдал службам в разных армиях Европы, столько же ему потребовалось чтобы стать маршалом Франции. 26 октября союзники предали его прах земле со всеми воинскими почестями. История дальнейших перезахоронений праха национального героя Польши весьма мутная и каждый вправе самостоятельно в ней «покопаться»…

На памятнике «Битве народов» в память о Понятовском установлена мемориальная плита. Память доблестного князя Иосифа Понятовского, этого «рыцаря без страха и упрека», свято чтится на его родине, вызывая вместе с тем всеобщие чувства уважения к полководцу, по справедливости стяжавшему ceбе почетное прозвище «Польского Баярда».

В общем, «Еще польска незгинела…» или, «Ещё Польша не погибла, коль живем мы сами»

* * *

Как и большинство наполеоновских маршалов, Понятовский был скорее способным генералом, нежели военачальником, обладающим крупным полководческим талантом. За всю свою четвертьвековую военную карьеру он командовал лишь соединениями (дивизия, корпус), имевшими сравнительно небольшую численность и решавшими, как правило, тактические задачи. Исключением в какой-то мере может служить лишь кампания 1809 г. Но опять-таки, несмотря на характер решаемых в ходе этой кампании задач, силы, которыми располагал Понятовский, были невелики. Но это был храбрый солдат, отважный офицер и обладавший далеко незаурядными военными дарованиями генерал. Как военачальник тактического масштаба Понятовский неоднократно проявлял свои выдающиеся военные способности. Это был прежде всего представитель военного сословия, имевшего давние традиции и свой особый, освященный веками кодекс чести, потомственный шляхтич, для которого служение Отечеству на военном поприще было не пустым звуком, а жизненным приоритетом.

Вся его жизнь была посвящена делу защиты национальных интересов Польши. В беззаветном служении своей родине князь Иосиф достиг многого и обессмертил свое имя в памяти соотечественников. Он вошел в историю как один из наиболее прославленных польских военачальников. Как боевой генерал Понятовский пользовался большим авторитетом в созданном им Войске Польском. Умный, храбрый (в те времена это считалось одним из наиболее ценных качеств военачальника любого ранга), энергичный, надежный в бою, быстро реагирующий на любые изменения в обстановке, Понятовский пользовался полным доверием войск. Этому в немалой степени способствовали его личные качества: доступность и простота в общении с подчиненными, благородство характера, честность и порядочность, полное отсутствие аристократической спеси и надменности. Он довольно быстро сумел найти общий язык с так называемыми «французскими поляками», использовать их боевой опыт на благо общего дела и завоевать их доверие. В случае крайней необходимости князь Иосиф, не задумываясь, мог увлекать их личным примером на решение, казалось бы, невыполнимых задач разделять с ними все тяготы походно-боевой жизни, что было им наглядно продемонстрировано во время гибельного для Великой армии Русского похода 1812 г. или еще раньше, во время кампании 1809 г.

Ему чуждо было показное бравирование храбростью, чем иногда злоупотребляли некоторые наполеоновские маршалы, но когда того требовала обстановка, он мог часами находиться под вражеским огнем, не кланяясь пулям и ядрам.

В критические моменты боя Понятовский обычно сохранял полное спокойствие, хладнокровие никогда не покидало его. Как военачальник Понятовский не был лишен дара тактического предвидения. Он умел продумывать свои действия на несколько ходов вперед, заранее предвидеть возможные трудности и планировать необходимые мероприятия, направленные на максимальное снижение негативных последствий в случае возникновения таковых. В этом плане Понятовский выгодно отличался от многих наполеоновских маршалов.

