Текст книги "Турнир самоубийц"

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. Последние хлопоты

Ульрик прыгнул в окно. Выбил витраж и рухнул в кучу опавшей листвы. Меч Часовика только что перерубил конторку из орехового дерева, словно бумажную.

Минуту или две Ульрик ждал: что, если тварь не захочет покидать Башню? Но вот дверь распахнулась, в проеме появился сгорбленный силуэт.

Часовик приближался нелепой дерганой походкой, с трудом переставляя циркульного вида ноги.

Ульрик не шелохнулся: ни дать ни взять манекен с широкой нарисованной улыбкой. Чуть позади стояла девочка в кружевном платье, побелевшая от холода. Женщина, чье лицо закрывала черная вуаль, молитвенно сложила руки под подбородком. Мужчина в котелке нахмурился и выставил вперед трость с костяным набалдашником как шпагу.

Часы без стрелок пробили половину двенадцатого. Стая ворон сорвалась с верхушек сосен и закружила над Башней.

Механический Человек поднял меч для удара.

Ульрик прыгнул в сторону, и лезвие перерубило тонкую, будто паутина, нить. Часовика смяли утыканные шипами бревна. Тварь рухнула на колени, из горла на мох хлынула черная маслянистая жидкость.

Часовик поднялся, опершись на меч. Ульрик ждал, когда отвратительный четырехлапый паук подойдет ближе. Свист стали – и голова господина с тростью покатилась по земле, за секунду до удара превратившись в гнилую тыкву. Ульрик вновь отпрянул, но недостаточно быстро: лезвие распороло рукав. Из-под опавшей листвы, распрямляясь, высвободилась ветка с утыканной шипами доской и ударила Механического Человека в грудь.

Короткий замах, и Ульрик едва успел уклониться: меч черной молнией рассек воздух, сбил молящуюся женщину с ног и намертво приколол к стволу чахлой сосны. Ульрик мог поклясться, что, прежде чем безвольно повиснуть вдоль тела, руки с тонкими пальцами инстинктивно сжали лезвие. Вместо крови на снег посыпались опилки. Три огромных камня тяжело рухнули, сломав несколько веток. Ловушка сработала впустую.

Часовик шел, шатаясь как пьяный. Вот он отшвырнул с дороги девочку в кружевном платье, с грубо нарисованным лицом и волосами-паклей. Сделал еще шаг и исчез. Там, где Механический Человек стоял секунду назад, чернел огромный провал.

Неприятностиметр умолк.

Ульрик подошел к краю глубокой волчьей ямы. Пронзенный железными кольями Механический Человек не шевелился, только невидимые часы упрямо вели отсчет. Жаль, фотоаппарата нет.

Неприятностиметр предупреждающе пискнул.

Ульрик повернулся и увидел деревянную куклу в клетчатом пиджаке. «Кукла» дернула рукой, в живот ткнулось острое.

Виктор. Пришел все-таки.

Они застыли в странном союзе, убийца и жертва, лицом к лицу, глаза в глаза, в каких-то сантиметрах друг от друга. Темные точки зрачков Виктора расширились – будто впитали миг триумфа.

– Не благодари, – сказал убийца и по-дружески хлопнул Ульрика по плечу. – Ого, да это знаменитый неприятностиметр? Оставлю на память.

Рука с шестью пальцами вытащила из нагрудного кармана фрака белую коробку. Тотчас раздался писк.

Убийца прищурился. Неприятностиметр продолжал пищать.

Виктор засунул устройство обратно Ульрику в карман.

Писк смолк.

– Хм, странно.

Виктор перевел взгляд вниз, на торчащий из живота Ульрика нож. Лезвие сжимали пальцы в окровавленной белой перчатке.

Ульрик стукнул Виктора рукояткой револьвера в лоб. Поправил узел галстука-петли, перешагнул осевшего мешком убийцу и направился к Башне. Неприятностиметр тревожно пискнул.

– Знаю, приятель, – пробормотал Ульрик. – Времени у меня немного.

