Текст книги "Турнир самоубийц"
Автор книги: Ян Леншин
Жанр: Героическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
В заметке также говорилось, что из-за экспериментов с печатями Вероникус лишился собственной много лет назад. Мошенник это отрицал, заявляя, что печать незаконно сняли во время задержания. Автор заметки предполагал, что полицейские пошли на должностное преступление, чтобы отомстить Литтлби. Ведь доказать его виновность будет трудно – обманутые граждане ни за что не признаются в попытке изменить метку лотоматона, – и скоро злоумышленник мог оказаться на свободе.
Но больше поразило другое. Если верить заметкам, несколько лотоматонов были изъяты, разобраны, а после изучены самым тщательным образом. Ничего нового о машинах ученые не узнали, зато люди, что проходили тест на трех конфискованных аппаратах, ненадолго лишились печатей.
Вот тебе раз. Статью о неудачной облаве на контрабандиста, известного как «господин N», Ульрик читать не захотел и расстроенно улыбнулся газетным листам.
Отец не сразу заметил пропажу – так увлекся чтением какой-то заметки. Когда же он завис над столиком со своей ручкой, будто фехтовальщик, готовый нанести удар, то некоторое время недоуменно моргал, соображая, что к чему. Он даже посмотрел в окно, где по-прежнему ярко светило солнце, будто рассчитывал увидеть блокнот, отчаянно машущий страницами, как птица крыльями, в надежде поспеть за поездом.
Мужчина нахмурился. От толстой шеи к отвислым щекам стала подниматься бордовая волна гнева, будто столбик термометра. «Мятый воротничок расстегнутой на одну пуговицу рубашки – это ноль, – решил Ульрик. – Сжатые в нитку губы – двадцать градусов. Бесцветные глазки за мутноватыми стеклами очков – сорок». Когда температура приблизилась к отметке «пятьдесят» – грянул взрыв.
– Сколько раз повторять: не переводи бумагу зазря, она денег стоит! Кому нужны твои художества, паразит?! Разве в твоем возрасте этим нужно заниматься? Вот приедем домой, я с тобой не так поговорю! Нашел моду рисовать где ни попадя, я тебе…
– Кхм-кхм, – Ульрик раскрыл газету на странице с фотографией победителя Турнира Самоубийц и приветливо улыбнулся. – Хотите автограф?
Столбик термометра незамедлительно рухнул до минус десяти.
– Наша остановка, – пробормотал толстяк, когда поезд начал сбавлять ход, и бережно подтолкнул сына к выходу.
Ульрик поднял с пола скомканный листок. В юноше, что читал у окна газету, он без труда узнал свою скромную персону. Несколько грубых линий не только с удивительной точностью передавали образ, но и заключали в себе то, что люди называют «талантом», а машины выражают в печатях.
Не нужно быть лотоматоном, чтобы понять: мальчика ждет блестящее будущее. Которое его отец, не задумываясь, променяет на пыльную контору и возню с бесконечными отчетами. Парень будет из-под палки учиться в выбранном отцом колледже, а позже уныло плестись на ненавистную работу, слоняться там без дела, сонно клевать носом, рисовать на полях квитанций виньетки, орнаменты, меткие шаржи и карикатуры, которые в лучшем случае украсят страницы местной газеты. А Мехатония недосчитается прекрасного художника, чьи картины заставили бы замереть в восхищении целый мир.
Сквозь стеклянное окошко Ульрик заметил, как в соседний вагон зашли светловолосый мальчик и тучный господин. Последний невзначай встретился взглядом с Ульриком и тотчас попытался скрыть лицо за газетой, некстати напомнив рыцаря ночи.
Поезд вновь набирал скорость. Ульрик знал – несмотря на враждебный настрой отца, парень будет рисовать. Со дня на день он пройдет тест, получит печать «ХУДОЖНИК» или еще какую, и с этой минуты невидимая рука подхватит его, увлекая за собой.
Учителя будут стараться развить в мальчике талант, превратить из крошечной искорки в жаркий костер. Общество и государство сделают все, чтобы он поступил в нужный колледж и не пропал бесследно, подобно песчинке в мутном водовороте жизни. И очень скоро отец уступит, признает неправоту, начнет гордиться сыном и при каждом удобном случае будет рассказывать соседям о его успехах.
