Текст книги "Завтра мы будем вместе"

«Обращайтесь к профессионалам». Нет, это скользкая тема, она слишком меня касается. Про что же говорить? И я прибегла к испытанному приему – предложила пассажирам самим рассказать о переменах.

Они охотно высыпали в общую кучу свои наблюдения. Иностранцы дивились засилью автомобилей на улицах. Ради вожделенных машин некоторые из них и дали деру в свое время. Наши стали жаловаться на хозяев акционерных обществ, которые прибирали к рукам собственность, а их, работников, увольняли без жалости. Особенно досталось олигархам, чьи фамилии были постоянно на слуху. Однако тут же вспомнили и плюсы новой жизни – открытые границы. Поезжай куда душа пожелает, были бы деньги.

Увы, денег у большинства наших туристов хватало разве что на прогулку на катере.

Завершилась экскурсия вполне мирно. Особенно меня благодарили за разговор про жизнь, хотя «про жизнь» я ничего особенного им не сообщила. Когда катер завершал свой маршрут, возникло последнее препятствие: низкий свод моста у Спаса. Уровень воды за минувший час поднялся, и теперь под мостом можно было только проползти по-пластунски, как говорил Юра. – Это было неизбежное зло, с которым мы боролись привычным способом. Я слезла со своего кресла на возвышении и перешла в служебную каюту, иначе бы мне не сносить головы. Юра попросил мужчин потяжелее тоже перебраться на нос, ко мне в каюту, чтобы опустить переднюю часть катера. Она выдавалась из воды больше, чем корма. Катер благополучно прошел под мостом, на миг погрузив каюту в полутьму. А вот и пристань. Добровольные помощники поднялись по трапу каюты и направились к выходу. Яркий свет после погружения в темноту под мостом ослепил мне глаза. Я не заметила, что в каюте остался человек. Я лишь почувствовала, что я не одна. Едва глаза привыкли к новому освещению, как я узнала сегодняшнего старика.

– Что вы здесь делаете? – спросила я с неудовольствием. – Это служебное помещение. Пожалуйста, покиньте катер, экскурсия закончена.

– Сами звали помочь, а теперь гоните, – добродушно отозвался старик, не реагируя на мой приказ.

Недалеко, на пристани, находились Юрка и Иван, так что страха я не испытывала. В случае чего можно закричать. Тут же прибегут на помощь. Я еще раз предложила старику сойти с катера и задать свои вопросы, если они у него есть, на берегу.

Он усмехнулся, и его бугристый нос свисал теперь почти до оттопыренной губы. Не двигаясь с места, старик утвердительно спросил:

– Петрова? Екатерина Геннадиевна?

Ишь какой дотошный, и табличку на моей груди рассмотрел. Что ему надо?

– Держи, Катька, подарок. – Старик вынул из полиэтиленового пакета сверток, бросил его на столик. – Вот, джинсы тебе привез, фирменные.

Подойдут? – Он критически осмотрел мою фигуру, перевел взгляд на голову. – Что ж кудри-то смахнула, аль вши завелись? – хохотнул он.

Выходит, он знал меня еще до моего отъезда, кудрявую, но я его не помнила. И кого сейчас удивишь фирменными штанами! Они теперь на каждом углу продаются. Да, видно, давно уехал из страны и помнил время, когда все было в дефиците. Я снисходительно посмотрела на него и сказала что подарки от чужих не беру. Старик не смутился, сложил пакет, убрал его в карман, но джинсы оставил на столе.

– А, хрен с ними, поступай как знаешь: хоть за борт выбрасывай. Ты мне вот что ответь: папку своего помнишь?

Я похолодела, неужели мои прерванные когда-то розыски обернулись такой находкой?

– Какого еще папку?

– Натурального. Вот он я. Петров Геннадий Иванович, собственной персоной.

Изо рта старика шел смрад, заполнявший тесное пространство каюты: смесь винного перегара и табака.

– Давайте выйдем на палубу, – предложила я, доставая из кармана джинсов пачку сигарет. – Не только тяжелый воздух, но и волна неприятных воспоминаний, связанных с отчимом, нахлынули на меня. Его мерзкие игры с вершины прожитых лет казались еще непристойнее.

