Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»"

…Между прочим, повторимся! Если согласиться, что прелестная миниатюрная польская блондинка Мария Валевска – «единственная среди некогда близких Наполеону женщин, действительно любила его» и «единственная женщина, которую по-настоящему полюбил Наполеон», то Жозефине у него была страсть, а Марию-Луизу он любил как царскую дочь? А может быть, именно Валевска хоть на время дала ему ощущение идиллии, которую он впервые мог испытать в 16 лет ранним утром в вишневом саду в обществе Каролины дю Коломбье, а потом всю жизнь искал в пороховом дыму по всей Европе???

Когда весной 1814 г., он, преданный всеми, уединился в Фонтенбло, именно красавица полька, понимая, что любимого ждет изгнание, презрев все опасности, примчалась туда и целую ночь провела в передней в надежде, что он позовет ее. Но великий полководец и некогда могущественнейший правитель Европы был настолько обессилен физически постоянными неурядицами последних двух лет, он был так опустошен, что вспомнил о ней только вскоре после того, как рано утром она – не желавшая быть замеченной – покинула Фонтенбло. Как ей казалось навсегда. А Наполеона терзали, что с ним бывало крайне редко, угрызения совести: «Бедняжка! Она будет считать, что я ее забыл…»

Она навсегда осталась непритязательной, бескорыстной женщиной, сохранившей чувство любви к поверженному императору даже тогда, когда от его величия осталось лишь воспоминание. Когда померкла его звезда, когда его все покинули, она одна попыталась быть рядом. Для нее он все еще был человек, которого она любила, которому пожертвовала всем, которому хотела бы посвятить всю жизнь и который, может быть нуждался в ней в несчастье.

Последний раз Наполеон и Валевска встретятся уже во время первой ссылки Бонапарта на о-ве Эльба, куда Мария тайно приедет со своим, а вернее их, 4-летним сыном. Ей предстояло утрясти вопросы с будущим финансовым содержанием, которое грозило оказаться весьма туманным из-за ссылки императора на Эльбу. Она доставит ему неслыханное удовольствие отцовского общения с подрастающим сыном. Сама теперь 24-летняя Мария Валевска несколько пополнеет, но по-прежнему будет все также сногсшибательно красива как во времена их уединения и любви в прусском замке Финкенштейн. Она была готова остаться с ним на острове. Не готов оказался он. Втроем они проведут целый день. Наполеон будет радостно дурачиться, играя со своим ребенком в лесу. Мария получит в подарок 61 тыс. франков. А потом они навсегда покинут его…

Так закончилась последняя страница в красивом романе Марыси и Наполеона, для которого он оказался последней Большой Любовью…

Во времена «Ста дней», когда он будет судорожно пытаться вернуться «на круги своя», то ли ему уже будет не до них…, то ли они, все же, смогут повидаться в Мальмезоне? Впрочем, сведения на эту трагически-пронзительную тему сильно разнятся…

После очередного свержения с трона Франции своего великого любовника Мария Валевска никогда не процветала. Только после того как он отправился на о. Св. Елены, она посчитала себя свободной от каких-либо обязательств к нему и после смерти в 1814/15? г. своего законного супруга графа Валевски, в августе/сентябре 1816 г. она вышла замуж за кузена Наполеона Бонапарта, одного из самых блестящих и храбрых кавалеристов Старой Гвардии, полковника ее драгун, генерала и графа Филиппа-Антуана-Огюста д`Орнано, чем впрочем, вызвала некое неудовольствие своего великого любовника. Впрочем, степень этого неудовольствия варьируется в зависимости от источника о ней повествующего, что вполне, естественно: сколько людей – столько и мнений. Она вернулась в свой, подаренный ей еще Наполеоном, дом №48 на улице Победы в Париже, но респектабельной и обеспеченной старости у нее не получилось.