Сражаясь под знаменами Наполеона, Понятовский никогда не забывал о национальных интересах своего Отечества и с присущей ему твердостью всегда стремился отстаивать их. В этом состоит его основная историческая заслуга перед Польшей. Поляки чтут этого наполеоновского маршала как своего национального героя…

Но вернемся в конец 1806 г., когда Польша встретила французских солдат как своих освободителей, питая определенные надежды на будущее. Безусловно, Наполеон активно эксплуатировал энтузиазм поляков, но официально никаких конкретных обещаний по восстановлению Польского государства не давал, отделываясь лишь туманными фразами. Поляки желали, чтобы Наполеон провозгласил независимость, а он отговаривался тем, что они сначала должны ее заслужить (естественно, пролитием польской крови за интересы французской империи).

Тадеуш Костюшко, проживавший тогда в Париже, получил заманчивое предложение возглавить местную администрацию, но бывший польский вождь потребовал невозможного – дать гарантии возрождения Польши. Пойти на такое французский император не мог по многим причинам. Тем более, что часть Польши принадлежала Австрии, а ее Наполеон сейчас меньше всего хотел бы нервировать. Разыгрывая «польскую карту», он действовал очень осторожно, чтобы не подтолкнуть Австрию к войне с ним и не получить удар в спину, а, кроме того, не хотел он бесповоротно и окончательно поссориться из—за поляков с Россией, с которой надеялся в ближайшем будущем заключить мир, в чем и заключалась для него стратегическая задача.

«Поляки сами виноваты! Позволив себя разделить, они перестали быть единым народом. Россия, Австрия и Пруссия поделили их как Рождественский пирог и если я сейчас поднесу к нему свечку, то отнюдь не известно, не закончится ли это грандиозным пожаром!? Лишь время покажет, чем все это завершится… А потому лучше оставить это дело хозяину всего – Времени».

Варшава стала пределом безопасного продвижения на восток.

Выйдя на западный берег Вислы можно было принимать решения о дальнейшем наступлении, но прежде следовало построить склады, госпитали и дать солдатам отдых. Как потом писал свитский генерал Наполеона – Рапп, «наши солдаты проявляли сильнейшее нежелание переправляться через Вислу. Нужда, зима, плохая погода вселили в них прямо отвращение к этой нищей стране». Еще с августа солдаты Великой армии были в переходах и боях и теперь даже его любимые «ворчуны» -гвардейцы – именно тогда французский император впервые дал им ставшее потом знаменитым прозвище «ворчуны» – стали требовать передышки. «Маленький капрал» все правильно понял и согласился с их требованием.

Будучи проницательным Отцом Солдат, Наполеон постарался поднять их дух целым рядом жизненно важных мер – благо конфискованные у Австрии и Пруссии средства позволяли это проделать: для всех званий были выплачены серьезные денежные надбавки, удвоены размеры вещевого довольствия и каждому солдату выданы новое обмундирование, спальный мешок и пару новых сапог (для кавалеристов), а для пехотинцев – три пары новых ботинок (потребовалось 600 тысяч пар обуви и порядка 40 тысяч гамаш!).

А вот снабжение армии по-прежнему было по принципу «из-под копыт», т.е., где прошли – там все и съели. В связи с этим очень долго сидеть на одном месте Великая армии не могла: требовались перемещения на «свежие пастбища».

Глава 14. Как дряхлый «екатерининский орел» очень во время вышел из очередной Большой Игры в «войнушку», затеянной любимым бабушкиным внучеком – лукавым и амбициозным Сашенькой…

22 октября (3 ноября) 1806 г. русские войска, получившие название Заграничной армии, пересекли прусскую границу. Они были готовы это сделать значительно раньше, но прусские власти попросили задержать выступление, поскольку ими своевременно не были заготовлены продовольственные запасы. Справедливости ради, скажем, что в 1806 – 1807 гг. продовольственное снабжение будет всегда весьма острой проблемой для русской армии, действовавшей на территории Пруссии.

…Между прочим, так исторически сложилось, что эта не выигрышная для России война по разным причинам во все времена не получила должного отображения в отечественной историографии и широкой публицистике. И лишь в последнее время ситуация несколько улучшилась и, все же, в ее истории еще немало «белых пятен» и «черных дыр», что не повзоляет более или менее объективно подводить ее неутешительные итоги…

В результате против примерно 143-тысячной (впрочем, есть и другие данные) армии победоносного французского императора на Польском фронте оказалось две почти равноценные русские армии (или, все же, корпуса? единого мнения на этот счет нет).