Мы поднялись на палубу и сели на скамью. Я чиркнула зажигалкой и закурила. Петров тоже попросил огоньку. Сигареты у него были свои. Узнать отчима было невозможно. С тех пор как я видела его в последний раз, прошло два десятка лет. Наверное, и тогда он не был красавцем. Нос его был картошкой всегда, но такого уродства я не помнила. Воспаленные ноздри, как два зрачка, смотрели на меня. Несколько седых волосков торчало из них. Хоть бы постриг, что ли.

– Что, изменился? Все мы меняемся, а на это украшение не смотри, – он потрогал обезображенную плоть носа, – болезнь у меня такая. В молодости-то я хорош был. Помнишь, в зоопарк тебя водил?

Если б только в зоопарк.

– А как вы меня нашли здесь? – спохватилась я.

– Дело немудреное. В справке адрес дали, ты молодец, что фамилию мою сохранила. А дальше – дело техники. Заходил вчера, не застал. Бабки у подъезда подсказали, что ты на барочке работаешь, и место указали. Все чин по чину. Вот решил вначале издали на тебя поглядеть и себя показать. А то, не ровен час, в дом не пустишь. Обошелся я с Ниной и с тобой в свое время некрасиво, да что былое ворошить: молодой был, глупый. Кстати, где мать-то проживает? Никак фамилию сменила, не дали мне ее адреса.

– Сменила, – подтвердила я случайную ложь, выдав покойную мать замуж. Вдаваться в подробный разговор я не хотела. Я не хотела думать о нем. Ну, был такой человек в моей жизни и сплыл.

Мне ничего от него не надо, и я ему ничего не должна.

– Ну и ладно. О ней потом расскажешь. Тоже бы навестить неплохо бывшую женушку. Вот, пришел сюда. Здесь – заплатил деньги и катайся хоть весь день, имею право. – Он снова рассмеялся, дыхнув на меня зловонием. – И ребяток своих подбил.

– Каких ребяток? – не поняла я.

– Из нашего фонда моряков-рыбаков, бывших выходцев из Союза. Думаешь, я один такой беглец? Вон нас сколько, все сейчас в Америке осели. – Он с наслаждением сделал очередную затяжку, видно вспоминая свою красивую жизнь за океаном. – Ну как, приглашаешь отца, Катерина, в гости? С внуком познакомишь?

Ишь, и про внука уже разнюхал. Ну уж нет, никаких дедушек.

– Бросьте, Геннадий Иванович. Дочка, внук. Все это не про вас. Раньше надо было думать! И мне известно теперь, что вы мне – чужой человек, отчим.

Да и не в родстве дело.

Я обогнула его массивную фигуру и спрыгнула на берег; Он последовал за мной. Я с досадой поискала глазами ребят. Ни Юры, ни Ивана поблизости не было. Видно, перед новым рейсом пошли в кафе перекусить.

Петров нахмурился:

– Ты что мелешь, девочка? Небось бабка Антонина тебе набрехала всякую чушь? Не жаловала она меня. Знаю, слухи ходили, только Нинка сама их и распускала из вредности. Я нутром чуял, что ты мне родная дочка.

Пытаясь сдержать свое негодование, я резко отвернулась и сделала глубокую затяжку. Горький дым заполз в мои легкие, а вместе с ним – и глубокая тоска: а вдруг отец все-таки он?

– У меня есть доказательства, что вы не мой отец, – сказала я твердо.

– Доказательство, говоришь, – ухватился он за новую мысль. – Тогда давай завтра и доказательство получим. Сходим утречком, сдадим кровушку на сравнение. Лады? А я сегодня разузнаю, где и как это можно проделать побыстрее.

– Нет! Никакой анализ я делать не буду. Что вам от меня надо? И анализам я не верю. Сейчас за деньги любой анализ можно заказать.