…То ли троюродный (?), то ли, все же, двоюродный (?) (сведения различаются) брат Наполеона Бонапарта по материнской линии, дивизионный генерал (8.9.1812), граф Империи (22 ноября 1808 г.), маршал Франции времен Второй империи, т.е при племяннике Наполеона – III (1861) Филипп Антуан д’Орнано (17 января 1784, Аяччо, Корсика – 13 октября 1863, Париж) родился в семье Луи д, Орнано и его супруги Изабель Бонапарте, 31 марта 1799 г. поступил на военную службу суб-лейтенантом 9-го драгунского полка, служил в составе Итальянской Армии, 31 октября 1801 г. – адъютант наполеоновского зятя генерала Леклерка, участвовал в экспедиции на о-в Сан-Доминго, 8 января 1803 г. – лейтенант, переведён в штаб экспедиционного корпуса, 6 марта 1803 г. произведён генералом Рошамбо в капитаны и возвратился во Францию. 15 июля 1803 г. – майор. 3 февраля 1804 г. – адъютант военного министра генерала Бертье, 24 марта 1805 г. – командир батальона Корсиканских тиральеров (стрелков) в составе пехотной дивизии генерала Леграна IV-го корпуса маршала Сульта. В Австро-русской кампании 1805 г. д’Орнано возглавлял корсиканских стрелков и отличился под Аустерлицем – оборонял Теплиц-Сокольниц (за что был награжден ор. Почётного легиона). В кампании 1806 г. в Пруссии он был столь же хорош и при Йене и под Любеком. За эти дела он пожалован 18 января 1807 г. в полковники, командир 25-го драгунского полка в составе дивизии генерала Беккера. 25 мая 1807 г. переведён в 5-ю драгунскую дивизию генерала Лоржа, а в следующем году (22 ноября 1808 г.) получил графский титул. С 1808 по 1812 гг. сражался на Пиренеях, с января 1809 г. – в составе 2-й бригады генерала Фурнье-Сарловеза 5-й драгунской дивизии, отличился 28 ноября 1809 г. в сражении при Альба де Тормес, в июле 1810 г. при осаде Сиудад-Родриго, 5 мая 1811 г. на поле сражения при Фуэнтес-де-Оноро произведён в бригадные генералы (утверждён в чине 16 июня 1811 г.). 24 марта 1812 г. возглавил 16-ю бригаду лёгкой кавалерии II-го корпуса кавалерийского резерва генерала Монбрена, принимал участие в походе в России в 1812 г. в составе штаба маршала Мюрата. Уже в первом сражении при Островно его бригада понесла большие потери, отличился под Красным, и Бородино, где командовал 6-й кавалерийской дивизией IV-го корпуса вице-короля Италии Эжена де Богарне, где прикрывал левый фланг наполеоновской армии под началом наполеоновского экс-пасынка и отражал эффектный, но малоэффективный рейд в тылы левого фланга Великой армии казаков Платова и кавалерии Уварова, 8 сентября 1812 г. – дивизионный генерал, «отличился» под Тарутино (Виньково), пропустив нападение на авангард Мюрата. Потом он возглавил 14-ю кавалерийскую дивизию и командовал авангардом Великой армии при движении к Малоярославцу. 16 ноября в бою у деревни Мерлино (серия боев при Красном) был сброшен с коня ударом ядра, его посчитали мёртвым и оставили на поле боя, однако его адъютант ночью вынес д’Орнано в расположение своих войск и таким образом спас ему жизнь. 23 января 1813 г. он – майор-полковник драгун Императорской гвардии, участвовал в Саксонской кампании, 2 мая 1813 г. заменил убитого маршала Бессьера на посту командующего кавалерией Императорской гвардии и занимал этот пост до 29 июля 1813 г., сражался при Дрездене, Кульме, Лейпциге и Ганау. С 24 января 1814 г. командовал частями Императорской гвардии в Париже, при штурме города 30 марта 1814 г. возглавлял оборону заставы Пантен. После Первого отречения Наполеона командовал его эскортом в 1.5 тыс. чел. при переезде в Сен-Тропе по пути на о-в Эльба. При Первой Реставрации назначен 19 ноября 1814 г. полковником Королевского Корпуса драгун Франции. Во время «Ста дней» присоединился к Императору и 14 апреля 1815 г. назначен полковником драгун Императорской гвардии, но не смог участвовать в боевых действиях вследствие дуэли с генералом Бонетом (последний получил пулю в бедро, Орнано был ранен в грудь). При Второй Реставрации выступал в защиту маршала Нея, 24 июля 1815 г. был арестован и выслан в Льеж, где в августе 1816 г. женился на бывшей любовнице Наполеона Марии Валевской и возвратился во Францию лишь в 1818 г. 30 декабря 1818 г. внесён в списки Генерального штаба, но оставался без служебного назначения. В 1832 г. участвовал в подавлении волнений в Вандее. В 1848 г. д’Орнано по состоянию здоровья вышел в отставку и в следующем году принял участие в перевороте в пользу своего дальнего родственника… Наполеона III. 13 августа 1852 г. – Великий канцлер Почётного Легиона, 24 мая 1853 г. его назначили директором Дома инвалидов. 2 апреля 1861 г. престарелый кавалерийский генерал получил от наполеоновского племянника – маршальский жезл. Граф д’Орнано скончался не дожив года до 80 лет, отдав армии c несколькими немалыми перерывами почти 60 лет, дослужившись до бригадного генерала за 12 лет (а до маршала Второй Империи – посчитайте сами…) похоронен в Доме Инвалидов. Имя кавалера Высшего Креста Почётного Легиона (11 августа 1850 г.) было выбито на Триумфальной арке…

