Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том III. «Первый диктатор Европы!»"

Глава 17. «Польская жена» французского императора или, короткий, но красивый роман Марыси и Наполеона

….И вот среди всей этой непролазной грязи, бытовых неурядиц и военных тревог (командир X-го корпуса, генерал Виктор попал в лапы активизировавшихся прусских партизан!) непобедимого Наполеона сразила… Стрела Амура!

В первый день наступившего 1807 г. он встретил женщину, которая в одночасье сумела потеснить в его сердце Жозефину, императрицу Франции. Причем, это произошло так быстро и его чувство оказалось настолько сильным, что все замерли в изумлении.

Рассказывали, что они встретились на заснеженном тракте Пултуск – Варшава. Наполеон как всегда спешил. Дорога была тяжелая: колеса по ступицы утопали в снегу. Карета французского императора остановилась у почтовой станции городка Яблонная (Блони). Главный обер-церемониалмейстер французского двора гофмаршал Дюрок стремительно кинулся в помещение для приказа о смене лошадей.

…Между прочим, грунтовые польские дороги были ужасны: по началу они превращались в грязевые болота, а затем – в замерзшие и изуродованные колеи. Однажды карета все того же Дюрока даже опрокинулась на дороге, сломав бедолаге ключицу. Понятно, что императорские кареты тоже ломались одна за другой и ему приходилось постоянно пересаживаться…

В один момент вокруг собралась крикливая толпа поляков, жаждавших увидеть государя и полководца, который громит войска Австрии, Пруссии и России, трех государств, лишивших Польшу независимости и расчленивших их родину на три части. Среди поляков распространились слухи, что Наполеон – «сын Французской Республики» – может восстановить польское государство.

Но вот к карете Бонапарта пробились две польки, выкрикивая на французском приветствия французскому императору. Одна из них была настолько настойчива, что находившийся в глубочайшем раздумье Наполеон даже отвлекся, чтобы посмотреть на дамочку повнимательнее. Ее нежно-розовое лицо под откинутой черной вуалью озарял такой неподдельный восторг, что император, вспомнил о букете цветов, лежавшем рядом с ним на сиденье кареты…

Но лошадей уже перепрягли, кучер свистнул, но прежде чем он хлестнул бичом и карета понеслась дальше в сторону Варшавы, Наполеон успел схватить букет и протянуть его прекрасной незнакомке.

На этом, пожалуй, все могло бы и окончиться, но судьба распорядилась иначе…

…Невысокого роста, но дивно сложенная, стройная и гибкая, красавица-полька с пепельными волосами (так называемая платиновая блондинка) обладала особой утонченностью и сексуально-призывным низким хрипловатым голосом. Ее нежно-розовая, сродни только-только распустившемуся бутону чайной розы кожа, красиво оттеняла кроткие и наивные, но горевшие восторгом огромные фиалковые глаза. Улыбка была такой свежей, а взгляд таким мягким, что не запомнить и, тем более, забыть ее чарующий образ не был в состоянии ни один мужчина. Не смог и привыкший к женскому преклонению перед ним победоносный Наполеон – недаром польки согласно пристрастному мужскому мнению входят в тройку (наряду с итальянками и русскими) самых красивых женщин Европы. Впрочем, не все представители сильного пола могут согласиться с такой оценкой «прелестей» слабого пола, но зачастую очень сметливого: «О вкусах – не спорят»…

Очень скоро расторопный Дюрок (в чьи прямые обязанности входило узнавать все о заинтересовавших патрона незнакомках!) выяснил, что «прелестную крестьяночку с последней почтовой станции перед Варшавой» зовут графиня Мария Валевич-Валевска (Валевская) (7.12.1786, Варшава – 10/11/15.12.1817; данные разнятся). Она была столь же свежа, юна, светловолоса и кротко-голубоглаза, как дочь кухарки хохотушка Белилот, но, несомненно, более благородна. Мария была из обедневшей, но старинной шляхетской семьи, известной с 1574 г. Судачили, что выйти замуж за сделавшего ей предложение русского богача-красавца она не могла никак, поскольку именно русские угнетали ее страну, вот и пришлось ей по приказу матери отдать «взломать свою девичью шкатулку» (свою невинность) соотечественнику. Она еще совсем юна, но уже два года как замужем за 68-летним польским графом Анастазием Колонна де Валевич-Валевски (1735—1814/15?), родила в 1805 г. ему сына. Бонапарт оказался сражен наповал очаровательной панночкой, урожденной Марысей Лещинской (Лакзинской, Лачинской или Лончиньской), чье прелестное личико было всегда овеяно выражением грусти – легким траурным флером, что делало ее еще привлекательнее.

