Текст книги "Последний дракон"

Пшик обнаружил, что может стоять на киле. Как только легкие удовлетворились глотком воздуха, он смог выглянуть и оценить ситуацию. Вернее, ситуации.

Зон действий было, судя по всему, две:

– на берегу, где Верн боролся с дивой из реслинговой лиги;

– и в лодке на реке, откуда кто-то по ним стрелял.

И не то чтобы Пшик мог с этим всем что-то поделать.

«Это я их сюда привел, – подумал он. – Вот ублюдки, они за мной проследили».

Первым порывом было оставаться на месте, просто болтаться в воде, и пусть все проплывет мимо. Верн же справится – ему наверняка доводилось выбираться из переделок похуже. Однако порыв быстро сошел на нет, и Пшику стало стыдно.

«Мама на острове, и все из-за меня».

И он принял решение, исходя из отчаяния и солидной доли подросткового идиотизма.

«Проплыву к берегу, подстрахую шефа. Или, на крайняк, встану между этой воительницей и мамой».

Так что Пшик оттолкнулся от киля… и что-то схватило его за ногу.

«Гребаный аллигатор достал, – подумал он. – Дракон пощадил, зато сожрет аллигатор. Охренеть шуточки у вселенной».

Однако это оказался не аллигатор. Вокруг лодыжки просто плотно обмоталась то ли веревка, то ли шнур, то ли что-то вроде.

Пшик вдохнул поглубже и нырнул. Глаза он держал закрытыми, потому что смысла всматриваться в болотную муть даже ясной ночью все равно нет. Пшик уцепился за петлю и просунул между кожей и пряжкой большой палец, но тут кончился воздух. Вторым заходом он расширил петлю и высвободил ступню, а потом подумал, почему бы не прихватить эту штуку с собой, вдруг пригодится.

Как выяснилось позже – пригодилась.

Хук наблюдал, как метелят дракона.

«Воистину, Ридженс, прекрасное время, – подумал он. – Так хорошо уже никогда не будет».

Что было правдой: если тебя заводит от того, как снайперы глухой ночью стреляют по драконам, то прямо сейчас Боар-Айленд стал лучшим во всей вселенной местом.

Папаша как-то сказал ему: «В тебе нет ничего особенного, мальчик. Думаешь, все твои грешные выходки отличают тебя от других? Ты ничем не отличен. Таких дрочил, как ты, миллион».

Хук улыбнулся.

«Опять прогадал, папка».

Констебль наблюдал за возней на берегу через монокуляр. Джуэлл Харди отлично справлялась, пока Верн не подловил ее выстрелом из дробовика.

– Срань господня, вот теперь она взбесится, – сказал Хук Дюшейну. – Давай-ка подберемся поближе.

Дюшейн сидел на надувном борту.

– Если ближе, то днище поцарапаем, – предупредил он каким-то странным тоном, малость глухим, будто лоцман слегка впал в шок. Что не стоило исключать.

До тех пор, пока лодка поддавалась управлению, Хуку было плевать.

– Похер на днище. Не моя лодка, сынок.

– Как я и думал, – отозвался Дюшейн и вдруг добавил: – Ушки на макушке.

«А это тут при чем?» – подумал Хук, гадая, про чью макушку идет речь и какие, к черту, ушки, но ответ пришел сам, когда Дюшейн поймал что-то, летящее с неба, и прижал к груди.

– Поймал, – сообщил он и гордо продемонстрировал Хуку гранату, будто та была золотым яйцом.

– Еб твою ж, – отозвался Хук.

До Адебайо дошло, что он держит; его перекосило, будто по морде прилетело невидимым кулаком. Хук уже знал, что будет дальше. Он сотню раз такое видел. Совсем не как в кино, где солдат, весь из себя, с квадратной челюстью и правильными убеждениями, хватал лимонку с ловкостью бейсболиста, швырял в сторону врага и уничтожал его танк, или спасал деревню. В реальном мире, если какому-нибудь кретину не повезло обнаружить гранату в непосредственной близости, он непосредственно же деградирует до дней, когда играл в «передай другому», и делает подлянку ближайшему же товарищу.

«Не сегодня», – решил Хук.

Он схватил Адебайо за лодыжку и одним рывком сбросил моряка в воду. И прикинул, что его собственный шанс выжить, наверное, процентов тридцать.