Графиня Валевская, вошедшая в историю, как «польская жена Наполеона» (Еpouse polonaise de Napolеon I-er) умерла после родов своего третьего сына Рудольфа д`Орнано (первый – от старика Валевски, второй – от Наполеона) 10/11/15 (?) декабря 1817 г. в Париже, в возрасте всего лишь 31 год, причем, в том самом доме, что ей подарил ее великий возлюбленный… Ее тело отвезли в Польшу, а сердце покоится в семейном склепе д, Орнано на знаменитом впоследствии парижском кладбище Пер-Лашез среди могил многих знаменитых маршалов ее легендарного любовника-воителя, которого она прекрасно знала еще и как просто человека…

Так бывает… C`est la vie…

Если по началу Валевска возбудила в Наполеоне лишь естественное для мужчины желание обладать телом понравившейся ему женщины, то потом он открыл в ней и душевные качества, после чего заговорило и его сердце. Очевидно, Валевска наряду с Жозефиной оказалась единственной в его жизни женщиной, с которой его связывало нечто большее, чем мимолетное увлечение. Ни раньше, ни потом Наполеон не дарил женщинам такого чувства. Он встретился с той, которая отвечала его нежности всем бескорыстным сердцем, была всецело предана ему и жила только им и для него. Скорее всего, только Жозефина де Богарнэ и Мария Валевска были теми женщинами, которые могли бы искренне оплакивать смерть Наполеона. Но к тому времени, когда это случилось – их самих уже давно не было на этом свете.

…Кстати сказать, примечательно, что со временем между этими двумя самыми близкими Наполеону женщинами даже установились приятельские отношения: Мария посещала Жозефину, а та баловала ее сына игрушками и подарками! Так бывает…

Сам же великий завоеватель всегда сохранял необычайно нежные чувства к той миниатюрной красавице польке, что хоть не на долго, но сделала его очень счастливым в его фантастически бурной и богатой на триумфы и трагедии жизни: «Очаровательная женщина, настоящий ангел! Именно о ней можно сказать, что ее душа так же прекрасна, как и лицо», запечатленное на бессмертном полотне знаменитого французского портретиста той поры Жана-Батиста Изабе.

И это говорил человек, у которого всю его жизнь по большому счету единственной страстью была… Ужасная Ликом Девка по имени… Война.

Глава 18. И снова в бой!