Она росла тихой и застенчивой девушкой, у которой было только две страсти – католицизм и любовь к Родине – ее бедной и растерзанной недругами Польше. Мужа своего, от которого у нее (несмотря на 50-летную разницу в возрасте!) уже был (напомним!) маленький сын, она не любила, но мечтала, что ее сын будет жить в свободной Польше. С императором Франции – победителем Австрии, России и Пруссии – она, как многие другие поляки и польки связывала надежды на возрождение величия Речи Посполитой. В ее не особо ученую, но прелестную головку запала навязчивая мысль, что именно она должна первой встретить и приветствовать будущего освободителя ее родины. Именно поэтому она и пришла вместе с родственницей на варшавский тракт в надежде увидеть своего кумира.

О том, как дальше развивались события между Валевской и Наполеоном существует немало версий.

Одна из наиболее популярных вкратце гласит следующее.

Вскоре после их судьбоносной встречи они увиделись снова – на грандиозном балу, устроенном польской знатью в честь Наполеона. Правда, Мария очень долго отказывалась ехать туда. И лишь совместные усилия мужа и первого вельможи Польши князя Юзефа-Антона Понятовского – храброго вояки, сменившего на посту руководителя польского освободительного движения Тадеуша Костюшко, всячески взывавших к ее патриотизму, понудили Валевску отправиться навстречу судьбе. Там она еще больше поразила Бонапарта своим тонким вкусом. На ней одной было простое белое атласное платье, которое было ей очень к лицу, но без драгоценностей, хотя все другие дамы постарались нацепить на себя все ювелирные украшения какие у них были и выглядели как «витрины ювелирных магазинов». Валевска и без них была прекрасней всех.

Разыгрывая из себя галантного французского кавалера, император Франции стал знакомиться с каждой из дам присутствовавших на балу. Но он так сосредоточился на предстоящей встрече со своей прекрасной незнакомкой, что сыпал любезностями явно не впопад. Юную девицу он озадачил вопросом: «а много ли у нее детей?». Даму явно «глубокобальзаковского возраста» (это еще литературно выражаясь) он огорошил еще по-хлеще: «не ревнует ли муж такую молодую прелестницу?». Толстенную, как осадная мортира, дамочку он озадачил вопросом о ее любимом быстром танце и т. д. и т. п. Когда подошла очередь Марии, то она мгновенно покраснела (как могут краснеть только натуральные блондинки – от мочек ушек до ступней ножек!) и стала заикаться. Это заметили все или почти все. Но только всевидящий и многоопытный ловелас Талейран, министр иностранных дел Наполеона, подметил, что и сам император тоже был весьма смущен этой столь приятной для него встречей и смог лишь не вполне любезно выдавить из себя присевшей перед ним в реверансе страшно бледной с опущенными глазами Марии что-то вроде: «Белое не идет к белому, мадам…», в том смысле, что белый тюль недостаточно выгодно выделяется на белом атласе.

Потом он очень тихо, но внятно добавил: «Я имел право ждать иного приема после…»

Естественно, что всех окружающих, кто хоть что-то смог услышать, интересовало, что же могло означать последнее слово… Все вокруг зашелестели предположениями… Недостатка в предположениях, конечно, не было…

Галантные французские офицеры, не замечая неудовольствия императора, наперебой переходили ему дорогу. Он даже был вынужден двух особо ретивых отправить «по особо важным делам» прямо с бала: непонятливого Людовика де Перигора – в VI-й корпус в Пассаргу, а столь же несообразительного Бертрана – к принцу Жерому в Бреславль.

Как только император уехал, все дамы, естественно, все заметившие и мгновенно сделавшие правильные выводы, обступили «виновницу торжества» и стали наперебой сыпать комплиментами: «Милочка! Дорогуша! Он видел только вас! Он думал только о вас! Он бросал в вашу сторону такие пламенные взоры! О, как мы рады за вас…» (Женская «солидарность» – самое страшное из всех чувств в этом мире, т.е. зависть «в одном флаконе» с ревностью, как известно, не имеет границ!)

