Текст книги "Развод. Вторая семья моего мужа"

Глава 12

– Развод, – задумчиво протянул свекор, заметно похолодев, даже немного отпрянул от меня, словно я его смертельно обидела, – ты хорошо подумала, Лика, что означает развод в твоем случае?

Я смотрела на него в ожидании, понимая, что вопрос риторический.

– У тебя нет жилья, – начал он перечислять. – Ты работаешь в нашем концерне. Как ты это видишь? Бывшая жена Орлова работает вместе с ним? Ты правда этого хочешь? Твоя семья тоже работает на нас. – Он сжал кулак вместе так, что напряглись пальцы и побелели костяшки, заставляя меня посмотреть на него. – Мы все единое целое. Вот так вот вместе, как эти пальцы, сжатые воедино. Ты хочешь это разрушить? Хочешь разрушить то, что мы строили? К чему ты приложила руку?

– Я… – растерянно заморгала я, поражаясь силе его властного голоса, который против воли оказывал на меня давление. – Вы думаете, у меня нет оснований для развода? Зачем сохранять такой брак? Вы же сами видите, что творится.

– А разве есть? – удивился он так искренне, что я даже засомневалась в собственном рассудке. Все вокруг твердят, что ничего такого нет в том, что твой муж имеет тайную жизнь и обманывал тебя годами.

А может, в мире олигархов так и принято, а я невольно дала согласие на эти условия, когда вышла замуж за Орлова? Может, для них это норма? И может, и для меня это должно стать нормой? Мне не понравились эти мысли. Не понравился образ женщины из будущего, в которую я могу превратиться, если соглашусь на эти условия.

Может, через годы я буду точно так же рассказывать своей дочери о том, как правильно реагировать на измену мужа, чтобы общественность ни о чем не узнала. И буду удивляться, что она видит ситуацию иначе.

На душе стало гадко, и я посмотрела вниз, но дощатый пол беседки, чтобы подумать о чем угодно, кроме того, к чему меня вынуждают.

– Лика, послушай меня внимательно, – позвал меня свекор, возвращая из раздумий в реальность, – ты не можешь подать на развод сейчас. Мой сын в коме.

Голос Олега Владимировича дрогнул, выдавая волнение и боль за сына, и я впервые заметила в нем признаки человечности. До этой минуты я воспринимала его только как жесткого дельца, который распоряжается чужими судьбами в угоду защите репутации.

– Мой сын в коме, – повторил он, – и неизвестно, очнется ли он. Неизвестно, кто поспособствовал аварии. Нам предстоит это выяснить. Пока нам нужно держаться вместе и быть осторожными. Никаких внешних контактов. Никаких комментариев в СМИ. Информация о побочных детях не должна просочиться. Тебе нужно соблюдать осторожность и ездить в сопровождении охраны.

– Вы считаете, что и мне может грозить опасность? – не на шутку перепугалась я.

Олег Владимирович кивнул, хмуря брови. Он рассказывал мне то, чего я никогда не знала о нашей семье.

– Да. Где-то затаился враг, и он может нанести удар в любую минуту. Может похитить тебя ради выкупа, например. Но не пугайся, здесь ты точно в безопасности. А за пределы особняка не советую ездить, – порекомендовал он с очень серьезным видом.

– Но я хочу поехать к Диме, – взволнованно заговорила я, думая о том, что живот тянет всё сильнее. – Хочу поехать сейчас.

– Поедешь, – кивнул он спокойно. – Я дам распоряжение охране сопроводить тебя.

Он помолчал несколько секунд, а потом снова проникновенно заговорил, удерживая всё мое внимание:

– Тебе трудно меня понять, девочка, но подумай вот о чем: если моего сына не станет, от него останутся дети. Да, я их не признаю сразу, но со временем я найду способ передать им наследие. Я достигал своего положения и богатства не для того, чтобы оно никому не досталось и разбазарилось. Твои чувства важны, но они ничто по сравнению с тем глобальным, что мы построили. Ты понимаешь?

– Вы можете делать с наследством и детьми что угодно, – ответила я, держа себя в руках, – это ваше право, и я вас понимаю, понимаю то, что вы говорите, но я тут ни при чем. Вы можете поддерживать кого угодно, но я не хочу иметь с этим ничего общего.

– Настаиваешь на разводе? Даже сейчас? – скрипнул он зубами, злясь, что я не принимаю его точку зрения.

Он так долго разглагольствовал не для того, чтобы это оказалось зря.

