Текст книги "В тени Нотр-Дама"

Глава 5
Кум Туранжо

Оставшийся день, как и весь следующий я провел в горячечном напряжении. Виной тому было отсутствие вестей о состоянии Колетты, о том, будет ли она вообще жить. Не раз я должен был буквально сдерживать себя, чтобы не броситься бежать во Двор чудес. Но я твердо обещал Вийону до вечера следующего дня изображать последовательного и прилежного писца, чтобы не заронить подозрений у Фролло. Вопреки ожиданиям, я не виделся лично с моим патроном.

Наконец, солнце во второй раз собралось потушить свое пламя в потоке Сены. Я стоял на галерее между башнями и смотрел, как река постепенно поглощала огонь. Красный огонь расплывался в иногда серой, иногда зеленой, а порой голубой переливающейся воде, – чтобы в итоге забрать все цвета, освобождая поле для ночного мира теней. Представление, будничное и не особенно волнующее, потому что на следующее утро солнце с новой силой вернет свет и цвета. Но как будут обстоять дела, если дреговиты уже нашли солнечный камень? В мире воцарится вечный свет или вечная тьма?

– Не высовывайтесь слишком далеко, месье Арман, вы можете упасть вниз. И ради чего? Заход солнца вы все равно не сумеете задержать!

Голос отца Фролло ударил меня, словно обухом по голове. Я сжался, и действительно, чуть было не потерял на долю секунды равновесие.

Когда я обернулся, меня ожидал еще больший ужас. Архидьякон, явно на пути в свою колдовскую кухню, был не один. Рядом с ним стояли двое других мужчин, чьи лица были скрыты полями шляп. Я почувствовал себя, как в первый вечер здесь, наверху, когда повстречал отца Фролло в сопровождении Жака Шармолю и Жиля Годена. Был ли это момент, когда нотариус ложно обвинил меня в убийстве?

– Клянусь Богоматерью, вы так бледны! – сказал Фролло и подошел ближе с двумя другими. – Вам нездоровится? Или вчерашний ужас не выходит у вас из головы?

Теперь гаснущий свет солнца упал на три лица, и с облегчением я установил, что не знаю спутников Фролло. Но его слова были поводом для нового беспокойства.

– Что Вы имеете в виду, отец?

– Трупы, которые месье Фальконе показывал вам, только потому, что вы случайно оказались на Мельничьем мосту. Я случайно услышал об этом. Покойницкая может испортить настроение одним упоминанием о ней, не так ли?

– Вам она знакома?

– Я посещал ее как-то в учебных целях вместе с господином доктором Куактье, личным врачом Его Величества короля.

При этом Фролло указал на одного из обоих мужчин, которому было около пятидесяти лет и чье лицо не знало улыбки. Он был одет, как и его спутник, в длиннополый темно-серый, отороченный беличьим мехом плащ и шляпу из того же материала.

Фролло представил меня как прилежного писца и потом перешел ко второму спутнику:

– Это…

– Зовите меня просто кум Туранжо, – сказал незнакомец и очень кратко поклонился. – Я только смиренный ученик перед лицом благородных искусств, которыми обладает магистр Клод.

Он был самым старшим среди троих – хворающий старец, возможно, шестидесяти лет. Хотя он был среднего роста, но казался ниже, потому что подагра совсем его скрючила. Серое лицо с заострившимся и торчащим вперед носом покрывали морщины, и, похоже, с возрастом оно утратило когда-то четкие контуры. Все же во властных чертах его лица и его голосе скрывалась большая сила, и лишь внешнее добродушие, похоже, таило остроту и строгость. Под высоким лбом мыслителя горели из глубоких глазниц бодрые глаза, от которых ничто не ускользало. Когда изучающий взгляд остановился на мне, у меня мурашки побежали по коже. Появилось ощущение, что я предстал перед судом или перед врачом, который должен выбирать между жизнью и смертью.

– Солнце отдыхает в тени ночи, – сказал Фролло. – И вам отдых тоже пойдет на пользу, Арман. Идите в кабак и выпейте крепкого вина, это придаст вам румянец и крепкий сон, – он сунул пару солей мне в руку и пожелал доброй ночи. Потом удалился с Куактье и Туранжо в самый удаленный угол в северной башне.