Если Наполеон счастливо забылся в романе с «польской женой» – красавицей Марией Валевской, то его солдатам, компактно расквартированным в районе р. Вислы, было не до романов с прекрасными польками. Все мемуары, письма и даже служебная переписка пестрят упоминаниями о страшных бедствиях среди французов в наступившем 1807 г., даже гораздо больших, чем им пришлось столкнуться в конце 1806 г. Оказалось, что лучше двигаться, чем стоять на постое, поскольку на зимних квартирах есть было нечего (централизованное снабжение отсутствовало), а у немногочисленного местного населения забирать уже было почти нечего. Дисциплина упала на столько, что начались даже массовые случаи самоубийства среди солдат.

Скажем сразу, что согласно самым разным отечественным источникам нечто подобное творилось и в рядах русской армии, где было большое количество больных из—за плохого питания. Бесчисленные банды мародеров из двух враждующих армий наводнили театр военных действий и местное население подвергалось повальному грабежу с обеих сторон. Командование французских и русских частей вынуждено было прибегать к весьма суровым мерам, вплоть до расстрела, но и они не могли в полной мере восстановить дисциплину среди оголодавших солдат.

Среди отечественных авторов принято упрекать Беннигсена, что он не смог наладить более или менее сносное продуктовое обеспечение русских войск. Представляется, что это не совсем так, поскольку русская армия находилась в 1807 г. на территории Пруссии, и будь Беннгисен даже гениальным администратором, он не смог бы удовлетворить армейские нужды в надлежащем виде. Дело в том, что среди российских поставщиков (провиантмейстеров) уже вовсю процветала своего рода «мафия», бессовестно и постоянно наживавшихся на поставках. Даже Наполеон, безусловно, являвшийся в современном понимании «продвинутым» менеджером своей армии, оказался бессилен перед фактами очевидного голода своей армии в небогатой и разоренной стране. Чего уж тут требовать от Беннигсена – фигуры совсем иного масштаба, формата, калибра и т. д. и т. п.

И все же, время холодно-голодной зимой 1807 г. летело в Польше быстро. К тому же, казалось, что все идет так, как и планировал Бонапарт: благодаря дипломатическим усилиям его весьма изворотливого полковника Себастьяни Турция вступила в войну с Россией и сумела оттянуть часть сил российского императора с польского фронта на юг – на Балканы. Ожидалось, что получится поссорить Александра I и с Персией. Но уже в середине января Наполеон узнал, что случилась беда, грозящая стать катастрофой. Его секретный приказ для I-го корпуса маршала Бернадотта попал к русским казакам.

…Рассказывали, что непростительный промах допустил начальник наполеоновского генерального штаба маршал Бертье. Задерганный своим недовольным шефом, он сунул секретную бумагу для Бернадотта первому попавшемуся ему на глаза юному штабному офицерику. Этот недавний выпускник знаменитой Парижской военной школы только-только прибыл в армию для прохождения службы. Это было его первое поручение. Он впервые оказался в Польше. Юнец не только заблудился и попал в лапы к казачьему разъезду, но, что хуже всего не успел уничтожить драгоценную депешу. Секретные документы попали к Багратиону, а от него легли на стол к самому Беннигсену. Последний прекрасно понимал, что получив от императора Александра I в свои руки всю русскую армию ему придется немедленно оправдывать его высокое доверие. Ознакомившись с перехваченной секретной депешей Наполеона, царский полководец почти сразу начал активные военные действия. Тем более, что для этого у него было достаточно сил – примерно 100 тыс. человек. Оставив против Варшавы для прикрытия на юге корпус генерала И. Н. Эссена 1-ого, основные свои силы новый главнокомандующий перевел на север, в Восточную Пруссию. Первоначально свои наступательные маневры он нацелил против изолированно стоящих отдаленных левофланговых французских корпусов маршалов Нея и особенно – Бернадотта.

