Текст книги "Большая «К» и маленькая «Ко»"

Юлия Чаттерджи
Большая «К» и маленькая «Ко»

© Чаттерджи Ю. В., 2015

* * *

Клад – это не суть рассказа, а только повод для него.

Глава 1
Старый дом и новая школа

Вы замечали раньше: только про что-нибудь подумаешь, а оно – раз и уже случилось? Или: представишь себе что-нибудь – и вот уже видишь это наяву? Нет? Вам повезло или не повезло – не знаю. А мне точно нельзя ничего бояться заранее, иначе это и впрямь произойдет. Зато мечтать – то, что доктор прописал. Кстати, советую и вам попробовать.

В тот день я ни о чем не мечтала, потому что шла в школу. Ну о чем можно мечтать, когда идешь в школу? О новых свершениях, говорите? Тогда про вас все ясно! Вам сколько уже лет? А зачем тогда читаете детские истории? Да что вы, какие могут быть теперь в школе новые свершения! Запомнить хотя бы часть того, что свершилось еще до нашего рождения…

А мечтала я летом о кладе и приключениях, а заодно – о рыцаре на белом коне. Но лето прошло.

Я шла по улице, кругом была золотая пора. Точнее она у других, кому в школу не надо идти – была. Я бы тоже с утра с удовольствием пошла куда глаза глядят, сквозь эту золотую пору, пока еще тепло и воздух такой прозрачный. Воздух в Москве теперь только ранним утром бывает прозрачным. Когда смотришь сквозь прозрачный воздух, то видишь и чувствуешь все сразу и ясно, словно сам становишься тем, на что смотришь. А потом полдня пройдет, и ничего не видно кругом: воздух днем как пластик вместо стекла. У нас такой – на даче в сарае. Через него, конечно, можно что-то разглядеть, но жизнь вокруг получается смазанной. Ты уже не участвуешь во всем, на что смотришь, а только наблюдаешь со стороны и, конечно, видишь все в искаженном свете.

Я вот так и шла до школы, наблюдая. Проходила мимо одного из старых домов на улице Сад***ской. А там почему-то толпа народу. Что это они так рано? Им же в школу не надо. Спали бы себе. Или выгуливали бы собак.

Я собаку очень хочу, но у меня ее нет, мама не хочет. Послушать мою маму, собакам, видите ли, в центре гулять негде.

А все-таки что, интересно, делает около этого дома такое количество народу? И, вообще, что это за дом? Ирена нам, кажется, про него рассказывала.

– Варварка, стой! – я окликаю подружку. Она живет рядом со школой, но обычно заходит за мной. А до меня от школы – пилить и пилить. Но Варварке нравится гулять до школы. Она очень необычный человек. Хорошо все-таки подружиться с тем, кто может иногда зайти за тобой перед школой!

Представляете, у меня только в этом году появилась подружка! Я пять лет училась в школе, а подружки не было, так, приятельницы, ничего серьезного… Но очень хотелось подружиться с кем-нибудь всерьез и надолго. Я верю в такую дружбу, а вы? Нет? Значит, вам просто пока не повезло с настоящими друзьями! Сколько, говорите, вам лет? Ну и что? Даже если вам сто лет, вы еще вполне успеете найти настоящих друзей, это я точно вам говорю!

Познакомились мы с Варваркой так: я сидела на уроке, пришла новенькая (волосы светлые, глаза голубые, нос – кверху).

Между прочим, нос у Варварки – кверху не потому, что она много о себе думает, а потому, что такая форма носа. А думает Варварка, правда, много, но только не о себе, – а обо всем на свете. Поэтому она много знает. Если не знаешь, о чем думать, то и думать не о чем. Варварка – полная противоположность мне: у меня волосы темные и кудрявые, глаза – непонятного цвета. Мама говорит, что они (глаза) еще пока не решили, какими им быть: зелеными или карими. Наверное. У меня вообще нерешительный характер, я все время колеблюсь: одно сделать или другое. А когда надо решить задачу, то ответ я ищу сто лет, потому что мучаюсь сомнениями. И знаю я гораздо меньше, чем Варварка. Есть люди, которые знания накапливают, а есть те, которые ими разбрасываются, раздают бесплатно идеи. Прямо как я!