Может случиться и так, что мальчик свяжется с дурной компанией, попадет в тюрьму, иссушит мозги алкоголем и закончит дни на улице, небрежно распорядившись даром и наплевав на все знаки, что щедро посылала ему Судьба. Тогда печать потускнеет, а после исчезнет совсем.
Бабушка часто говорила Ульрику: «Непослушные дети без печати после смерти попадают в ад».
* * *
Он сошел на станции в Доваче. Времени до отправки поезда на Готтлиб было хоть отбавляй. Ульрик решил прогуляться, поискать кофейню: соскучился по людям, которые пьют, а не жуют кофе, и не смотрят на тебя как на сумасшедшего, когда ты пытаешься залить зерна кипятком.
В кафе было полно посетителей, но под навесом снаружи уже успели расставить столики и замечательные плетеные кресла. Только Ульрик как следует устроился, рядом вырос тип в желтом клетчатом костюме. Фетровая шляпа сдвинута на лоб, лицо будто из гипса. Плечо сжали пальцы в черной перчатке. Ульрик отставил чашку.
– С вами хочет поговорить мистер Вандерет.
Незнакомец кивнул на припаркованное у тротуара авто. Дверца распахнулась, с пассажирского сиденья Ульрику улыбнулся неброско одетый джентльмен. Во взгляде – отстраненность и безразличие. С. Л. Вандерет. Давненько не виделись.
Ульрик огляделся в поисках официанта. Стекла кафе были зеркальными, в них отражались редкие посетители, гипсолицый верзила, кусок улицы, низкие облака. Ульрик перевел взгляд на скатерть и заметил банкноту в десять лэков – за него успели расплатиться. Человек Вандерета убрал кошелек в карман, на секунду мелькнула револьверная рукоятка.
– Прошу. – Тип не преминул завладеть саквояжем и сделал пригласительный жест.
Едва Ульрик оказался в салоне, человек в желтом пиджаке захлопнул дверцу, нырнул на пассажирское сиденье и машина тронулась.
– Я хочу пригласить вас в гости, – начал Вандерет. – За последнюю неделю успело столько всего произойти. Вам необходим отдых. У меня особняк неподалеку от Готтлиба. Есть парк, пруд. Тишина и покой. То, что вам нужно.
В глазах Вандерета зажглись лукавые искорки, однако улыбаться он перестал.
– Но…
– Хотите обидеть меня отказом?
Ульрик покачал головой. Такого, пожалуй, обидишь.
– Я понимаю, что вы чувствуете, – продолжил Вандерет. – Потерять печать тяжело, чудовищно тяжело, но с этим можно справиться. Сейчас вам так не кажется – вы расстроены, сбиты с толку. Постарайтесь не принимать никаких решений, обдумайте все как следует. Погостите у меня, развейтесь, а там и станет ясно, что делать дальше.
Автомобиль набрал скорость. За окном мелькали витрины, рекламные вывески, редкие деревья. Скоро они выехали на шоссе и влились в поток машин. Ульрик откинулся на спинку сиденья. Спустя два часа машина свернула на пыльный проселок. С. Л. Вандерет невозмутимо глядел в окно. Вот показались кованые ворота. На обочине стоял фургончик доставки, водитель о чем-то спорил с привратником.
Автомобиль въехал во двор и остановился против трехэтажного каменного дома, блестевшего на солнце свежей краской. Ворота с лязгом захлопнулись. Ульрик оценил высоту стен, пересчитал хмурых личностей, маячивших под окнами и у ворот, – четверо, все в костюмах и на официантов с дворецкими не похожи.
– Брадшо вас проводит, – сказал С. Л. Вандерет. Он снова улыбался, только глаза хранили серьезное и вместе с тем печальное выражение. – Мы поговорим позже. Чувствуйте себя как дома.
Следом за молчаливым Брадшо Ульрик поднялся на третий этаж и оказался перед безликой серой дверью. Щелкнул, поворачиваясь, ключ, и Ульрик переступил порог. Он очутился в уютно обставленном гостиничном номере. Три комнаты – спальня, кабинет и зал. Свежие цветы в вазах, на столе горячий обед. Брадшо вручил Ульрику саквояж и удалился.