– Дура. Хули мне деньги на ветер пускать. Если ты – чужая, то и расстанемся полюбовно. Но если мы с тобой одной крови… – Он вплотную приблизился ко мне и заговорщически шепнул:

– Тогда наследство тебе отвалю, не сомневайся. Ну так завтра часиков в девять встретимся, но я тебе вечерком еще позвоню, скажу, куда подъехать.

– Нет, нет и нет. И прошу, Геннадий Иванович, меня больше не беспокоить. Ни родства, ни наследства мне вашего не нужно.

– В чем дело? – подошел, наконец, Юра.

– Ухожу, ухожу, – поспешно сказал Петров. – Гуд бай.

На прощание он подмигнул мне, как бы скрепляя навязанную им договоренность.

Обжигая пальцы, я смяла окурок в ладони и только потом бросила его в канал.

Глава 5

Весь бесконечно долгий день после ухода Петрова я провела в беспокойстве. Тревожные предчувствия, мрачные воспоминания, неясные опасения не покидали меня. И все же я справилась с собой, исправно провела все экскурсии, хотя работали мы до позднего вечера. В каждый рейс мы уходили груженные под завязку.

Когда, наконец, я приехала в школу за Колей, было уже темно. Сын без удовольствия оставался на продленном дне. Но еще меньше ему нравилось находиться в группе детей, пребывающих в интернате круглосуточно. Иногда, когда он оставался последним на продленке, воспитательница отводила его в интернат, чтобы уйти, наконец, домой. В новой школе Коля приживался с трудом. В платном интернате под Сестрорецком он был баловнем воспитателей и любимцем у малышей, а здесь, в государственной, оказался изгоем. Перед тем как ответить урок, Коля, запрокинув голову, протягивал руки вверх, прося незримое божество помочь ему. При этом он отрывисто и беспокойно мычал. Эту привычку он приобрел еще в африканской деревне, его соплеменники всегда просили богов помочь им в важном деле. Отучить его молиться было невозможно. И хотя ребята смеялись над ним, он после своего ритуала, говорили учителя, справлялся с заданием вполне успешно. А старшеклассники, увидев в коридоре мальчика с черной курчавой головой, с гиканьем крутили руками у собственных лбов невидимые круглые рога. К счастью, Коля не был, тупым как баран. Он был достаточно сообразителен, только еще не прижился на новом месте.

Было поздно, поэтому я прямиком направилась в интернатский корпус. Дети еще не спали, но Коли среди них не было.

– Вашего мальчика нам сегодня не передавали, – пожала плечами воспитательница. – Ищите его в школьном корпусе.

Я ринулась через двор в школьное здание. Молодой охранник впустил меня и сказал, что все классы закрыты, включая и группу продленного дня. Но тут же радостно хлопнул себя по лбу:

– Вашего сынка забрал сегодня дедушка, еще днем, едва занятия закончились.

– Какой дедушка? Как он выглядел? – Страх полоснул меня, я вспомнила, что родственники Коли из Танзании заявляли на него свои права. Они выкрали когда-то меня из госпиталя, и что им стойло увезти нелегально мальчишку!

– Такой солидный дед, в белом. Да, нос у него обвислый, бугристый, и разговор не наш, с акцентом.

Я тотчас поняла, что это за «дед», и волнение мое почти прошло. Видно, Петров решил все же познакомиться с мальчиком, погулять с ним, побаловать мороженым или сводить в цирк, как когда-то меня.

На всякий случай я позвонила домой, но трубку никто не поднял. Это тоже не насторожило меня.

Коленька вообще не мог по телефону общаться.

Тетя Катя, наверное, возится на кухне или в ванной и тоже не слышит звонка. Я поехала домой.

И хотя оснований для волнений не было, беспокойство мое вновь набирало силу. Ясно: Петров, не дождавшись от меня приветливого приема, решил добиваться дружбы через мальчика. Надо же, какой настырный дед, свалился на мою голову. Еще и тесты на отцовство предлагал пройти.

Я вспомнила свой испуг и отказ пройти тесты.

