Текст книги "Последний дракон"

В ответ на угрозу Хук рассмеялся.

– Лучше б тебе не нести пургу, сынок, или кончишь братишка, понимаешь, к чему я?

– Охренеть, – снова ругнулся Джи-хоп. – Что за гребаный бардак. Я доверил дело тебе, Хук, потому как ты клялся, что весь из себя способный и скрытный. Способный и скрытный, твои слова, не мои.

– Я и есть скрытный, – огрызнулся Хук, чувствуя, как сдавливает грудь. – Был скрытный – как и мудак в кустах.

– И ты решил, что я заслал соглядатая? – поинтересовался Россано Рокэ. – Чтобы удержать тебя на поводке.

– Мелькнула мыслишка.

Джи-хоп помолчал, размышляя, потом заговорил:

– Ладно. Я вот что думаю, коп. Может, я и правда заслал соглядатая, а значит, Айвори тебя имеет. С другой стороны, он и так тебя имеет, и еще массу таких, как ты. Но я говорю, что соглядатая не засылал, а значит у тебя по болотам скачет проблемка. На твоем месте я бы предположил, что я этого соглядатая таки не засылал, и начал искать его вдоль и поперек, потому как даже если это я его заслал, ни хера ты с этим все равно не сделаешь.

Звучало справедливо, пришлось признать Хуку, хоть и про себя. Если видео у Айвори, то теперь оно заперто в его кабинете в знаменитом суперсейфе, куда Хук без спеца не влезет. Если видео у Айвори нет, значит, оно у кого-то из Ридженсова прихода, и лучше б ему поскорее разгрести сие дерьмо, пока съемка таки не попала в руки Айвори.

– Тот пацан, который тебя заснял, – произнес Джи-хоп. – Если не от Айвори, то местный, так?

– Верно, – согласился Хук.

Еще одно справедливое наблюдение от Рокэ.

– Есть среди местных пацан, кому охота от тебя избавиться? Знающий байу?

– Епт, полковник, их с пару дюжин. Но я знаю, кто в этом хит-параде на первом месте.

«Пшик Моро, – подумал Хук, и тут же ощутил, что попал в точку. – Крысеныш ненавидит меня за будущие отношения с матушкой. Если снимал он, то когда видео проиграют перед присяжными или еще что похуже – вопрос времени».

«А вот перед нами, ваша честь, момент, где констебль Хук потрошит контрабандиста ножом. Очень хорошо видно кишки».

«И судья такой: “Выруби эту дрянь. Я только буррито съел”».

Джи-хоп, между тем, ждал его мнение.

– Ну, – подал голос «ниндзя», – есть ли мысли по поводу?

Хук не торопился.

– Скажу тебе одну вещь, Джи-хоп, – наконец сказал он, – ни с каким судьей я ни черта не намерен говорить о буррито.

Что чертовски сбило Россано Рокэ с толку.

«Что мне в нем и нравится», – подумал Хук и, не говоря ни слова, сбросил звонок.

«Пшик Моро», – подумал Хук, и сердце забилось так, что чуть ребра не трещали.

«Пшик, мать его, Моро», – подумал Хук, и зрение померкло.

Глава 8

Пшик рассказал матушке, что стремный старикашка Ваксмен с другого берега предложил ему подработку на лето, типа как у Боди, и более того, что Ваксмен, оказывается, не такой уж стремный и на самом деле даже не такой уж старый. Элоди спросила мнение Боди, и оба пришли к выводу, что пускай пока сдает половину заработанного и к полуночи уже дома в постели, что Пшик пообещал, хотя знал, что ни черта подобного.

«Видишь ли, мама, я теперь на побегушках у дракона Верна, иначе он мне мою каджунскую задницу поджарит».

А такими известиями не поделиться аж никак.

«Ой, а еще должен сказать, что твой ухажер – хладнокровный убийца».

Еще один факт, с которым придется иметь дело.

Сперва дракон, потом продажный коп.

Но зная то, что он знал теперь, Пшик поклялся никогда больше не впускать Ридженса Хука в дом.

Ваксмен прислал сообщение в ватсапп – захватить экстрамясную пиццу, так что Пшик заскочил в «Жемчужину» за парочкой, а потом отправился в путь. На реке в этот вечерний час царило спокойствие, и Пшикова лодка с мотором наводила больше всего шороху – за исключением гулких басов плавучей дискотеки где-то ниже по течению.

