Текст книги "Последний дракон"

Глава 17

В аду Хук не горел. По правде говоря, констебль оказался существенно живее, чем следовало ожидать. На чаде матушки Хук не было ни царапины, кроме пары-тройки ожогов на кончиках пальцев – малость не успел отдернуть руки от двери убежища.

Итак, что его спасло:

1. Стальная противопожарная дверь.

2. Кислородный баллон с удобной маской.

3. Долбонавт-босс мафиози, который повернулся спиной к тому, что считал меньшим злом.

«Сайонара, Айвори, – думал Хук, вдыхая сладкий кислород. – Ты сыграл свою роль, дружок. Ты сохранил мне жизнь».

И взамен, когда Верн обрушил на них бурю, Хук оставил этого босса с другой стороны убежища.

Айвори Конти наверняка был тем еще мелким параноиком, потому как отгрохал себе мини-крепость, способную выдержать все, что только природа или преступный мир Нового Орлеана могли ей устроить. По всему выходило, что сама по себе комната была усовершенствованной версией банковского хранилища, которой по плечу как ураган, так и выстрел из гранатомета, и ни одна плитка не дрогнет. Хук видал подобные места в Ираке, но чтоб там были кондиционеры и мягкие ковры – никогда.

«Десять лямов, – прикинул констебль стоимость таких хором. – Влегкую».

И это еще не считая личный лифт.

«Малыш Айвори явно учитывал перспективу осады».

Помимо внушительной стены винтовок, Конти держал в убежище запас налички и свои записи, все на помеченных ярлыками компакт-дисках, что немного старомодно, хотя и очень удобно. Камеры наблюдения по всему зданию либо сдохли, либо выдавали дерганую картинку, но больше всего Хука интересовал простенький блокнот-молескин, на обложке которого белым корректором значились слова «Ручные легаши».

– Ну привет, будущее, – произнес Хук, убирая блокнот в карман.

Затем констебль набил пару спортивных сумок налом, набором автомобильных ключей, парой золотых слитков и кучей оружия, потому что такого добра для грязного копа никогда не бывает много. Последним Хук реквизировал переносной зенитный ракетный комплекс, мимо которого чуть не прошел, потому что его наполовину скрыла груда картонных тубусов.

– А, мой русский друг, – произнес Хук, поглаживая находку, – сообща мы учиним великолепный разгром.

Смысл заключался в следующем: если пятидесятый калибр проделал в Верне дырку, то русский ПЗРК вырубит ящера уже навсегда. Хук закинул добычу на плечо, вызвал лифт и уже три минуты спустя выруливал из охраняемой подземной парковки на новеньком «хаммере».

«Марчелло» начинал потихоньку оседать, взвизгивая, постанывая, словно умирающий левиафан, и Хук понял, что явно недооценил Верна.

«Едва семь футов ростом и с брюхом, я-то думал, ну огнем пошвыряется, ничего такого. А этот малец, чтоб его, знает толк в вечеринках».

Знал толк и Ридженс Хук.

«Мы как великие противники в истории, – подумал Хук, чувствуя прилив высокопарности. – Ахав и белый кит».

Верн в этом сценарии был, видимо, Моби Диком.

Хук похлопал сумку с артиллерией, пристегнутую к переднему сиденью.

– Ну что, мальчишки, – обратился он к оружию, – сдается, мы пропишем себе собственную концовку.

И раз уж Хук взял на себя роль капитана Ахава, теперь нужно найти себе команду.

Верн часто думал, что где-то среди его предков наверняка пробегал голубь: с таким чертовски крутым внутренним компасом, что он мог понять, что к чему, даже с закрытыми глазами. Хотя это скорее такой речевой оборот, нежели хвастовство, потому как его внутренние веки были прозрачным.

Сегодня, впрочем, компас кошмарно сбоил, и Верн поймал себя над Мексиканским заливом, а мыслями – и вовсе в тысяче миль оттуда, и это вместо того, чтобы сосредоточиться и мухой доставить Пшика домой. Такое часто случалось с ним после битвы. Однажды, где-то у Севильи, он столкнулся с этими мудаками из Испанской инквизиции. Обе стороны конфликта позволили себе грубые выражения, но скандал мог сойти на нет, если б один мученического вида хер в рясе из мешковины не обозвал Верна «выродком». Опомнился Верн, когда у него из шеи торчало шесть окровавленных распятий, а сам он уже приземлился в Исландии. Гребаной Исландии! Там же климат вообще не для дракона. И тем не менее, Верн малость потусовался у Голубой лагуны, пока его присутствие не начало влиять на местную экосистему, поднимая температуру воды и насыщенность минералами.