Одно мгновение я попытался пробраться за ними и подслушать. Личный врач короля! В келье Фролло могли происходить только важные совещания или – возможно еще важнее, тайные эксперименты, опыты в герметических искусствах.

Я отказался от этой идеи. Опасность обнаружения была слишком велика, после того, как Фролло повстречал меня здесь, наверху. Я решил воспользоваться случаем, чтобы отправиться в Тампль. Архидьякон был занят и потому не в состоянии преследовать меня.

С вечерними сумерками наступил холод. Я застегнул свое платье, когда стоял между разрушенными домами и спрашивал себя, где находиться вход в подземное убежище Вийона. Вдруг из тьмы вынырнули тени, прыгнули на меня и повалили на землю. Грубые руки зажали мне рот, словно они хотели меня задушить.

– Ни звука, или мы продырявим твою шею! Упершееся в шею острие клинка придало произнесенной шепотом угрозе большую убедительность. Я раскрыл глаза и уставился на парней, которые напали на меня. Здоровые детины с мечами, кинжалами и топорами. У одного из них даже был шестопёр[57]57
  Шестопёр – старинное оружие (прим. перев.)


[Закрыть], словно он находился на турнирной площадке. Банда разбойников, – мелькнуло у меня в голове, – или даже убийц?

– Это он, молодой господин! – сказал мужчина с шестопёром. – Да отпустите же его!

Это пришлось мне по душе, и я был не только успокоен, но и приятно удивлен, когда один из молодцов помог мне подняться.

– Простите, мессир, в темноте мы не узнали вас сразу. Вы не ушиблись?

– Н-нет, – ответил я, сбитый с толку неожиданной приветливостью. Лишь только потом ко мне пришло сознание, что те, кого я ищу, нашли меня.

– Чудесно, – продолжил предводитель этого странного ночного дозора. – Филеберт проведет вас. Филебертом оказался тот воин с шестопёром. Он провел меня по подземному лабиринту и проводил в комнату, где Вийон сидел с итальянцами за свежим пшеничным хлебом и луковым супом.

– Ах, а мы уже ждали вас, Арман, – крикнул Вийон и приказал Филеберту принести для меня тарелку и ложку. – Вы выглядите несколько помятым.

– Ваш месье Филеберт и его товарищи немного помяли меня, безбожно поваляв в грязи.

– Мы должны быть особенно осторожны, пока мы не знаем, кто предатель и что он знает о нашем пристанище. Ну, теперь Арман, что привело вас…

– Как здоровье Колетты? – вырвалось у меня. Я бы предпочел перебить его, даже если от этого зависела судьба мира.

– Колетта проснулась где-то в полдень. Она еще долго не встанет, но избежала смерти.

– Мне нужно к ней, – промямлил я, охваченный счастьем. – Я должен видеть ее!

– Возможно, попозже, Арман, – Вийон указал на скамью, на которой он сидел.

– Сейчас присядьте, поешьте и поговорите с нами. Дочь Марка Сенена нуждается в покое, а вы сможете обдумать каждое слово, которое вы скажите Колетте.

Я не спеша сел и спросил Вийона, как это следует понимать.

– О Сенене есть нерадостная новость. Мои шпионы доложили, что вчера вечером из Дворца правосудия выехало несколько фургонов. Вероятно, они увезли Сенена.

– Зачем же потребовалось несколько фургонов?

– Таким образом дреговиты хотели замести свои следы, и это им, к сожалению, удалось.

Приступ кашля затряс Вийона. Он согнулся, выплюнул суп и кровь на весь стол. Его истощенное тело, видимо, отказывалось принимать пищу, словно каждая ложка супа была чистым мотовством для приговоренного к смерти. У меня закололо сердце. Был порыв вскочить, чтобы помочь отцу. Но что я должен был сделать?

Наконец, он снова пришел в себя и сказал:

– Вчерашнее купание не пошло мне на пользу. Хотя бы у вас, Арман, есть что-нибудь радостного рассказать?

Я поставил красного деревянного дракона на стол.