Наполеон не любил долгих ухаживаний: у него просто не было на это времени. И вот Дюрок уже летит домой к Валевич-Валевски с любовным посланием скорее напоминающим боевой приказ, чем признание в любви: «Я вижу только вас. Я восхищаюсь только вами. Я хочу только вас. Я жду вас сейчас! Н.» Впрочем, есть и несколько иные интерпретации этого его первого любовного послания.

Как это водится, очень скоро польская знать была в курсе страсти великого Наполеона, который, между прочим, обещал им освободить Польшу от русского ига. Все смекнули, что именно сногсшибательная красота их соплеменницы может стать той козырной картой, которую можно будет разыграть в деле независимости Польши на… четырех ножках спальной кровати императора Франции Наполеона Бонапарта! Тут же было принято коллегиальное решение, что «ковать железо надо пока оно горячо». Если всесильный Наполеон хочет иметь женщину-польку, то они должны сделать все, чтобы он взял ту, которая ему понравилась больше всех! В общем, Мария не может отказаться, если она не хочет прослыть плохой полькой!

Но не тут-то было! Юная графиня оказалась… недотрогой!

Эта маленькая полька была так не похожа на всех женщин, которых Наполеон знал до сих пор!

Тогда Наполеон, который не привык получать отпор от представительниц прекрасного пола перешел к осаде по всем правилам военного искусства. В ход было пущено все, что было под рукой. Для начала пригласили князя Понятовского и доходчиво объяснили ему, чего может лишиться Польша, если ее гордая дочь не образумиться. Одновременно Дюрок повез вторую записку, в которой великий завоеватель был предельно доходчив в своей последней фразе – что-то типа: «…Теперь вы должны мне целых два раза! Н.»

Время шло. Но красавица была неприступна…

Наполеону не приходило в голову, что он может натолкнуться на сопротивление. Никогда еще ни одна женщина не противилась его желаниям – желаниям императора! Желание обладать этим живым воплощением грации, скромности и нежности разгоралось в нем все сильнее и сильнее! Тем более, что все польские женщины преклонялись перед ним и смотрели на него с благоговением, как на Спасителя Их Отчества!

Уговоры («Овейте его славу минутами счастья!»), мольбы («Неужели вы отвергнете просьбы человека, никогда не знавшего отказа?!») и даже угрозы («Он имеет право ожидать от вас иного приема!») Дюрока не имели никакого действия. Наполеон начинал терять терпение: он не привык к такому обращению, но оно распаляло его еще больше. В его посланиях стали звучать прозрачные полуобещания облегчить участь бедной Польши: «Ваша несчастная родина будет мне дороже, если вы сжалитесь над моим бедным сердцем!». Теперь уже чуть ли не вся польская знать подключилась к уламыванию строптивой согражданки: от Понятовского до… ее престарелого мужа пана Валевского! Старик был готов стать знаменитым рогоносцем ради святого дела – Свободы своей Родины! Он уже не просил, он просто приказывал! В ход шли самые весомые аргументы: «Женщины всегда оказывали огромное влияние на мировую политику. История самых отдаленных эпох гласит, что пока страсть владеет мужчинами, женщины будут одной из самых страшных сил. Вспомнили даже историю Эсфири и Агасфера, которая отдалась последнему из-за любви к своему народу! Она пожертвовала собой и ей досталась вечная слава спасительницы! Двадцать миллионов порабощенных поляков ждут от нее подвига – отдаться мужчине, от которого зависит быть или не быть свободной Польше!»

К делу подключили любовницу князя Понятовского мадам Вобан (урожденную Пюже-Барбантан) – куртизанку из Версаля, которой поручили щепетильную миссию: подготовить польскую любовницу французскому императору. Эта прелестная, живая, легкомысленная, близкая к Валевской мадам, знала, как подготовить «курочку» на завтрак «льву». Она решила сыграть на неистовом патриотизме польки-недотроги. «Все, все для этого святого дела!» – повторяла она каждую минуту.

В общем, «вода камень точит». Так и тут.

Набожная и добродетельная Мария была истинной католичкой и не могла так сразу пренебречь брачными узами. Она глубоко искренне относилась к семейным ценностям, в частности, верности своему супругу. И все же, она, как и все поляки, страстно жаждала освобождения от России своей порабощенной родины и не сразу, но все же со слезами в голосе сдалась: «Делайте со мной, что хотите!»