Сегодня он снова преисполнился этого чувства – боевой ярости. Добавить туда потерю жировых отложений, и что тут удивляться, почему голову повело.

«Надо влить масла, – сообразил Верн, – пока не рухнул на ходу».

И он, включив чувства обратно, позволил фирменному аромату реки Перл, смеси жира сковородок, разбавленного пива и хлорки для чистки туалетов, привести его обратно.

– Пит-стоп, малец, – пробормотал Верн, прижимая Пшика плотнее к животу, чтобы пацан погрелся о драконий генератор тепла, и добавил: – Пора подзаправиться.

Гриль-бар «Жемчужина» располагался вдали от дороги на Слайделл, на южной границе Пети-Бато. Парковка сияла огнями, словно диамант бейсбольной площадки – спасибо болотным хлопцам, которые упорно пытались друг друга отмудохать в любом темном углу. У фасада стояла пара дюжин бортовых грузовиков, из-за сетчатой двери доносились мощные аккорды.

В таком ошалевшем состоянии Верн вдруг понял, что ему не хватает общества. На краткий миг он даже подумал, может, завалиться на партейку в пул, все равно он уже наверняка по всему интернету висит. Может, сюда уже мчат Болотные Рейнджеры, чтобы накинуть на него какую-нибудь фиговину в духе утяжеленной сети.

А потом он опомнился и с блеском устоял перед соблазном присоединиться к рядам пьяного рода людского, вместо чего метнулся к черному ходу, перемахнув через спутанные заросли шиповника и до усрачки напугав дрыхнущего журавля.

– Гребаный журавль, – буркнул Верн и, когда он замедлился, кровь, которую без его ведома задувало ему на голову, вдруг сменила направление и залила морду. Оказывается, он снова истекал кровью. Причем сильно.

«Хук, – вздохнул Верн. – Радует подарочком снова и снова».

По всему, дело было не только в боевом смятении.

«А ведь я серьезно ранен», – подумал дракон и тут же это почувствовал.

Он извернулся в воздухе и, неверно оценив высоту забора, зацепил его хвостом. И все бы ничего, но владелец совсем недавно провел к этому забору электричество, так что внезапный скачок сердцебиения заставил кровь хлынуть изо лба струйками в духе Тарантино и окончательно похерить Верну координацию. Когти свело судорогой, и Пшик кубарем рухнул во двор «Жемчужины», неловко, но по счастливой случайности приземлившись на кучу мешков с овсом, в то время как сам дракон башкой вперед угодил в пирамиду из бочек, разметав их аки кегли.

«Страйк, – подумал Верн. – В общем и целом, удачная миссия, лорд Хайфаэр».

И он присоединился к Пшику в царстве теней.

Пшик вынырнул из теней первым, в основном из-за разряда, который запустил ему организм до того, как Верн сбросил груз. Фактический дефибриллятор разогнал сердце и рассеял окутавший мозги туман. К счастью, эта судьба миновала обезболивающий эффект, так что Пшик чутка полежал на животе, вдыхая запах овса и думая, что где-то неподалеку на сковородке должен быть завтрак, пока мир и все его тяготы постепенно просачивались под веки.

Пшик вспомнил констебля и его нож. Вспомнил эти сияющие серые глаза, в которых ничего не отражалось, потому что у Ридженса Хука не было души. Вспомнил холодильную камеру «Марчелло», и как представлял себя подвешенным среди туш. Мысль тревожила, и она расстроила бы юнца окончательно, если бы его не спас друг-дракон.

Был ли у него друг-дракон в настоящем, взаправдашнем мире, или Верн – всего лишь фантазия?

Через несколько мгновений Пшик пришел к выводу, что у него был шеф-дракон с дружеским потенциалом. И Верн спас его от дальнейших мучений в Квартале, где эти самые дальнейшие мучения определенно стояли на повестке дня.

Что в свою очередь напомнило о поросятках, как их называла матушка во время его купания в синей пластиковой ванночке, каких-то двенадцать лет назад.