– Вы хотели видеть предсмертный подарок мэтра Аврилло.

– Оуроборос, – с благоговением сказал Вийон и повернул фигурку, чтобы рассмотреть ее со всех сторон в свете масляной лампы. – Какое послание хотел нам передать Аврилло?

– Возможно, этот drago есть в Соборе? – предположил Аталанте, раненая нога которого была забинтована.

– Я уже встречал там самые разные странные вещи, но не дракона, – возразил я.

– Я имею в виду изображение drago. Вийон кивнул, соглашаясь.

– Может быть, хорошая мысль. Скульптура или изображение с этим оуроборосом могла бы скрывать солнечный камень или, по крайней мере, указание на его тайник. Я рассказывал Аврилло о вас, Арман, он должен был присмотреть за вами. Когда он увидел вас в свой смертный час, он знал, что его последняя просьба будет передана мне вами. Но где в Соборе изображен такой оуроборос?

Когда никто не смог припомнить о подобном изображении, король «братьев раковины» сказал:

– Леонардо, принесите ваши рисунки Собора. Возможно, мы найдем там дракона!

Леонардо покачал головой и постучал по голове:

– У меня все здесь. То, что я когда-либо рисовал, я никогда не забуду. Этого оуробороса там точно нет.

– Вероятно, тайник в Соборе, – предложил Томмасо.

– Осмотритесь внимательно в Соборе, – сказал Вийон мне. – Я могу послать своих шпионов в Собор, могу велеть Леонардо нарисовать каждую скульптуру и каждую картину, но вы, Арман, можете, как писец архидьякона, посмотреть еще и на башнях, куда мы не можем проникнуть.

Я пообещал сделать все возможное.

– Это хорошо, – закашлял Вийон. – Мы должны, наконец, продвинуться хоть на шаг, особенно после неудачи с Марком Сененом.

– Он действительно пленник дреговитов? – спросил Леонардо. – Нападение королевских стрелков и обстоятельство, что многие фургоны были использованы, чтобы его провести, указывают на нечто другое. Король Людовик известен тем, что он запирает ему неугодных. Говорят, в Бастилии его враги сидят в железных клетках, как птицы.

– Дреговиты имеют большое влияние даже в непосредственном окружении короля, – вздохнул Вийон. – Даже если все выглядит похоже на указ Людовика, за всем могут скрываться дреговиты.

– То, что вам говорит о влиянии дреговитов, верно. Похоже, даже королевский врач связан с ними.

Я рассказал о моей встрече на галерее башни. Вийон насторожился.

– Жак Куактье, старая лиса, он известен тем, что обирает суеверного и обеспокоенного своим здоровьем короля, как только можно. И Людовик, который настолько хитер, что его даже называют Всемирным Пауком, позволяет выуживать у себя золото и титулы за всякое якобы чудодейственное средство. Куактье удалось даже, чтобы его племянник Пьер Берсе получил должность епископа в Амьене. Вполне может статься, что Куактье – посредник между королем и дреговитами.

– Великий магистр? – спросил я и вспомнил с ужасом о собрании тамплиеров.

Вийон был погружен в глубокое размышление, но вопрос мой расслышал и сказал наконец:

– Да, великий магистр! Чем дольше я размышляю, тем более вероятным это кажется мне. Он обладает влиянием, властью, возможностями и необходимой хитростью. Я велю следить за великолепным особняком, который он построил себе на деньги короля на улице Сент-Андре-дез-Арк. Хорошо, что у нас есть Арман в Соборе. Все действительно сходится! – он сжал правую руку в кулак и ударил с громким хлопком о левую.

С интересом я наклонился вперед.

– Что Вы еще знаете о Куактье?

– Он не только личный врач короля, но и одновременно – королевский советник, что не умаляет его влияния на Людовика. И он – начальник Марка Сенена. Семь лет назад Куактье был еще обычным писарем в казначейской палате, но благодаря покровительству Людовика быстро стал вице-президентом, и с прошлой осени он – первый президент палаты, но освобожденный от утомительного долга вести ведомственные дела. Кроме того, милый доктор входит в состав правительства Дворца правосудия и Консьержери.