Ульрик взглянул на руку, поморщился. Ладонь рассечена до кости. Он не стал блокировать удар, а попросту схватился за лезвие. Острие исчезло в кулаке, гарда уперлась в пальцы, не дав хода клинку. Неплохой прием, но на роль постоянного не годится.

Тревожное «пип», «пип», «пип» зазвучало чаще.

Он мельком глянул на лица манекенов, застывших впереди. Кажется, они махали ему, приветливо улыбаясь.

Еще громче, еще…

Из провала, взметнув комья земли, вскинулся Механический Человек. Сграбастал Ульрика длиннющими паучьими лапами и потащил на дно ямы. Напрасно Ульрик палил из револьвера. Лицо твари оказалось совсем близко. Изо рта Часовика текло раскаленное машинное масло.

Пальцы сами нашарили рукоятку стилета. Не глядя, Ульрик что было сил ударил тварь стилетом в лицо. Часовик отпрянул, закрыл глаза ладонями. Между длинных пальцев поблескивало трехгранное лезвие.

Ульрик не знал, тикал дьявольский механизм, подаривший Часовику жизнь, или замолчал навсегда – писк неприятностиметра заглушил все звуки. Впереди, будто на волнах, покачивалась Блуждающая Башня. Ульрик снял перчатку, щелкнул пальцами. Вспыхнула золотом печать, окрашенная багряным. Буквы расплывались, плясали перед глазами. Он помнил, что там написано, но не мог прочесть.

У Башни стоял рыжебородый здоровяк в цветастой рубашке, шортах и в сапогах из крокодиловой кожи. В руке он сжимал сачок.

– Гадство, – пробормотал неизвестный. – Снова промазал.

Ульрик растерянно моргал, роняя алые капли в сухую листву.

– Здорово ты руку рассадил. Дай взглянуть.

Прежде чем Ульрик успел ответить, незнакомец схватил его за рукав и смачно плюнул на окровавленную ладонь.

– У собачки боли, у коровки боли, у тебя – ни-ни. Ого! Давно не видел этих штук, – с этими словами эксцентричный субъект в свою очередь вытащил неприятностиметр из Ульрикова кармана, а после присел на поваленное дерево. Едва оказавшись в руках нового владельца, устройство умолкло.

Хуже места для привала нельзя было и придумать: позади мужчины стояли улыбчивые манекены, от их рук и голов, поблескивая, тянулись тонкие нити. Ульрик так испугался за давнего знакомца, чьего имени, впрочем, не знал до сих пор, что забыл удивиться своему внезапному исцелению – распяленный рот глубокого пореза исчез, пропали даже шрамы от опасной бритвы.

Неприятностиметр угрожающе молчал.

– Меня Генри кличут, – пробасил здоровяк. – Ну, то есть, по-вашему. Мое настоящее имя ты вряд ли выговоришь.

– Ульрик, – представился Ульрик.

Генри чуть откинулся назад, устраиваясь поудобнее, и ненароком задел несколько нитей. Ульрик закрыл глаза, чтоб не видеть, как нового старого знакомца разорвет на куски.

Неприятностиметр не проронил ни звука.

Ульрик храбро открыл один глаз. Повсюду валялись камни и шипастые бревна. Генри задумчиво разглядывал зубастый капкан, что впился хищной рыбиной в толстое запястье, обильно поросшее рыжим волосом.

– Осточертели мне эти штуки, – пожаловался Генри, тряхнув рукой.

Капкан шмякнулся о дерево и обиженно клацнул треугольными зубами. По физиономии здоровяка, словно по экрану телетранслятора, пробежала темная полоса. – Ты не обращай внимания, со мной и не такое приключалось, – добродушно откликнулся Генри. – Однажды, представляешь, в кузне вместо кренделя раскаленную добела подкову слопал, каково? Хорошо, мой народ с рождения отличается повышенной живучестью. А то бы каюк.

«Мой народ»?!

Ульрик смотрел на Генри не веря глазам. От избытка чувств даже напялил валявшийся на земле цилиндр, потом снял и глубоко поклонился.