– Нет. Именно сейчас я ничего предпринимать не буду. Вы правы. И я не спорю. Прогнозы врачей хорошие. Я верю, что Дима скоро очнется. Врач меня обнадежил. Так что он очнется, и мы будем решать с ним вместе, что нам делать с нашим браком. В конце концов, может оказаться, что Дима хочет воспитывать этого ребенка, и ребенка моей сестры – тоже, – с горечью выдала я, усмехаясь патовости ситуации.

– Если бы ты родила, – заговорил он вдруг предельно откровенно, глядя мне в глаза с плохо скрываемым укором, – родила хотя бы двух-трех сыновей, нам бы не пришлось цепляться за этих детей, которых мой сын нагулял на стороне. Но ты не спешишь рожать, Лика, уж я не знаю, по какой причине. То ли не хочешь, то ли не можешь, – он пожал плечами, – в любом случае ты сама вынуждаешь нас возиться с этими нагулянными детьми, ведь знаешь, как важно для нас наследие, а всё чего-то ждешь, а потом бегаешь и рыдаешь, угрожая этим своим разводом.

От жестокой откровенности Олега Владимировича мне стало трудно дышать, и я начала хватать ртом воздух, пытаясь успокоиться и спросить то самое важное, что созрело у меня в эту минуту в сознании.

– А вы… А что бы было, роди я наследника?

– Странный вопрос, Лика. Ты вроде умная девочка, а задаешь такие глупые вопросы. Конечно же, этого разговора бы просто не было. Дети на стороне не интересовали бы меня, а ты бы не вышла за территорию особняка, даже если бы Дима каждый день менял проституток. Семья превыше всего. А семья – это дети. Ты бы была хранительницей очага и ни слова бы не пикнула ни о каком разводе! Я думал, это ясно без слов, и странно, что мне приходится это пояснять. Ты же вышла замуж не за простого слесаря, а за человека с положением. Это накладывает на тебя определенные обязательства и ожидания.

Жестокие и откровенные слова свекра обнажили передо мной правду. Вот оно что. Наследники превыше всего. Превыше законности брака, верности, справедливости.

Вот так вот, Лика, если останешься в этом браке, тебя ждет участь матери Терезы, благосклонно взирающей на отпрысков мужа, число которых может только увеличиваться. Будешь на них смотреть – и ничего не делать. Просто терпеть, просто существовать, зная, насколько ты бесправна и ничтожна.

А будешь брыкаться, так тебя попросту устранят, чтобы не мешалась под ногами. Родила ценного наследника, и на этом твоя роль завершена. Можешь проваливать подобру-поздорову. Ты никто, и звать тебя никак. Сама по себе ты не нужна. Его воспитают и без тебя.

Не ребенка даже, а наследника.

Под эти горькие мысли я пошла в свою комнату, чтобы собраться в больницу к мужу. Как-никак, а я обязана была его навестить. Два рослых охранника уже стояли возле выхода из моей комнаты, намеренные меня сопровождать. От их грозного вида неприятно засосало под ложечкой, и стало не по себе, словно я надела чужую кожу.

Они старались быть незаметными, просто молчаливой тенью следовали за мной, но я всё равно ощущала удушающее присутствие, а когда вышла за ворота особняка, сразу же оказалась напротив автомобиля, который повез бы меня в больницу. Теперь я без сопровождения никуда. У меня есть тюремщики, а я пленница.

Но сесть в него не успела, ко мне наперерез кинулись мачеха, отец и сестра. Охрана, в свою очередь, демонстративно вышла вперед и не давала им ко мне подойти. Стояли несокрушимой стеной.

И я могла бы малодушно воспользоваться их защитой и просто сесть в машину, оставив семью ни с чем, но я решила послушать, что же мне скажут родственнички.

– Я ничего не знал, – сразу же начал признаваться папа, глядя на меня с виноватым лицом, – я впервые про это слышу, ничего не замечал. Я бы не позволил этому случиться…

– Ой, ладно тебе, Лёша, перестань оправдываться, – манерно скривилась мачеха, пресекая извинения мужа, – какая теперь разница, знал ты или нет? Факт налицо. А Лика тебя и не винит, верно? – посмотрела на меня со странным блеском в глазах Алла.

Подавив тяжелый вздох, я стиснула руки на сумочке.

– Что вы от меня хотите?

– От тебя – ничего, – выдвинулась вперед Юля, даже не думая стесняться роли беременной любовницы, – но надо что-то решать. Не просто же так мне домой поехать. Ты к Орлову едешь?