Пшику нравился вечер, когда луизианское солнце, слово меласса, обволакивало шею и руки. Нравилась вода, как она так быстро меняла цвет: в одну секунду была зеленая с прожилками меди, в следующую – стальная с серебристыми завитушками ряби, и наконец – небесно-голубая. Как будто ты в собственной лодке и меж берегов святилища, где нет ничего, кроме реки. Эдакий тайм-аут от всего мира на несколько минут. Пшик проводил здесь бо́льшую часть каникул, когда не проворачивал мелкие делишки и не отрабатывал смены. Присматривал за сетями, выуживал из нор старых сомов. И думал, может, наступит время, когда он и сам постареет, то построит тебе лачугу в болотной глуши, куда никогда не суют нос туристы, и будет там себе безвылазно жить. Если, конечно, однажды не влюбится – что ведь вероятно. Чарльз-младший влюблялся раз в две недели, надолго не хватало. Пшик же считал себя слишком нищим, чтобы такие девчонки однажды серьезно расценили его годным хоть на что-то.

Еще подводом для размышлений был Пшиков отец. Матушка не могла о нем даже заговорить. Пару раз искренне старалась пообщаться на тему, но стоило Элоди открыть рот, чтобы сказать его имя, ее горло сжималось, а слезы катились так, словно им не будет конца. Дошло до того, что Пшик не мог даже поднять вопрос – если он пытался сосредоточиться на любых воспоминаниях о папаше, внутри екало так, что хоть выблёвывай. Может, нутро помнило то, что снаружи он позабыл.

Сегодня на бесцельные размышления не было времени. Надо было доставить нелюдям пиццу.

И бенье.

Ваксмен запросил пакет пряных бенье.

«Забыл гребаные бенье».

«Охренеть первое впечатление произведешь, кретин».

Возвращаться было поздно. Ваксмен ждал его к наступлению сумерек, то есть вот уже. Сдаст пиццу и тогда можно метнуться обратно.

Пшик привязывал пирогу у дома Ваксмена раз, наверное, сто, но сегодня все обстояло иначе. Сегодня его до краев переполнял мандраж. Запах пиццы вдруг вызвал тошноту, и Пшик подумал, что, вероятно, впервые проблюется на воде.

«Горелое мясо, – понял он. – В этой самой коробке мог оказаться я сам».

Однако в душе Пшик был моряком. Сглотнул желчь, ловко ступил на доски, набросил петлю на колышек носком кеда. Подобный трюк можно провернуть не везде, но причал Ваксмена был для этого как будто создан, и Пшика малость воодушевило то, что даже с таким нервяком он не оплошал.

«Я могу стать для старины Верна хорошим курьером, – подумал Пшик. – Лучшим».

Старина Верн, судя по всему, убрался; под полосатым тентом, почти у самого дубового пролеска, дожидался один Ваксмен, небрежно держа пивную бутылку за длинное горлышко.

– Бенье-то ты позабыл, а? – поинтересовался он из лежака. – Чую пиццу, а вот бенье на полмили нигде нет.

Пшик честно признался.

– Позабыл, но могу за ними метнуться. Несложно.

Ваксмен усмехнулся.

– Ну да, если учесть альтернативу. Но, думал, хватит и пиццы.

Пшик малость расслабился, опустил плечи.

– А где шеф?

– Верн удрал. Не любит проводить так близко к цивилизации две ночи подряд. Как бы там ни было, мне он не шеф. А ты вот заимел себе как минимум четверых. Даже пятерых, если считать Хука.

– Пять, хах, – отозвался Пшик. – То-то я плохо сплю.

Ваксмен прикончил пивко и сунул бутылку в мусорный ящик.

– Помогу тебе кое в чем разобраться. Вводный курс, так сказать.

Пшик вложил пиццу в протянутые руки Ваксмена.

– Учебный день?

– Сбавь обороты, движок, – осадил Ваксмен. – Дня у нас не будет. А ровно столько, сколько ты будешь меня закапывать.

– Закапывать?

Ваксмен рассмеялся.

– Именно. А ты думал, на кой ляд здесь все это драконье дерьмо?

Дела обстояли так. Время от времени могваи впадали в спячку, так сказать, подзарядиться. Какой-то Ваксменов предок обнаружил, одному богу известно каким образом, что лучше всего залечь именно в драконьем дерьме. Видать, в нем полным-полно витаминов и питательных веществ – одним словом, суперфуд. Чем больше навалить свежего дерьма, тем свежее оттуда потом вылезал могвай.