Кстати, я не представилась: меня зовут Аля, и я перешла в шестой класс. А учусь я в школе на Большой «К». Очень старая школа, довоенная. Здесь полвека назад учились только мальчики, и, как говорит наша директриса, за эти полвека дух свободолюбия отсюда так и не выветрился. Она нам многое рассказывала про нашу школу: оказывается, мы занимаем какую-то часть старой усадьбы. Вроде бы – флигель.

Так вот – о Варварке. Я придумала свою подружку так звать, имейте в виду, а то в Москве есть улица Варварка, смотрите – не перепутайте! Кстати, я очень люблю древние улицы Москвы. Особенно – те, которые начинаются прямо от Красной площади. Они такие таинственные, и дома на них стоят такие старинные. Но их становится все меньше и меньше. Раньше дома жили дольше, чем люди, а теперь наоборот – так говорит моя бабушка. Видимо, люди хотят жить дольше. А бабушка говорит, что люди должны видеть дальше. Тогда и дома будут строить красивее. А я думаю, люди должны жить и дружить дальше, потом посмотрим.

Вот так. А Варварка пришла и в первый же день помогла мне написать контрольную. То есть она, конечно, сначала просто дала списать. Когда пишешь контрольную, помогать и объяснять особо не получается. Но потом она еще долго что-то мне объясняла. Что? Да про дроби. Как их укрощать. То есть сокращать. Ну вы поняли… Я помнила, как их приводить к одному знаменателю, а укрощать еще тогда не научилась. Приводить к знаменателю я тоже долго раньше училась. Пока не услышала телефонный разговор папы. Он сказал кому-то: «Надо прийти на переговорах к единому знаменателю, а то ничего не получится, и мы поссоримся». Тут я поняла: если дроби не придут к единому знаменателю, то они поссорятся. Поссорятся, и их вместе уже не сложишь.

– Варварка, ты не знаешь, что они все тут столпились? – это я догнала свою подружку, которая как раз шла мимо дома на Сад***ской.

Хорошо все-таки идти до школы пешком. Идешь и всегда встречаешь кого-нибудь. А половину моих одноклассников отвозят в школу родители на машине. Мрак. Они и встают в полном мраке, чтобы в школу успеть. Потом еще едут в этом мраке. Спят во мраке. А приехали в школу – никаких впечатлений. Лучше уж в метро ездить. Вот папа в детстве ездил, и все ему завидовали. Другие в школу ходили пешком, а он сам ездил и СТОЛЬКО ВСЕГО ВИДЕЛ! Но сейчас в метро ничего не видно, кроме спин людей. Потому что – тьма народу. В метро – тьма, в машине – мрак. Нет, хорошо идти на своих двоих, так – светлее.

– А ты помнишь, нам Ирена рассказывала про этот дом, – это Варварка мне отвечает.

– Я помню, она рассказывала. Но не помню – что, – я потупила голову. Куда мне до Варварки.

– Это доходный дом. Его строил какой-то архитектор Нин… Нет, Нирн… Сама забыла…

Надо же, Варварка тоже иногда что-то не помнит.

– А помню я, что он проектировал в начале двадцатого века первые в Москве «небоскребы», их еще называли «тучерезы», – продолжала Варварка.

– Это сколько же в них было этажей? – с сомнением посмотрела я на дом. Хотя и он мог сойти за «тучерез» зимой, когда облака висят низко, знай– режь да нанизывай!

– Немного, от восьми до десяти, по-моему, – засомневалась Варварка. – А в этом пять, видишь, всего-то. Зато тут Есенин не то жил, не то работал, не то встречался с кем-то. Помнишь: «Белая береза под моим окном…»?