И вдруг поняла причину моего страха: я боялась окончательного ответа. Подтверждение Петровым своего отцовства явилось бы для меня крахом мечты, с которой я успела сжиться, мечты об отце-генерале. Мне казалось, что я давно выбросила эту глупую мысль из головы, но коварная мыслишка просто замаскировалась на донышке памяти, как пригорелая крупинка на дне кастрюли. В любом случае я знала одно: язык мой никогда больше не повернется назвать Петрова отцом.

Я приехала домой. Ужас! Коли не было дома!

Тетя Катя еще не спала и тоже пришла в растерянность, не увидев со мной Коли. Никакого старика она и не видела и не слышала. Был двенадцатый час ночи! Что делать? Звонить в милицию? Я метнулась к телефону. А если еще хуже будет?

Тетя Катя согрела ужин и стала уговаривать меня поесть. Но кусок не лез мне в горло.

– Тетя Катя, где Коля? – Где наш Коля?

– Съешь пельмешку за Колю, он скоро вернется. Скоро вернется.

Было непонятно – себя или меня успокаивает тетя Катя. Она бессмысленно, как всегда при волнении, сновала от плиты к столу и обратно.

Когда раздался телефонный звонок, я ринулась к трубке, опрокинув табуретку. Она с грохотом упала на пол.

– Вечер добрый, Катерина, – сказал Петров. – Ты нас с Колей не потеряла? Я тебе раньше звонил, но никто не подходил.

И я звонила, никто не подошел. Видно, у тети Кати слабеет слух. Она слышит неслышимое, а реальные звуки проходят мимо ее сознания. Однако ровный голос Петрова немного успокоил меня.

– Как ты нашел школу?

Вежливое «вы», которым я пыталась отгородиться от отчима, улетучилось. Досада и волнение извлекли из меня прежнюю Катьку. Я снова встала на одну доску с Петровым. Так сыщик, защелкивая одни наручники на себе и бандите, оказывается в неразделимой связке с преступником.

– И-и, деньги до Киева доведут, – передернул он известную пословицу.

– Где Коля? Почему ты не привез его домой?

– А ты меня приглашала? Незваный гость хуже барина. Я на Васькином острове, в отеле пять звезд.

Сегодня мы здесь переночуем, а завтра – зависит от твоего поведения.

– Верни немедленно ребенка! В каком отеле ты остановился? – Я стала лихорадочно припоминать элитные гостиницы в той части города.

– Я, дорогуша, в частном отеле. В справочниках его не найдешь – хозяева от налогов скрываются.

А с Колянчиком все в порядке. На-ка, пацан, скажи маме в трубочку, что тебе хорошо здесь.

Я с напряжением вслушивалась в шорохи на том конце трубки. Да, Коля не понимает, что за штука телефон, но вдруг он подаст какой-то сигнал. И тут я услышала знакомые звуки: «Гы, гы». Твердый ком на сердце чуть размяк. Сын жив, и я должна немедленно ехать за ним!

– Говори адрес, Петров, сейчас же!

– Э, не так скоро. Завтра утречком мы с тобой встретимся, зайдем в платную больницу и сдадим родную кровушку на экспертизу. Да ты не дрейфь за пацана, ему в моей гостинице нравится. Правда, Колянчик?

Я слушала, лихорадочно соображая, что предпринять. Петров продолжал распинаться:

– Ты мне хороший пас, дочка, подкинула: получить доказательства. То, что Нинка с другими путалась, пока я соленым потом в море обливался, слышал. Только ее трепу, что ребенок не мой, верить не хотел. Очень ты на меня похожа была.

Волосы колечками, как у меня когда-то, характером живенькая. Да и ладили мы с тобой чудненько. Если бы ты по-доброму согласилась пройти анализ, я бы не стал этот сыр-бор с пацаном затевать. Но времени на уговоры у меня нет, завтра улетаем из Питера, так что изволь приехать, чтобы освободить своего заложника. – Он снова заржал в трубку.

Петров назвал адрес медицинского учреждения, расположенного там же, на Васильевском острове, и сказал, что будет ждать меня неподалеку в девять часов. Наказал, чтобы я утром не ела. Кровь надо было сдавать натощак.

Я еле дождалась утра в зыбкой качке сон-явь.

Какие-то немыслимые кошмары мучили меня всю ночь, и все были связаны с Колей.