– Эй, ты чего?

– Я недостоин беседовать с вами, – сказал Ульрик, не поднимая головы. – Вы, несомненно, представитель рода Древних. Встречи с вами человечество ждет больше двухсот лет. На моем месте должен быть великий ученый, в крайнем случае – президент. А я всего лишь беглый преступник.

– Не такие уж мы и разные, – сказал Генри и щелкнул пальцами. – Гляди.

На здоровенной лапище вспыхнули до боли знакомые буквы.

– Не может быть! – не удержался Ульрик. – «НЕУДАЧНИК»? Вы?! Но как такое возможно?!

– «Неудачник» – это не совсем верный перевод с нашенского. Там, по правде, два слова. И одно до ужаса неприличное, – хихикнул Генри. – Я, конечно, не того, не в претензии. Когда печать получил, меня даже гордость разобрала, ни у кого такой еще не было! Да ведь печать неспроста дается.

Поначалу родичи не особо серчали. Посмеивались, ясное дело, но по-доброму. Да только время шло, и неприятностей от меня становилось все больше. А я виноват? Куда ни пойду, чего ни сделаю, всем от меня одни убытки. Родичи начали сердиться уже не на шутку. Я этому значения не придавал. И зря…

– А как же остальные? – лихорадочно соображал Ульрик. – Куда делись?

– Бросили они меня, вот что. Я когда из капсулы-то вылез, глядь по сторонам: никогошеньки…

– Капсулы?

– Такие штуки, – Генри поводил руками в воздухе. – В них ложишься и будто засыпаешь, а время, того, идет. Незаменимая вещь в межзвездных путешествиях. Тут неподалеку есть одна. В общем, наши сказали, что намечается переселение. Ну, я в капсулу залез, время выставил, какое велено. Выхожу, а родичей и след простыл.

Я тогда искать никого не стал – разобиделся. К тому ж ваших, людей то есть, развелось – тьма. Стал приглядываться к новым соседям, подходячую наружность подобрал – мой настоящий облик тебе не по нраву придется. Модулятор голоса вот настроил, хотел друзей найти. Со мной и дальше, понятное дело, случалось всякое. Но ваши ничего, не обижались. Говорили, мол, «крепкий мужик, ничто его не берет». Мною впервые в жизни восхищались, представляешь! Я тогда решил свой город основать. И… того, основал.

Голова шла кругом. Легендарный мэр Блэткоча – Древний, с ума сойти! «Ест раскаленное железо на завтрак», – всплыл в памяти голос Джен. Наверное, и про умывание кислотой, и про бритье топором – тоже правда.

– А дальше, дальше. Блэткоч основан примерно лет сто назад, тогда вы, наверное, как раз проснулись и вышли из капсулы, но что было потом? Куда вы пропали?

Генри замялся и отчего-то покосился на сачок.

– Понимаешь, капсула эта – до чего ж удобная штука. Допустим, погода. Зарядит дождь и льет, и льет… А ты в капсулу шасть, время подкрутил и оглянуться не успел, солнце вышло. Лето наскучило – раз, и зима за окном. Надоел снег – хоп, и весна ручьями журчит. И… понимаешь… видно, напутал я что-то. Выхожу из капсулы, смотрю, а все другим стало – не узнать!

Поначалу я, того, в Блэткоче был. На глаза решил никому не казаться – стыдно. Скажут, мол, ушел, бросил, забыл. Что делать? Думаю, дай сперва проверю. Пустил слух, будто ты это я, подмогнул немного, ну ты помнишь.

Ульрик кивнул.

– Хотел посмотреть, как меня, то есть тебя, привечать станут. Если плохо – то так мне и надо. Если хорошо – выйду, скажу: вот он я, чего, не узнали, оглоеды? Посмеемся, да и забудем старые обиды.

Заметил, конечно, что дела не шибко хорошо идут. Тогда и пришла мыслишка посмотреть, как оно в других городах. Очень мне в Готтлибе понравилось, долго уезжать не хотел. А потом понял – не нравится мне в Блэткоче, и возвращаться не тянет. Так бы и не свиделись больше, да…

Тут Генри вновь глянул на сачок.