Он подошел к окну. Решеток нет, но, когда попытался приподнять раму, та не сдвинулась и на волосок. Во дворе прохаживались двое, время от времени поглядывая на окна. Ульрик открыл саквояж. Омоспикус исчез, как и револьвер. При себе остались только дерринджер со стилетом. Не тот арсенал, чтобы диктовать условия.
Ульрик посидел на кровати, прижав ладони к вискам. Во что его угораздило впутаться? Вздохнув, он поднялся, прошел в ванную, открыл все краны. На обратном пути захватил полотенце. Выломал стилетом замок, дождался, пока охранники во дворе отвернутся, распахнул окно и расстелил на подоконнике полотенце. Выбрался на карниз, подпрыгнул, ухватился за выступ, подтянулся, мимоходом носком ботинка толкнув раму: та легко встала на место, а полотенце приглушило удар. Пара эквилибристических трюков – и он на крыше. Весь маневр не занял и пяти секунд.
Криков не было. Впрочем, хорошо натасканные псы кусают молча. За домом стоял фургончик. Задние двери распахнуты, некто в сером комбинезоне выгружал коробки с продуктами. Ульрик начал спускаться по водосточной трубе. На втором этаже было приоткрыто окно, из комнаты доносились голоса. Один принадлежал С. Л. Вандерету, второго человека Ульрик не знал.
– Взгляните, – сказал неизвестный.
Повисла пауза, затем Вандерет спросил:
– Что это?
– Плакаты. По-моему, отлично получилось.
– Я спрашиваю, что это, вот здесь, на снимке.
– Э-э-э…
– Почему он опять улыбается?
– Мне кажется, люди выглядят обаятельнее и располагают к себе, когда…
– Только не этот. Он мне всех избирателей распугает. Исправь, будь любезен.
– Но послушайте…
– Вспомни, во сколько нам обошлась шумиха в газетах. В этом деле не существует мелочей – на кону место в конгрессе. Люди должны верить, что я готов до последнего отстаивать их интересы. И интересы брайанов в том числе. Эта история может превратить меня в знаменитого защитника обездоленных. Человека, для которого нет ничего невозможного. А с такими плакатами я больше похож на адвоката дьявола.
Ульрик продолжил спуск, но голос С. Л. Вандерета еще был слышен.
– Как я и думал, Турнир Самоубийц обычное надувательство. Но мальчишка постоянно лезет на рожон. Не спускай с него глаз. Пусть сидит здесь и не дергается. По крайней мере – до суда. А после…
Он дождался, когда человек в сером комбинезоне вновь скроется в доме. Спрыгнул на землю и нырнул в фургончик. Внутри вкусно пахло молоком и хлебом. Ульрик залез подальше и спрятался за коробками с фруктами.
Закончив с выгрузкой, водитель захлопнул дверцы. Заурчал мотор, фургончик неспешно покатил вокруг дома. Остановка, голоса, отрывистый лай. Ульрик вытащил дерринджер, но фургончик уже набирал ход. Немного трясло, позвякивали бутылки.
Полчаса спустя по реву моторов и сигналам машин стало ясно, что они въехали в город. Ульрик обождал, пока водитель притормозит, распахнул дверцы и выскочил на улицу, едва успев увернуться от встречного авто.
Недавно прошел дождь, дышать было легко и приятно. Ульрик невольно искал вереницу нарядных мальчиков и девочек, стоящих под руку с родителями, транспаранты «Узнай свою судьбу!» и шатер с лотоматоном. Тщетно. Ни музыки, ни смеха, ни приветственных гудков машин.
На перекрестке нерешительно топталась старушка в кружевном чепце и объемистой дамской сумочкой под мышкой.
– Простите, мэм, вы не знаете, где сегодня малыши проходят тест? – спросил Ульрик.
Старушка поджала накрашенные губы и неодобрительно покосилась на Ульрика глазами-пуговками.
– Ты что, с луны свалился? – невежливо поинтересовалась она.
– Я только что вернулся из Блэткоча и, признаться, не в курсе последних новостей.
Старушка подозрительнее прежнего глянула на Ульрика, отступила на пару шагов и прижала сумочку к костлявой груди.