Ближе к Наполеону – в районе р. Вислы – располагалась армия (корпус?) генерала от кавалерии (11.6.1802) Леонтия Леонтьевича Беннигсена/Левина-Августа-Готлиба-Теофила фон Беннигсена (10.2.1745, Брауншвейг, либо им. Бантельн под Ганновером – 2/3.10.1826, Бантельн, Королевство Ганновер) (почти 50 тыс. пехоты, 11 тыс. регулярной кавалерии, 4 тыс. казаков и 276 пушек; есть и иные данные по численности).

Тогда как, составленная из солдат предыдущей военной кампании 1805 г. с французами – проигранной под Аустерлицем, армия (корпус?) генерала от инфантерии (1803), немца из Прибалтики, ставшего в России графом, Федора Федоровича Буксгевдена / Фридриха Вильгельма фон Буксхёвдена [2.9.1750, имение Магнусдаль, Лифляндия (ныне остров Муху, д. Вылла, Эстония) – 23.8.1811, замок Лоде (ныне Колувере, волость Кулламаа, уезд Ляэнемаа, Эстония)] (ок. 40 тыс. пехоты, 7 тыс. регулярной и иррегулярной кавалерии вместе с 216 орудиями; есть и другие сведения о численности) уже была на подходе.

Так же, на марше находился корпус (армия?) одного из трех Эссенов – генералов российской армии кон. XVIII – нач. XIX вв., – а (8.9.1799) Ивана Николаевича (Магнуса Густава) Эссена 1-ого [19.9.1759 им. Педдес Эстляндской губ. (или Калви, волость Азери, Восточная Эстония) – 8.7./23 августа 1813, Бальдон Курляндской губ. (Латвия)] – 22—37 тыс. чел. (данные сильно разнятся) при 132 пушках.

Кроме того, русские войска должен был поддерживать последний еще боеспособный корпус разгромленной Пруссии – войска прусского генерал-лейтенанта (1805 г.) Антона Вильгельма фон Лестока (16.8.1738, Целле, Пруссия – 5.1.1815, Берлин) – что-то ок. 14 тыс. при 92 орудий.

А вот изрядно потрепанное под Аустерлицем элитное подразделение русской армии – ее гвардия под началом великого князя Константина Павловича – все еще стояла на зимних квартирах в Санкт-Петербурге. Впрочем, и она уже готовилась к походу на «окаянного негодника Буонапартию», как его ехидно «величали» придворные жеманные дамочки из светских салонов Москвы и Санкт-Петербурга, все еще смахивавшие надушенными парижскими парфюмами платочками слезы горести по геройской смерти энного количества красавцев кавалергардов под Аустерлицем.

…Кстати, повторимся! Судя по известным пытливым читателям фактам, их легендарная атака происходила не совсем так, как это столь высокохудожественно «живописал» всем известный светоч российской литературы Лев Николаевич Толстой в шедевральной «Войне и Мiре». Кроме того, потери не были столь катастрофичны! К слову сказать, конные гренадеры, егеря и мамелюки императорской гвардии маршала Бессьера вовсе не вырубили тогда численно уступавших им бесстрашных кавалергардов, как это, порой, лихо подается в отечественной исторической литературе: «лишь 18 из 800 кавалергардов вышли из этой неравной схватки»! На самом деле, это лишь в 4-м эскадроне и сражавшемся вместе с ним 2-ом взводе 1-го эскадрона вышло живыми из той ужасной свалки… 18 человек! Тогда как в первых трех эскадронах ранения получили лишь 19 рядовых, а вот убитых в них, вероятно, было порядка 5—7 человек. Всего в пяти эскадронах было потеряно убитыми и раненными: по одним данным – 216 чел., по другим – 239. Более того, толстовское «прочтение» (интерпретация) наполеоновских войн – это совершенно особая «песня» – и верить в нее, как в последнюю инстанцию, вряд ли имеет смысл. Зачастую излишне «философствуя» в героизации русских воинов периода наполеоновских войн, он допускал непростительные «ляпы-перегибы». Вполне естественно, что изучать русскую военную историю по его «нетленкам» здравомыслящим читателям, а не «завернутым» ура-патриотам, на рекомендуется. Впрочем, это – совсем другая история…