Я прямо-таки обиделась на Варварку. Знаю я, конечно, мало, но не настолько, чтобы «Белую березу» не знать:

– Конечно, помню, он же любимый поэт Ирены! – я замялась и продолжила:

– Мне до сих пор не верится, что ее больше нет. Она так здорово Москву знала, как будто жила сто лет… Как будто в Москве жила сто лет… А ведь она не жила столько… Тут столько не жила…, – я запуталась окончательно.

– Она сама не жила, зато жили и дед ее, и прадед.

Мы шли, огорченные воспоминаниями. Они, бывает, как нахлынут, так приходится ждать, когда отлив сам собой произойдет. Фотография Ирены Сергеевны висела в школе долго, под ней горела свечка. И отражался свет в глубине молодых глаз Ирены Сергеевны. Иногда ее лицо само всплывает перед глазами, а иногда – захочешь, но вспомнить не можешь… Вот так…

– Сегодня – родительское собрание, – сказала нам Мария. – Напомните папам, мамам, тетям, дядям, братьям, сестрам, в общем – тем, кто может прийти. Я по электронной почте все всем разослала, но дел у всех много, могут и забыть.

Мария – наша новая классная. Очень классная классная.

Хорошо, что именно она пришла в прошлом году после Ирены. Ирена была молодая. Очень молодая для того, чтобы умереть так вдруг. «Сгорела как свечка», – охнула тогда бабушка.

Мария – совсем молоденькая. Я верю, что она будет долго жить. Когда мы вырастем, она тоже еще не будет старой. Мамы наши между собой называют ее Машей. Она для них и вправду – Маша. Но не только потому, что молодая. А потому что родная.

«Тоненькая такая, как веточка. Глаза черные горят и светятся. Любовью светятся», – бабушке она нравится.

Что бабушка может знать про сегодняшнюю жизнь? Ничего. Почему же она все всегда про все понимает? Я об этом еще подумаю.

– А про что будет собрание? – подал голос наш не-то-чтобы-отличник Илюшка.

Он парень очень добрый, веселый, учится легко, но «без напора», как сказала наша математичка. Она-то, конечно, ждет от Илюшки напора и побед на олимпиадах. Нашу математичку Валентину Вениаминовну мы называем Витаминовной. Хотя помешана она не на витаминах, а на математике. Весь мир кажется ей цифровым. Папа хихикает:

– А что, она права!

Мария Илюшке ответила так:

– Вообще-то, конечно, надо бы про ваши двойки. Но вы их еще не успели нахватать, на дворе – только сентябрь. Поэтому оно будет организационное.

– Про тетради и атласы? – фыркнула моя Варварка.

– Про атласы, про тетради, Варя, тоже будет. Но еще будет про переезд и про слияние.

– Какой переезд, куда? – заволновался Борька.

Он совсем недавно переехал в центр из дальнего Подмосковья.

– Мы с мамой только что сюда переехали, еще в себя не пришли.

– Дело в том, что, возможно, наша школа должна будет переехать.

– Куда? – Борька заволновался еще больше.

– Не знаю, может быть, в другую школу, – грустно ответила Мария Анатольевна. – Это буду решать не я.

Расстроенные ребята вышли из класса, на ходу обсуждая новость.

– А далеко, интересно, эта школа? – спросила я.

– Мария сама наверняка не знает, – заметила Варвара и задумчиво потерла нос:

– И зачем нам понадобилось переезжать?

И тут я спросила:

– А может, это кому-то другому понадобилось в наше здание переехать?

Иногда меня осеняют умные идеи, вы согласны?

Глава 2
Немножко истории

Мы с Варваркой вышли из школы и пошли домой по перекопанной улице. Варварка поправила волосы:

– И кому же мог понадобиться бывший дровяной двор в саду?