Мы встретились с Петровым на условленном месте. Колю Петров не привел с собой. С кем он оставил его? Мальчик почти не разговаривает. А если покинет гостиницу, то в незнакомом районе он сразу заблудится! Однако тратить время на споры и выяснения я не стала. Петров заверил меня, что мальчик – под надежной охраной.

Мы вошли в лабораторию генетического центра.

Молчаливая серьезная сестра перетянула мне руку жгутом, легко ввела в вену шприц и набрала в него кровь. Затем взяла новый шприц и высосала еще порцию. У меня закружилась голова.

– Зачем столько крови забрали? – немеющим голосом спросила я.

Сестра молча продолжала свои манипуляции, переливая кровь в пробирку, но Петров охотно пояснил, что вторую порцию он собирается взять с собой в Штаты, не очень доверяя нашей медицине. Он уже приготовил термос, чтобы в охлажденном виде доставить наши с ним образцы за океан. Затем мы оба поплевали в специальные баночки – оказалось, что слюна тоже содержит родовые знаки.

– Ну а теперь идем к сынку, старый моряк слово свое держит! – похвалил себя Петров.

После окончания процедуры Петров бережно Упрятал специально подготовленные, герметически закрытые пробирки с кровью и слюной в термос и положил его в сумку. Мы вышли на набережную Невы. Было ветрено и пасмурно.

– Э, красотища какая! – выдохнул Петров. Он был в приподнятом настроении: все шло по его плану. – Нева что море раскинулась. Ишь, плещется, зараза.

Я была целиком поглощена мыслями о Коле и не замечала привычно нарядного вида набережной. Золотой шпиль Адмиралтейства, блестящий купол Исаакия и чернеющий на другой стороне Медный всадник тонули не только в дымке тумана, но и в моем сознании. Но слова Петрова заставили и меня посмотреть на Неву. Да, вода плескалась уже не внизу, в привычном русле, а, поднявшись, лизала вторую или третью ступень гранитного спуска. Как бы не случилось наводнения, в октябре они не редкость! Надо скорее бежать к мальчику. Может, эта частная гостиничка, где он находится, расположена в подвале на набережной? Новое опасение заставило меня прибавить шаг, подгоняя Петрова. Но его грузная фигура и возраст не позволяли ему идти быстрее.

– Куда несешься как угорелая? Нам на ту сторону, через скверик.

– На каком этаже номер в твоей гостинице?

– На пятом или четвертом, не помню, – удивленно ответил Петров, пересекая сквер. Тут же, увидев свободную скамью, опустился на нее. – Погоди, дай передохнуть. Я же не конь, чтобы скакать без передышки.

Он достал из внутреннего кармана стальную фляжку и отвинтил крышку. Крепкий спиртовой дух выпорхнул наружу. Петров сделал пару глотков.

– Пошли быстрее, нашел время рассиживать!

Петров, кряхтя, поднялся и еще медленнее, слегка напевая себе под нос, пошел дальше. Мы свернули на одну из линий жилой части района: старые обшарпанные дома, развороченный асфальт, мусор в низких подворотнях.

– Говорят, Петр Первый собирался по этим линиям рыть каналы, как в Венеции, да не удосужился, – снова добродушно принялся рассуждать Петров. – Или все деньги его приспешники разворовали, только и хватило, чтобы эти линии в реестр улиц внести, даже названий не придумали.

– Скоро придем? – оборвала я его.

– Да пришли уже.

Мы переступили кучу мусора, загораживающую проход, и вошли во двор-колодец. Дом, судя по разбитым стеклам и мертвенной тишине, был нежилым, расселенным для капитального ремонта. Но отдельные окна, заделанные фанерой, наводили на мысль, что дом обитаем. Но обитать в таком месте могли только бомжи. Кому же пришло в голову устроить тут гостиницу? Мы поднялись по полуразрушенной лестнице. Один пролет был без перил, другой и вовсе отсутствовал. Перекинутая через зияющий провал доска заменяла отсутствующие ступени. Она, как корабельный трап, тряслась под нами. Как она не подломилась под Петровым, когда он вел сюда Коленьку?