Как выяснилось, тело Адебайо неплохо прикрыло Хука от взрыва. В полете лоцман успел сделать полуоборот. А потом его кевларовый жилет покрошило на спагетти, а органы смяло в кашу. Его впечатало в киль, и останки медленно стекли вниз, в темноту, как мокрый носок по стене.

Он умер до того, как упал в воду. Аллигаторы получили горячий обед.

Хук отделался сечкой на предплечье и, судя по всему, звоном в ушах до конца дней, но в остальном остался жив-цел-орел. А вот Цзин Цзян не привыкла к боевым действиям ближе, чем в тысяче ярдов, и отреагировала на взрыв в собственной зоне комфорта цветистой цепочкой ругательств, за которой тут же выдала:

– Все, Хук, я решила, – бросила она через плечо и сменила свою винтовку на миномет, на котором Хук нацарапал маркером «НА КРАЙНЯГ» – через г, потому что солдаты очень любят коверкать слова.

Русский ПЗРК отличался более широкой средней частью, чем у старых трубчатых моделей, а его рабочий конец походил скорее на телеобъектив папарацци, чем на дуло, из-за чего точно прицелиться было нелегко, а цеплять аппаратуру – некогда. Однако Цзян явно решила, что все равно снесет большую часть горизонта событий, так что сказочке конец.

– Сдохни, Годзира.

Хук был уверен, что «Годзира» – это отсылка к японской культуре, а Цзян – китаянка, но обсудить этот межкультурный момент они могли и позже, да и, в любом случае, последний перезапуск фильма оказался чертовски хорош.

«И Джуэлл, – подумал Хук, – она тоже умрет».

Но у него дергало руку и звенело в ушах, а потому если такова судьба Харди, то пусть.

– Давай.

– Как будто мне нужна твоя отмашка, – огрызнулась Цзян.

Она вскинулась на колени и, едва прицелившись, спустила курок – ровно в тот момент, как в днище лодки врезалась толпа аллигаторов, которые передрались за останки Дюшейна Адебайо.

Лодка не то чтобы содрогнулась – никто даже не вывалился за борт, – однако нос нырнул вниз, и ракета булькнула под воду.

– Бля! – воскликнула снайперша, глядя, как в мутной воде исчезает огонек на хвосте. – Даже не знаю, рване…

После чего лодка «Жемчужина» взлетела на воздух, как будто под ней извергнулся вулкан. Последствий оказалось немало, причем самых разнообразных:

– крошечный вид водных лютиков, исконно растущих на болоте, стерло с лица земли. Но никто их не видел, и никто их не хватится – кроме лягушек-быков, которые ели эти цветочки из-за галлюциногенных свойств. Тысячи лягух в ломке будут надрываться от кваканья до конца лета;

– взрыв ракеты безжалостно перераспределил два миллиона галлонов болотной воды, взметнув шестифутовую волну, что поднялась подобно кулаку Посейдона и подбросила на поверхность десятки ошалевших аллигаторов, которые остались там болтаться, аки здоровые куски дерьма;

– лодка Боди Ирвина, кувыркнувшись изящнее школьницы-гимнастки, приземлилась прямиком на Верна, как будто в фильме Бастера Китона;

– Пшик попытался удержаться на перевернутом киле, но мини-цунами сорвало с места как его, так и кусок «Элоди», и мальчишка в буквальном смысле пролетел тридцать футов на доске, как на серфе, и очутился на надувной лодке констебля;

– старина Козлобород, легендарный трехсотфутовый сом, который годами изводил рыбаков, получил ракетой в мозг и помер;

– ГРОХОТ;

– масса совпадений и случайностей – однако они следовали за Виверном, мифологическим драконом, по пятам сквозь века.

Верн вдруг очутился в темноте, зато от него, по крайней мере, эта чокнутая баба-воин временно отстала.

Лодка над ним содрогнулась, взревела прямо в лицо, словно в гигантскую раковину дунул сам океан. Еще и грязью всего облепило.

«Что за херь?» – подумал Верн, но затем чешуйки непроизвольно раскрылись, чтобы ее впитать, и он понял.

Масло.

«Ну наконец-то, лорду Хайфаэру перепало отдохнуть. А теперь минутку на обработку».

Но эту драгоценную минуту ему не предоставили, и как только звуковая вибрация стихла, в перевернутый борт вцепились чьи-то пальцы.