«Три моих поросятки на рынок ушли и больше никогда не вернутся», – подумал мальчишка. И он перевернулся на мешках, ведь ничто не приводит пацанов в движение так, как мысль поглядеть на собственные шрамы.

«Тот еще видок, наверное. Напрочь увечный».

От их явления во дворе сработал фонарь, и Пшик сразу понял, где находится, ведь годами надрывал тут спину.

Итак, разобравшись, куда приземлился, он все-таки нашел минутку поразглядывать свою левую ногу в свете галогенной лампы.

– Срань господня, – выдохнул Пшик. – Как гребаная ириска.

Что было правдой. Хирургические способности Верна не то чтобы включали в себя пластику, и ступня Пшика выглядела так, будто ее оперировала макака с паяльником.

– Клево, – произнес мальчишка. – Ничего не чувствую.

– Что ж, сынок. Сейчас мы это поправим.

Пшик поднял голову и увидел Боди Ирвина, который целился в его сторону из помпового ружья. Хозяин гриль-бара «Жемчужина» хмурился за внушительной серой бородой и щеголял футболкой тура 2004-го с легендарным «Американским идиотом».

Примерно так Пшик себя и почувствовал.

– Слезай оттуда, Пшик.

Боди передернул дробовик, чего мальчишка разумно опасался. Ваксмен говаривал, что там, где дело касалось «передергивания», оружие было сродни члену и вело себя соответственно. Пшик годами хохотал над этой шуткой, не понимая смысла.

Теперь понял.

«Ага, дошло, – подумал он. – Если Боди продолжит в том же духе, ствол наверняка выстрелит».

– Мистер Ирвин, вы не так поняли, – произнес Пшик, указывая на свою ногу. – Вы же меня знаете. Я ни за что не стану у вас красть. Смотрите вот, покалечился.

Боди глянул на изуродованную ступню, но выражение его лица ни на йоту не смягчилось.

– Ага. Вижу, куда-то девать пальцы вошло в привычку, Пшик?

– Ну бросьте, Боди. Это ведь ненормально. Что меня аж сюда наверх занесло.

– А мне кажется, вполне, – заметил Боди. – Какой-то пацан полез к моему электрическому забору. Сдается, ты собрался перейти к хищению в крупных размерах.

– Да неправда, – возразил Пшик. – Мы врезались, вот, думаю, в чем дело.

Боди нахмурился, отчего борода, скрывающая бо́льшую часть его лица, заломилась.

– Мы врезались? Какие еще, к черту, мы?

Теперь уже нахмурился Пшик. Объяснить это «мы» так, чтобы никого не подстрелили и не поджарили, было сложно, однако он разглядел торчащий из-за бочек хвост Верна, и этот хвост не двигался.

– Ладно, мистер Ирвин. Я расскажу вам правду, но только перестаньте размахивать дробовиком. Если он шмальнет и угодит в Верна, он не оценит.

Боди, видимо, наконец-то почуял, что дела творятся действительно странные, и все-таки опустил дробовик. Градусов на тридцать.

– У тебя десять секунд, Пшик, плюс-минус. Десять секунд на объяснить, кто, черт возьми, такой этот Верн, и убедить меня не вызывать констебля.

Шесть из них Пшик пустил на продумывание различных вариантов и потенциальный исход каждого. В большинстве Боди умирал. В одном – сведенными последней судорогой пальцем успевал спустить курок и застрелить Пшика, так что прежде чем дедлайн в десять секунд истек, мальчишка выпалил:

– Если таки позвоните Хуку, гарантирую, констебль не ответит.

Мысль о том, что Ридженс Хук каким-то образом ограничен в дееспособности, чрезвычайно обрадовала хозяина бара.

– Я слушаю, – произнес он.

Верн медленно пришел в себя, и первой его мыслью было:

«Ох ты ж, что-то раскатало».

Он оказался прав. Что-то действительно раскатало – и, в данном случае, метафорой тут и не пахло.

Дракон открыл глаза и понял, что лежит на чем-то, что изначально принял за облако, такое мягкое и уютное. И в этом состоянии высшей расслабленности, которое пришло после уронившего его в беспамятство удара током, он, разумеется, размазался настолько, что выпустил хозяйство проветриться. Что хорошо дома, в байу, где никто не смотрит – ну, может, кроме рисковой белки, – но на чем бы он ни лежал сейчас, в хижине оно явно не находилось.