…Между прочим, сами «участники» этого знаменательного «события» весьма по-разному описывали потом случившееся. Валевска в своих «Мемуарах», написанных главным образом для сына, утверждала, что упала в обморок от страха, а когда очнулась, «то обнаружила, что император меня изнасиловал». Сам император, уже будучи на о. Св. Елены трактовал их первый половой акт по-другому: «…она не слишком сопротивлялась». Возможно, в нем говорила мужская обида по поводу того, что уже после его окончательного падения Мария, вместо того чтобы хранить верность Наполеону, после смерти графа Валевски в 1814/15? г. снова вышла замуж. Впрочем, так бывает, а истина в это «щекотливом» вопросе, очевидно, лежит где-то по середине между двумя «правдами» обеих участников «грехопадения» «прелестной польской пейзаночки»…

Да вряд ли на свете есть такая женщина, которой не была бы лестна всепоглощающая страсть мужчины, обладавшего такой невероятной славой и властью как Наполеон в те годы!? Блеск и величие победоносного французского императора произвели и на нее неизгладимое впечатление…

Эта миниатюрная польская блондинка столь внезапно и надолго покорившая воображения первого завоевателя мира, вскоре узнает его как никто другой на свете, включая его законную супругу Жозефину. Она станет принадлежать ему так, как не принадлежала ему в прошлом, да и в будущем, ни одна его другая любовница. Более того, она войдет в историю не только как «польская жена Наполеона», а как «единственная женщина, которая действительно любила Наполеона», или «единственная женщина, которую по-настоящему любил Наполеон». (Скорее всего, по-настоящему Наполеон любил лишь Жозефину: в этом он сам признавался уже будучи на о-ве Св. Елены, да и то с оговоркой, что был молод и… романтичен!) Вероятно, лишь ей в те редкие встречи на протяжении некоторого отпущенного им судьбою времени удалось понять душевное одиночество этого человека с такой исключительной судьбой. В ее отношении к нему было что-то материнское и в то же время именно она смогла хоть временно, но вернуть его в прекрасное время романтической юности, когда он страстно любил… Жозефину!

Уже через неделю после их первой встречи, когда она три часа проплакала и галантный Наполеон так к ней и не притронулся («орел» пожалел «плачущую голубку»), они стали любовниками и проводили в Варшаве каждую ночь, вместе присутствуя на всех приемах.

…Рассказывали, что когда после их первой ночи Мария вернулась домой, ее уже ждала изящно упакованная и изысканно надушенная посылочка. В ней было несколько футляров алого сафьяна. В одном из них невероятной красоты алмазный цветок-брошь. Ошеломленная Валевска не нашла ничего лучше, как схватить его и изо всех сил швырнуть о стену, но алмазы – не стекло – их так просто не разобьешь! Заплаканная красавица в истерике кричала на весь дом, что она не проститутка, которую можно купить и «все подобное», что женщины по началу в таких случаях эмоционально выплескивают наружу…

Но вот все закончилось и заплаканная прекрасная полька соизволила прочитать первое любовное письмо (все предыдущие послания были всего лишь… записочками) всесильного французского императора. Его доподлинное содержание осталось нам не известным, но судя по тому, что больше Мария не позволяла себе таких выходок, Наполеон умел обращаться с женщинами и при помощи эпистолярного жанра…

Наполеон был в таком восторге от нее, что даже не выходил к приглашенным, если ее не было рядом. В свою очередь, Мария Валевска настолько искренне полюбила этого могущественного человека, что даже не уподобилась правилам поведения королевских фавориток и не требовала у французского императора ни драгоценностей, ни почестей, ни даже решения судьбы ее многострадальной родины! Наполеон по достоинству оценил характер и поступки этой мягкой и доброй женщины и с каждым днем все больше к ней привязывался.

Конечно, стареющая креольская «кошка» Жозефина – у которой были свои «глаза и уши» у императора – очень быстро узнала о сногсшибательно красивой миниатюрной полячке, уже прозванной доброхотами «польской супругой императора Франции». Знающие польских женщин мужчины, рассказывали ей, что они обладают ничуть не меньшим очарованием, чем шарман-француженки и потому смертельно опасны для нее. Да и сам Бонапарт писал ей из Познани, что: «Все эти польки – те же француженки». Бывшая парижская «горизонталка» все тут же поняла, даже порывалась приехать к нему «проводить с ним… долгие зимние ночи». Но если по началу он мило отнекивался письмами в духе «Да мне самому хотелось бы делить эти длинные ночи с тобой, любимая…», то, в конце концов, она настолько раздражила его своими чуть ли не ежедневными просьбами-завываниями, обильно политыми бабьими слезами, приехать к нему в Варшаву, что в ответ получила по-военному суровую отповедь: «Прекрати постоянно реветь! Покажи выдержку достойную моей супруги!» Дальше Майнца он приказал ее не пускать.