– Не твое дело, – огрызнулась я, испытывая омерзение.

И в то же время готова была расхохотаться. Конечно же, никто не представил моей семье Сусанну и Ваню, а если бы это сделали, то ситуация и правда стала бы комичной. Целый гарем падишаха Орлова в одном месте.

– Грубишь сестре? – вскинулась мачеха, уцепившись за малейшую возможность напасть. – Я так и знала, что ты ее никогда и не любила. Сразу перестала общаться, как богатенькой заделалась. Не нужна тебе семья стала. Зазналась, царица Орлова!

– Алла! – испуганно заговорил отец, видя, что жена перегибает палку. – Не надо так с ней разговаривать. Лика нам всегда помогала. Работу дала. Мы ей должны быть благодарны. Зачем ты грубишь?

– Ой-ой, на колени упасть перед благодетельницей? Сама живет в хоромах, а мы ютимся в крохотной квартире. Я свою работу честно исполняю, никто мне это место не подарил, – гордо вздернула она подбородок.

Я смотрела на мачеху во все глаза. Я, конечно, не тешила себя иллюзиями, что она испытывает ко мне добрые чувства, но и не подозревала, что на самом деле она меня просто ненавидит. И сейчас, когда появился шанс меня уесть, вцепилась в него руками и ногами. И все нормы приличия ей нипочем. Мнение отца ей вообще неважно.

– Я не буду стоять здесь и слушать ваши оскорбления, – процедила я холодно, по очереди заглядывая в глаза мачехе и Юле. Благодаря столкновению с Сусанной у меня произошла, можно сказать, тренировка. И я теперь знала, что нужно говорить.

Ни-че-го.

Нельзя дать себя унизить. Свою боль я переживу внутри. Но внешне я должна оставаться спокойной и учитывать лишь факты. Есть подумать, а какие факты у меня имелись? Только слова Юли.

– А что тогда? – взвизгнула Алла, удерживая рядом свою беременную дочь.

– Я буду ждать теста ДНК. Когда вы сделаете тест, тогда и поговорим предметно.

– Как я сделаю тест? Твой муж в коме! – зашипела сестра, которая совсем потеряла от злости человеческий облик.

Я просто пожала плечами, словно давала понять: “Это не моя проблема”. А потом уселась на заднее сиденье автомобиля с личным водителем, и доступ ко мне родных перекрыли два охранника.

Глава 13

Как только автомобиль подвез меня к зданию клиники, я тут же вышла наружу, но не успела сделать и шага, как меня обступила охрана. Неужели в этом и правда есть необходимость? Я вроде и понимала, что на Орлова покушались и я тоже в опасности, но эти громилы ведь явно будут докладывать свекру о всех моих передвижениях.

Как же мне сходить к гинекологу? Живот тянуло всё больше, и я едва держалась, чтобы не обхватить его руками в инстинктивном жесте. Тогда бы охранники это заметили и могли догадаться о моем состоянии. А раскрывать мою беременность опасно. У меня не было никакого конкретного плана, сколько я смогу ее скрывать и как вообще всё сложится.

Смогу ли я стать матерью-одиночкой, куда мне идти без жилья, без работы, к кому обратиться? Я ничего не знала.

Кажется, я последние дни жила одним моментом.

Сделав вдох-выдох, я всё же направилась к зданию клиники и зашла туда в сопровождении охраны, поднялась в отделение, где лежал муж. Врач словно только меня и ждал, вышел навстречу, расшаркался, но обрадовать меня ничего не смог.

– Дмитрий Олегович без изменений, но с ним всё в порядке. Вы не волнуйтесь. Мы делаем всё необходимое, – объяснял мне спокойным тоном.

Он кивнул в сторону входа в палату, и там я заметила двух мужчин на входе. Судя по всему, свекор успел послать сюда дополнительную охрану, чтобы никто из посторонних не прошел незамеченным в палату его сына. Наверное, впервые за всё это время я фактически осознала, что есть что-то большее, чем измена мужа и его неожиданный ребенок. Моего мужа и правда хотели убить!

Как бы я на него ни злилась, как бы ни проклинала за предательство, я не могла себе представить реальности без него!

Неужели он умрет? Так и не узнает о нашем ребенке? Или он очнется, выздоровеет и выйдет из больницы, чтобы опять попасть под прицел врага? Кто же этот человек? Кому и когда он успел так навредить? Ведь бизнес он вел честно. Или я так думала…

А может, это старые враги свекра, мстящие его семье?