«Чьи-то, – фыркнул Верн. – Угадай с трех попыток».

Нормальному человеку лодку ни за что не поднять, однако у дракона возникло ощущение, что у той женщины случился внезапный прилив сил. Как будто лодка была упавшим деревом, и под ним зажало ее ребенка.

«И мамашка одержима желанием этого ребенка угрохать».

Не то чтобы привычный сценарий.

Масло, тем временем, впитывалось в нутро.

«Еще пара секунд, и к бою готов».

Короткому бою – никаких воздушных кульбитов, никакой показухи, только короткий всплеск. Но, как выяснилось, секунды ему тоже не светили, потому что лодка со стоном и неохотой, с которой открывают рот в кабинете стоматолога, приподнялась. В щель хлынуло свечение, заблестело масло, просачиваясь в бороздки.

«Давай, жирок. Делай свое дельце».

С последним рывком и детородным воплем Джуэлл Харди подтолкнула лодку к точке невозврата, и обнаружила под ней распростертого Верна, покрытого маслом из разбитых бочек Боди.

– Секундочку, – произнес Верн. – И я весь твой.

– Смерть не стоит в очередях, – выдала Джуэлл Харди, что прозвучало довольно-таки неплохо.

И, надо отдать девчонке должное, с ободранной половиной лица и окровавленным торсом она и правда выглядела эдакой предвестницей. Верн даже почти поверил, что настали его последние мгновения, как вдруг Харди получила сзади веслом и тут же сложилась пополам.

– Да что еще? Вот что, блядь, еще такое?

За ней обнаружилась Элоди Моро, которая пришла из хижины на помощь, подвергнув себя опасности ради шефа своего сына.

– А ну оставь старого дракона в покое, – заявила она. – Никакого уважения к исчезающим видам!

Что буквально на блюдечке преподнесло Джуэлл Харди ее панчлайн.

– Дамочка, – произнесла она, выпрямляясь, – ты тут сама сейчас исчезающий вид.

Элоди ударила снова, но Харди перехватила весло и врезала им ей по лбу. Матушка Пшика рухнула на траву рядом с Боди, и они остались лежать, словно утомленные любовники.

– Споки-ноки, сладкие, – фыркнула Джуэлл. – Я на секунду.

Она развернулась к дракону.

– Сорян, что заставила ждать, мистер Верн.

– Не проблема, – отозвался тот и высек искру.

Джуэлл Харди, должно быть, ее видела, потому как попыталась убраться подальше от буквальной линии огня. Большей части это даже удалось, но ее оказалось недостаточно для совместимости с жизнью. Волна воющего пламени испепелила Харди ниже пояса, и сердце ее испустило дух прежде, чем она шлепнулась в грязь.

«Хватит еще на разок, – оценил силы Верн. – И я как раз знаю, кому он светит».

Пшик выронил гранатомет и, уносясь сквозь залитую лунным светом ночь на куске киля, вспомнил свою любимую книжку. Называлась она «Принцесса-невеста», и в ней был фрагмент, где после череды практически невероятных событий один персонаж говорит другому, мол, сдается, не то ты значение вкладываешь в слово «немыслимо».

«Агась», – подумал Пшик, хотя по большей части он просто орал.

Поднятая ракетой волна вынесла его прямиком на лодку, которую он пытался потопить, и оставила там хватать воздух ртом, как рыба на суше. Лодка выдержала, лишняя вода вылилась сквозь прорези в днище, а вот Пшик, несмотря на прозвище, протиснуться в них все же не мог, поэтому остался лежать и смаргивать с глаз налипшую грязь.

– Приятный нежданчик, – раздался голос. – Немыслимо.

«Хук жив, и он умеет читать мысли», – подумал Пшик – и ни капельки не удивился.

Хуку нравилось считать себя безбожником, но когда сама природа подбросила ему под ноги пацана, он невольно подумал, что ему явно благоволит некая темная сила, а значит, должна существовать и светлая в противовес.

– Приятный нежданчик, – произнес констебль. – Немыслимо.

Малец представлял из себя жалкое зрелище, весь уделанный грязью и потрепанный недавними событиями, но это отнюдь не пробудило в Хуке никакого сочувствия, и подумал он вот что:

«Хватит страдать херней. К черту стратегию. Просто положу всех и дело с концом».