– Раскатало, – пробормотал Верн. – Прям укатились.

Он раскрыл обе пары век, подождал, пока зрачки привыкнут к освещению, и увидел знакомые потолочные балки собственной хижины, что стало облегчением. Но еще он заметил, что над ним нависают двое людей, и ни один не Пшик, что стало противоположностью облегчения.

«Ведем себя как обычно, Хайфаэр», – сказал себе Верн.

– На чем я, черт подери, лежу? – спросил он вслух. – Удобная херня, капец прям.

Один человек взвизгнул – бородатый мужик в футболке с «Грин Дэй».

А вот женщина удержала себя в руках и ответила:

– Это пена с эффектом памяти, мистер Верн. И, наверное, нам стоит прикрыть вас полотенчиком, приличия ради.

Верн глянул вниз.

– Не надо, мисс. Тут я сам справлюсь в два раза быстрей, – и он действительно втянул причиндалы обратно в защитный карман.

Мужик, который, как Верн заметил, держал под мышкой дробовик, оклемался достаточно, чтобы присвистнуть.

– Прости за вопль. Пшик упоминал, что вы разговариваете, но, думаю, я просто не ожидал услышать местный акцент.

– А я как губка, – пояснил Верн. – Где кости кинул, так и говорю.

– Угу, – кивнул мужик и добавил: – Ловкий трюк со спецхозяйством. В барной драке – бесценно.

– И не говори, – согласился Верн. – Никому не охота получить по шарам бутылочкой светлого «Бада», верно, друг?

Друг опять кивнул и угукнул. Если что-то и объединяло виды, так это боль в причиндалах и желание ее избежать.

– Пена с эффектом памяти, – произнес Верн, потыкав поверхность постели костяшкой. – Чтоб меня черти драли. Видел рекламу, но даже представить не мог. Она ж как сахарная вата.

– Огонь штука, – подал голос мужик с «Грин Дэй». – Чики ее обожают. У меня точно такая же, и она повидала больше движа, чем Ричард Гир в лучшие дни, без шуток.

– Чики? – переспросила женщина, и теперь Верн видел в ее глазах то же выражение, что и у Пшика. А еще у них была почти одинаковая стрижка, по всему, самопальная, но женщине это шло, насколько волосы вообще могут идти. – У тебя не было чики с тех самых пор, как Клинтон выехал с Пенсильвания-авеню.

– Ауч, – хмыкнул Верн. – Тебя спалили, Грин Дэй.

А дальше избегать слона в хижине, который вообще-то был драконом, ну, или парой людей, в зависимости от точки зрения, уже было невозможно.

С инициативой выступила матушка Пшика:

– Мистер Верн, первым делом, хотела б вас поблагодарить за то, что вы сделали для моего Эверетта. Спасли ему жизнь и все такое. И дали работу, должна заметить.

Верн не сразу сообразил, что Эверетт – это настоящее имя Пшика.

– Он – хороший мальчишка, – произнес дракон, каким-то чудом вспомнив о манерах. – Стоит спасения.

– Может, он уже вам говорил, что я Элоди Моро? Я и подлатала вашу рану. Честно говоря, вам еще нужно переливание, хоть я и ума не приложу, где искать донора.

Верн коснулся лба и обнаружил перевязку.

– Благодарю, мисс Элоди. Думаю, мы в расчете. И не отчитывайте мальчишку, что держал меня в тайне. Таково условие его работы.

– Я понимаю, мистер Верн. Разумеется, ведь вы – это вы, со всей драконистостью и прочим. Но у Пшика не было выбора, кроме как обратиться к нам, ведь он полагал, что вы, возможно, умираете. Пшик сказал, что несомненно предпочтет видеть вас живым и сердитым, чем мертвым и умиротворенным, а сердитый вы ходите и так почти все время.

Замечание вышло справедливым. Верн, безусловно, признавал, что значительную долю сознательной жизни проводил в раздражении. Большую часть жизни во сне – тоже.

– А это – Боди Ирвин, – продолжила Элоди. – Он заправляет гриль-баром «Жемчужина», где у вас случилась аварийная посадка. Мы спустились вниз по реке в его лодке. И он пожертвовал постель и припасы.

Верн поерзал на пене.