– Вы хотите перейти дорогу? – учтиво спросил Ульрик, решив завоевать расположение милой бабушки. – Все в порядке, я помогу. Дайте руку.
Вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, старушенция огрела Ульрика сумочкой по голове и резво засеменила прочь.
– Стойте! Я же хочу помочь вам!
Старушка так торопилась, что обронила кошелек. Ульрик схватил его и бросился следом. Он настиг беглянку у кондитерской. Та прижалась спиной к двери и лихорадочно перебирала содержимое сумочки.
– Вот, вы потеряли, – Ульрик протянул кошелек.
Старушка выудила пенсне на цепочке, надела, снова запустила руку в сумку и вытащила пятизарядный «бульдог». Тускло блеснула хромированная сталь. Разбитыми артритом пальцами старушка взвела курок.
– Нет, нет, – отшатнулся Ульрик, – вы не так поняли, я не причиню вам зла!
– Конечно, не причинишь. Ты больше никого не тронешь, подлый воришка, мерзкий хулиган! Знаю я вас, блэткочцев! Приедут, набезобразничают, все тюльпаны повытопчут и справятся!
– Я не трогал никакие тюльпаны, о чем вы…
– Задумал ограбить честную пожилую леди? Не на ту напал! Вот что я тебе скажу…
Сделав шажок вперед, «честная пожилая леди» поскользнулась на мокром от дождя тротуаре. Чтобы сохранить равновесие, она взмахнула руками, отчего револьвер выпал и, описав дугу, стукнул леди в лоб.
Ульрик бросился к старушке. Он пытался носовым платком остановить кровь, что сочилась с рассеченного лба, когда заметил, как крючковатые пальцы с ярко-красными ногтями отчаянно тянутся к револьверу. Ульрик забрал от греха оружие, отступил на шаг и огляделся в поисках телефонной будки.
В эту секунду посмотреть, что случилось, из кондитерской вышел продавец в белом фартуке. Увидел Ульрика и попятился, а его румяное, будто свежеиспеченный хлеб лицо, приняло цвет выложенного на витрину безе – по 0.95 за штуку.
Наверное, со стороны ситуация выглядела несколько двусмысленно: какой-то тип стоит, улыбаясь во весь рот, а у его ног корчится от боли старушка.
– Слушай, парень, она сама упала, ясно? Я здесь ни при чем!
Ульрик успокаивающе выставил вперед ладони, забыв про револьвер в правой руке.
– Я все понял, сэр, – еще больше побелел продавец.
Ульрик заметил, что взгляд парня прикован к блестящему хрому «бульдога». Так кролик смотрит на удава. Наверное. Ульрик встречал удавов и перевидал немало кроликов, но никогда не имел чести лицезреть и тех, и других вместе. Пожалуй, лучше было сказать: «Смотрит, как предположительно мог бы смотреть кролик на удава».
– И револьвер не мой, – начал злиться Ульрик. – А ее!
– Да, сэр, конечно, сэр, как скажете, сэр…
– Что ты заладил, в самом деле! Это она пыталась меня убить! – вышел из себя Ульрик. – Понимаешь?! Она сама во всем виновата! Зачем она убегала?! Я хотел ей помочь – и только! Почему меня никто не понимает?!
Наверное, кричать не следовало. Продавец упал в обморок, присоединившись к «пожилой леди». Черт знает что.
За спиной раздался пронзительный свист. Слава богу, полиция! Сейчас они во всем разберутся.
Полчаса спустя Ульрик сидел в камере предварительного заключения.
– Это всего лишь недоразумение, и к тому же легко поправимое, – с порога заявил Грэхем, едва полицейские оставили их одних. – С этим делом справится любой, даже законченный брайан! Оно же на глазах рассыпается. Во-первых…
– Что будет, если я выиграю суд? – прервал адвоката Ульрик. Он говорил о судебной тяжбе с лотоматонами, но, как ни странно, Грэхем это понял.
– По сути, вы уже его выиграли. Необходимо провести экспертизу, чтобы выяснить, чем руководствуются лотоматоны, выбирая профессии. Это будет весьма затруднительно, ведь до сих пор никто не знает, как устроены изобретения Древних и что лежит в основе их работы. На этот счет есть разные предположения, в основном противоречивые. Ясно одно: технологии, позволившие создать лотоматоны, опережают современную науку на десятилетия.