В квартире, куда мы вошли, было пусто. Широкий коридор со свисающими клочьями обоев. Кухня с вывороченной газовой плитой и снятым умывальником. Только темные квадраты на полу и стене напоминали об их недавнем существовании.

В одной из комнат стоял старый диван с ободранной обивкой. Трухлявый поролон желтел на нем, как грязное белье.

– Приляжем, доченька, – ласково улыбаясь, сказал Петров и потянул меня за руку в сторону дивана.

Вскипев от возмущения, я заколотила кулаками по жирной груди Петрова, больно ударилась о фляжку в его кармане. Петров отшатнулся и, криво ухмыляясь, сказал:

– Дедуля пошутил, дочка. Пошли дальше. Сейчас увидишь своего кучерявого.

Мы прошли еще несколько пустых комнат и, наконец, Петров повернул ключ одной двери.

Единственной закрытой двери. Комната, в отличие от других, являла следы жизни. На обшарпанном столе в беспорядке теснились пустые винные и водочные бутылки, раскрытые консервные банки, засаленная бумага. Ни тарелок, ни вилок я здесь не заметила. Только три замусоленных стакана да миска с налипшими остатками съестного. Не было здесь и спальных мест. Но в углу была навалена куча тряпья. Я не сразу заметила на ней человека.

Но уже в следующий момент мой взгляд упал на курчавый темный шар, почти незаметный среди вороха старой одежды.

– Коля! Коленька, мальчик мой. – Я подбежала к сыну, почти упала на него и стала целовать лицо, носик, глаза.

Внезапно я уловила тяжелый запах водочного перегара, исходящий от мальчика. Я обернулась к Петрову:

– Мерзавец, напоил ребенка! Коленька, мальчик, проснись. – Я вновь затормошила сына.

– Оставь пацана, пусть проспится. Я же тебе сказал, что под надежной охраной оставил парня.

А ну как без меня в окошко высунулся бы, мало ли что. Так-то оно спокойнее, а то парень нервный, мычал, царапался, головой о стенку задумал биться. А мы, пока мальчонка спит, посидим с тобой, потравим за жизнь.

Я села на стул, собираясь с мыслями. Да, в таком состоянии мне не пронести Колю через пролом в лестнице. Придется ждать. Петров тем временем смахнул со стола хлам и выложил собственную снедь. Она хранилась за окном, в чудом сохранившемся ящике с дырками – холодильнике времен наших бабушек.

Продукты Петрова были отличного качества: ветчина, дорогой сыр, икра. Тут я почувствовала, что голодна. Не ела со вчерашнего обеда.

– Ну, давай, Катя, дернем по рюмашке за встречу. Тебе что налить: винца или беленькой?

– Я не пью.

– Вот и хорошо. Значит, винца. Слава богу, не в мать пошла. Нина, помню, уважала горькую. Кстати, расскажи-ка толком, где она и как. Что за муженек у нее теперь?

– Мама умерла, – тихо сказала я, сделав несколько глотков из стакана.

Петров замолчал. Молча выпил свой стакан и только потом проговорил:

– Да, моложе меня была, и вот, пожалте. От чего померла-то?

– Болела и умерла, – сказала я, делая еще несколько глотков. Эх, мама, мама, вот и откликнулось прошлое твоим непутевым супругом, а возможно, и моим родным отцом.

– Болела, горемыка. – Петров неожиданно прослезился, и его красный распухший нос стало ярко-малиновым. – Вот я и говорю, какая к черту у вас медицина. А ты как поживаешь? Здоровье бережешь? Я смотрю, вы с пацаном загорели, будто негры. На юге отдыхала?

Петров был недалек от истины. Я отдыхала на далеком юге почти десять лет. Отдыхала от настоящей жизни, от заботы о хлебе насущном. Зато теперь всего этого у меня было с лихвой. Я посмотрела на часы, был полдень. Что-то заспался Коленька, надо его потихонечку будить. Я отодвинула наполовину недопитый стакан. Петров чокнулся об него и выпил еще.