Мы все сошлись на том, что нашли таинственного великого магистра дреговитов. Вийон велел принести кувшин благородного морийона, чтобы отметить приятный успех, как он это назвал. Во время этого серьезного обсуждения сложилось почти дружеское, радостное настроение. Только Леонардо оставался замкнутым. Он поставил локти на стол и подпер свою светлую голову с локонами обеими руками и пренебрег сладко пахнущим морийоном. Наконец Томмазо спросил своего товарища, не зарекся ли он пить вино.

Леонардо, казалось, лишь сейчас заметил глиняный стакан с красно-черным содержимым, пригубил его и сказал:

– Я все время думаю, кто был тем другим парнем, которого видел наш друг Арман у Фролло.

– Я же сказал, он назвался кумом Туранжо. – Глаза Леонардо сверкнули.

– Совершенно верно, он назвал себя так. Но каково его настоящее имя? Вы сами, Арман, указали, что заметили в этом человеке что-то странное.

– Он вел себя скромно, почти раболепно, но мне он показался волком, притворяющимся овчаркой.

Интерес Вийона пробудился, и он попросил меня описать точно этого Туранжо. Внимательно он прислушивался к моим словам, потом послал Леонардо принести лист бумаги и уголь. По моим описаниям Леонардо нарисовал человека, и я поразился, как точно он уловил его черты, не видя его ни разу.

– О, я видел его на празднике Трех волхвов, когда он принимал фламандское посольство. И по этому воспоминанию я нарисовал его, – Леонардо указал на изображение вымазанным углем пальцем. – Вот это правитель Франции, наш добрый король Людовик, Всемирный Паук.

Вийон ударил себя по лбу, словно он осознал только что свою глупость. – Леонардо прав, это король. Мне следовало бы догадаться раньше, уже когда Арманд упомянул это имя. Кум Туранжо, не смешите меня! Так называют каждого жителя Турени[58]58
  Турень – графство, расположенное по реке Луара рядом с графствами Анжу, Мен, Блуа (прим. перев.)


[Закрыть] или города Тур. И кто самый известный человек, который там живет?

– Людовик Одиннадцатый, – сказал Леонардо.

– С прошлого года он похоронил себя в своем замке возле Плесси-де-Тур, словно вдруг испугался всего мира, – продолжал Вийон. – Никто не знает точной причины. Это значит, он боится скорой смерти и сделал свой замок самой неприступной крепостью во Франции. Словно там можно помешать смерти!

– Большой паук попался в свои собственные сети, – заметил Леонардо. – Кто так долго и так обширно правит всем, как Людовик, считает себя бессмертным. Возможно, он именно бессмертие ищет у отца Фролло, повелителя черной магии.

Я с недоверием уставился на итальянца.

– Вы верите, что король поступил на службу к дреговитам?

– Мы должны все принимать в расчет.

– Возможно, Людовик не знает, какую мрачную игру затеял Фролло, – сказал Вийон. – Власть Куактье над королем может быть так велика, что он рассказывает ему небылицы. Тогда бы король находился под влиянием дреговитов, сам того не подозревая. Это мы должны выяснить, – он отдал мне назад деревянного дракона. – Сохраните завещание целестинца, Арман, и сообщите мне тут же, если вы обнаружите этого дракона в Соборе. Дела принимают другой оборот, в этом нет никакого сомнения. Скоро будет принято решение, и оно может зависеть от вас. Возможно, вы будьте самой важной фигурой в этой партии!

Глава 6
Любовь и смерть

В кривых улочках снова отражался шум Двора чудес, который лишь с наступлением сумерек пробудился к настоящей жизни. Костры в лагере бросали свой трепещущий свет на остатки старой, давно слишком узкой городской стены. Мы слышали пение и окрики, еще раньше, чем ступили во дворец нищих и висельников, где копошилось великое множество человеческих и человекоподобных существ под освещенным луной небосводом. Едва мы ступили на неровный грязный тротуар прибежища, как нас тут же окружила толпа калек, и Двор чудес доказал справедливость своего названия. Горбатые и кривые тела распрямились. В печальных глазах засверкал одинаковый огонек. Руки вылезли из пустых рукавов и направили на нас острые клинки. Ноги выросли из штанин, а костыли превратились в угрожающе поднявшиеся дубины.