– …Забыл я кое-что. Вот.

«…Самое загадочное здание Готтлиба, количество несчастных случаев, что произошли в его стенах, не поддается подсчету…» – вспыли в памяти слова директора некоммерческого учреждения «Брайан и Компания» Белинды Пет.

– «В здании запрещено одновременно находиться двадцати и более сотрудникам фирмы», – пробормотал Ульрик строчку трудового договора.

Неудачники словно притягивают беды, так? С ними вечно происходит что-нибудь из ряда вон, чего с другими людьми не случилось бы никогда. Это вроде… ауры. Больше брайанов – больше проблем. А сколько бед и странностей притянет нечто, вроде «Генри»? Древний-неудачник? За сто лет «аура» Генри, надо думать, пропитала Блэткоч насквозь. У города не было ни единого шанса на процветание.

– Правы оказались мои родичи – никакого от меня проку, – нарушил молчание здоровяк.

– Зато на Блэткоч упал метеорит, – вступился за город Ульрик, но Древний только махнул рукой.

Выходит, лотоматоны и впрямь не ошибаются?

– Ты особенный случай, – будто прочел его мысли Генри. – Другая у тебя печать должна быть. А какая – не знаю. Я б тебе про эти штуки больше рассказал, да… – Он махнул ладонью, на которой все еще горели золотые буквы. – Сам видишь. Я ни на что не годен.

– Ты помог мне, – напомнил Ульрик.

– Подумаешь.

– А, по-моему, ты молодец. Я вот никого больше не знаю, кто может так быстро исцелить рану. Даже зашивать не пришлось.

– Честно?

– Ага.

– Значит, кое-чему я выучился, – Генри улыбнулся. – Я нашим про тебя обязательно расскажу. Надо перед братьями повиниться. Авось, обратно примут? За столько-то лет должны простить.

– Постойте, постойте, но как же книга? – вдруг вспомнил Ульрик.

– Какая книга?

– Леблен, «Краткое изложение уроков о дифференциальном и интегральном счислении».

– А что с ней?

– Она ваша?

– Вроде как. Занятная книженция, и на ночь почитать приятно. Хотя вы там, конечно, того, намудрили.

– А почему ее нельзя уничтожить?

– Самый обычный трюк. Чтобы книжка не портилась: я ведь пролить там чего или страницу прожечь – тот еще мастак. Вы разве так не делаете?

– Учебник в самом деле может ответить на любой вопрос?

– Ну конечно!

– Но как?

– Что «как»? Неужто есть вопрос, на который нельзя сыскать ответ с помощью математического анализа? – неподдельно удивился Генри.

– А почему «секрет книги откроется лишь подлинному мэру Блэткоча»? – Ульрик ошеломленно сел.

– А разве можно стать мэром города, да еще такого, как Блэткоч, не зная основ матанализа?

«Хорошо, что N мертв, – подумал Ульрик. – Для него это было бы чересчур».

Часы без стрелок пробили полдень.

– Мне пора, – спохватился Ульрик. – Нужно еще успеть на… одно мероприятие.

– А без тебя там не справятся?

– Вряд ли. Только закинем этого в город.

Ульрик кивнул на Часовика. Око с циферблатом слепо пялилось в никуда. Из другого глаза чудовища торчал стилет. Бесконечное «тик-так» смолкло. Ульрик от души надеялся – навсегда.

– Пусть люди знают, что им больше ничто не грозит.

Кроме убийц, воров, троллей, скверной погоды и всего остального, что и делает Блэткоч Блэткочем. Единственным и, слава котам, неповторимым.

– Наверное, вы этих штук использовали как помощников? – предположил Ульрик, когда Генри легко закинул Механического Человека на плечо и зашагал к Башне. – Там пыль протереть, здесь прибрать…

– Нет, при мне этаких доходяг не водилось. Я думал, вы навострыкались.