Вяло действовавшая в заснеженной Польше кавалерийская завеса Мюрата, «проспала» наступление русских 4 (16) января из района Бялы сквозь бескрайние Йоханнесбургские леса на запад, чтобы нанести поражение разбросанным по бивуакам этим французским корпусам, рассчитывая на эффект внезапности. Удачное наступление русских могло кардинально изменить ситуацию севернее Вислы и создать благоприятные условия весной 1807 г., чтобы очистить всю территорию до р. Одер от противника.

Ситуация усугублялась еще и тем что импульсивно-самонадеянный маршал Ней по собственной инициативе, нарушив строжайший приказ императора не делать никаких выдвижений вперед до весны, начал движение (совершил поиск) своим VI корпусом в сторону от занимаемой им позиции в район Гутштадта – Гейльсберга, и обнажил, таким образом, фланг бернадоттовского корпуса…

Скорее всего, это произошло по весьма банальной причине: нехватке продовольствия! Той зимой в голодной и холодной Польше отношения между амбициозно-самолюбивыми маршалами стали резко обостряться – они и раньше-то не очень жаловали друг друга – а тут уже в открытую тянули «армейское одеяло», каждый на себя, в частности начались присваивания содержимого продуктовых колонн, предназначенных другому. Поскольку против Нея «грешили в этом плане больше, чем он сам», то ему пришлось принять меры по поиску продовольствия и фуража, т.е. уйти с занимаемых позиций. Позднее, когда Бонапарту сообщили о «преступной» инициативе эльзасского гусара, то он по обыкновению пришел в дикую ярость и подверг Нея форменному разносу за то, что своими неуклюжими маневрами именно он «растревожил осиное гнездо» раньше времени…

Поскольку Наполеон всегда с некоторой опаской относился к известному своей республиканско-фрондерской позицией и дружбой с опальным Моро рыжеволосому и красномордому маршалу-«рейнцу», то он, естественно, не упустил возможности, публично указать ему на промах, пренебрежительно рявкнув в лицо «Я не нуждаюсь в гусарах 93-го года»!!!» А начальник Главного штаба армии маршал Бертье, соперничавший с Неем за славу самого стильно одевающегося среди маршалата и генералитета Великой Армии (первым пижоном-фанфароном был неподражаемый «Король Франкони» -Мюрат!), тут же не замедлил развить мысль императора в чеканных словах служебного выговора. В резком по форме письме командиру VI корпуса он писал, что в намерения императора не входит наступление на Кенигсберг и он не нуждается в каких-либо советах маршала Нея, долг которого состоит прежде всего в том, чтобы беспрекословно повиноваться своему главнокомандующему.

Пользуясь подвернувшимся случаем, наступать русским следовало очень быстро – по-суворовски стремительно, а вот этого не получилось: командующий авангардом, ветеран штурмов Очакова, Измаила и Праги генерал-майор Евгений Иванович Марков 1-й [не путать с Александром Ивановичем Марковым 2-м и Ираклием Ивановичем Марковым (Морковым)] наступал слишком громко и шумно! Во всяком случае, именно в этом его потом обвинял… сам Беннигсен! Внезапности со стороны русских не получилось, первым об их наступлении узнал Ней и успел предупредить Бернадотта, а тот смог подготовиться к встрече с противником, тем более, что его корпус в три с лишним раза превосходил навалившиеся было на него войска Маркова. Отрезать нелюбимого Наполеоном маршала Бернадотта не удалось. Более того, в авангардном бою под Морунгеном погиб один из лучших российских генералов Анреп…

Итак, завалить крупного зверя не удалось из-за Маркова! По крайней мере, так тогда это подавалось…

И, тем не менее, после боев под Морунгеном и Либштадтом 12 – 13 (24 – 25) января, где стороны понесли примерно равные потери (что-то около 2 тыс. чел.), Бернадотт решил отступить. К этому его обязывал и полученный от Наполеона приказ. Таким образом, Беннигсен упустил благоприятный момент – нанести поражение отдельным французским корпусам.