Толку гадать? Пока враг снова не проявится, о нем ничего не узнать.

– Я могу его увидеть? – обратилась я к доктору, здесь, в коридоре с четырьмя охранниками, точно чувствуя себя в безопасности.

– Конечно, – лечащий врач мужа подал мне белый халат, который я накинула сверху, открыл дверь одноместной палаты в зеленых тонах. Она была погружена в полумрак. Было очень тихо, только приборы мерно пикали.

Дима неподвижно лежал на спине. От его вида у меня сжалось сердце. Я тихонько подошла к койке и осторожно села на стул, словно боясь потревожить его покой. Дышать было больно, подступали непрошеные слезы.

Как же больно было видеть его таким. Беспомощным. Измученным. Бледным. Я протянула руку к его ладони и осторожно сплела наши пальцы.

– Как же так, любимый? – спросила у него, глядя на него в надежде, что он меня слышит. Что где-то там, в темноте и пустоте, он может откликнуться на мои слова. Услышать веру в них. Веру в то, что он будет жить. Вернуться к жизни.

Это было гораздо сильнее, чем обида от его предательства. Только бы Дима поправился! Любым богам готова молиться. Пусть мы не будем никогда больше вместе. Потому что я не смогу простить его предательства. И дело даже не в том, как я об этом узнала.

Дело в том, что муж утаивал от меня огромный кусок своей жизни. Я отдавала всю себя, а сколько отдавал он? Какую часть жизни занимала я?

Я даже руку отняла, так мне стало противно от своей слабости. От своих метаний. Не будь Дима в коме, я бы просто ушла из его дома, чтобы никогда больше не видеть.

Мне показалось, что его рука дернулась, но потом я объяснила себе это своим же резким движением. Мой муж спокойно спит, пока последствия его поступков погребают меня под собой, как огромный дом, который рушится из-за землетрясения.

На меня снова навалились эмоции последних суток.

Сильнейший шок в моей жизни. Авария. Новости о коме мужа.

Эта ужасная, чудовищная Сусанна. Лицемерная, завистливая и грубая. Мне кажется, такие, как она, способны любить лишь себя. Ей даже до собственного сына нет никакого дела. Она его просто использует ради своих целей. Безумно больно видеть, насколько мальчик худой. Одежда на нем явно уже не по возрасту. И такой испуганный, забитый.

Каким монстром надо быть, чтобы так обращаться с ребенком?

– Это же твой сын, Дима, – упрекнула я его вслух. – Как ты мог допустить, чтобы мальчик рос в таких условиях?

И тут же возник вопрос к самой себе: а приняла бы я этого мальчика, если бы муж рассказал мне о нем? А что бы я сказала, узнай о ребенке сестры? О связи ее с моим мужем. Как бы я узнала о ребенке? Тоже спустя годы?

Все эти мысли крутились в голове, пока я сидела возле постели мужа. Равномерное пиканье аппаратов отдавалось в ушах болью.

– Как ты мог, Дима? Как ты мог так обмануть меня? Так предать? Не знаю как, но я сделаю всё, чтобы ты никогда не узнал о нашем ребенке! Я стану сильной, я выживу и воспитаю его одна! Ты нам не нужен! – в сердцах провыла я, закусывая губу, и только в тишине этой отдельной палаты я смогла дать себе волю и расплакаться навзрыд.

Провела в палате не меньше часа, сидела в какой-то прострации, пока не вошла медсестра с капельницей.

– Простите, я могу прийти позже, – метнулась было к выходу.

– Нет-нет, – я сразу вскочила и вытерла слезы, – делайте что положено. Скажите, – озвучила я вдруг пришедшую в голову мысль, – а далеко отсюда гинекологическое отделение? Вы можете меня туда проводить? Только… Только так, чтобы за нами не пошла охрана…

Попасть в гинекологическое отделение удалось каким-то чудом. За которое нужно благодарить провидение. И, может, я рисковала как жена известного олигарха, на которого кто-то объявил охоту. Рисковала, обводя вокруг пальца выставленную по всему коридору и у палаты охрану и сбегая от нее, но, когда на чашу весов поставлена жизнь ребенка, выбор очевиден. Я выбрала его, ведь, возможно, у меня никого и не осталось больше.

Меня предали, казалось, все, и я никому я больше не могла доверять.

Ощущение собственного одиночества, которое часто посещало в интернате, придавило к земле и не давало свободно дышать, такое тяжелое, как могильная плита, давящее, сильное. Как железные оковы.