Сейчас разбираться, что Древний помнил о своей прежней жизни, а что успел подзабыть, не было времени. Ловушки, стоило Генри чуть приблизиться, срабатывали сами собой, кромсая манекены на куски. Пока шли к Башне, первый мэр Столицы Метеоритов упал трижды, причем в последний раз в волчью яму, которой – Ульрик был готов поклясться – десять минут назад не было и в помине.

…Башня стояла как вкопанная: в толстых пальцах Генри миниатюрная фигурка треснула и раскололась на две части.

– Ты, того, не сердись, – успокоил он. – Это дело поправимое.

Древний открыл дверь, что вела в вестибюль. Там, в полутьме, все было недвижно, тихо, мертво; как ни пытался воскресить полицейских Генри – не смог. Потоптавшись на пороге, первый мэр зачем-то закрыл дверь. И открыл опять. И снова закрыл. На десятый раз вместо пропахшего кровью вестибюля обнаружилась винтовая лестница. Миновав ее, очутились в комнате, что напоминала рубку корабля – только штурвала не было. На стенах непонятные приборы и рычаги. В одном устройстве Ульрик неуверенно признал секстант. В углу на столике лежал поднос с картами и колокольчиками.

Среди кранов и вентилей под стеклянным колпаком стояла искусно выполненная из дерева и камня фигурка башни с часами без стрелок. Рядом нашлись еще две: маяк и пагода. Вероятно, облик Башни можно было менять на свой лад, как внешний вид омоспикусов, что после долгих споров были стилизованы под красные почтовые ящики – черные провалы с молниями, из которых выскакивали конверты раньше, людей пугали до беспамятства.

– Где же он… ага! – Генри спустил с потолка незамеченную Ульриком конструкцию, похожую на гигантскую скороварку. Подобрал с пола карту Мехатонии и заговорщицки подмигнул:

– Эта штукенция преобразователем зовется. – Генри щелкнул тумблером, и «скороварка» чуть слышно загудела. – С его помощью основное назначение любой вещи можно заменить на вызов Башни. Головастые у меня родичи были, правда?

Врожденная скромность, привитая родителями вежливость, а также почтительное отношение ко всем Древним без исключения не позволили Ульрику оттеснить первого мэра в сторону, дабы заняться преобразователем лично. И зря. Не прошло и десяти секунд, как «рубка» наполнилась едким дымом. На Генри было жалко смотреть.

Утешая товарища по несчастью – с безопасного расстояния, – Ульрик соображал, что теперь делать.

Есть множество способов выбраться из тюрьмы. Люди годами придумывают планы бегства, изобретательные, рискованные и даже безумные. Наверняка их можно красиво оформить, а после издать отдельной книгой или двухтомником. С картинками и подробными чертежами. Но мало кто всерьез задумывается, как попасть в тюрьму. И не куда-нибудь, а в камеру смертников. Кроме как убить кого-нибудь, в голову больше не приходило ничего.

Ульрик представил, как новая смена надзирателей, заступая на службу, обнаруживает, что их присутствие вовсе необязательно. Врач, священник и палач на подходе, тогда как виновника торжества и след простыл. Тюремное начальство в бешенстве. Надзиратели обыскивают камеры, переворачивают все вверх дном, ищут потайные ходы.

Начальник тюрьмы рвет на себе волосы. Он как может оттягивает ту роковую минуту, когда придется во всеуслышание заявить, что опасный заключенный покинул тюрьму, и вовсе не ногами вперед, как было запланировано. Есть от чего расстроиться.

– Послушайте, – без особой надежды спросил Ульрик. – Нет ли еще какого способа одолеть сотню-другую километров? Желательно за пару секунд?

– Есть, конечно. Захотел и очутился где надо. Чего тут сложного?

– Захотите, пожалуйста, оказаться в камере смертников, а?

Вне всяких сомнений Ульрику следовало сформулировать просьбу точнее. Они побывали в десятке исправительных учреждений и в одной школе, прежде чем добрались до места.

Было тихо и тоскливо, слышно лишь, как сопит довольный Генри. Ульрика к этому времени, надо думать, искали везде, кроме блока «В».