И попытался схватить Пшика.

– Иди-ка сюда, мелкий.

Пшик сдал назад, но удирать, кроме воды, было особенно некуда, да и этот вариант Хук намеревался обрубить.

«Пристрелю, – решил констебль, но передумал: – Нет, лучше не надо, в надувной-то лодке».

– Пойдем, сынок. Дела не ждут.

И он, склонившись, схватил сильными загребущими лапами Пшика за лацканы.

Нет, не лацканы. А какую-то похрустывающую шкуру.

– Это что?.. – удивился Хук. – Ты что, костюм из дракона себе отхватил?

Девятипалый мальчик проявил некоторую ловкость и сунул большой палец в бабий узел, которым закрепил шкуру на поясе. Узел поддался с одного рывка, что удивило Хука почти в той же мере, что и существование костюма само по себе.

– Такого я еще не видел. Дэвид, мать его, Копперфильд недоделанный.

Пшик проскользнул между его ног и сиганул за борт так быстро, что Хук успел только хмыкнуть.

– Ну, справятся аллигаторы, – произнес он, но без особой веры. У проклятого пацана жизней по числу пальцев. Тот еще гребаный таракан.

«С другой стороны, тараканов я уже убивал», – добавил он про себя.

Цзин Цзян слезла с носа. В ее глазах стояли слезы.

– Я потеряла Тимберлейка, – плаксиво заявила она.

– Твое оружие? – спустя секунду сообразил Хук.

– Оружие? – повторила Цзян. – Оружие?! Тимберлейк был моим другом. Он был другом всей этой гребаной страны.

За плечом Хука, на острове, вспыхнул огонь.

«Охо-хо. Мы пробудили зверя», – подумал констебль.

И набросил на плечи драконью шкуру.

– Я потеряла Тимберлейка! – заорала Цзин Цзян. – А ты в переодевания играешься?!

Хук натянул на голову капюшон из Верна и подумал:

«Как пить дать, выгляжу здоровым, мать его, дьяволом».

– Слава Сатане, – бросил он. – Убью Верна по старинке.

И последовал за Пшиком за борт.

Вышло случайно – нет, не с бортом, тут он специально.

И не с убийством Верна, тут он был как иногда искренен. Из серии «даже, если это станет последним, что я сделаю».

О Сатане. Это он выдал несерьезно.

Ридженс Хук не поклонялся никому, кроме себя.

Верн сумел выдать трехсекундный поток.

Прицел малость барахлило, и сперва он срезал ирландский мох с линии кипарисов аж на Хани-Айленде, но в последнюю секунду пламя все-таки угодило в лодку Хука и оставило от нее и тех, кто мог на ней быть, лишь воспоминания. Одна секунда, может, и кажется чем-то незначительным, но не когда ты в огне, что, вероятно, подтвердила бы Цзин Цзян, если бы к тому моменту не сгорела. Справедливости ради стоит сказать, что Цзян не столько сгорела, потому что на последней секунде Верн малость запыхался, как часто с последними секундами случается, и температура значительно упала, а значит на самом деле Цзин Цзян скорее задохнулась из-за плавленого пластика, чем пропеклась. Не то чтобы это, конечно, ее хоть как-то утешило.

Пламя дракона – легкая смерть. А вот утонуть в коконе жидкого пластика?.. Не очень.

Верн продолжал, пока челюсти не начали высекать искры вхолостую, как пустая «Зиппо», а потом перевернулся на спину в грязи и поболтал конечностями, как будто хотел сделать болотного ангелочка.

Боди Ирвин, который хлопотал над Элоди, не смог промолчать.

– Верн, чувак, хорош. Меня тут вообще-то подстрелили, Элоди без сознания. Прекращай свои детские шалости. Ты меня хвостом лупишь.

– Будь благодарнее, Грин Дэй, – отозвался Верн, хотя хвост придержал. – Я твой хипарьский зад спас. И ты не умираешь, если что. Иначе уже б умер. Вон, вообще шум поднимаешь.

– Шум – это несколько предложений, что ли? – не согласился Боди. – Сам-то не особо помалкиваешь.

Верн фыркнул.

– Еще минуту назад ты меня боялся. Эх, какие были времена, уже скучаю.

– Ну, знаешь, пробитое тулово заставляет взглянуть на все с другой стороны.