Ваксмен определил Пшика вырыть на грядках, которые сам уже очистил от бананов, тыкв и картофеля, яму.

– Черт, малец, – заговорил Ваксмен, пока Пшик горбатился над указанной ямой, – три месяца отключки – и буду как новенький. Всю боль и ломоту как рукой снимет. Особенно, если меня подзаправит славный парнишка вроде тебя.

Пшик перерубил корень лопатой.

– Вы уверены, Ваксмен? А то никак не отделаюсь от ощущения, что я тут могилу рою. Не хочу сесть за убийство, если какой зоркий рыбак приглядится.

Ваксмен махнул сложенным куском пиццы.

– Я тебя прикрыл, Пшик. В доме на столе два письма. Одно – список для твоей первой доставки его драконьему высочеству, другое – моему адвокату из Слайделла. Гласит, мол, я отправился путешествовать ажно до Аляски, и пока меня нет, ты тут на законном основании присматриваешь. Плюс, если не вернусь, дом твой. А я вернусь, имей в виду, так что не радуйся.

Пшик отчекрыжил корень и вытащил его щупальце из влажной земли.

– А мне некогда радоваться. Пять шефов, помните?

– Твоя правда, – согласился Ваксмен. – Тогда пора нам приниматься за дело.

– Буду признателен. Много там обычно бывает? Поручений от Верна?

Ваксмен задумчиво пожевал пиццу.

– Да, наверное. Он бывает ворчливой старой ящерицей – хотя технически он, разумеется, не ящерица. Я зову его лордом Хайфаэром, с иронией, потому как он уже никакой не лорд, но иногда впадает в ретроспективу и швыряется приказами, которые я игнорирую, а вот тебе, если хочешь чешуйку, придется прислушиваться.

Пшик выбросил из ямы сырой ком болотистой почвы.

– Какими приказами?

– О, ну знаешь, как типичная старушенция. Например, страстно возжелает в четыре утра хлопьев или нового шмотья и скинет сообщение, мол: «Нужна дюжина футболок с Флэшдэнсом СРОЧНА». Типа того.

– Ему нравится «Флэшдэнс»?..

– О-о, еще как. Наш дракон помешан на «Флэшдэнсе».

– Без проблем. У меня есть аккаунт на Амазоне. Два дня – и все, что нужно Верну, уже тут.

Ваксмен закинул в рот еще кусок, вообще не скрывая жуткие ряды зубов. Его желваки задвигались с таким звуком, как бы лягушек в блендере перемалывало. Пшика едва не передернуло.

Ваксмен сглотнул.

– Не. Используй мой аккаунт. Подробности в столе, вместе с остальными инструкциями. На Амазоне сохранена дебетовая карта, так что бери что надо. Она же и в системе у Боди, и в местном магазине. Когда вернусь, впрочем, внимательно изучу выписку, так что никаких тебе резиновых секс-кукол или на что там вы, подростки, нынче тратитесь.

– Не тратить деньги, – пообещал Пшик. – Только футболки с «Флэшдэнсом».

Ваксмен сощурился.

– Ты что это, хамишь, мальчик?

– Простите. Привычка. Забыл, что у нас теперь все иначе, вы ведь не человек и все дела.

– Ага, я не славный паренек с болот, это уж точно. Я сожрал парочку таких, впрочем, когда принялись тут шнырять, искать мое золото. А ведь у меня его даже нет. Это у Верна золото с подлодки.

Пшик постарался не сводить взгляда с ямы.

– Вы их сожрали?

– Не целиком. Только плоть.

– Ну хватит, Ваксмен, – проговорил Пшик, снова чувствуя легкую тошноту. Он искренне понадеялся, что это все предмет разговора, а не нутро разъедает драконий дых. – Вот надо вам так говорить? Как-то слишком.

Ваксмен закрыл опустевшую коробку из-под пиццы.

– Извини, малец. Просто приятно наконец-то быть в твоем присутствии собой.

– Тут никаких проблем, – отозвался Пшик, опускаясь глубже в яму. – Только с поеданием народа. Остальное – всегда пожалуйста.

– В остальное посвящу через несколько месяцев, хотя к тому времени ты или уже и так будешь в курсе, или сам ноги протянешь.