– Так, – инструктировал Ульрик, – теперь возвращайтесь в Блэткоч с телом Часовика, а мне пора на казнь.

– Как скажешь, приятель, увидимся.

– Это, пожалуй, вряд ли. И вот еще. Вы не передадите кое-что Джен?

* * *

Питера похитил Часовик, Джен не сомневалась в этом ни секунды. Когда она ворвалась в комнату брата, окно было распахнуто настежь, кровать пуста. На полу ни капли крови, ни следа борьбы, только быстро затихающее «тик-так» в черноте ночи.

Тщетно Джен бродила по Очаровательному лесу – кроме манекенов ей больше никто не встретился. Разве что мелькнула один раз за деревьями Блуждающая Башня и тут же пропала.

Джен совсем отчаялась, потеряла сон, аппетит и не находила себе места. Каково же было ее удивление, когда Питер средь бела дня явился домой, целый и невредимый, да еще с Нейтаном в придачу! Перебивая друг друга, они несли какую-то несусветную чушь про Башню, Часовика и N. Джен так обрадовалась, что впустила обоих без лишних вопросов и даже попыталась напоить горячим чаем с конфетами. Впрочем, добрый порыв души остался неоцененным – перепуганные насмерть Питер и Нейтан не то что есть, связно говорить были не в состоянии.

Сюрпризы на том не кончились. Город в одночасье облетела весть: некто убил Часовика. На улице Счастливая можно взглянуть на его труп за символическую плату в один лэк, сфотографироваться за сотню или приобрести за тысячу деталь, лечащую любые болезни.

«Добровольно отправиться на битву с Часовиком?!» – подумала Джен.

На такое согласится только самоубийца. Или идиот.

Или Ульрик.

* * *

Мимо камеры, звеня ключами, спешил надзиратель.

– Эй, Грег, что происходит? – спросил Ульрик.

– Не до тебя сейчас, – отмахнулся надзиратель.

Ульрик ждал.

Грег на всех парах пронесся мимо камер к столу дежурного, по-видимому, направлялся в кабинет начальника смены. И замер. Обратно он возвращался бегом.

– Привет, – поздоровался Ульрик. – Ты чего такой взмыленный?

– Что вы здесь делаете?!

– А сам-то как думаешь?

Грег не нашелся с ответом и выскочил за дверь. Вернулся он с целой компанией людей в форме и в штатском. Впереди вышагивал красный от гнева начальник тюрьмы Вильям Тетч-Тетч.

…Ульрик в десятый раз объяснял, как он очутился в камере.

– Я хладнокровно убил пять человек. Двоим чудом удалось спастись. Суд присяжных приговорил меня к смерти, и вот я здесь.

– Прекратите паясничать! – От крика Вильяма, кажется, задрожали стены. – Вы по-прежнему настаиваете, что не покидали сегодня стен тюрьмы?!

– Да.

– И все это время были тут, в блоке «В»?!

– Да.

– Но это же вздор! Мои помощники обыскали все сверху донизу, я лично осмотрел каждую камеру!

– Иногда искомое находится под самым носом, нужно всего лишь быть готовым узреть истину, – наставительно сказал Ульрик.

– Тогда как вы объясните, почему на вас фрак да еще с цилиндром?!

– Заметили все же? Ну ведь можете, когда захотите.

– Прекратить! Не сметь издеваться!

– Или что? Повесите меня дважды? Слушайте, как, по-вашему, если мне все-таки удалось сбежать, то зачем было возвращаться? Я соскучился? Или забыл что-нибудь?

Повисла неловкая пауза.

– Кажется, я понял, что здесь происходит, – спокойно начал Вильям. – Вы решили прикинуться душевнобольным, чтобы сорвать казнь. Я насмотрелся на ваши фокусы еще в суде. Вам не удастся обвести меня вокруг пальца. Позже я дознаюсь, кто несет ответственность за сегодняшний инцидент, и накажу виновных. А вас казнят по расписанию. Вы не проживете и лишнего часа за счет налогоплательщиков. Увести эту мразь.