Если не на века.
– И что будет с машинами? Все это время? Ну, пока ученые не поймут что к чему?
– Проходить тест временно запретят, – пожал плечами Грэхем. – Но не думаю, что дело затянется. Наука развивается стремительно, уже научились озвучивать фильмы, а ведь говорили, будто это непосильная задача.
Да, научились. В Мехатонии всегда поддерживали изобретателей и ученых, свято веря в прогресс и безграничность человеческих возможностей.
– Впрочем, вас не должно беспокоить, что станется с лотоматонами. Лучше думайте о своей скорой и неизбежной победе.
– Насколько неизбежной? А если я скажу, что больше не имею к лотоматонам никаких претензий?
– Шутите?
– Ага.
Ульрик и впрямь улыбался.
– Во-первых, вы совершите самую большую ошибку в жизни. Весьма влиятельные люди заинтересованы в вашей победе. Отступив сейчас, вы приобретете множество могущественных врагов.
– А во-вторых?
– Все слишком далеко зашло. Спустить дело на тормозах не получится. Замешана пресса, общество взбудоражено… Пойдете на попятную, и все решат, что вас это вынудили сделать под пытками, не иначе. Хотите вы или нет – суд будет выигран, – улыбнулся адвокат.
Ульрику вспомнились ясные глаза С. Л. Вандерета. Прозрачные, как ледяной ручей в жаркий полдень. После сегодняшнего побега Вандерет больше не станет церемониться. Его, конечно, не убьют – он нужен живым, как доказательство ошибки лотоматонов. Может, накачают лекарствами, сделают послушной марионеткой. Вандерет из тех людей, для которых цель всегда оправдывает средства.
Ульрику чудилось, будто Турнир Самоубийц продолжается, только теперь испытания стали еще опаснее. Он машинально щелкнул пальцами. Ничего не произошло. Рука без печати казалась чужой и мертвой.
– Где ты родился, Грэхем? – спросил Ульрик.
– В Бирвуде, это далеко отсюда.
– Бирвуд крупный город?
– Это не город – деревня. А что?
– Наверное, твои родители были состоятельными людьми?
Грэхем рассмеялся.
– Я не видел новых вещей, пока мне не стукнуло семнадцать. Одежду донашивал за старшими братьями. Зимой мы ходили в школу по очереди: теплые ботинки были одни на всех.
– Наверное, ты прекрасно учился.
– Не в школе. Зато в университете, будто второе дыхание открылось.
– И куда же ты поступил, Грэхем?
– В Готтлибский юридический.
– А платило за тебя государство, верно?
– Мне даже назначили стипендию, иначе б я умер с голода на первом курсе, – рассмеялся Грэхем. – Но я все равно голодал – первые деньги потратил, накупив чемодан одежды. Новой одежды. Чертовски новой.
– У меня больше нет вопросов, Грэхем. Если не возражаешь, я бы хотел побыть один.
– Разумеется.
– И вот еще. В суде я буду сам себя защищать. Возьми выходной.
– Как ваш адвокат, я бы рекомендовал не делать этого! – встрепенулся Грэхем. – Лучше предоставьте все мне, обещаю…
– Ты ведь сказал – дело плевое, и с ним справится даже распоследний брайан.
– Да, но…
– Ты думаешь, я хуже брайана?
– Нет, но…
– Тогда успокойся. Я справлюсь.
– Ладно. Только обратите внимание вот на что…
– Не беспокойся. Я все сделаю, как надо.
* * *
Ульрик окинул взглядом присяжных. Зал был полон. Собралось человек пятьдесят, включая репортеров. Мест не хватало. Совсем как на Турнире.
На скамье потерпевших сидела старушка в шляпке с черными перьями. На ее лбу красовался огромных размеров пластырь. Рядом со старушкой любопытно вертел головой румяный парень в новеньком, наверняка купленном по случаю выхода «в свет» костюме, цвета сливочной помадки за 1.75.
Грэхем сидел вместе с репортерами, то и дело одобрительно подмигивая Ульрику.