Французский император только 14 (26) января узнал об этом внезапном угрожающем маневре главных сил Беннигсена и тут же спешно выехал в армию. Он стремился провести контрманевр, по которому Бернадотт должен и дальше продолжить отход к Торну, чтобы растянуть коммуникации русской наступающей армии и, тем самым, подставить ее с юга под фланговый удар главных сил Наполеона. Более того, русским отрезались пути отхода в Россию, их прижимали бы к реке Висле и Балтийскому морю и уничтожали.

Главные силы французских войск были сосредоточены с удивительной быстротой. Уже 16 (28) января все корпуса получили приказ о выступлении. Наполеон также рассчитывал, что этот маневр пройдет вовремя и незамеченным противником.

Но уже 20 января (1 февраля) Беннигсену, через ставшего во главе авангарда генерала Багратиона стал известен и этот план Наполеона: казацкие патрули еще не раз перехватывали депеши Наполеона к Бернадотту, которому теперь поручалось играть роль приманки. Всего ими было перехвачено семь депеш, из которых становилось ясно содержание его плана – отрезать русские войска от Кенигсберга, отбросить их к морю или в район нижней Вислы.

…Кстати сказать, шустро-ушлые донцы атамана Матвея Ивановича Платова в ту кампанию, в отличие, от предыдущей 1805 г., оказались на войне в большом количестве и смогли «показать просвещенной Европе, где раки зимуют»! Они обожали «пошалить на полную катушку» – по ночам совершали дерзкие налеты на неприятеля, располагавшегося на отдых. Небольшие отряды «доброконных» и лихих казаков внезапно налетали на цепь передовых постов. Они убивали часовых, захватывали пленных – в общем, поднимали большой шум и стремительно возвращались обратно. Порой, оставляли «сюрпризы», как это случилось, когда они прикопали в кострище захваченного французского поста заряженную гранату. Когда очередной пикет вернулся к кострищу и развел огонь, то вскоре сильно рвануло, унеся жизни 11 пикетчиков, а единственный оставшийся в живых, но без ног, еще долго поносил по-французски «этих посланников дьявола», пока тоже не «ушел в Царство Теней и Безмолвия» – не испустил дух от потери крови. Обожавший подобные «шалости», Матвей Иванович потом еще долго хвастался этой шуткой своих удальцов, особо живо смакуя ее детали, в частности, вой «обезноженного» французишки, при этом громко покатываясь со смеху. Один из слушателей, французский эмигрант на русской службе генерал Александр Федорович Ланжерон, посчитал казачью выходку «адским поступком, достойным лишь варваров». Считавшийся в русской армии прожженным интриганом и большим завистником, он явно забыл, что «на войне как на войне» или, как говорили его соотечественники «а la guerre – comme a la guerre»! Случались у них и трофеи «приятные во всех отношениях»! Рассказывали, что в одном из «поисков» по вражеским тылам им подфартило и они пригнали 25 «легких кулевриночек», всегда готовых к жаркому бою, если их хорошенько «зарядить» деньгами! Ими оказались прелестные мамзельки из обоза маршала Нея, чьи офицеры – опять-таки «а la guerre – comme a la guerre» – снимали стресс всеми доступными средствами. Донские казаки с их длиннющими и завсегда вострыми «пиками» очень быстро заставили их бесстыдно «охать и ахать», умолять и даже громко требовать еще и еще причинить им сладостные боль и страдание, пронзительно визжать и гортанно всхлипывать, обливаться слезами блаженной муки с ее первым затяжным животным стоном-воем, переходящим в бессвязный лепет и прочие признаки «прихода» столь желанной и долгожданной Женской Радости! И очень многие из них именно тогда впервые осознали, что то, чем они прежде занимались, «ради хлеба насущного», может на самом деле доставлять такое невероятное наслаждение (такую физиологическую разрядку)! А кое-кто всласть «наскакавшись» на «казачьих пиках» и вовсе превратились в совершенно покорных самок, всегда готовых испускать отчаянные стоны восторга от одного лишь прикосновения выбравшего их самца. Очень доходчиво описал все «подвиги» казаков – подлинные и «мнимые» – служивший в ту пору в штабе донского атамана, будущий главный разработчик барклаевского плана «скифской войны» с Наполеоном в ходе Отечественной войны 1812 г., тогда еще только капитан Петр Алексеевич Чуйкевич, в своих занимательных и очень доходчивых записках «Подвиги казаков в Пруссии в 1807 году». Почитайте их, либо на худой конец, полистайте – на досуге…