Мой спутник распахнул свой плащ и показал раковину пилигрима, которая были пришита к внутренней бархатной отделке. Нищий сброд признал знак кокийяров и посторонился. Разочарование отразилось на жадных, разрисованных под сыпь мордах.

Я хотел было направиться к башне с несколькими освещенными окнами, внизу которой находился в полуподвале кабак, откуда во двор доносилось пение пьяных голосов вперемешку с ясным звоном оловянных стаканов.

Но Леонардо повел меня в другом направлении, к лагерю цыган.

– Колетта находится под опекой герцога Нищие набросились бы на своего короля, если бы тот еще дольше отказывал им в этом кабаке. Клопен Труйльфу не лучше, чем ваш новый знакомый Людовик. Какой король, запрещающий своим солдатам пьянство и проституток, долго удержит свою корону?

Цыгане тоже прогоняли духов ночи музыкой и пением, но вооруженные часовые по границе стана из фургонов внимательно следили за нищими. Они мрачно уставились на нас, и в свете костров клинки их оружия засверкали кровавым блеском. В подземном убежище Вийона я видел дерущихся иноземных мужчин отчасти неизвестным оружием, храбрых и послушных, не задумывающихся о своей жизни. Они, похоже, знали все способы убийства своего противника – молниеносно или бесконечно долго, милостиво или мучительно. Теперь я был очень рад, что Вийон дал мне в попутчики Леонардо. Часовые узнали нас и пропустили.

– Зачем искать себе союзника, чтобы потом постоянно не доверять ему и следить за ним пуще, чем за самым лютым врагом? – спросил я шепотом, чтобы цыгане – или египтяне, или как им угодно себя называть, не поняли меня.

– Потому что на него надеются, – Леонардо указал на круг, где подданные Матиаса Хунгади Спикали предавались своим вечерним делами, где закутанные в пестрые шали женщины готовили еду и истошно вопили дети, чернобородые мужчины с кольцами в ушах чинили фургоны или оружие. – С тех пор как Матиас два года назад провел свой народ через ворота Жибар Париж, число его людей удивительно выросло. Все больше цыганских таборов просочилось в город, и армия герцога усилилась, и все же его военная сила гораздо меньше в сравнении с сотнями и сотнями нищих, которых сможет поднять в случае крайней опасности ветреный Клопен. Поэтому неудивительно, что Матиас сделал короля нищих своим кровным братом.

– Кем?

– Матиас и Клопен стали братьями по крови, по старинному священному ритуалу цыган, который связывает обоих мужчин как братьев. При этом каждый делает надрез другому на правом указательном пальце в виде креста рано утром натощак. Этот палец он засовывает другому в рот, который должен выпить эту кровь. Таким образом, счастье и несчастье обоих навечно связано друг с другом, и каждый должен помогать другому.

Я представил себе, какова на вкус чужая кровь на моем языке, и сплюнул.

– Милое братство, при котором один так недоверчиво приглядывает за другим!

– Авель жил бы дольше, если бы он недоверчиво смотрел на своего брата Каина. Но тише, вот идет один из них, по крайней мере, я не знаю, Каин он или Авель.

В сопровождении Милоша и Ярона к нам вышел герцог Египта и Богемии. Отсвет костра окрасил его обычно желтую кожу в кирпичный цвет, как старый пергамент, который стал тонким и разъехался от бесчисленных разрывов. Ужасно старым и усталым он показался мне на этот раз, словно уже попробовал перед Эоном, но так и не испытал вкус воздействия эликсира жизни, который так отчаянно искали алхимики как Ной в свое время кусочек суши, плывя в своем ковчеге. Вечная жизнь не могла принести человеку больше ничего, так что теперь он рассматривал смерть как милость?

Леонардо засвидетельствовал ему свое почтение и почтение магистра Вийона.

Матиас вытянул голову как птица, ищущая добычу. – Есть ли у вас новости для меня?