Я медленно переваривала сказанное Варваркой, она умела заставить меня задуматься. Слова «дровяной двор» вызывали в моей памяти только скороговорку: «На дворе – трава, на траве – дрова. Не руби дрова на траве двора!»

– Варварка, ты не темни: какой еще дровяной двор?

– А ты не помнишь, что Ирена рассказывала? Или ты ушла тогда раньше?

Ирена вела у нас кружок «Москвоведы и москвоеды». На занятиях она рассказывала про старинные здания у нас на улице и во всем Центральном округе. Мы гуляли с Иреной вдоль набережных, переходили мосты, шли пешком то до Солянки, то до Таганки. Бывало, Ирена, как Царевна-Лебедь, махнет правой рукой – и справа вырастают старые церкви, которые раньше так прятались от нас за домами, что мы их даже не замечали. А потом махнет левой рукой – и в окнах домов вдруг начинают мелькать лица поэтов и художников, живших здесь когда-то. А еще Ирена читала нам стихи:

 
На сером небе – веток кружева,
Под серым небом – велика река.
А слева по мосту идет трамвай,
А справа по мосту – приходит май.
Откуда –  май,
Куда везет трамвай
И мост ведет –
Узнай у птичьих стай…
 

Стыдно признаться, но я, когда слушаю стихи, сразу начинаю хотеть есть. Это ужасно и глупо, хотя стихи я люблю. Но для меня лучше их все-таки самой себе и про себя читать. Потому что, если кто-то их громко читает на улице, на людях, то прохожие вокруг начинают оборачиваться. Могу их понять. А я начинаю стесняться и отвлекаться, толком не слушаю, только стесняюсь. А когда я стесняюсь, то хочу есть. Вот и все. Очень просто. А стихотворение хорошее, правда?

Но тогда я действительно сбежала, потому что застеснялась, захотела обедать, придумала что-то про срочные дела, сделала вид, что не поймала неодобрительный Варваркин взгляд и побежала через мост к себе домой, на набережную.

– Да-да, ушла раньше… А что двор? – полюбопытствовала я, переводя разговор в нужное русло.

– Неужели тебе это интересно? – съязвила Варварка. – Неужели ты еще есть не захотела?

– Варварка!! Скажи скорее!

– Ладно-ладно, слушай: там, где наша школа, был когда-то дровяной двор в огромном саду купцов. В этом дровяном дворе были оранжереи, беседки и даже маленький фонтан. А основная усадьба купцов – рядом. Она и сейчас там стоит. Но сначала там не купцы жили, а какой-то Ржевский. Он еще каменные палаты возвел, которые и стали основой усадьбы.

– Хи-хи, – сказала я. – Это про него всякие анекдоты рассказывали?

– Да нет, он капитан был, а анекдоты рассказывали про поручика. Ирена рассказывала, что род капитана Ржевского происходил от потомков князя Рюрика. А потом в усадьбе вроде бы и поручик жил. Но все это было очень давно, еще в восемнадцатом веке, представляешь?

Я представить не могла, мне вообще кажется, что даже сто лет – это страшно много. Только вот бабушка моя считает по-другому.

– А где сама их усадьба была? – поинтересовалась я.

– Да рядом, где сейчас центр культурный. Красивое такое здание, красное, не видела разве? Потом там купцы жили. Разные. Сейчас первого вспомню… Фамилия у него… Муравьев? Нет, что-то про птиц, кажется… Журавлев, вот. У этого Журавлева своя суконная фабрика была. Он в усадьбе много чего перестраивал.

– А дальше?

– Другие купцы. У одного, я помню, фамилия тоже простая, часто встречается, ну как – Иванов. Не помню. А у другого – Кумов, что ли? Алька, у меня плохая память на фамилии.

– А у меня на даты, – радостно объявила я.