– Премного благодарен, мистер Ирвин. Неплохой способ восстановиться.

– Прошу, зовите меня Боди, – произнес хозяин бара. – А еще юный Пшик заверил, что вы воздержитесь и не станете нас сжигать.

Верн не мог сказать, что такая мысль ему не приходила, но что он тогда будет за пациент, и так далее.

– Можешь спать спокойно, Боди. Доживешь до премьеры «Американского идиота» на Бродвее.

Ирвин горько рассмеялся.

– Идиотов нам хватает и тут, мистер Верн.

Верн вдруг понял, что эти люди, несмотря на обстоятельства, держатся довольно спокойно. Люди, которым он попадался на глаза, как правило, впадали в тотальную истерику. Старина Боди разок взвизгнул – вот, пожалуй, и все. Элоди и вовсе казалась абсолютно расслабленной.

– Вы, народ, однозначно пофигисты, – заключил Верн. – Надолго меня вырубило?

– Три дня, – ответила Элоди. – Мы дежурили над вами по очереди. Мне в больнице дали отгул.

– Три дня, – повторил Верн. – Да я в жизни не лежал в отключке три дня.

– Я повесил вашу кожу у себя в шкафу, – встрял Боди с исключительно бессмысленной фразой.

Верн медленно сел.

– Ты повесил мою что у себя где?!

Элоди вручила дракону непроливайку с водой.

– Вы сбросили кожу прямо у «Жемчужины», мистер Верн, как скорлупку сняли буквально. Мы не знали, нужна она вам или нет – для церемонии какой, мало ли? Так что повесили ее в шкаф. На шикарные деревянные плечики, чтобы ничего не попортилось. Она цельная, более-менее.

Верн сделал большой глоток. До линьки, по-хорошему, была еще пара лет, но стресс иногда вызывал ее не по графику. Ну, с другой стороны, весь процесс Верн проспал и замечательно, обычно во время линьки он чесался как тварь. По правде говоря, сброшенная кожа впервые осталась нетронутой. Как правило, Верн расчесывал ее на лоскуты.

– Не, никаких церемоний. Но верните все равно, мой девиз, по очевидным причинам, «не оставляй следов».

Боди поскреб бороду и присвистнул.

– Не знаю, мистер Верн. Вы конкретно так наследили в Новом Орлеане, пока охотились за Ридженсом. Не то чтобы тут кто-то обожал констебля Хука. Он как попал сюда, так принялся вымогать у меня плату за крышу. Сжег Джиму Путеру барбекю-кафе, когда тот отказался выкладывать денежки. Ходят слухи, что он заставлял людей бесследно исчезать.

– Ну, Боди, – не удержался от хвастовства Верн, – теперь на этом фронте можно спать спокойно.

– И все-таки нет, – сказал Ирвин. – Тело-то не опознали.

– Думаю, можно смело сказать, что ему кранты, – не согласился Верн. – В Биг-Изи все пошло не по плану, не для нашего дружочка Ридженса.

– Это мы видели по телику, – кивнул Боди. – Вы подняли на той стороне моста ту еще огненную бурю. Там теперь окопался целый военный спецотряд из Вашингтона, изучают камни лазерами, рыщут в поисках вашего зада, но в нашу сторону не рыпаются. По крайней мере, пока.

Верн попытался высосать остатки воды через соломинку. Получил кучу пузырьков, но не заветную аш-два-о.

Элоди мягко выровняла непроливайку в его руках.

– Не нужно наклонять, мистер Верн. Соломинка доходит до самого дна.

Верн сделал как сказано и вылакал всю воду до последней капли.

– Пена с эффектом памяти и непроливайки, – пробормотал он. – Что за день.

– Весьма, для всех нас, – добавил Боди Ирвин.

– Поверьте мне на слово, мисс Моро, насчет Ридженса Хука можно не переживать. Он больше не будет вам докучать.

– Господи прости за такие слова, но мир перед вами в долгу, мистер Верн, – отозвалась Элоди, обхватив себя руками. – Этот Хук, он же свихнутый.

Верн усмехнулся.

– Свихнутый как надо. На мелкие кусочки.

Тут засмеялись уже все. Хотя Элоди, может, ощутила укол вины. Крошечный.

– А где мальчишка? – спросил Верн. – Где Пшик?