– Нет, – сказал Леонардо быстро, прежде чем я сумел упомянуть о моей встрече со странным кумом Туранжо. – Мы еще не знаем, куда отвезли Марка Сенена.

– Зачем тогда Вийон направляет ко мне своих послов? Леонардо улыбнулся и бросил на меня косой взгляд.

– Потому что один из послов особенно привязан к дочери Сенена.

Пара крошечных морщин еще больше запала среди других складок на лице герцога и выдала его оживление.

– Девушка потихонечку поправляется. Пойдемте!

Пока Матиас вел нас к одному из стоящих в стороне фургонов, я спросил себя, ради одной ли заботы он взял к себе Колетту в лагерь. Пожалуй, едва ли, если он доверяет своему союзнику Вийону не больше, чем королю нищих. И так же Леонардо, похоже, не доверял цыгану, иначе он бы не умолчал о моей встрече с королем и его лекарем. Чем дольше я думал о запутанной шахматной партии, тем больше мне становилось ясно, что Колетта для Матиаса не только опекаемая, но и заложница. Марк Сенен мог быть ключом к дреговитам, к тайне солнечного камня, и Колетта была, возможно, ключом к ее отцу. Таким образом, она была не больше, чем пешкой в большой игре, имеющей значение только пока Fie исполнит свою роль. А после ею могут и пожертвовать. Эта мысль заставила сильно биться мое сердце.

Колетта лежала на матраце из соломы одна внутри фургона. Сильный запах, сладкий и терпкий одновременно, защекотал у меня в носу.

Он шел из наполненной водой глиняной мисочки, которая стояла на бронзовом треножнике над свечой.

Матиас заметил мой вопросительный взгляд и объяснил:

– Шари насыпала в воду травы, которые способствуют выздоровлению.

Колета, видимо, спала сном идущего на поправку, – как я надеялся. Ее грудь тихо вздымалась и опускалась, закрытые веки дрожали едва заметно, как травы при легком ветерке. Переполненный чувством заботы, я рассмотрел ее опавшее, бледное лицо. Если бы мне не сообщили других вестей, я бы никогда не поверил в улучшение ее состояния.

– Когда она просыпается, то всегда спрашивает об отце, всякий раз, – заявил герцог. – Ответ не понравится ей. Было бы лучше для ее здоровья, если бы Сенен нашел поскорее новую тюрьму.

Старый лис говорил с глубоким сочувствием, и все же он использовал Колетту как оружие, как средство давления. Это рассердило меня, и охотнее всего я бы вцепился ему в глотку.

Леонардо наклонился над Колеттой, пощупал пульс, послушал ее дыхание и стук сердца.

– Что вы делаете? – я спросил, несколько возмущенный этими вольностями. – Вы врач?

– О том, что происходит в человеческом теле, я знаю наверняка гораздо больше, чем любой врач. Вас явно обрадует, что Колетта спит здоровым сном.

– Если вы так много понимаете в медицине, то почему вы вчера не позаботились сами о Колетте и передали эту работу Шари?

– Если хотят преуспеть в искусстве, то всегда хорошо наблюдать других мастеров за работой. Особенно в научных искусствах.

Это звучало, словно выздоровление Колетты было для него не потребностью, словно он не видел в ней ничего, кроме одного из трупов, которые он разрезал в той ужасной подземной комнате. С гневом я спросил:

– Вы все делаете ради науки, не так ли?

– Скажем, многое. Только благодаря прогрессу в науке можно победить нужду человека, пока она еще существует на земле.

– Прогресс ничего не стоит, – начал я. – Если он вредит человеку, его надо проклясть.

– Из того, что вредит одному, другие могут извлечь пользу. Должно ли это быть оправданием тому, что Леонардо чуть было не дал умереть Колетте? Я не дошел до того, чтобы заявить ему о своем презрении. Наш разговор, видимо, прогнал дух сна Колетта беспокойно заворочалась, подняла руки и вскрикнула:

– Нет, оставьте меня! Пожалуйста, пожалуйста, не делайте со мной ничего! Не…

Крик превратился в плач, слезы текли из закрытых глаз. Она все еще спала, и ее посетили сновидения, но спокойствие покинуло сон девушки. Страх исказил черты ее лица, и как я видел, она была еще далека от пробуждения. К страху примешались другие волнения, печаль и стыд. Что за кошмар приснился ей, что даже реальные переживания не могли быть ужаснее?