– Значит, мы друг друга нашли, подсказывать друг другу будем. У этой усадьбы много приключений в жизни было. Журавлев ее хотел перестроить, потом пожар был, и перестраивать ее на самом деле пришлось, потом война с Наполеоном была, усадьбу опять восстанавливали. Как раз этот Иванов… Нет, Васильев… Потом Васильев часть усадьбы продал… Кумову… или Куманину…

Варварка огорченно замолчала: нет больше Ирены, некого спросить, переспросить…

– А в девятнадцатом веке этой усадьбой… опять какая-то птица…Грачев владел, купец. Он родом из крепостных, стал очень богатым, у него было свое производство в Иванове. Потом начался двадцатый век, и Грачев продал часть своих владений, кажется… Дурилину. Я запомнила, потому что фамилия смешная. Дурилин построил еще одно здание, доходный дом, он прямо на Большую «К» выходит, в нем – четыре этажа. Мы этот дом с тобой каждый день видим, когда мимо идем. Ну, по крайней мере, я вижу, а ты, как всегда, ворон считаешь. Усадьбу Дурилин перестроил и отдал в аренду под гимназию. Получилась гимназия Косицына. Педагог такой был. Гимназия была в усадьбе до революции. А после революции вместо гимназии здесь открыли школу. И только потом, в тридцатые годы, построили новую школу в дворовом саду. Во время войны в ней был госпиталь для раненых. А теперь здесь учимся мы. Ладно, я устала про купцов вспоминать. Пошли лучше к моим бабушкам. Ты пирожки будешь?

Лично я никогда от пирожков не отказываюсь. Особенно от бабушкиных. А у Варварки – бабушек две. Так что на меня тоже хватит пирожков. Одна бабушка у Варварки родная, а для другой она – внучатая племянница. И живут они в доме рядом. Серый дом, большой. Во дворе – памятник одной известной поэтессе. Там ее памятник живет, потому что она там жила. Вот видите, я тоже кое-что знаю про свой район. Если рядом каждый день ходить, поневоле что-то узнаешь.

Мы вошли с Варваркой в подъезд. В таких домах – лифт снаружи дома едет. Но это не прозрачный лифт, как в современных домах. Ты ничего особенного видеть не можешь, только знаешь, что висишь в воздухе.

Поднялись мы в лифте на пятый этаж. Варварка позвонила в дверь. Ее бабушка идет к двери долго. Конечно, ей уже много лет, и к тому же видели бы вы, какой у них дома коридор! По нему можно на велосипеде кататься. Туда-сюда. Мимо прялки и пианино. У нас такое же пианино – черное, немецкое. Трофейное. Мне в детстве всегда казалось, что пианино – рыба-кит с безукоризненно ровными и большими зубами. Зубы не белые, а цвета слоновой кости. Жалко, я не учусь на пианино играть, а ведь мы с рыбой-китом подружились, я даже песни на нем сочиняла, с простейшим мотивом. Та-да-да-да…

У меня дома тоже был длинный коридор, хотя и не такой, как у Варварки. Потом родители объединили кухню и комнату, и коридор стал короче. А квартира Варварки напоминает мне динозавра, бронтозавра с маленькой головой, длинной шеей и мощным хвостом. Варварка живет с двумя своими бабушками в большой квартире, где место встречи – не гостиная, а тот самый коридор. Еще можно ютиться в двухметровой кухне, здесь как раз есть где повернуться лицом к окну. Или – спиной к окну, а лицом – к плите.

Окна у Варварки большие и смотрят на крыши невысоких домов кругом. Мы любим включить чайник, поставить рядом глубокую тарелку с пирожками и смотреть на крыши. Чувствуешь себя не то Малышом, не то – Карлсоном. Детская книжка, говорите? Скажите честно, неужели никогда ее не перечитывали?

– Ты мне что-нибудь сыграешь? – это я Варварке.

Варварка, в отличие от меня, может даже Шопена сыграть. Но на этот раз она была не в настроении. А я так люблю, когда у нее из-под пальцев начинает литься какая-нибудь мелодия. Душа моя в этот момент поет и Шопену подпевает. У Варварки с музыкальной школой что-то там не складывается. Вернее, с учительницей. Гармония не складывается.