А ведь было время, когда он – в ходе своей первой военной кампании – слезно умолял ее приехать к нему на войну! Тогда она равнодушно игнорировала его просьбы! С той поры минуло 10 лет и теперь пришло время платить по счетам!

И императрице Франции Жозефине, плачущей чуть ли не 24 часа в сутки, заваливавшей супруга жалостливыми письмами, пришлось взять себя в руки: ей было прекрасно понятно, что «ее „бабий“ поезд давно ушел» (как женщина она все меньше и меньше интересовала Бонапарта) и, тем более, она так и не смогла родить императору наследника – «детородный век» женщин в ту пору (лишь суперсовременные технологии XXI века позволили его продлить!) был короток.

Женской интуицией (вернее, животным, а потому безошибочным, бабьим нюхом) Жозефина, никогда искренне не любившая Наполеона, в отличие от Валевской, почувствовала, что последствия случившегося в Варшаве окажутся для нее, как императрицы, губительны. И действительно ей предстояли два самых тяжелых года в ее супружеской жизни с Наполеоном. Два года бесполезных слез, жалоб, возмущений, просьб. Все это время он присматривался ко всем принцессам Европы. «Если я разведусь с женой, – как-то сказал он Талейрану, – … Мне придется изучать склонности и привычки другой, более молодой женщины и приспосабливаться к ним. Жозефина же сама приспособляется ко всему и понимает меня превосходно…» Весьма доходчивая оценка супруги.

Уже покорив Пруссию, он подумывал было о браке с дочерью саксонского короля принцессой Марией-Августой. Но, к сожалению, она была немолода: ей уже было 30 лет и в плане детородности она могла оказаться… «в пролете»!? Менять Жозефину на нее не было смысла… Но дамоклов меч уже завис над головой бесплодной Жозефины… И рано или поздно ему суждено обрушиться…

А пока Наполеон блаженствовал с Марией в замке Остероде и огромном особняке Финкенштейн/Фикенштейн в Восточной Пруссии. Больше всего ему нравилось в благоустроенном особняке обилие печей и каминов, потому что он был очень чувствителен к холоду. Ни неотложные государственные дела, ни многочисленные полки грозной русской армии, готовой сражаться за господство в Восточной Европе, не могли отвлечь Наполеона от новой возлюбленной. Его штаб, свита и даже сам безмолвный Бертье начали ворчать, что влюбленный император забросил все военные дела и это очень скоро может привести к катастрофе. А ему дико надоела война с ее постоянными массовыми убийствами. Могущественный повелитель Европы вдруг захотел покоя, покоя в объятиях любящей женщины, возможности наслаждаться ее красотой и душевным теплом. Способствовали этому и холодные польские ночи, когда каждый мужчина понимает, что нет ничего лучше, чем теплое и податливое тело любящей женщины.

Теперь они по долгу были одни. Это было время (весьма длительное – чуть ли ни несколько месяцев!?), когда двери его кабинета, соединенного с покоями Марии, почти все время были закрыты для всех: от иностранных послов и министров до нарочных его кавалерийских разъездов. У них царила настоящая семейная идиллия. Им никто не был нужен. Они почти никого не принимали. Завтракали, обедали и ужинали вдвоем (такой «преференции» не было даже у Жозефины в период ее наивысшего «влияния» на безумно обожавшего ее генерала Бонапарта!), обслуживал их только личный камердинер Наполеон мамелюк Рустам. Они проводили вместе долгие часы за неторопливыми беседами. Мария была не только прекрасной слушательницей, но и великолепной собеседницей. Они говорили обо всем, о том, о чем они хотели говорить друг с другом. Вполне возможно, что император Франции впервые планировал свою жизнь так, чтобы посвящать большую часть времени своей возлюбленной или, как (повторимся) острили в его окружении «польской жене».