– Пойдемте, Арман, лучше мы оставим ее одну. Она должна преодолеть ужасы своих воспоминаний своими силами. Сейчас мы ничего не можем для нее сделать.

Леонардо, чьи замечания об ужасных воспоминаниях Колетты сбили меня с толку, мягко, но настойчиво увел меня из фургона. Матиас пригласил нас к столу. Снаружи на огне жарился теленок и источал аппетитные ароматы. Я закрыл дверь фургона, после того как послал спящей долгий, страстный взгляд. Неохотно я оставил ее одну с ужасным сновидением – и все же был рад, что она разминулась со старухой смертью.

Итальянец и цыгане уже скрылись между двумя высокими палатками. Когда я поспешно спустился с короткой лестницы, что-то белое и мягкое метнулось мне под ноги, отчего я потерял равновесие и упал.

– Вот так досада, вот так позор! – запричитал рядом со мной маленький человечек, ребенок со странно низким голосом. Я вышел из оцепенения и узнал Рудко, карлика. – Не сердитесь, господин, я не хотел вас сбивать.

Я поднялся возле лестницы и рассмотрел маленького человечка, который доходил мне как раз до пояса. Войлочная шляпа сидела криво на его слишком большом черепе, отчего из-под нее выбивались черные пряди волос. Его потертая кожаная рубаха и шерстяные брюки были темными – то ли от природы, то ли из-за множества пятен, которыми была заляпана одежда.

– Это были не вы. Вы малы, но не настолько. И, прежде, всего не так белы!

– Джали уронила вас, но я был тем, от кого она вырвалась, – он скривил гримасу. – Разве же я знал, что она побежит за обоими?

– За кем?

– Ну, за Эсмеральдой и ее рохлей.

– Вы имеете в виду Пьера Гренгуара?

– О ком же еще я могу так говорить? Ему следовало присматривать за Джали, потому что Эсмеральда спешила. И что делает это забавный малый? Он просто бежит вслед за своей обвенчанной суженой. И что делает коза? Она бежит за обоими! – Рудко прищурил глаз и как заговорщик посмотрел на меня. – Если вы меня спросите, то у нашей прекрасной Эсмеральды свидание, и рохля хочет за ней проследить. Он все еще думает, что может быть для нее больше, чем просто дураком, который имеет право называться ее супругом. При этом… – карлик замолчал, сделал тревожный прыжок и указал на лагерь нищих. – Там бежит подлая тварь, прочь в мир теней ночи. Клянусь демонами тьмы, мне думается, мы больше никогда не увидим Джали. Вот коварная бестия! Тогда я лучше буду держаться моего Золтана, он всегда приходит к своим хозяевам…

Я больше не обращал внимания на его болтовню. Я тоже увидел козу в свете костра. Она бежала по улице, по которой Леонардо и я пришли во Двор чудес. Я погнался за ней, мимо стражников герцога, которые обращали внимание только на приходящих, а не на людей, которые покидали лагерь цыган. Я пробежал мимо своры кутящих нищих, перепрыгнул через мирно спящих одноруких и окунулся в улицу, которая поглотила Джали.

Меня воодушевила мысль выследить козу, а с ней и Эсмеральду. Рудко говорил о свидании. Я верил, что знал, кто ждет цыганку. Разве она не сама говорила, что хочет раскрутить этого капитана, Феба де Шатопера?

Что произойдет при этой встрече, что ей расскажет капитан, могло быть очень важным. И я не был уверен, поделится ли Матиас с нами, своими союзниками, тем, что поведает ему дочь. Поэтому я хотел лично присутствовать. Возможно, это пригодилось бы в борьбе с дреговитами и помогло бы Колетте.

В какой-то момент я уже не знал, как себе помочь. Я не видел ни человека, ни козы. Передо мной и за мной кривились бесформенными тенями старые дома, подобные чудовищам, которые притаились и ждали свою добычу. Ночь стирала различия между мертвым камнем и живой плотью, как мог стирать солнечный камень (если эта безумная история была правдой) разницу между духом и материей, между душой и грехом.