– Как всем известно, меня обвиняют в покушении на двойное убийство, – начал он защитительную речь. – Это правда. Я действительно пытался убить двух ни в чем не повинных граждан, – добавил Ульрик после паузы, когда в зале установилась гробовая тишина.
И ослепительно улыбнулся.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой N рассказывает одну поучительную историю
Дела шли лучше некуда. Речь произвела на присяжных неизгладимое впечатление. Особенно всем врезалась в память часть, в которой он, не пожалев красок, описал массовое убийство пяти человек, совершенное им незадолго до начала Турнира в Блэткоче.
Чтобы хорошенько во всем разобраться, суду потребовалось время, несколько дознаний, экспертиз, множество допросов и один следственный эксперимент.
Ульрика привезли в Блэткоч, на улицу Безопасная.
Моросил дождь.
Ульрик, кутаясь в пальто, рассказывал, как ни за что ни про что, на этом самом месте, с особой жестокостью ухлопал пять человек. Всюду его сопровождал усиленный конвой, чтобы уберечь от гнева местных жителей. Одной женщине удалось прорваться через оцепление и расцарапать Ульрику лицо.
Репортеры не уставали поражаться бессердечности «Улыбчивого убийцы». Ульрик третью неделю подряд не сходил с передовиц крупных газет, оттеснив причуды погоды: на один за другим города Мехатонии обрушивались смерчи, ураганы и торнадо. Прокурор по части душещипательных оборотов едва не превзошел журналистов.
– Этот человек, если данное слово уместно, – толстый прокурорский палец указал на улыбку, что стала от слов государственного обвинителя еще шире, – подал в суд на лотоматон, требуя «защиты чести и достоинства», можно подумать, у него они есть! Как видите, и так называемые «брайаны» могут творить зло! Возможно, машины лишь пытались предупредить нас, хотели, чтобы мы держались подальше от этого «человека». Государству и обществу необходимо куда пристальнее следить за людьми с печатью «НЕУДАЧНИК». От них, в самом деле, одни беды.
Грэхем часами штудировал материалы дела, тщетно пытаясь доказать невменяемость бывшего клиента. Это было весьма непросто: Ульрик при каждом удобном случае рассказывал наизусть статьи из Конституции Мехатонии, цитировал поэтов Серебряного века, решал в уме уравнения и читал лекции по психиатрии. Грэхем сделался мрачным, дерганым и совсем перестал спать. На заседаниях он обычно сидел, закрыв лицо рукой в жесте отчаянья.
– Обвиняемый, – возвысил голос судья. Шепот в зале смолк, слышно только, как тикают часы на стене. – Вы осуждены и будете оставаться в тюрьме до исполнения приговора. Вас приведут на место казни, где вы будете повешены за шею, пока не умрете. Да смилостивится господь над вашей душой.
…Ульрик гулял в тесном тюремном дворике, представляя вместо серых стен цветущие луга, а вместо железной сетки над головой синеву весеннего неба.
Края гнойной раны на предплечье, оставленной зубами марлофа, стали нехорошо чернеть. Воспалились и надрезы, сделанные во время экспериментов с детищем Коммивояжера. Ульрика подлатали в тюремном лазарете. Каждый день накладывали мазь, делали компрессы и меняли повязку – чтобы на казни он выглядел на все сто.
Дни тянулись размеренно, неотличимо похожие один на другой. Ульрик поселился в блоке «В», прочие камеры смертников пустовали. Здесь он был недосягаем для С. Л. Вандерета и его сподручных. А скоро станет еще недоступнее.
Дело «Ульрик Вайтфокс против лотоматона» разваливалось на глазах. Убедить присяжных в том, что машины ошиблись, теперь не было никакой возможности. Люди больше не хотели поддерживать «Улыбчивого убийцу». Конфискованные для изучения лотоматоны вернули на место. Дети вновь проходили тесты и получали печати. Жизнь постепенно налаживалась.
Ульрик не хотел ни с кем видеться, игнорировал назначаемые Грэхемом свидания и отказывался встретиться даже с матерью, в надежде, что со временем она его простит: как объяснить, почему ее сыну необходимо умереть во что бы то ни стало, он понятия не имел. Охотно общался Ульрик только с прессой – в красках описывал, как в пять лет впервые захотел убить человека. С каждым разом история удавалась ему все лучше и лучше, обрастая новыми подробностями, так что, в конечном счете, один режиссер решил снять об Ульрике фильм ужасов.