Наполеон очень любил выбирать для Марии наряды. Надо сказать, что он считал себя знатоком в женских модах – вкус к этому изящному искусству привила ему Жозефина – и поэтому нередко делал тонкие замечания дамам, чьи туалеты говорили об их плохих вкусах. У него была своя крайность: он терпеть не мог темных платьев. А Мария Валевска, наоборот, обожала все простое и строгое: белое, серое и черное. Когда Наполеон делал ей по этому поводу замечание, она ловко парировала: «Полька должна носить траур по своему несчастному отечеству. Когда вы возродите его, я не буду расставаться с розовым цветом».

Когда французскому императору все же приходилось уделять внимание государственным и военным делам, то Мария занималась чтением и вышивкой. Единственное развлечение которое она себе позволяла были безумно красивые военные парады, устраиваемые Наполеоном под окнами их замка, за которым она наблюдала через приоткрытые жалюзи. Если Валевская все же где-то появлялась, то вокруг нее тут же собиралась огромная толпа абсолютно незнакомых лиц, которые наперебой начинали ей представляться и просить, просить, просить… замолвить словечко у всемогущего французского императора…

Графиня Валевска была идеальной любовницей для такого занятого мужчины как Наполеон Бонапарт – нежной, внимательной, нетребовательной, живущей только его делами и интересами. И к тому же, ничего от него не требовавшей. Скорее, даже наоборот! Если она и попросит у него милости, то уж милости настолько колоссальной и отнюдь не личной, что сразу видно: замысливает ее лишь необыкновенно возвышенная душа. Это был тот тип женщины, который Наполеон так хотел видеть в своей законной супруге Жозефине. Она была той женщиной, о которой он мечтал всю жизнь, той тихой, идиллической подругой, единственным желанием которой было скрасить, насколько возможно, его интимную жизнь. К тому же, Валевска обладала божьим даром: утешить этого небольшого, но такого всесильного мужчину как никто другой. Пройдет время и у них появится ребенок, мальчик, которому суждено будет вырасти и стать достойным своего отца и Франции. (В очередной раз станет ясно, что Бонапарт способен быть отцом: ведь это уже будет его второй сын, правда, опять незаконнорожденный!) Но это случиться много позже их двух чудесных зимних месяцев в мрачном прусском замке Финкенштейн, которые потом великий полководец будет вспоминать как самое счастливое время в своей богатой на невероятные события жизни…

Мария Валевич-Валевска будет сопровождать Наполеона. Об их связи узнает вся Европа: ее действительно будут называть «польской женой» французского императора. Именно так, а не как фаворитку всесильного монарха, хотя во Франции последние издревле обладали почти официальным статусом! В начале 1808 г. она поселится в Париже на знаменитой улице Виктуар (Победы) в доме №48, где будет обитать большую часть оставшихся лет его правления Францией под неустанной заботой гофмаршала Дюрока и лейб-медика Корвизара. Жить она будет очень скромно. И хотя ложи в опере и других парижских театрах всегда оставались за ней, но в обществе мало кто будет знать о ее присутствии в Париже. Она по-прежнему будет всецело принадлежать своему возлюбленному, которому хранила полную верность и преданность и к которому питала самую нежную привязанность. Она не была любительницей удовольствий, и в этом отношении даже легкомысленный Париж не имел на нее никакого влияния. Она почти не будет появляться в обществе; принимать будет лишь своих соотечественников. Правда, она, естественно, стала предметом особого внимания посольских кругов и даже шпионов.

Даже здесь, в Мекке европейской моды – Париже – она, по-прежнему, будет одеваться очень скромно, но очень изящно. Белые и блеклые тона – вот ее цветовая гамма. В ее гардеробе будут простые платья из лилового левантина, из белого тюля с тремя ветками акации, из белого тюля с полуосыпавшимися и мятыми розами; белое с голубым – польских цветов – например, платье из тафты с белыми и голубыми отливами, из голубого тюля, украшенное вереском и белыми маргаритками. Одеваться она станет у главного наполеоновского придворного модельера, знаменитого Леруа, но расходовать на это, не в пример императрице Жозефине, очень скромную сумму: не более 3 тыс. франков в полгода. Только в 1813 г. она позволит себе два роскошных наряда: черное бархатное платье с отделкой из тюля, расшитого чистым золотом и платье из белого тюля с током, украшенным перьями. Мария закажет их для посещений императорского двора, но к этому времени там поселится другая жена Наполеона – постаревшую Жозефину сменит молодая австрийская принцесса Мария-Луиза, которая родит французскому императору законного наследника престола – и Марию Валевску вызывать туда уже не будут.

Но все это будет потом.