После того как я покинул Двор чудес, я вскоре слышал только быстрое стаккато моих шагов и как сопровождающую музыку – мое запыхавшееся, тяжелое дыхание. Теперь, когда я остановился, стихли шаги, но мое прерывистое дыхание показалось мне еще громче – оглушающим, словно оно принадлежало вовсе не мне, а преследующим бестиям вокруг меня, которые брызгали слюной в предвкушении свежей плоти. А потом мне показалось, будто я слышу в тени разговор. Я навострил уши и затаил дыхание.

– …Ты меня приняла не за того, ты, пугливая маленькая тварь. Если ты не побежишь дальше, я вздую твою козью задницу, как это не сумеет и самый сильный козел. Вперед, ну же. Да, малышка Джали, беги, ищи свою хозяйку. Беги к Эсмеральде! – хихиканье сопровождало слова. – Имея тебя у себя на хвосте, моя красавица не сможет неслышно пробираться по ночи.

Я услышал тихое блеянье козы, а потом – тяжелые шаги мужчины. Без сомнения, это был Пьер Гренгуар. Однако почему, клянусь святым Кристофором и царем Самоса, я мог его слышать, но не видеть?

Когда я немного прошел вперед, то раскрыл тайну. Узкая крутая лестница – то ли проход, то ли ступени – шла вверх от улицы и обвивалась змеей вокруг нескольких домов, ровно настолько, чтобы мог пройти один человек. Гренгуар и Джали должны были пойти этой дорогой. Возможно, она и меня приведет к Эсмеральде.

В старых, мрачных домах едва горел свет, и луна старалась освещать своими бледными лучами касающиеся друг друга крыши. Больше на ощупь, нежели видя дорогу, я пробирался вперед, осторожно, потому что все снова и снова я поскальзывался на отбросах и нечистотах, которые свалили в кучу жители перед своими бедными лачугами. Если доверять своему носу, то это был тот самый момент, чтобы прекратить поиски. Тяжелый запах сгнившей рыбы и испражнений всяческой природы висел в воздухе, что меня чуть не стошнило. Я зажал одной рукой рот и нос, а другой шарил по стенам домов, продвигаясь вперед на ощупь, пока убогие дома немного не расступились и, наконец, не стало светлее, и свежий воздух не развеял отвратительный запах.

Я стоял у Сены, перед натянутыми на берегу сетями и пришвартованными рыбачьими лодками к тяжелым деревянным сваям, которые мягко качались в прибрежной воде. Справа от меня вдали лежал Лувр, различимый только как неясные очертания. Слева в непосредственной близости возвышались острые башни Гран-Шатле в ночном небе. Луна рассматривала его расплывчатое отражение в реке и освещала неукрепленные берега.

Недалеко от захода на Мельничий мост Эсмеральда присела на корточки и начала разговаривать с Джали на непонятном языке. Если судить по тону, то Эсмеральда делала животному полагающееся в такой ситуации наставление, что, однако, не тревожило козу. Радостная оттого, что нашла хозяйку, она лизала угрожающе направленную к ней руку. Дочь цыганского герцога со вздохом закончила свою назидательную проповедь и продолжила свой путь к Мельничьему мосту, сопровождаемая по-прежнему Джали. Но ее преследовал и Гренгуар – как отделившаяся тень. Он спрятался за вытащенной на землю и законопаченной лодкой. И я превратился в тень тени, играя сейчас роль более чем просто охотника.

Мы перешли на другую сторону Сены по Мельничьему мосту. Сожженный ломбард, закоптелая дыра в плотном ряду домов, воззвала к моему сознанию, что мое смелое мероприятие могло быть связано с непредвиденными опасностями. Я отвернулся и снова взглянул вперед, но перспектива не обрадовала меня. Дворец правосудия, несущий вахту с выстроившимися в ряд башнями как огромными солдатами по ту сторону моста, напомнил мне с новой силой о неудавшемся штурме и море крови, которое он повлек за собой.