Верн похлопал себя по животу, теперь впалому.

– С другой стороны, Грин Дэй? Это с какой такой стороны драконы не страшные?

– Страшные, Верн, но я тут больше беспокоюсь.

– Об Элоди? – прыснул Верн.

Боди пихнул дракона локтем.

– Иди на хрен.

– Огонь женщина, если питать страсть к вашему виду.

Боди убрал челку со лба Элоди, всмотрелся.

– Сейчас не время, Верн. Меня подстрелили. Ты почти в скелет превратился, а Элоди без чувств.

– Последи за ней тогда, – сказал дракон. – Сейчас, еще минутку, и я сгоняю за нашим пацаном.

Боди, как бармен, умел проверить общее состояние пострадавшего, так что вскоре с удовлетворением убедился, что хоть кто-то из них точно в ближайшее время не собирается умирать. Хотя матушке Пшика грозило красоваться с убедительного размера синяком и, наверное, даже наложить пару швов на переносицу.

– Видел, что с Пшиком? – спросил Боди дракона.

Верн приподнялся на локтях, размышляя о масле, которое наверняка еще осталось под лодкой, или натекло куда-нибудь лужицами, и если бы он проглотил бы пару-тройку кварт…

– Ушел под воду. А после меня немного отвлекли.

– Дык, а сейчас глянуть?

– Ага, определенно гляну, если ты перестанешь задерживать меня разговорами.

Боди не стал возражать. Он предпочел улечься рядом с Элоди и зажать собственную рану. Господь свидетель, он уже думал о том, как бы они так лежали вместе, но без дырки от пули и здоровенного синяка.

– Вот, думаю, и схожу посмотреть, – продолжил Верн, перекатываясь на живот. – Вернее, потащу эту старую тушу.

Но тащить ничего не пришлось, потому что Пшик и сам вынырнул из воды у разбитых досок причала.

– Мама? – позвал он. – Мам? Верн?

– Хе, – хмыкнул дракон. – Ты даже в круг доверия не входишь, Грин Дэй.

Затем он вяло поднял руку.

– Ага. Все живы, Пшик. Я их всех спас. Видел бы ты меня.

– Аллигаторы болтаются как говно, – заявил Пшик.

Мальчик был определенно близок к полномасштабной истерике.

– Хочу обнять маму, но щас, секундочку.

«Секундочку? – удивился Верн. – Зачем ждать?»

Пшик присел на корточки, уперся локтями в колени, что в его возрасте выглядело весьма грациозно, а потом испортил весь образ, вытошнив кварту болотной воды на перевернутую лодку Боди. В такие моменты даже усилий прилагать не надо, просто открыл рот да извергайся водопадом.

– Черт, малец, – отозвался Верн. – Ты, видать, воды с обоих концов нахватал.

– Меня дважды выбросило, – пояснил Пшик. – Не внутренности уже, а болото.

Верн не мог не захохотать. Нет ничего смешнее, чем блюющий подросток. Жаль, конечно, что Пшик не пьет, тут дракон тоже поделился бы премудростями. Но тошнилово тоже сойдет.

– Давай, сынок, не держи в себе.

Пшик вытер губы.

– Не-е, я все.

– Уверен? Иногда бывает по второму кругу.

Пшик не согласился, и Верн оказался вынужден столкнуться с неприятной действительностью, в которой он вот так, в открытую, лежит посреди эпичного погрома, когда федералы одним округом южнее именно такие вспышки и высматривают на радарах.

«Хайфаэр, сынок, – подумал он, – ты не хочешь переставать быть мифом и начинать быть реальностью».

Потому что «быть реальностью» стояло в шаге от «вымереть». Распростершись в грязи, с продырявленным крыльями, с раной на башке, Верн признался себе, что шаг между ним и вымиранием этим прекрасным утром, когда солнце вот-вот явит лучи, казался меньше некуда.

– Мама, – позвал Пшик. – Мама… лицо…

– Выглядит хреново, – подал голос Верн, – но вопрос косметич…

И тут дело снова приняло жопный оборот, потому что из воды полезло Болотное чудовище. Правда, это было не чудовище, а Ридженс Хук, который нацепил шкуру Верна, как плащ, а сам весь почернел.

На сие явление Верн отреагировал следующим образом. Он вывалил наружу свое хозяйство и пустил струю. Арочкой.