А до этого в 1809 г. Валевска последует за Наполеоном в Вену, где будет жить в роскошном доме напротив Шенбруннского дворца Габсбургов, там она и забеременела. Гордости Наполеона не было границ. Если в случае с Элеонорой Денюэль еще как-то можно было посетовать на «вострую и длинную саблю» Мюрата, который не пропускал ни одной смазливой мордашки из окружения его супруги Каролины, то теперь никаких сомнений в отцовстве у Наполеона быть не могло. Когда Жозефина узнала о беременности Валевской, то ее охватило отчаяние: участь императрицы была решена окончательно.

Но их сына Александра Флориана Жозефа Колонна Валевски (1810—1868) она предпочтет родить у себе на родине в Польше в своем имении Валевичи/Валевицы возле Варшавы 4 мая 1810 г. Она была умная женщина и прекрасно понимала, что сын завоевателя, когда-то пообещавшего освободить ее Польшу, должен родиться именно в Польше, чтобы со временем стать символом решимости Польши освободиться…

…Кстати, на польских землях, отобранных у Пруссии, Наполеон учредил Великое герцогство Варшавское, но свободу всей Польше он так и не дал. То ли руки не дошли, то ли еще что-то, но, в общем, не получилось у поляков восстановить единую и неделимую Польшу, а ведь они все так в свое время на это надеялись. Мария Валевска даже пожертвовала собой ради этой великой цели. И лишь один человек – настоящий польский патриот – сразу же сказал, что Наполеон и не собирается восстанавливать Польшу, поскольку как истинный деспот, он думает только о себе. Этого провидца звали Тадеуш Костюшко. Спустя пару лет, по Шенбруннскому миру между Австрией и Францией, заключенному 14 октября 1809 г. герцогство Варшавское получало от Австрии Западную Галицию. Саксонского курфюрста Фридриха Августа III он «произвел» в саксонские короли и назначил великим герцогом Варшавским. Поскольку тот был внуком курфюрста Саксонии Фридриха Августа II – заодно и предпоследнего польского короля Августа III и бегло говорил по-польски, то поляки в определенной мере были рады и этому…

Рождение сына сближало и в то же время разлучало их. Наполеон окончательно убедился, что может стать основателем династии и начал срочно подыскивать себе равную по титулу невесту, предварительно разведясь с бездетной императрицей Жозефиной. Претендовать на такую честь его «польская жена» не могла. Большая Политика требовала династического брака: романтика здесь неуместна. Марии, как и Жозефине пришлось довольствоваться лишь дружбой человека, которого он продолжала любить.

Наполеон очень любил своего внебрачного сына от Марии, пожаловал ему ежемесячную пенсию в 10 тыс. франков, выделил имение в Неаполитанском королевстве, дал титул графа Империи, а его матери назначил ежегодную пенсию в 50 тыс. франков. Когда у императора появлялась редкая возможность отложить дела, он обязательно приезжал на короткое время к своей «польской жене» или приглашал ее в один из своих замков вместе с сыном. Марии Наполеон был очень благодарен за то, что как бывшая фаворитка, она не пыталась предъявлять каких-либо претензий и не диктовала условий. Он каждодневно интересовался ее пожеланиями и именно это как ничто другое говорит о том, что император всегда помнил о своей подруге и что их отношения носили исключительный характер.

Во время бегства из России в 1812 г. он вспомнит о своей возлюбленной, которая в своем поместье в Валевичах жила воспоминаниями об их счастливых днях. Когда он проезжал с несколькими свитскими через деревню Лович, то даже хотел сделать крюк, чтобы навестить Марию. Лишь красноречие Коленкура помогло отговорить его от столь рискованного шага: повсюду уже шастали казаки российского императора с целью захватить Бонапарта – желательно живым.

Со временем встречи с сыном станут все реже. Пройдут годы и Александр-Флориан-Жозеф не подведет отца: он сделает при дворе своего родственника императора Наполеона III блестящую карьеру дипломата и политического деятеля и никогда не забудет о родине своей матери – многострадальной Польше.

Сегодня его потомки – единственные прямые потомки Наполеона Бонапарта.

Когда Наполеону и Марии придется расстаться, оба будут сильно переживать и огорченная разлукой Валевска подарит возлюбленному кольцо с надписью: «Если ты перестанешь меня любить, не забудь, что я люблю тебя». Слова шли от сердца, ее чувства ни в коей мере не были игрой – это была настоящая любовь.