Теперь его заметно развезло. Он снял пуловер, расстегнул ворот рубашки. Потом сделал несколько неверных шагов и плюхнулся на тряпки, рядом с Колей:

– Отдохну малость.

– Утомился от водочки, – брезгливо прокомментировала я его состояние.

– Потребляю, да, – Петров удобно распластался на полу и теперь снова был готов рассуждать, – но меру свою знаю. Это бабы не выдерживают, спиваются. Вот у меня в Америке была одна шалава.

Кстати, ты не думай, что я там в такой же грязи живу. Это вот – кореша крыша. Всю жизнь российскому флоту отдал, а квартиры так и не заработал.

Здесь и бомжует. Я на него через общих дружков вышел. Вместе когда-то моря бороздили. А тут не знал, где пацана спрятать. В гостиницу незаметно не проведешь. Там за нашим братом, бывшими русскими, с особым усердием наблюдают. Вот и пришлось сюда. Да, про шалаву я тебе рассказывал.

Поначалу я хорошо пошел, на Кубу левые рейсы крутил, ну, те, за которые хорошо платят. Потом нас накрыли с одним товаром. Отсидел свое. Но там тюрьмы не чета нашим: спортзал, бассейн, библиотека. Курорт, одним словом. Я там инглиш подучил и все ихние книжки в библиотеке перечитал, – с гордостью заметил он.

– А вышел – и опять за старое принялся? – усмехнулась я.

– Ни-ни, поумнел. Там за рецидив столько дают, что до конца жизни не выберешься с этого курорта. Отсидел свое, завел лодочку для частного извоза, а деньги мне деваха моя сохранила. Честная, стерва, оказалась, – восхищенно припомнил он, – но пьянчуга. Если бы могла, все бы пропила. Но пузо не резиновое, не растянешь.

Петров бормотал все тише и тише, пока речь его не сменилась протяжным храпом. Может, он ненароком придавил Колю, или сынку подошло время, но мальчик наконец проснулся. Увидев меня, он довольно резво вскочил с пола и побежал ко мне.

– Коля, миленький, с тобой все в порядке? – Я вглядывалась в его припухшее от принудительной выпивки лицо.

– Пить, – промычал он.

Я оглянулась в поисках воды и заметила на подоконнике трехлитровую банку. Предварительно попробовав содержимое, дала мальчику напиться.

Он довольно быстро пришел в себя. Что значит дитя природы, подумала я. Мы осторожно стали пробираться назад. Снова коридор, ряд комнат, разбитая кухня, пролом в лестнице. Напрасно я боялась за Колю. Он даже почти не держался за стену, с обезьяньей ловкостью пробежав по узенькой дощечке. Скоро мы выбрались на улицу. Тучи рассеялись. Вокруг шли нормальные люди, и ничто не напоминало пережитый нами кошмар. В метро, открыв кошелек, чтобы оплатить проезд, я обнаружила двести долларов. В них была засунута записка с калифорнийским адресом Петрова и просьба выслать результаты анализа, как только они будут готовы. Я не знала, в какой гостинице остановился Петров, как вернуть ему деньги. Что ж, перешлю потом в Америку. Мне деньги этого мерзавца не нужны.

Коля весь день капризничал, кривлялся, бесился – остатки алкоголя еще бродили в его организме. На уроки пришлось махнуть рукой. Вечером я уложила его спать пораньше, но сама долго не могла заснуть. Я лежала с открытыми глазами и думала: почему не бывает спокойной жизни? То одно, то другое. И кажется, что от тебя ничего не зависит. Ладно бы я сама продолжала поиски, металась с места на места. Нет, я просто работала и растила сына. Но судьба крутилась, как велосипед без тормозов. Она помнила, что однажды я задала себе вопрос об отце, и теперь заставляет выслушивать ответ. И на Петрова я тоже больше не держала зла.

Сама виновата: зря заупрямилась. Надо было сразу согласиться на его предложение сделать экспертизу, тогда и Коленьку бы он не тронул. А в чем-то мы с Петровым схожи – оба упрямы и несговорчивы, обоим ума не хватает. Это открытие неприятно поразило меня.