Однажды он вернулся с прогулки и увидел мужчину непримечательной наружности с гладко прилизанными волосами. Неизвестный кивнул конвоирам, те завели Ульрика в камеру и удалились.
– Рад вас видеть, сэр, – сказал человек.
Он стоял в прямоугольнике света, падавшего из окна в дальнем конце коридора. Черный пиджак, брюки в тон, ни дать ни взять священник, что пришел исповедовать заключенного. К ногам незнакомца протянулась уродливая тень, похожая то ли на летучую мышь, то ли на птицу с хищно загнутым клювом.
– Кто вы такой? – буркнул Ульрик.
– Я представляю государственную службу безопасности Мехатонии. Мое имя вам ничего не скажет, моя должность вам ни к чему.
Ульрик с трудом признал в визитере господина, что однажды наведался за кулисы с экземпляром «Вестника Готтлиба».
– Как же вас величать?
– Другом, если угодно.
– Не угодно.
– Тогда зовите Митчелл, – улыбнулся «государственный служащий». Всегда нравилось это имя.
– Чем обязан, Митчелл?
– Мне стоило невероятных усилий перевести вас в эту тюрьму. Пришлось поднять все связи.
– Да, здесь камеры попросторнее, спасибо.
– Признаться, я поражен – за столь короткий срок превратиться из мученика и жертвы системы в отъявленного мерзавца и негодяя. Это достойно уважения. Я представил бы вас к высшей государственной награде, если б только мог!
– Я убил пять человек. Марлофы, в таком случае, тоже герои.
– Если те пятеро жили в Блэткоче, они наверняка заслужили смерть. Знаете, – усмехнулся театральный приятель, – кое-где по этому городу измеряют уровень благополучия. Чем…
– Не говорите о том, в чем ни черта не смыслите, кот бы вас подрал!
– Вы такой же убийца, как и я, – перестал улыбаться Митчелл.
– Что вам нужно, говорите яснее, – устало попросил Ульрик.
– Я не хочу быть причастным к вашей смерти, – сказал Митчелл, подойдя к решетке вплотную. – Вы невиновны.
– Даже если присяжные вам поверят, станет только хуже. Лотоматоны конфискуют и разберут на части. Тысячи детей не станут теми, кем им на роду было написано стать, а виноват во всем буду я. Неудачник? Да мне на лбу это надо было выжечь, а не на руке!
– Мне жаль, что Белинда так поступила с вами, она не имела на это права, – тихо произнес Митчелл.
– Что сделано, то сделано. Обратной дороги нет.
– Держите, – «государственный служащий» вытащил из кармана сверток. – Здесь все ключи, что могут вам пригодиться. В конце коридора кладовая, пройдете ее и окажетесь в зале исполнения приговора. Там есть толстая стальная дверь зеленого цвета, не перепутаете, за ней тоннель…
– Достаточно, – оборвал Ульрик.
– Бегите сегодня же, заклинаю! Большинство надзирателей на вашей стороне!
– Дудки. Мне тут нравится.
– Не валяйте дурака, глупый мальчишка! К чему весь этот нелепый героизм?! Вас, конечно, будут искать, здесь я бессилен, но зато вы останетесь жить, жить, понимаете это?!
– Я не собираюсь провести остаток дней, прячась, будто крыса. Даже если мне удастся обмануть полицейских – что невозможно по ряду причин, от себя не сбежишь, – Ульрик щелкнул пальцами и сунул ладонь «государственному служащему» под нос. – В Мехатонии мне никогда не стать своим, вы знаете, как здесь относятся к людям с чистой рукой. Лотоматон был прав, я – неудачник.
– К черту лотоматоны! – не выдержал Митчелл. – Я думал, вы плевать хотели на мнение машин!
– Каждый ребенок в Мехатонии знает – лотоматоны не ошибаются, вас этому не учили в детстве?
– Меня многому учили, но я привык доверять своим глазам!
– Тогда откройте их пошире. Полагаю, моя биография не является для вас тайной. Полистайте отчеты, и вы сразу поймете: где бы я ни оказался, все вокруг тут же встает с ног на голову.