А за этим логично следовал вопрос, к которому подводил Пшик:

– Думаете, теперь Верн меня сожжет?

Ваксмен аккуратно повесил пиджак на спинку лежака.

– Это он может. Тут не сомневайся. Люди пустили под нож всю семью Верна, носили их шкуру как броню. Черт, да люди вырезали всю, мать ее, расу Верна, за исключением его самого. И у него на счету тоже немало, так сказать, скальпов. Но у тебя тут есть лазейка – сделать себя незаменимым. Не опаздывай, не огрызайся и не говори ни единой, мать ее, душе, потому как всякий, кому расскажешь, станет лишним следом, а Верн терпеть их живыми не будет.

Ваксмен стянул рубашку, являя торс, покрытый рябью кожных складок и неровными щелями, похожими на жабры.

– Верн сошел с пути отшельника только лет пятьдесят как. Малость чересчур полюбил свои блага. Кабельное и в том духе. Придется поддерживать поставки так, чтобы без сучка. Слушаешь и повинуешься.

– Понял, – отозвался Пшик. – Он говорит прыгать, я спрашиваю: «Как высоко, шеф?».

– Именно. Как в твоем графике с ночами?

– Хорошо. Мама до октября в ночную смену, так что с восьми вечера и до упора я сам себе хозяин.

– Выйдет, может, очень даже неплохо. До заката ты Верну все равно не понадобишься.

Пшик понимал, что спрашивать не стоит, однако был, в конце концов, человеком деловым.

– Как думаете, Верн хоть иногда сможет подкидывать мне бакс-другой?

Ваксмен запрокинул голову и расхохотался; его зубы заскрежетали, словно электробритва.

– Ну ты даешь, Моро, чтоб тебя! Говоришь, бакс-другой. Еще не понял, малец? Верн терпеть не может людей, ненавидит капитально. И не простой ненавистью, как можно ненавидеть курицу. Тут все серьезно. Если я вернусь, а ты еще дышишь, это для человечества уже победа. – Ваксмен фыркнул. – Бакс-другой. Черт, малец. Давай-ка принимайся копать и кончай с глупыми вопросами.

Пшик сделал, как было сказано.

К тому времени, как Ваксмен его остановил, Пшик ушел вниз футов на пять, плюс-минус, и более чем умаялся.

– Сойдет, малец, – скомандовал могвай. – Поменяемся местами? Если, конечно, сам не хочешь прилечь в земельку?

Пшик прикинул, что ни в какую земельку ему не хочется, и лихо выскочил из ямы, хотя та уже была глубиной ему по плечи. Наверху он с удивлением обнаружил, что Ваксмен уже в чем мать родила – за исключением куска пиццы, которым тот прикрывал срам.

– Есть будете? – поинтересовался Пшик, пытаясь приподнять себе настроение, довольно мрачное – благодаря рабству у дракона и необходимости похоронить Ваксмена заживо.

– Не, – ответил Ваксмен. – Впитаю в процессе. Разложи прям по мне. Пиццу номер два. В холодильнике еще парочка стейков. Их тоже подавай. И с полдюжины бутылок удобрения «Бейби Био». Вливай все.

Ваксмен спрыгнул в яму с таким предвкушением, как будто его там ждал Дисней Уорлд – не фуфлыжный Диснейленд в Европе, а намбер ван в Орландо. Плечи могвая оказались для ямы чутка широковаты, но он поерзал, втиснулся и радостно выдал:

– Давай, малец, наваливай сюда все это дерьмо.

Сцена выходила стремная, даже жуткая: пожилой мужик а-ля фейри, внизу, в земле, и к его труселям из пиццы крадутся жуки с улитками. У Пшика остался один вопрос.

– Ваксмен, вы же не сошли с ума, правда?

Могвай усмехнулся.

– Сошел с ума? Устал я, вот что. Почему спрашиваешь?

– Ну, сэр, – произнес Пшик, – если вы сумасшедший, то я тут вообще-то хороню вас заживо.

– Епт, малец, – фыркнул Ваксмен, – со всей той херней, которая с тобой за последний день стряслась, если кто здесь сумасшедший, так это ж ты.

– Ага, – согласился Пшик, – действительно.

– Ну, лады, малец Пшик. Давай-ка за дело. Как только драконово дерьмо засохнет, его и кувалдой не разобьешь.

– Так точно. Хороших вам снов, что ли.

Ваксмен закрыл глаза.