– Отправился в бар, – ответила Элоди, – захватить вашу кожу и пару бочек масла. Сказал, что они вас малость взбодрят.

Верн опустил ноги с постели.

– Это они точно могут. В таком состоянии я б никого не спас. Черт, да я и курицу б не поджарил.

Дракон встал, и пол под его ногами закачался. Хотя, на самом деле, закачался только сам Верн.

– Я еще не до конца оправился, – сказал он, опустив ладонь на плечо Боди. – Пригодится помощь. Готов, Грин Дэй?

– Ну, – отозвался Боди, – думаю, убивать вы меня не собираетесь, м-м?

И Верн сказал то, чего раньше и близко не говорил:

– Любой друг Пшика – и мой, наверное.

Дракон моргнул, удивленный, что такие слова – откровенно учтивые – сорвались с его собственного языка.

«Что за хрень я несу? Люди вообще-то всю мою расу прикончили. Плюс-минус».

И потом подумал еще:

«Давно. Давным-давно».

И еще:

«И не эти люди».

Глава 18

Ридженс Хук никогда не тратил время зря. То, что говорил его папаша, мол, праздными руками пользуется дьявол, было правдой, но Хук прикинул, что рабочими руками ему пользоваться так-то сподручнее. Поэтому там, где другие прятались бы под одеялкой в ожидании, когда нацбезопасность или федералы пройдут по кровавому следу от краха «Марчелло» до «Делюкс Инн» в Слайделле, констебль Хук сел на телефон и переосмыслил стратегию визави с Верном, драконом Боар-Айленда, который уже наверняка вернулся к себе в нору дальше просирать бессмертие.

Во-первых, Ридженс уже не верил, что силу Верна возможно обуздать, хоть идея и порядком соблазняла. Отсюда выходило, что дракона придется устранить, что, в свою очередь, задачка не из легких, но для них обоих в этом мире слишком тесно. Вдобавок, Верн ранен и, что более важно, его можно ранить куда серьезнее. Дракон и его ручной пацан, без сомнений, вовсю празднуют гибель Ридженса Хука, так что явление констебля станет для них полнейшей неожиданностью. Да, с каждым часом Верн все больше исцеляется, что сводит на нет преимущество, но, тем не менее, лучше на пару дней залечь на дно, дождаться, не ворошить угли, пока не затухнут, составить план и стянуть силы.

«Да просто свали уже, кретин! – вклинился внутренний голосок. – У тебя мешок бабла и куча трофеев, драпай на южную сторону границы, найди себе тихуанскую розу».

Но Хук отказался слушать зов разума.

«Меня зовут Ридженс. Я – король, и я заполучу свое королевство».

Второй такой возможности уже не выпадет. В Ираке он видел, как люди хватали бога за бороду. Нужно быть готовым и, как только образуется вакуум, в него заступить. Во Французском квартале определенно образовался оный, а природа не выносит пустот.

«Ридженс Хук – вот, кто заткнет эту дыру, – подумал констебль, – но еще рано. Сперва я должен избавиться от одной чешуйчатой помехи моему восхождению».

И он безо всяких задних мыслей вознамерился стать причиной вымирания древнего вида. По правде говоря, у Хука даже имелся опыт в этой сфере; он выследил и убил последнего каспийского тигра, которого видели в Ираке, просто потому, что тот случайно забрел под прицел во время засады в пустыне.

Воспоминание вызвало у констебля улыбку. Видок у того тигра был столь же самодовольный, что и у Верна.

«Думаешь, ты на вершине пищевой цепи, м-да, дружок? Ну, обкашляешь этот вопросик с тигром, как пересечетесь».

Хук переждал несколько дней, краем глаза посматривая канал «Фокс 8» и работая с предоплаченного телефона, который приобрел через сеть товаров «Радио Шэк». Якобы бомбардировка отеля «Марчелло» два дня подряд оставалась главной новостью, потом рухнула во второй блок, зато зашкаливали просмотры на куче видео с Верном в Ютубе и Инстаграме, где они так и будут светиться на главной странице годами. Объяснения колебались от «огромного пса» и «пиар-хода» до «полнейшей липы», и только типичные любители теорий заговора действительно упоминали слово «дракон». Те, кто верил в такие штуки – поверил. Те, кто не верил – не поверил. Так что, по большому счету, жизнь шла своим чередом, хотя кратер «Марчелло» стал для поклонников ВК чем-то вроде храма.