Более того, общая численность войск, готовых к войне, на самом деле была значительно ниже формулярных (списочных – порядка 122 тыс.) – что-то ок. 100 тыс.

Примечательно, что ни один из противников не торопился полностью занять восточно-прусские и польские земли. Французы осторожно продвигались вперед от Одера к Висле, поскольку значительная часть их войск еще оказалась задействованной на западе для того, чтобы покончить с остатками прусской армии, занять там все крепости, наладить снабжение и упрочить свои тылы. А у русских первоначально оказалось слишком мало сил, чтобы контролировать столь большую территорию. Да и как французы, так и русские побаивались обходных маневров и контрударов противника из—за слишком спешного продвижения. Кроме того, у каждой из сторон еще не было конкретных планов ведения войны, скорее, проводилась разведка местности с целью выяснения намерений противника.

Неясна была ситуация и с главнокомандующим у русских.

Неистового Суворова уже давно не было в живых. «Старую северную лисицу» Кутузова, разочарованный аустерлицким фиаско, Александр I игнорировал, к тому же, по ряду веских причин царь его никогда не любил. Буксгевден, несмотря на то, что у него было меньше войск, не подчинялся Беннигсену, поскольку был старше того в генеральском чине (раньше вышел в генералы): в армейской иерархии, если не было на то соответствующего указа, это играло большую роль! Да и Эссен 1-й был как бы сам по себе.

В конце концов, «наш ангел», «непрозрачный» государь Всея Руси остановил-таки свой вечно недоверчивый (в папеньку?) монарший взор на человеке, безусловно, умным и образованным, но сколь отчаянно храбрым в бою, столь и жестоком – яром приверженце военных приемов прусского короля-полководца Фридриха II Великого, полководческих догм, ушедшего XVIII в. – престарелом (в ту пору люди рано старели, а военные из-за жутких стрессов типа «успей убить его либо он убьет тебя», тем более!) екатерининском генерал-аншефе (1784 г.), павловском генерал-фельдмаршале (5 апреля 1797), графе (та же дата), Михаиле Федотовиче Каменском (8 мая 1738, Санкт-Петербург – 12 августа 1809, село Сабурово, Орловская губер.).

А ведь он, в свое время, безусловно, был фигурой весьма заметной и интересной. К тому же, вовсе не столь однозначной, как его было принято «живописать/малевать» в отечественной литературе советского периода. Тогда его в основном противопоставляли главной «иконе» русского ратного полководческого искусства – «русскому Марсу», неистовому Александру Васильевичу Суворову.

Подобно своему легендарному визави, Михаил Федотович знатностью не отличался, но был наделен природным умом и не лишен остроумия. Он получил блестящее образование: изучал высшую математику, владел несколькими европейскими языками, любил литературу, по отзыву самого Суворова, крайне требовательного и, порой, не в меру язвительного (в основном, по отношению к соперникам по военной славе!), «крепко знал тактику…», и выделялся незаурядной личной храбростью.