– Брайаны часто гибнут, тогда как вы…
– Да, я невредим. Зато другие страдают. Я приношу одни беды, спросите кого угодно в Блэткоче.
– Вы избавили от марлофов целую деревню, где здесь вред?
– Да что вы все прицепились к этим марлофам, забудьте уже про них!
– Хорошо, вижу, упрямства вам не занимать, – сказал после паузы Митчелл. – Я оставлю это здесь, – инспектор бросил сверток Ульрику на кровать. – На случай, если передумаете. И вот еще. Роберт, зайди.
Дверь открылась, вошел пузатый джентльмен в рубашке с закатанными до локтей рукавами и штанах на подтяжках.
– Роберт поставит вам временную печать, – объяснил Митчелл. – Держится пару месяцев.
– Вы, правда, такое можете?
– Новейшая разработка. Наши умельцы расстарались – в целях государственной необходимости. От настоящей отличается только сроком годности. Применяется однократно, в экстренных случаях. Уйма побочных эффектов, рука будет болеть неделю, а то и две. Возможен полный паралич конечности. Это меньшее, что я могу для вас сделать.
Похожий на довольного майского жука Роберт крепко схватил Ульрикову ладонь, обработал какой-то химической дрянью, ничуть не удивившись жутким шрамам. Достал из саквояжа три шприца и ввел их мутно-серое содержимое под кожу.
Ульрик стиснул зубы: по венам потек расплавленный свинец. Одна за другой вспыхивали золотом буквы, складываясь в знакомое с детства слово. Ульрик не верил глазам.
– Сначала я воссоздам старую печать, – виновато сказал Роберт-Майский-Жук, – она лучше приживется. Затем на ее основе сделаю любую другую. Ну-с, кем изволите быть?
Из саквояжа на свет появился увитый проводами и трубками механизм – вроде изобретения Коммивояжера, только «Билли» в комплект не входил.
– Оставьте эту, – Ульрик выдернул ладонь из цепких пальцев. – Мне нравится.
– Как будет угодно, – и бровью не повел Роберт. Защелкнул саквояж, снял перчатки и был таков.
Ульрик зачарованно рассматривал письмена Древних. Новая старая печать нестерпимо жгла руку, но в остальном выглядела так же, как и любая другая, не отличишь.
– Не желаете проверить? – Митчелл протянул ладонь для рукопожатия.
Ульрик протянул в ответ свою, впервые в жизни не стесняясь печати.
«Слава богу, – подумал он. – Я умру неудачником».
* * *
С уходом Ульрика Блэткоч зажил обычной жизнью. Преступники незамедлительно покинули тюрьму, где им приходилось сидеть по очереди – на всех желающих мест не хватало. Окна приюта «Милый дом» обзавелись решетками с прутьями еще толще прежних, а ослепительный свет вновь горел в коридорах и комнатах ночи напролет.
Куда-то запропастившаяся Башня больше показываться не желала. Впрочем, блэткочцы судачили о ней без прежней охоты. Многие всерьез задумались о переезде, чем немало напугали жителей окрестных городов.
…Нейтан, с мечом наперевес, патрулировал свою комнату.
…Инкогнитус лежал на мостовой с ящиком в обнимку, и никто не спешил ему на выручку.
…Джен сидела с Пушистиком на коленях. Под окнами горел фонарь, единственный на всю Светлую: железный столб до сих пор украшал огромный алый бант. Вот свет мигнул и погас, улица погрузилась во тьму.
Сверху, из комнаты Питера, донесся яростный писк.
* * *
Ульрик лежал на жесткой койке и время от времени щелкал пальцами. Печать послушно вспыхивала золотом, легко различимая даже в полумраке камеры. Казалось, от печати исходил не только свет, но и тепло. Это было, как встретить старого друга. С визита Митчелла прошло полтора месяца, но буквы не стали тусклее. Печать исчезнет через пару недель, но это неважно – завтра его казнят.
Или нет?
Этим утром, когда он мерил шагами тесный прогулочный дворик, сверху упал конверт. Ульрик задрал голову и обнаружил, что в проволочной сетке проделана дыра. На фоне серого неба мелькнул размытый силуэт то ли птицы, то ли летучей мыши.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.