И на все перечисленное Хуку было, в общем-то, глубоко насрать. Все, к чему констебль прислушивался, – это его собственное имя и не просочится ли оно в риторику.

Не просочилось. Никто даже не тявкнул, мол, некий констебль Ридженс Хук.

Зато хватало болтовни об Айвори Конти и его месте в криминальном мире. О простом констебле из Пети-Бато – ни слова. Да и с чего бы? На его посту считали, что Ридженс Хук в отпуске и не при делах. Плюс, за что Хук был благодарен Верну, так это за отсутствие выживших. Всех, кто в «Марчелло» мог иметь дело с констеблем Хуком, дракон, судя по всему, закоксовал.

Хук вдруг сообразил, что он свободен и чист, но это легко может измениться.

Свободен и чист – до тех пор, пока не высовывается. Вообще. А кому, на хрен, надо так жить?

«Если ад есть, и я туда в любом случае попаду, то почему б не заработать билет».

А если ада нет, значит, билет окажется счастливым.

На третий день Хук вышел из мотеля.

«Третий день, – подумал он, – как Иисус из той пещеры, а, папка?»

Мотель был не так уж плох, на фоне остальных, но Хук запланировал себе будущее покрасивее. И больше никаких ночлежек вдоль магистралей.

«Хочу жить там, где к “Чик-фик-эй” не вечность пехать. И к “Макдоналдсу”, если уж на то пошло».

Он не собирался увешиваться цацками а-ля Айвори и прочие псевдогангстеры, которые ему попадались.

– Но выходить на сраную парковку я точно больше не буду, – сообщил он этой самой парковке.

Темное дерево. Много темного дерева, наполированного до блеска. И мягкое кресло, из тех, что идет с ножной скамеечкой. Кофе-машина, встроенная во что-нибудь, чтобы с места не двигалась.

Хук поржал вслух над собой и своими фантазиями.

«В том мире, сынок, ты дубина. Нет, ты должен сойтись с кем-нибудь шикарным».

С кем-нибудь вроде Элоди Моро, о которой он грезил до недавнего времени, но с тех пор, как ее пацан вступил в ряды его пленников и выжил, на счастливую концовку с ней, пришлось признать, рассчитывать особо не приходилось.

«И все-таки, – подумал Хук, – есть много способов захомутать кобылку».

И под кобылкой он имел в виду каджунку.

И ее сына.

И дракона.

Короче, трех кобылок.

Хук прибыл в закусочную «Сибрук» примерно за сорок минут до полуденного рандеву и заказал внушительный рибай со всем причитающимся. Стейк принесли на эмалированном подносе с картофелем фри, пюре, крекерами, соусом и, почему-то, капустными чипсами. Далее Хук заполировал двумя бокалами пива и куском лимонного пирога, утопавшего во взбитых сливках. Снова поесть по воле, так сказать, было приятно, так что констебль насладился каждым ломтиком.

Он мельком рассмотрел вариант заплатить за заказ, но решил, что так создаст неверное впечатление, поэтому ограничился чаевыми официантке и добродушным советом ей же, что долю можно и увеличить, если кривые передние зубы выровнять.

Забегаловка была оформлена а-ля винтажный трейлер, как и большинство подобных мест в окрестностях. Может, владельцы думали, что из-за красных виниловых диванчиков и прикрученных к столам стендов с меню народ можно развести, мол, они попали в эпизод «Счастливых дней» или еще какого дерьма.

Когда девчонка удалилась, плотно сжимая губки, Хук расчехлил блокнот Айвори и собственную карту. Пора за дело.

Он знал, что через окно забегаловки за ним наблюдают – разумеется, наблюдают. Меньшего он и не ждал. На него, несомненно, уже нацелили ствол, может, два, но это ничего. До стрельбы не дойдет, только если они не откровенные кретины. Или сосунки. А эти люди все-таки ни те, ни другие.

«Они могут быть психами», – вдруг пришла мысль.

Психов Хук не учел.

Но в этом и заключалась особенность – их не вычислишь. Однажды, Хук ехал на пассажирском после вооруженного налета на авиабазу южнее Басры, и полковнику Фараиджи пришлось перерезать глотку собственному водителю – в процессе у того сдали нервы, и он грозился открыть стрельбу.