Мне постоянно приходилось заталкивать свою боль внутрь, чтобы не упасть на пол и не рыдать в агонии, вопрошая небо, за что со мной так жестоко поступают родные и близкие. За что?! Разве я в чем-то виновата? Разве я кому-то так сильно в своей жизни навредила, что пришла такая вот кара?

Перед глазами снова всплыла Сусанна, которая без церемоний приперлась в мой дом, надеялась там удержаться. И Юля, которая показала свое истинное лицо и свою ко мне ненависть, зависть. И Алла от нее не отставала. Отец ничем меня не поддержал, стоя как неподвижная тень, которая не имеет права голоса. Ему самому за себя не стыдно?

И если бы только Орлов был рядом, то он хотя бы объяснил, в чем дело! Но нет. Я осталась одна, одна-одинешенька. И никто не мог мне помочь. Я у себя только сама.

И снова засунув внутрь боль, я пошла на осмотр к врачу, с трепетом ожидая ее вердикта. На тот момент, когда я улеглась на кушетку и над оголенным животом замер датчик УЗИ, живот уже просто в камень превратился, что невероятно пугало и заставляло думать о самих плохих вариантах.

Что же там? Что же? Почти не дыша, я вцепилась взглядом в лицо миловидной женщины в очках, изучая ее эмоции. Хмурится? Неужели всё так плохо? От ее слов зависела вся моя жизнь!

– Так, вот наш плод, плодное яйцо одно, – констатировала она, снова нахмурилась, снова поводила датчиком по животу, – в целом всё в порядке, сердечный ритм прослушивается, показатели удовлетворительные, но…

Она убрала от меня датчик УЗИ и протянула салфетку, а я так и застыла с недоуменным выражением на лице, жутко испугавшись этой паузы. Кто же так делает? Я и так вся на нервах, а она тянет. Это ее “но” взвинтило мои нервы до предела.

– Но ребенка надо сохранять. Я бы вам рекомендовала лечь в стационар. Домой ехать не советую. Можете не доносить ребенка, – посетовала она, строго глядя на меня.

– В стационар? – зачем-то повторила я, аккуратно протирая живот и вставая. Внутри что-то дернулось, словно малыш подтверждал то, что говорила врач. – Думаете, есть опасность?

– Есть, не буду врать. Мне не нравится ваш тонус. Нужно прокапаться и пронаблюдаться. Я выпишу направление. Можете сразу перейти в отделение, вам выделят палату.

Она услужливо улыбнулась и с чувством выполненного долга отошла оформлять документы. Ее миссия была завершена. Она сообщила мне о моем состоянии, а дальше я должна была действовать на свое усмотрение, чтобы сохранить малыша.

Конечно сохранять! Разве в этом есть сомнения? Здоровье ребенка превыше всего.

– Вам плохо? Помочь? – обратилась она ко мне, увидев, что я так и сижу, отрешенно, потерянно, не в состоянии встать и что-то делать.

Хоть во мне и билась решимость спасать ребенка, я почему-то превратилась в столб. Стала вялой и неповоротливой. Мозг перестал работать.

И вдруг поняла, что ужасно вымоталась и сообщение об угрозе выкидыша стало для меня последней каплей. В голове помутилось. Руки затряслись, и я стала, как в замедленной съемке, неловко сползать с кушетки.

– Ох, боже мой, – врач подбежала ко мне, а потом уложила на кушетку, – лежите!

Быстрым шагом вылетела из кабинета и кому-то прокричала:

– Тамара! В гинекологическое женщину надо отвезти! Срочно каталку!

Вскоре меня погрузили на каталку. Потолок поменялся с землей и вернулся обратно. Слепящий свет ламп забил в глаза. Лица. Много чужих лиц. Врачи завозились надо мной. Я слышала голоса, шаги, перед глазами плыло, потом стало черным-черно.

– Вы ее муж? – услышала я вдруг женский голос, а потом кто-то взял меня за руку. Пальцы сжала властная мужская рука.

Это Дима? Сердце прыгнуло к горлу и забилось сильнее.

– Да, – громко и четко произнес…

Кто-то совсем незнакомый. Это не мой муж. Что происходит?

Я разлепила губы и пробормотала:

– Это не мой…

– Не разговаривайте, – обрубила доктор, говоря черноволосому незнакомцу: – Ждите в коридоре, мы позовем вас, как только закончим с вашей женой.