– Черт, малец. Я уже на полпути там.

Могвай блаженно улыбнулся, и сие выражение лица не изменилось, даже когда Пшик Моро забросил в могилу с четверть тонны драконьего дерьма.

Пшик же старался отвлечься, отмечая качества данного материала.

«Пахнет не так уж плохо. Типа пряный».

«А структура… я б сказал, как замороженный йогурт».

– Эй, – позвал вдруг Ваксмен, выкопав из-под навоза руку, – кое-что напоследок.

Пшик чуть в штаны не наделал и выронил лопату.

– А? Передумали?

Ваксмен помотал головой, отряхиваясь.

– Не, малец, тут я твердо решил. Просто отнеси мой костюм в чистку. Химчистку, имей в виду. Чтоб ни капли воды на мой бархат не попало.

– Ага. Только хим.

– Ну и, засим, перестану трепаться, – заключил Ваксмен. – Если не буду приказы раздавать, наверное, будет попроще закапывать.

«Наверное», – подумал Пшик, но проще так и не стало.

Верн не мог отделаться от ощущения, будто некое живое существо свернулось среди кишок кольцами и грызет ему нутро.

Имя тому существу – ужас. Проще некуда. Предельное чувство: страх, помноженный на ожидание.

«Поверить не могу, Хайфаэр, – думал он. – Ты доверился, мать его, человеку. Когда ты уже наконец поймешь?»

Той ночью Вакс подкупил его самогонкой и парочкой славных кабаньих стейков идеальной прожарки – черных снаружи, с кровью внутри.

«Сумку свою прихватил?» – спросил его тогда могвай.

«Не-а, – отозвался Верн. – Спешил по следу пацана».

«Так и думал, – сказал Ваксмен. – Ну и неважно. Есть лишний водонепроницаемый мешок. С годным ремнем, все дела».

«И зачем мне мешок?»

Ваксмен грохнул на стол свой жуткий саквояж.

«Избавиться от барахла. Я завязываю с убийствами, Верн. Все мы души, так? А посему похорони его прям глубоко да подальше от моего клочка. Не хочу, чтобы это дерьмо в мой сад протекло. Или, еще лучше, пусти все по ветру. По мишеням постреляй, только смотри не вдохни. От этой дряни нутро сгниет.

Верн подтянул к себе саквояж.

«Что, всё? Киллерские дни позади?»

Ваксмен поднял бокал.

– Только самооборона, братишка. Выпьешь за это?

И Верн, не чувствуя после пира из стейков и алкоголя никакой боли, охотно и пьяно признал теорию могвая, что все мы души, и в самом деле выпил, хоть и не соотносил сие мнение с собой.

К утру поверх привычного после попойки отвращения к самому себе добавился слой сожалений, и Верн с первыми лучами убрался на хрен подальше из дома Вакса, чувствуя, что вот-вот проблюется прямо под водой – исключительно из тревоги.

«О чем я, что б меня, думал?»

«Фамильяр-человек».

«Да еще и гребаный малец».

И:

«Не река, а жопа. Одна соляра да моча».

Что не то чтобы помогало, когда дракона и так тошнило.

А ведь когда-то река была слаще лимонада.

Этим утром она определенно была кислотной. Неудивительно, что шкура сереет – целыми днями болтаться в сточной воде с аллигаторами. Когда солнечные лучи падали под определенным углом, вся река покрывалась радужной пленкой. Вдобавок, Верн все-таки старел, тут уж не поспорить. Дракон проживает отмеренные тысячелетия, но тело начинает сдавать. Когда-то он мог летать взад-вперед весь день да пламя изрыгать из спортивного интереса; теперь Верн сомневался, что сможет провести в воздухе больше полудюжины часов без приступа тахикардии.

Вот так для Верна и начался день – в полном унынии. И все становилось только хуже.

«Мой единственный друган слег на три месяца».

Или года.

Или навсегда.

В земле могваям часто становилось так удобно, что они окончательно испускали дух и уходили в почву. Вакс однажды признался, во время пост-погребенческой депрессии, все еще опьяненный грязью: «Черт, Верн. Ты там просто перестаешь думать. Все уходит, понимаешь? И остается только покой. Вечность покоя, если захочешь. А это весьма привлекательное предложение».

Вечность покоя. Очень привлекательное предложение.