Позже полковник пояснил:

«Работать с нестабильными людьми, друг мой, все равно что строить дом на песке». Обычно Хук жалел, что полковник не может не говорить загадками, но изящный образ оценил.

«Неужто я построил свой дом на песке?» – задался констебль вопросом.

Если да, то уже поздно что-то менять. Смертельную пулю он даже услышать не успеет.

Хук потянул за рукав, являя часы – поддельный «Ролекс», который прикупил на базаре или типа того. Шли отлично, хотя искупались в байу. Констебль поднял запястье и постучал по циферблату – для тех, кто наблюдал за ним из лесополосы на другой стороне магистрали.

«Часики тикают, дамы и господа. У всех нас еще есть дела».

Пять минут спустя в закусочной высадился отряд из трех эффектных личностей. Когда они вошли, Хук присмотрелся и по их поведению понял, что с выбором не прогадал.

Они первым делом проверили выходы и углы обзора. Профи, все до единого – настоящая ударная группа.

«Ну что, Верн, прости-прощай, дружок. Если я смог продырявить тебе шкуру хоть раз, эти ребятки тебя нафаршируют по полной».

Из внушительного списка продажных копов Айвори Хук выбрал трех «Ручных легашей», всех с военной подготовкой. О двоих он уже слышал. Бывший морпех, снайпер Цзин Цзян, четыре фута одиннадцать дюймов лазерной точности, однажды, если верить казарменным легендам, всадила девятимиллиметровую пулю в глаз трефового валета через окно движущегося транспорта. Это была специальность комендор-сержанта Цзин Цзян – подвижные цели. О Цзин Цзян ходили безумные слухи: что ее папаша был ниндзя, что дуло ее оружия выковано из самурайского меча ее предков, и прочее стереотипное дерьмо. Единственное, в чем ее нынешний отряд воздушной поддержки сходился во мнении, так это то, что когда они спускали офицера Цзин Цзян с вертолета на подвеске, она почти не промахивалась.

Хук едва ли не разочаровался в ней: представить только, из приставленного к наградам снайпера в наемники у Айвори. Таким переключением передач не стали бы гордиться ничьи предки.

«Я стану ее искуплением», – подумал Хук, и мысль вызвала улыбку. Как окровавленная конечность вызывает улыбку акулы.

Далее в списке – капрал Джуэлл Харди, родом из южного Детройта. Кулачный боец – вот, что о ней слышал Хук; видимо, она дополняла армейское жалование подпольными боями за пределами базы. Когда она слишком сильно насовала кое-кому в башку во время службы на юге Дохи, ей пришлось по-тихому уйти в отставку, так как большинство людей даже не подозревало, что у Штатов есть база в Катаре. Тому пацану едва стукнуло двадцать пять, а он уже был крупнее, чем три «Рядовых Джо» вместе взятых, с кулаками-кувалдами и лбом, похожим на ковш снегоуборщика. Теперь Джуэлл числилась патрульным офицером, маршировала по Французскому кварталу вместе с полицией Нового Орлеана и ломала кости для Айвори на стороне. Что касается внешности, Джуэлл напоминала гризли с уставной стрижкой и во влагоотводящем спортивняке.

«А эта девчонка явно ломанется с драконом врукопашную, если подберется поближе, – подумал Хук. – А она может».

И, наконец, моряк – лейтенант Береговой охраны США в секторе Нового Орлеана, уроженец штата Орегон, который вырос на водопаде Селестиал и гонял по нему, пока аттракцион для байдарочников не прикрыли. Какой-то кретин из Нью-Йорка запутался в спасательном жилете и удавился насмерть, пытаясь транслировать спуск в прямом эфире, так что Дюшейн Адебайо зашел с другой стороны, поступил на флот – что Хук мог оценить, – и нашел отличное применение навигационным талантам на шлюпке Пятого флота в Персидском заливе. Ходили слухи, что Дюшейн не просто охранял морские границы, но в свободное время во мраке ночи пробирался на сушу за поставками опиума и местной девчатины для развлекухи раскисших морских волков. Теперь Дюшейн смотрел сквозь пальцы на дела Айвори в другом заливе, правда, это «теперь» подошло к концу. Отныне лейтенант остался не у дел и на законном окладе, а прожить на то, что отслюнявила СБО, могли немногие.