Ульрик с облегчением вздохнул, а спустя несколько минут его втолкнули в комнату с виселицей.

– Прошу извинить за опоздание, господа, – бросил Ульрик тюремному врачу и священнику, что дежурили у эшафота, кивнул стоящему у стены Митчеллу. Улыбка медленно сползла с лица «государственного служащего».

…Веревку с висельной петлей с него сняли. Без старого галстука было неуютно. Правда, незамедлительно выдали новый, даже лучше прежнего: прочнее и толще.

Ульрик не чувствовал ни триумфа, ни разочарования, ни страха, ни радости. Он должен был умереть, осознавал это и был готов расстаться с жизнью. Злость, желание доказать всему миру свою правоту исчезли, уступив место пустоте и отрешенности. Не было ничего, что бы его волновало или беспокоило. Почти ничего.

Ульрик стоял на крышке люка. Под ногами – трехметровый колодец. При падении он наверняка сломает шею. Конечно, если этого по каким-то причинам не произойдет, смерть будет мучительной и долгой, но Ульрик старался не думать о грустном.

За спинами надзирателей мелькнула тень. Некто, похожий на огромное грозовое облако, приставным шагом крался вдоль стены. Руки он поднял над головой, занося для удара жуткое оружие, что походило на здоровенную булаву.

Ульрик с удовольствием закрыл бы сейчас лицо ладонью или даже двумя, как любила делать Джен. Не будь обе руки связаны за спиной. А вон и она сама – идет к эшафоту в коротком черном платье и с гаечным ключом наперевес.

Долговязый парень с цилиндром-гармошкой на голове, фингалом под глазом и лакированным ящиком под мышкой приветливо помахал Ульрику из-за спины тюремного врача.

Это была не булава. Ульрик признал в занесенном для удара предмете инкрустированный «метеоритами» десятикилограммовый ключ от Блэткоча. Впрочем парень, на затылок которого был готов обрушиться чудовищной силы удар, особой разницы не почувствует.

– Берегись! – крикнул Ульрик. – Сзади!

Надзиратель едва успел отскочить. С потолка, в буквальном смысле как снег на голову, свалилось несколько здоровяков, в одном Ульрик узнал Эдвина. Нейтан, закрыв глаза, усердно размахивал ключом, но, слава богу, никого еще не задел. Пользуясь всеобщей неразберихой, вновь прибывшие без единого выстрела обезоружили охрану.

Всех, включая Митчелла, Эдвин и его товарищи согнали в центр комнаты, держа под прицелом отобранных револьверов. Вильям Тетч-Тетч затравленно озирался, недоумевая, откуда вдруг взялось такое количество народа и как так получилось, что он оказался на правах заключенного в своей собственной тюрьме.

Хмурая донельзя Джен взошла по ступенькам на эшафот.

– Ну вот, – сказал Ульрик, – а ты боялась, что тебе не пойдет черный.

– Что, кот тебя дери, ты вытворяешь?!

Кажется, Джен хотела его ударить, но почему-то не решилась.

– Зачем ты пришла? – устало спросил Ульрик. – Будет только хуже.

– Как зачем? Тебя спасти!

– Спасти?

– Вот именно, – Джен сняла с шеи Ульрика петлю и начала развязывать руки. – Думал, мы дадим тебя повесить? После всего, что ты сделал? Вот еще!

…Когда Джен услышала, что некий странный тип ходит по Счастливой и показывает механическую тварь каждому встречному, она незамедлительно привела себя в порядок, надела лучшее платье, а после неспешным шагом двинулась вверх по улице, держа курс на пальбу из ружей и радостные вопли.

К вящему удивлению Джен, «типом» оказался вовсе не Ульрик!

Противный тролль просил передать что-то на словах, да только человек, который выглядел в точности, как никогда не существовавший или, по меньшей мере, давно покойный Генри Блэткоч, забыл, что именно. Однако быстро спохватился и пообещал отвести Джен туда, где Ульрик сейчас находится. И, само собой, за ней увязалась уйма народа.