Беннигсен срочно прекратил преследование войск Бернадотта в западном направлении, уже к 22 января (3 февраля) он развернул свою армию с запада фронтом на юг и сосредоточил ее у Янково, прикрыв дорогу на Либштадт. Наполеона крайне удивило внезапное появление русской армии на его пути, в тот день под его рукой оказались лишь гвардия, кавалерия Мюрата и пять дивизий из корпусов Сульта и Нея. На подходе были корпуса Даву и Ожеро. Он отложил главную атаку на следующий день, но в тоже время в целях ее подготовки принял решение захватить Бергфридскую переправу. Три дивизии должны были сковать силы противника с фронта, а двум дивизиям Сульта предстояло захватить мост на реке Алле, у с. Бергфрид, зайти в тыл левого фланга Беннигсена и перерезать дорогу на Кенигсберг.

Началась операция с того, что превосходящие силы французов навалились на русский авангард П. И. Багратиона под Вольфсдорфом. В поисках лучшей местности для генерального сражения, Беннигсен, стал с главными силами спешно отходить на Ландсберг за реку Алле в Восточную Пруссию к Кенигсбергу. Его ретираду прикрывал арьергард Петра Ивановича, с которым у него были ровные отношения и ему он доверял.

Ожесточенное, но короткое сражение 22 января (3 февраля) под Янковым (Ионкендорфом) французского авангарда Мюрата и Нея с арьергардными силами Багратиона произошло в условиях стремительно сгущавшихся сумерек февральского зимнего вечера. Противники схватились за Бергфридский мост, что был на левом крыле русской позиции. Тогда особо отличились три русских полка (особенно Углицкий мушкетерский полк) под командованием генерал—майора Н. М. Каменского 2-го (младшего сына самоустранившегося фельдмаршала Михаила Федоровича Каменского), которым пришлось отражать атаки превосходящего численно неприятеля. Все вокруг моста было завалено трупами сражающихся. Героическое сопротивление до глубокой ночи солдат Каменского, не позволившее сходу захватить этот стратегически важный мост, сорвало план Наполеона.

…Кстати сказать, Каменский-младший, безусловно, был хорош в той схватке, показав все, на что он способен в очень тяжелом бою, сам отважно ходя в штыковые атаки, «любовь» к которым ему привил сам неистовый поклонник этого вида боя – Александр Васильевич Суворов – во время Италийского и Швейцарского походов 1799 г. Но если бы ему во время не подбрасывали подкрепления, то вряд ли бы о нем уже тогда заговорили, как об очень многообещающем полководце, чья звезда вот-вот заблистает…

Бой снова закончился вничью во многом и потому, что Наполеону так и не удалось в тот вечер сосредоточить все силы против Багратиона: Бернадотт со своим корпусом так и не явился на поле боя (опять?), а корпус Ожеро был слишком далеко от места схватки и опоздал. И наконец, солдаты Сульта потратили слишком много времени и сил на обходной маневр в тыл русским – лед через реку Алле оказался завален многометровым снегом, а единственный мост русские обороняли до последнего, до кромешной темноты.

Беннигсен не стал рисковать, тем более, что он явно опасался обходного движения у Бергфрида. Ночью русские войска покинули позицию у Янково и тремя колоннами отошли на север, с целью присоединения так и не успевших подойти к Янкову остальных частей князя Багратиона и прусского корпуса Лестока.