…Между прочим, М. Ф. Каменский являлся отцом двух очень известных генералов от инфантерии: Сергея Михайловича Каменского 1-го (3.6./5.11.1771 – 8.12.1834) и Николая Михайловича Каменского 2-го (27.12.1776 – 4.5.1811, Одесса), так же как и отец, заслуживших редкую военную награду – ор. Св. Георгия 2-го кл. (награду полководческого уровня!). Причем, последний считался выучеником А. В. Суворова, писавшего в ходе своего полулегендарного Швейцарского похода 1799 г. его отцу фельдмаршалу Каменскому: «Юный сын ваш – старый генерал». Этим, судя по всему, он доставил своему старому конкуренту в борьбе за славу первого полководца Екатерины Великой немалое удовольствие. Младшенький не посрамил своего отца – бывалого боевого генерала…

Принято считать, что Михаил Федотович происходил из небогатого дворянского рода Каменских, из поляков, известного с 1620 г. По семейной легенде он мог идти от легендарного «мужа честна» Радши/ Ратина, выехавшего в Россию из Германии в XII в., считавшегося также предком Бутурлиных и Пушкиных. Он был сыном гоф-юнкера, генерал-майора Федота Михайловича Каменского (1696—1755), служившего мундшенком при Петре I (дослужившегося до генерал-майора?) и Анны Забиной. Он прошел обучение в Сухопутном Шляхетском корпусе, и, служа в нём, в 1751 г. получил первое звание – капрала. В 1756 г. был выпущен из сержантов в армию (в Канцелярию строений) в чине подпоручика/поручика. В 1757 г. он получил назначение унтер-шталмейстером в артиллерию.

В 1757—1759 гг. юный Каменский служил волонтёром во французской армии (в 1758 г. становится капитаном), которая тогда – в ходе Семилетней войны (1756—1763) – была союзницей русской армии в войне с Пруссией и успел принять участие в ряде сражений на стороне французов. Вернувшись в Россию, с 1759 по 1761 гг. он состоял в Московской артиллерийской команде генерал-аншефа П. И. Панина. Ссылаясь на «частую головную болезнь и глухоту» и опасаясь сделаться окончательно «неспособным к службе, если останется при орудиях» (хронического заболевания большинства артиллеристов всех времен и народов!), он попросил перевода в полевые пехотные полки. 13 февраля 1762 г. это произошло с переименованием его в премьер-майоры. Вскоре его производят в полковники, и 12 марта, он направлен на Семилетнюю войну в действующую армию генерал-квартирмейстер-лейтенантом в корпус генерал-аншефа П. А. Румянцева.

После этой крупнейшей европейской войны XVIII в., с 1763 г. Каменский командовал 1-м Московским пехотным полком из состава Финляндской дивизии генерал-аншефа П.И.Панина. В августе 1765 г. (чуть ли не первым и не единственным из молодых русских офицеров той поры?) он был послан в Пруссию, в лагерь под Бреславлем, в качестве военного агента, для ознакомления с системой обучения прусских войск. Там любознательный, образованный, сметливый и отважный Михаил Федотович был замечен прусским королем-полководцем Фридрихом II, который в разговоре со своим генералом Тауэнцином/Тауентцином очень емко и образно охарактеризовал его как «молодого канадца, довольно образованного», так в ту пору в Европе называли индейских аборигенов Северной Америки. Вернувшись оттуда в октябре, он представил Великому князю-наследнику Павлу, с которым он уже был знаком (до конца жизни у них были хорошие отношения), восторженный отчет об увиденном, добавив от себя, что главное для монарха «любить свое войско», не гнушаясь солдат, как это делал его великий прадед Петр Великий. Хотя кое-кто полагает, что, будучи профессиональным военным Каменский мог бы поглубже вникнуть не только в плюсы прусской «военной машины», но и в ее минусы.

…Между прочим, пройдет много лет, и в 1779 г. Каменский снова окажется «рядом» со своим кумиром – Фридрихом Великим и опять окажется под впечатлением от его атакующего полководческого кредо: стремительность и организованность в направлении главного удара. В конечном итоге, влияние прусской системы сказывалось на всей дальнейшей военной деятельности Михаила Федотовича…

В 1766 г. он уже бригадир, а когда началась русско-турецкая (1-я «екатерининская») война (1768 – 1774), Каменский в чине генерал-майора командовал 4-й бригадой (5 пехотных полков) в 1-й армии князя А. М. Голицына.