Болотное чудовище стряхнуло кожу из водорослей и превратилось в, разумеется, констебля, хоть и покрытого копотью и ожогами – но самым невыносимым образом бесспорно живого.

Хук ощутил жар драконьего пламени за мгновение до прыжка в воду, и от самой страшной участи его спасла Вернова шкура. И все же штаны на нем запеклись, а руки выжгло до черноты.

«А могло быть, Ридженс, куда хуже, – сказал он себе. – Костюм из дракона? Охереть же».

Хук не был величайшим пловцом, но старательно погреб сквозь болотную муть, пытаясь не обращать внимания на тусовку обалделых аллигаторов неподалеку от своего левого борта.

«Вот это сюжет для “Дискавери”, – подумал констебль. – Епт, а может, вообще оседлать одну тварь».

Но рисковать и будить крупных ящериц не хотелось. Было бы досадно – собирался навалять дракону, а скормился по пути аллигатору.

В любом случае, уже через пару гребков его ноги коснулись дна, и на пути к берегу осталось преодолеть лишь полосу препятствий из торчащих корней и ям. Хук старался не высовываться – только чтобы глотнуть воздуха. Такой вымокший видок убивал всякое присутствие духа, так что хорониться было несложно. Он увидел, как Пшик, этот мелкий гемор на его задницу, выполз на берег и вывернулся наизнанку. Видел, как первые лучи солнца зацепили морду Верна. Парниша вымотался как тварь и не смог даже приобнять своего фамильярчика. А еще там оказался Боди Ирвин, до фига расстрелянный. Выживет, не выживет, главное – что сейчас кулаками махать не сможет.

«Вот он, Ридженс, твой шанс, – сказал он себе. – Вот же она, золотая возможность, о которой говорят люди».

Да, план а-ля подразделение «Дельта» провалился в глубокую задницу, но впереди забрезжил шанс все исправить.

Хук досчитал до пяти – и вышел на берег.

Пшик его даже не услышал. Слишком был занят тем, что блевал и причитал над дражайшей мамочкой. Но Хук знал, что этот девятипалый ублюдок будет докучать как гнус, если его не прихлопнуть, так что на ходу придумал маневр – из тех, что наверняка сработает.

Хук мог представить все в деталях.

«Будет круто», – подумал он и протолкнул массивную руку под планширь лодки Боди. Поднял его – от коленей, это важно – фута на три, потом свистнул.

– Эй, пацан.

Пшик осекся ровно настолько, чтобы обратить внимание на свист – и Хук тут же дернул его под лодку и уронил ее обратно, как крышку гроба захлопнул. Перевернутый киль уже второй раз стал клеткой.

– Охо-хо! – возликовал Хук. – Красота-а! Что скажешь, Верн?

Ответом дракона было эпично отлить.

– Что за херня, Верн? – удивился констебль.

Его заклятый враг не должен был умереть вот так, поливая своих друзей.

– Ты меня нервируешь, констебль Хук, – ответил дракон, – а когда нервничаю, я писаю.

– Ага, – кивнул Хук, но не купился, а кое-что заподозрил. – Писаешь.

Он огляделся, ожидая удара исподтишка, но все было чисто. Мальчишка колотил по лодке, орал про матушку и калечил себе ушные перепонки. Боди Ирвин истекал кровью. Красавица Элоди Моро определенно подрастеряла эту свою красоту. А могучий Верн сидел на заднице и ссал на Боди и Элоди.

– Давай быстрее, ящерица. Изливай уже душу, или я сам из тебя все выбью.

Боди, откопав где-то каплю сообразительности, нащупывал рядом дробовик.

– Нет, сэр, – Хук выхватил оружие и проверил заряд. Пусто. – Хватит с меня неприятностей. Просто полежи смирно, и я обещаю убить тебя быстро.

– У тебя что, души нет, Ридженс? – прохрипел Боди, побагровев от негодования. – Он последний из своего вида. Хочешь украсть у мира магию?

Хук сплюнул в грязь.

– Магию? Магию, старик? Твоя магия сидит жопой в болоте и ссыт тебе на бок. Кажется, без таких чудес от мира вообще не убудет.

Замечание было справедливым, и как бы Боди ни хорохорился, ни хрипел, ответ он не вымучил.

– Так я и думал, – заключил Хук.