… – Я никуда отсюда не пойду, ясно?

Выслушав рассказ Джен, Ульрик решительно сунул голову обратно в петлю.

– Прекрати валять дурака, кот бы тебя подрал! Ты хоть раз в жизни можешь побыть серьезным?!

– Мне не до шуток, – улыбнулся Ульрик. – Я должен умереть. Или случится страшное.

– Ты опять за свое? Тебе мало Турнира?

– Хорошо. И куда же я интересно пойду?

– В Блэткоч!

– Да меня там каждая собака знает.

– Мы не выдадим тебя властям! – решительно заявила Джен. – Пусть только сунутся!

– Я не стану отсиживаться за чужими спинами.

– Страна большая, найдешь, где спрятаться.

– Здесь я в безопасности. Но стоит покинуть тюрьму, и бывшие покровители возьмутся за меня всерьез. На свете есть лишь одно неоспоримое доказательство того, что лотоматоны могут ошибаться. И это доказательство – я.

– В безопасности? Безопасности?!

– Пойми, есть люди, которых заботит только личная выгода. Они ни перед чем не остановятся. Я не желаю быть пешкой в их грязной игре. И не собираюсь всю жизнь бегать от правосудия, обвиненный в преступлениях, которых не совершал.

– Так признайся!

– Поздно, – Ульрик дернул подбородком, но от улыбки удержался. – Даже если я скажу, что невиновен, мне никто не поверит.

– Хотя бы попробуй!

– Не все ли равно? Зная, что правда о лотоматонах сделает тысячи людей несчастными, я предпочту ложь во спасение. Машины слишком важны.

– Не важнее тебя.

– Боюсь, здесь ты ошибаешься, – взял Ульрик менторский тон. – Благодаря лотоматонам Мехатония одержала победу в Войне за независимость. С ними неразрывно связано прошлое и будущее страны.

– Но как же я? Как же Блэткоч?

– Часовик мертв, – пожал плечами Ульрик. – Теперь все будет хорошо.

– Но что станет с тобой?!

Ульрик щелкнул пальцами.

– Видишь? – спросил он.

– Нет.

– Через пару недель печать исчезнет. Мне с детства твердили, что люди, утратившие печать, после смерти попадают в ад. Не хочу проверять это на практике.

– И ты веришь в эту чушь?!

– Для меня самый большой позор – лишиться печати. Я так воспитан.

Джен, кажется, собиралась сказать что-то еще, но вместо этого расплакалась.

– Какие будут указания, мисс? – деловито осведомился Эдвин.

– Отпустите их, – всхлипнула Джен.

– Э-э-э, чего?

– Верните надзирателям оружие. Пусть казнь продолжится.

– Но…

– Приказ шерифа.

– Но…

– Делайте, кот бы вас подрал! Живо!

Эдвин протянул револьвер охраннику.

– Спасибо, – пробормотал тот.

Надзиратели оторопело разбирали оружие, стараясь не смотреть на руководство, что шло от унижения алыми пятнами.

– Взять их! – скомандовал Тетч-Тетч.

Внезапно выяснилось, что наручники впору только Джен. На запястьях всех прочих, включая Нейтана, скобы не сходились: уж слишком толстые, а с узких ладоней Инкогнитуса наручники сваливались сами собой, застегнуть их не было никакой возможности.

Тетч-Тетч плевался, грозил и всячески выходил из себя. Последней каплей стало то, что Эдвин порвал цепочку и протянул начальнику два изрядно погнутых «браслета» с просьбой выдать новые.

Когда руки всех были худо-бедно связаны ремнями от портупей, Тетч-Тетч плотоядно улыбнулся Ульрику.

– Я повешу тебя на глазах дружков, – сказал начальник тюрьмы. – Пусть полюбуются. А затем лично позабочусь о каждом. Поверь, на свободу они выйдут еще очень нескоро.

Тетч-Тетч обернулся к палачу.

– Приступайте.

…И пяти минут не прошло, как Ульрик был казнен.