На военном совете 19 мая 1769 г. именно Каменский сильно настаивал на необходимости взять Хотин. Он аргументировал это тем, что, захватив эту крепость, русская армия будет владеть обоими берегами Днестра до Бендер. Именно это позволит не только конкретно планировать дальнейшее продвижение внутрь вражеской территории, но и перекроет контакты Польши с Турцией. Это приведет к уничтожению Барских конфедератов и позволит усилить русские армии, воюющие против турок войсками «умиротворяющими» Польшу. Впрочем, Каменский предлагал это лишь в том случае, если планировать овладение крепостью не позднее чем через три недели, т. е. до прибытия армии визиря к ней на помощь. Его предложение принято не было.

Потом Каменского с его бригадой отправляют на левый берег Днестра, в отряд генерал-поручика Ренненкампфа. Там у д. Янчинцы они совместно отражают нападение войск визиря Молдаванчи-паши, но по стратегическим причинам им пришлось отойти назад.

29 августа Каменский активно участвовал в разыгравшемся сражении (а вовсе не незначительном бое, как ожидалось) при Хотине, оказавшемся решающим для дальнейшего хода операций в 1769 г. Он отлично справился с поставленной ему задачей: в нужный момент привел свою колонну в намеченное место на левом фланге, тем самым, дав возможность генералу И. П. Салтыкову выручить войска генерала Брюса в самый критический момент боя. Затем Каменский участвовал в занятии Хотина. За эту кампанию его награждают ор. Св. Анны.

В 1770 г. он командовал 1-й бригадой 1-й дивизии генерал-поручика Дальке в 33-тысячной 2-й русской армии генерал-аншефа графа П.И.Панина и участвовал в осаде Бендерской крепости (Белгород-Днестровский), которую защищал 18-тысячный гарнизон. Начавшись 15 июля, осада продолжалась два месяца.

29 июня, во время переправы армии через Днестр, Каменский со своим отрядом был отправлен для осады и бомбардировки Бендер с левого берега Днестра. Отражая контратаку турок ночью 23 июля, он лично повел в бой егерей и обратил неприятеля в бегство, занял форштадт и держался в нем до получения приказания об отступлении. Начиная с августа, Каменский, с разрешения главнокомандующего, провел бессменно в траншеях 6 суток, чтобы, изучить лучше местность и расположение окопов, для успешного отражения вражеских вылазок.

В ночь с 15 на 16 сентября Панин решился на генеральный приступ. В ходе штурма на Каменского было возложено руководство атакою всего левого фланга русской армии. После сильного артиллерийского обстрела полки пошли в атаку. Ожесточенный бой продолжался всю ночь. К утру турки сложили оружие. Принято считать, что они потеряли 5 тыс. убитыми и раненными, и еще 11 тыс. было взято в плен. Потери русской армии склонны исчислять свыше 6 (???) тыс. человек. Штурм Бендер получился самым кровопролитным сражением за всю войну.

За отличие под Бендерами Каменский был награжден 1 ноября ор. Св. Георгия IV-го кл. (или, все же, сразу III-го? данные разнятся). 20 сентября Каменский был направлен к Аккерману для содействия отряду Игельстрома. Его приближение ускорило сдачу этой крепости, после чего он возвратился в Бендеры.

1771-й год он провел в отпуске и заметного участия в войне не принимал.

В 1772 г. Каменский командовал войсками из армии Румянцева в Польше, «зачищавшими» ее от партизанских отрядов конфедератов, боровшихся за шляхетские вольности со своим королем (и стоявшей у него за спиной его бывшей любовницей российской императрицей Екатериной II).

Затем он командует отдельными частями в 1-й армии, которой к этому времени уже руководил П. А. Румянцев. Именно тогда Каменский добился наибольших успехов в своей военной карьере. Можно сказать, что это был его «звездный час» как военачальника.

Именно тогда стало ясно – что ему по плечу, а что – нет.