Видит Варварка музыку по-другому. Каждый в музыке видит свое. Когда я слушаю Шопена, то вижу белого лебедя.

А мой папа любит музыку к балету «Спартак». Это Хачатурян. И когда я эту музыку слушаю, то представляю… Волгу. Чем дольше слушаю, тем вижу Волгу все дальше и дальше. Когда я впервые увидела Волгу, в городе Калязин, мне она показалась огромной: широкой и глубокой. Папа тогда сказал: «Разве здесь она широкая и глубокая? Ты не видела Волгу дальше». Теперь я знаю, как можно увидеть ее «дальше».

А мама моя любит «В пещере горного короля». Это Ибсен. Нет, Ибсен написал пьесу-поэму «Пер Гюнт». А Григ написал музыку. Сюита тоже называется «Пер Гюнт». И там есть разные части, например, «Утро». Или – «В пещере горного короля». Вот слушаешь «Утро» – и сразу хочется встать и посмотреть рассвет. Пока воздух прозрачный. А если ты уже вошел в пещеру, то становится и сладко, и страшно. Когда мне в детстве читали сказки, мне тоже было и сладко, и страшно. И вам тоже наверняка так бывает, когда читаете сказки. Давно не читали? Но слушать-то любите, правда?

Я все никак не разберусь: для меня тот, кто пишет стихи, – это музыкант, а тот, кто пишет музыку, – это художник, а тот, кто пишет картины, – это кудесник. А кудесник – это поэт. Он творит чудеса. А чудеса – это стихи, музыка, картины. Вот так-то. Интересно, учительница Варварки видела когда-нибудь чудеса?

– Варварка, здорово, что ты к нам в класс пришла, правда?

Варварка пожимает плечами. Потом кивает. Она в окно смотрит и молчит, но я-то Варварку знаю: если она молчит и в окно смотрит, значит, – ей хорошо. И если она терпит мою болтовню и меня не прогоняет, значит, я ей не мешаю. И нам обеим хорошо. Это ведь, правда, хорошо, когда есть с кем вместе посмотреть в окно?

Я вдруг понимаю: Варварка расстроена, что школа переезжать будет. Она ведь только недавно к нам пришла.

– Ты из-за школы?

Варварка кивает.

– А кстати, я тебя не спрашивала: где ты раньше училась?

Варварка кивает головой в левую сторону. Там – крыши и крыши. Где среди них – Варваркина старая школа? Через крыши не перепрыгнешь взглядом. А может, и не надо?

– А где именно? И почему ты оттуда ушла?

– Номера я не помню. Ушла, потому что с одноклассниками не сложилось.

– Не помнишь? Ты же с цифрами дружишь.

– Не очень. Номера телефонов и дни рождения не могу вспомнить, даже бабушки мои обижаются.

– А мама? Ты хоть ее день рождения помнишь?

Я вдруг поняла, что сделала ошибку. Про маму Варварки я вообще никогда не слышала. А не слышала, потому что не спрашивала. А не спрашивала, потому что зачем спрашивать про то, что есть само собой. Как воздух или солнце. Как ветер.

Варварка стояла, прикусив губу. А глаза ее смотрели, не мигая, через крыши. Скользили по крышам и тучам, которые в тот день были так низко, что любой дом казался тучерезом. Уж где-где, а в Москве тучерезов хватает. Иногда даже тучи не могут так высоко подняться, как дома. Машут крыльями тучи, но взлететь над крышами не могут. И обрушиваются на людей всей своей тяжестью. Я почувствовала, что над Варваркой нависла такая туча. А надо мной мама небо расчистила и солнышко протерла. Потому я такая веселая. Раньше я об этом даже и не думала никогда.

– Мамы нет. Бабушки есть.

Я съежилась. Растерялась. А растерялась, потому что Варварка сама съежилась как от удара.