Он развернулся, высматривая что-то в занимающихся лучах летнего утра, в растекающемся алой кровью по небу над заливом солнце, среди комарья, которое разлеталось по домам после ночного очередного банкета.

– Ага! – воскликнул констебль, словно киношный псих, который как раз обнаружил на кухне самый большой ножик. Правда, обнаружил он не нож, а верхнюю половину Джуэлл Харди в кустах, обескровленную до бледности.

– Черт, Верн, – произнес Хук, стягивая с нее утяжеленные перчатки. – Эк ты ее отделал. А она мне нравилась, так что и за это с твоей жопы спрошу.

– Конечно, Хук, – отозвался Верн, который явно опять выжал из себя все соки. – Ты прям избранный. После стольких лет, один только Ридженс Хук. Мечтать не вредно, констебль.

Хук натянул перчатки, насколько позволили массивные руки.

– Немного О-Джеем повеяло, да? Знаю. Но мне-то все равно хватит сил, чтобы добить. У тебя ж ничего не осталось. Ни дохнуть, ни взлететь. Епт, даже ссать-то уже нечем.

Верн слабо улыбнулся, и на его зубах запузырилась кровь.

– Кое-что осталось, мразь.

Констебль занял позицию – уперся ногами в крылья Верна, опустился на корточки – и прописал в челюсть хук с правой.

– И что там, ящерица? Что там за кое-что? Не скажешь «друзья», правда? – Он расхохотался. – Потому что друзья твои в точно такой же жопе. Проломлю тебе башку, а потом сразу же разберусь и с ними, и при этом обстряпаю все так, будто виноват был ты. А я стану, мать его, героем, шерифом чего только пожелаю. Ух, вообще в мэры, может, подамся.

Хук осыпал голову Верна градом ударов, болтая ее из стороны в сторону, проливая все больше крови. Лицо дракона все покрылось алыми струйками.

Его глаза закатились, и он как будто попытался что-то сказать, но из горла вырывался только типичный для рептилий рокот.

Хук пришел в восторг.

– Твой дружок откатывается к дефолтным настройкам, Боди. Щас я его до Юрского периода допинаю.

Боди не то чтобы мог особо разговаривать. Все его силы уходили в гнев, от этого кровь вытекала еще быстрее.

– Ты… ты…

– Агась, – Хук еще никогда в жизни не был таким счастливым. – Я… я.

Верн снова что-то пророкотал и закашлялся.

– Что ты там говоришь, Верн? – поинтересовался Хук, наступая дракону на челюсть. – Зовешь драко-мамочку?

Верн сплюнул кровь и выбитый клык, который Хук подобрал и вытер о штаны.

– Не-а, – выдохнул дракон. – Зову свое «кое-что».

Хук не уловил тон – слишком зашкаливал адреналин.

– Я скажу, что у тебя осталось. Надежда, которая дохнет последней, вот что, Виверн.

Дракон пророкотал горлом еще раз, а потом сказал:

– Нет, Ридженс. У меня остались подданные.

– Подданные? – удивился Хук и хохотнул. – Подданные, мать их. Ну ты и кадр, Верн. Да конечно, еб твое величество.

Дракону, должно быть, надоело выслушивать безжалостные подколы, и он с демонстративным клацаньем втянул причиндалы.

– А ты мудила, Ридженс. Но это ненадолго.

Теперь Хук заскучал. Невероятно, что можно устать даже от избиения дракона, но эта гонка уже, можно сказать, состоялась, и констеблю хотелось двигаться дальше. Надо было подправить картину вокруг – пока не явились федералы с этими их палатками и барахлом. Расставить все точки над ё и утопить свидетелей.

– Так вот, Верн, – продолжил Хук, – думаю, вот штука, которая уж точно пробьет драконье сердце, если ты, конечно, уже закончил ссать на друзей.

Он стиснул выбитый клык обратным хватом.

Верн как будто стал чуть бледнее обычного.

В утреннем свете все казалось красным, но он продолжал огрызаться до последнего вздоха.

– Что, Хук, никогда не смотрел «Дискавери»? Никогда собаки не было? Я не ссал на друзей. Я их метил.

Верн снова зарокотал, что дало Хуку паузу на пораскинуть мозгой о том, что значит «метил».

Бред – таков был его вердикт.