Так что Верн забился в свою лачугу, не обращая внимания на аллигаторов на берегу, которые приветствовали его раззявленными пастями. Настроение с каждым шагом все сильнее портилось.

«Черт побери, – подумал Верн. – А вот и оно».

Под «оно» дракон имел в виду очередной приступ черной меланхолии. Любое мало-мальски разумное создание, что ожидаемо, временами впадало в уныние – особенно, в его ситуации. Все его любимые оказались убиты – вместе с теми, кто ему как бы нравился. Были мертвы даже большинство существ, которых он ненавидел. Его мать порубили на сувениры; голова отца украшала ворота местного замка примерно десять минут – пока Верн там все не сровнял с землей. Он метался, уничтожал и снова метался. Годами скорбь исторгалась наружу долгими шквалами пламени, пока он не превратился в кожу да кости, и разум как будто истощился наравне с телом, словно в нем не осталось ни сил, ни желания жить. И когда первая волна одиночества ударила камнем в грудь, Виверну, лорду Хайфаэру, показалось, будто она его без остатка раздавит.

Мир, который однажды ему принадлежал, теперь обернулся против него. Более того – мир его позабыл.

«Улицы чищу, которыми владел», – подумал Верн, перефразируя обаятельного крунера Криса Мартина.

«Я как крысы в норах, рыщущие в поисках объедков».

Вот только он не был даже как крысы. Потому что крысы – это крысы.

Во множественном числе.

Он – дракон. Единственный.

На следующий день после погребения Пшик загрузил покупки в лодку, равномерно раскладывая минералку, растительное масло и прочие вещи потяжелее и насвистывая как гном Белоснежки – чтобы хоть какая-то его часть поверила, что вечер будет абсолютно нормальным. Пшик проверил уровень лодки, потом отчалил с пристани бара.

Река была как обычно якобы спокойной – якобы, потому как стоило обратить внимание, и уши улавливали, как вздыхает ветер среди кружева мха, разносится над водой бульканье болотных лягух, уходят в полный отрыв сверчки, восторженно ухают, словно деревенщина, случайно обнаружив свеженький ящик «Бада», совы. А под всем этим беспрестанно звучит симфония воды – от шипящих накатов о насыпь до клокотания меж мостов из-под корней кипарисов. Обычно Пшик не столько замечал, сколько становился частью всего этого. Обычно болотная жизнь обволакивала его, будто одеяло, но сегодня он чувствовал, как притягивает собой все взгляды, словно здоровенный жук на крошечном лобовом стекле.

«Гребаный дракон», – подумал Пшик.

И все же.

И все же была в нем часть – внутренний ребенок, наверное, – которая малость восторгалась работе на мифическое существо.

На гребаного дракона.

Если сохранить трезвый ум и сделать себя незаменимым, как предложил Ваксмен.

«До того, как ты этого Ваксмена похоронил», – напомнил внутренний голосок.

«Да, до того, как он попросил его похоронить».

Если сделать себя незаменимым, тогда дракон, возможно, выручит с Хуком. В конце концов, Хук проворачивал на болотах мутные дельца, а если Верн – не король болота, то Пшик – аллигаторов дед.

«А я никаким аллигаторам не дед».

Сквозь хандру пробился лучик света.

Возможно, Верн выручит.

«Маловероятно, – опять влез внутренний голосок. – Верн ненавидит весь род человеческий».

Пшик такое допускал, но разве матушка не говорила ему так часто, что он может любую пташку очаровать? С купюрами из кошельков туристов определенно срабатывало. Единственным, кто не велся на его чары, был Ридженс, мать его, Хук.

А может, случится, что старина Верн возьмет и к Пшику привыкнет.

Не то чтобы план действий, скорее – надежда или что-то вроде, но Пшик решил уцепиться за это чувство и пережить хотя бы ночь.

Малость перевозбудившись, Пшик совершил пару набегов не на те притоки. А когда наконец добрался до цели, увидел, что Вернова берлога пустует. На столе, прижимая записку, словно пресс-папье, обнаружилась единственная чешуйка.

«Говно на заднем дворе», – значилось в записке, за чем следовал короткий список покупок, включающий в себя водку, последний «Телегид» и овощерезку, которую Верн явно увидел в телемагазине.

И никаких тебе драконов на горизонте.

Пшик забросил чешуйку в рот и подумал:

«Не такая уж увлекательная работа, как надеялся».

И еще:

«Кажется, у Верна и в мыслях нет мне помогать».