– У тебя ведь целых две бабушки. И живут обе вместе с тобой – вот счастье! – я неловко пыталась перекинуть мостик к Варварке, которая уплыла от меня туда, куда я доплыть не смогла бы при всем своем желании…

– Ну-да, – улыбнулась Варварка. – Видишь, и тебе пирожков хватает.

Я вдруг вспомнила, как рвалась Варварка на похороны Ирены. Туда детей не пустили.

– Это будет очень тяжело для вас, не надо вам туда ходить, – сказала директриса и осеклась, взглянув на Варварку.

– Я все знаю, – сказала Варварка тогда, громко отчеканивая слова.

– Я знаю, что ты знаешь, – тихо произнесла Наталья Ивановна. – Прошу тебя, не надо вам. Я знаю, как вы все Ирену Сергеевну любили. Мы тоже очень ее любили, правда. Смерть никогда не приходит вовремя… Но тут… Ночь пришла, хотя утро еще не кончилось.

И все мы разревелись, как маленькие девочки, вместе с нашей Натальей Ивановной…

– А с одноклассниками как раз из-за бабушек я поссорилась, – продолжала Варварка. – Понимаешь, все живут с папами, мамами, с братьями – вот как ты, с сестрами. А я – с бабушками. Один парень из класса узнал и жить не давал: «Как там твои бабки доисторические, еще не померли?»

– Может, он тебе завидовал, ему просто хотелось пирожков? – спросила я, попробовав-таки это чудо рук человеческих.

Варварка вернулась из своего путешествия по облакам, где она бывала часто. Вернулась, потянулась, облокотилась на подоконник и, взглянув на меня, прыснула:

– Он точно позавидовал бы тебе, если бы тебя сейчас увидел!!

Я не удержалась и показала язык Варварке. Та захохотала еще больше. Варварка, если уж рассмеется, остановится не скоро. И я, конечно, – туда же. Когда отсмеялись, Варварка просто и серьезно сказала:

– Понимаешь, бабушка Поля – старшая сестра моей бабушки. Она замуж так и не вышла. Не успела выйти. У них такая любовь была, но его убили.

– Но после войны ведь СТОЛЬКО ЛЕТ прошло! Неужели она больше никого не встретила?

Я подумала, что живу на свете целых одиннадцать лет. У меня столько всего произошло за эти одиннадцать лет. Если вам рассказать, вы не поверите! А лучше – если вам мама расскажет. Она больше меня помнит.

– Да сколько бы ни прошло… Бабушка Поля говорит, для нее все, что до войны, – это как вчера. А сама война для нее как будто и не кончалась вовсе. Она до сих пор за меня каждый день тревожится, как будто я в бой ухожу. А вот бабушка Соня замуж вышла. Она моложе Поли на десять лет, поэтому ей повезло. Она влюбилась, когда война уже кончилась.

Я даже никогда не думала, как хорошо жить, когда война уже кончилась. А еще лучше – если она давно не начиналась и не собирается начинаться. Неужели война – это как погода, и предсказать ее невозможно?

– А сколько же бабушке Поле лет?

– Девяносто пять.

– ??? И что, она печет такие хорошие пирожки?

– За свои девяносто пять научилась. Печет вообще-то бабушка Соня, а Поля ей помогает. А иногда – и я помогаю, ты что думаешь? Хочешь, я и тебя научу?

Я закивала, жуя и обдумывая предложение.

– Понимаешь, у них, кроме меня, никого нет. И еще – Анечки. Но она давно умерла, только стихи остались.

– Анечки?

– Да. У нее – очень много стихов о войне. О той самой. Которая шла, когда бабушки были еще молодыми. А потом в нашей стране шла война со своими.

– Это как?

– Да так, обвиняли хороших людей плохие. Соседей – соседи. И про это Анна писала, потому что с ней тоже воевали.

– Анна?

– Ее звали так – Анна. Ахматова.

Я скоро пошла домой, потому что к бабушке Поле должен быть прийти доктор.