– Не гони бред, Верн. Моча не полезнее четок. Она никого от меня не спасет.

Верн едва открыл рот.

– Не от тебя, кретин. Ты – ничто.

«Оки-доки, – подумал Хук. – Одному поехавшему дракону пора на выход».

Констебль на пробу взмахнул клыком.

«Удобно, – оценил он. – Отдам на огранку. Приделаю детке рукоять. С этого дня буду убивать только драконьим зубом».

Констебль Ридженс Хук улучил минутку полюбоваться обстановкой. «Живи мгновением» – разве не так говорят все гуру и прочие?

– Такого мгновения больше не повторится, Ридженс, – сказал он себе.

Все необходимые для уникального воспоминания элементы на местах:

1. Умирающий дракон.

2. Женщина с разбитым лицом.

3. Сын в ловушке под перевернутой лодкой.

Включать в такой список истекающего кровью хиппи было почти унизительно, однако Боди тоже был частью картины, так что Хук выразил признание, подмигнув ему.

«Никогда собаки не было?»

Что это за херня-то? Предсмертный бред?

Тем не менее, собаки у Хука действительно никогда не было, из-за папаши, категорического противника. Зато в свое время Ридженс про них читал и знал, что собаки мочатся, чтобы пометить территорию. Отпугнуть других псов.

«Но здесь нет других псов, то есть, собственно, драконов».

А потом что-то вцепилось ему в лодыжку, и он все понял.

Блядь.

У Верна все-таки были подданные.

Опустив взгляд, Хук увидел, как его ботинок жует здоровенный аллигатор с будто обожженной башкой. Зубы твари еще не пробили плотную кожу, но это был вопрос времени, так что констебль всадил ему промеж глаз клык, и тот вошел как шпажка в хлеб с хрустящей корочкой, то есть сперва немного споткнулся – а потом нырнул в губчатое вещество внутри. Проблема заключалась в том, что обратно он уже так легко не вытаскивался, а по скользкой болотной траве сюда подбиралась целая толпа ящеров.

– Ну ты сука, Верн, – выругался Хук. – Какая ж, мать твою, сука.

Первый аллигатор не разжал хватку, даже когда помер. По правде говоря, челюсти даже стиснулись еще сильнее, и в лодыжке хрустнула кость.

Никаких разговоров. Никаких угроз. Хук понимал, что на спасение из этой аллигаторовой заварушки придется пустить все силы до последнего джоуля, так как твари наступали жилистой волной, некоторые до сих пор наполовину обалделые после взрыва, вращая глазами, раззевая пасти, словно сатанинские секаторы.

Хук дернул за клык еще пару раз, потом бросил.

«Лучше, наверное, Ридженс, вообще временно бросить всю операцию».

Однако первым делом нужно было высвободить ногу. Хук затопал тяжелым ботинком, пока не сплющил аллигатору морду, а потом вывернул ступню из зубастого капкана. Сломанная кость болела как адская тварь, но это пришлось задвинуть на скамейку запасных. Можно отыграться на ком-нибудь потом, когда на этом богом забытом острове подохнут все, кроме него.

Хук попытался бежать, но после трех прыжков понял, что еще два и рухнет в грязь, и развернулся для драки.

Оружие?..

Почти все запасы утонули в болоте, однако при нем по-прежнему оставался верный нож-потрошитель, так что Хук в темпе вооружился. Аллигаторы хлынули на него волной с такой синхронностью, какой констебль еще никогда в них не видел, и его заднице, видимо, можно было сказать прости-прощай.

И все-таки, если помирать, то красиво, и потому констебль храбро бросился кромсать первого аллигатора в надежде, что после смерти вожака стая разбежится. И только когда твари не обратили никакого внимания на тело собрата, а попросту затоптали его, добираясь до Хука, тот вдруг понял: «Я целил не в то существо. Их вожак – Верн».

Однако разобраться с ним констебль уже не успел. Его настигла блестящая мешанина шишек и зубов, которая принялась разрывать жертву со всем рвением демонов, встречающих новоприбывших в царство Аида. Хук пронаблюдал, как ему оторвало руку и брызнула, словно масло из носика бутылька, кровь, потом увидел, как аллигатор выгрыз кусок размером с баскетбольный мяч из живота, и наружу вывалились кишки.

«Прямо через жилет, – подумал констебль, – как будто его и не было».