Таким образом, надежды на схватку под Янково, как на решающую битву, выигрыш которой позволял бы рассчитывать на завершение всей кампании, а может быть в войны со всей Европой, оказались напрасны.

Решающего генерального сражения не произошло и на следующий день. Легкая кавалерия Клейна и Лассаля напрасно прочесала всю равнину на другом берегу Алле. Кроме летучих отрядов казаков, лихие стычки с которыми были слабым утешением для французских гусар, там уже никого не было.

…Между прочим, французы предлагали главе донцов Платову на короткое время прекращать военные действия для того, чтобы хоронить погибших. Но атаман отвечал крайне жестко, что «на войне, как на войне» и число покойников у французов может возрасти, если они еще раз обратятся к нему с подобной просьбой и пришлют своих парламентеров! И это при том, что сами казаки только за месяц «малой войны» потеряли 59 человек убитыми и 135 ранеными…

В который уже раз за эту кампанию Наполеону, а вернее, его маршалам не удалось разбить русских. Французский император был сильно раздражен этими неприятными фактами. Ему срочно была нужна победа в генеральном сражении, от которого вражеский главнокомандующий явно уклонялся. И он кинулся догонять отступающего неприятеля, стремясь перерезав ему путь, быстро и победоносно закончив кампанию его разгромом. Корпуса Сульта и Даву получили приказ совершить обход противника, направляясь на Гутштадт и Гейльсберг, Нею предписывалось двигаться влево на Либштадт и отрезать путь соединения прусского корпуса Лестока с Беннигсеном, корпусу Ожеро с резервной кавалерией Мюрата оказывать давление на главные русские силы, а корпусу Бернадотта, далеко отдалившегося по его же желанию (?), было приказано спешно идти на соединение с главным силам Великой армии. Правда, выполнить этот приказ последний уже никак не успевал! Фактически Наполеон хотел осуществить двойной обхват армии Беннигсена, а численное преимущество французских сил позволяло на это надеяться.

В результате все три последующие дня, с 23 по 25 января (4 – 6 февраля) от зари до зари полыхали ожесточенные арьергардные бои. В них отличились командовавшие боковыми отрядами русского прикрытия: генералы Барклай де Толли и Багговут, а также князь Багратион – признанный мастер этого самого сложного вида боя – осуществлявший общее руководство тремя арьергардами, в том числе, опростоволосившегося под Морунгеном Маркова 1-го.

Тяжелее всего приходилось Барклаю с его пятью тыс. бойцов: именно перед ним (вернее, за его спиной) отступающие колонны главных сил Беннигсена отходили медленнее всего по узким лесным дорогам, утопая по колено в снегу. И у вынужденного пятиться назад максимально медленно Барклая противник «висел на плечах». По всему получалось, что ему подобно Багратиону в предыдущей кампании 1805 г. под Шенграбеном-Голлабрунном, надлежало положить своих солдат, но дать возможность Беннигсену собрать войска в Ландсберге, где тот по началу намеревался дать большое сражение.

Критический момент наступил 25 января (6 февраля) под Хофом (Гоффом).

После того, как русский арьергард оставил Зинкен и отошёл за ручей, Барклай приказал генерал-майору Дорохову удерживать мост с Изюмским гусарским полком и конно-артиллерийской ротой полковника князя Яшвиля.

Со стороны французов первыми в бой вступили кавалеристы Кольбера-Шабанэ. Французский генерал повёл вперёд галопом свой головной полк (3-й гусарский) и подался с ним вправо, чтобы очистить от врага мост. При этом он был вынужден на ходу перестраивать эскадроны, отчего в их рядах произошло некоторое смятение (гусары совершили не предусмотренное уставом кавалерии движение «вперёд в линию обратным порядком»). Затем 3-й гусарский полк устремился в атаку, но был отброшен залпами русской артиллерии и подоспевшей пехоты. Кольбер повторил атаку с 10-м конно-егерским полком, но она закончилась точно так же, как и предыдущая, поскольку огонь противника оказался очень силён.