Текст книги "неПАЦАНКА. Трансформация бой-бабы в леди"

– Ты упала назад на мост?

– Да, и вырубилась еще вдобавок. Странно только, что тело никто не обнаружил до утра, ведь мост – это стратегический охраняемый объект, и где был охранник – вопрос. В общем, все это лишь штрихи полноценной драмы, о которой говорить можно вечно. Давайте приступим уже к заданию!

– Молодец, девочка, – сказала психолог, встала со стула и направилась ко мне. Сравнявшись со мной, она попросила меня встать со стула. – Юля, нам нужны девушки, которые точно знают, зачем они идут на этот проект. Мы ищем тех, кто осознаёт, что еще не все потеряно, и готовы протянуть им руку помощи. От тебя нужно лишь одно – доказать, что в тебе есть хоть капля женственности, в которую мы можем поверить и за которую уцепиться, потому что пока мы тебе не верим и видим перед собой мужика, которому нужно просто изменить пол.

Эти слова шаровой молнией ворвались в мою грудную клетку и пригвоздили легкие к хребту. Я стояла обезоруженная, не зная, что делать и как это показать. У меня буквально онемели руки, дыхание остановилось, ноги прикипели к бетону, а пульс стал нитевидным.

– Что мне сделать? – едва смогла выдавить я из своих онемевших легких.

– Я не знаю, но мы не верим, что ты хочешь измениться.

Возможно, это был достаточно распространенный прием манипуляции на кастингах, о которых я, в силу отсутствия опыта и особенностей восприятия, не знала. Однако отчаяние поразило меня в тот момент, глаза забегали по лицам кастингующих в ожидании хоть какого-либо намека на то, что нужно сделать. Однако, не находя ни в ком из них поддержки, а видя лишь жаждущие зрелища пики глаз, я бессильно опустила руки и уставилась в пустоту за затылком психологини.

– Ну что, ничего? – спросила она спустя минуту, казавшуюся вечностью.

Я еще раз посмотрела ей в глаза, не находя в них отклика, она развернулась и пошла на место. Как только она села, я поняла, что сейчас или никогда – сняла с волос резинку, распустила волосы, посмотрела в потолок. Вспомнила, как в замедленной съемке фильм своей жизни, о которой рассказала этим незнакомым мужчинам и женщинам. Пробежала взглядом следы крови на снегу, руки матери, вытиравшие с лица следы крови на ссадинах, медведицу сзади и… разрыдалась. Я стояла и рыдала так, как никогда за последние 14 лет с момента того самого избиения на глазах беременной мамы. Навзрыд, с соплями, ручьями слез, упав на стул и схватившись за волосы, ставшие сырыми от соприкосновения с моими жидкостями.

– Юль, посмотри на нас, – прозвучал голос психологини.

Я подняла голову с растрепанными волосами и приставшими к лицу прядями, всхлипывая на каждом выдохе, как мопсы на смешных видео в Ютубе, и произнесла: «Возьмите меня, пожалуйста, мне больше некуда идти».

В аудитории воцарилось молчание, и я перестала всхлипывать по прошествии двух минут тишины, будто они ждали, когда я успокоюсь.

– Все, Юль, кастинг окончен. Ты свободна, – произнесла психологиня, сняв с себя очки, собрав руки в кулак, оперевшись на них лбом и закрыв глаза.

– Что ж, Юль, большое спасибо, что приехала! Это было очень интересно! Сейчас Алена тебе все расскажет, как мы будем взаимодействовать дальше, и еще одно… Ты красивая, и в тебе есть женственность, знай это! – произнесла худенькая блондинка, улыбнувшись так тепло, что поры моего лица быстро впитали слезы.

– Ладно, понятно. Спасибо вам, что выслушали, – ответила я, начав пожимать всем руки и натянув «рабочую» улыбку любезности. Учитывая свой опыт собеседований, я понимала, что данное окончание больше походило на фразу «мы вам перезвоним», сигнализировавшую «забудьте, вы нам не подходите». От этого осознания я расстроилась так сильно, что ощутила это чувство глубоко внутри стекавшим, как смола, по стволу ног в пятки – туда, где недавно бушевал страх предстоящей судьбоносной встречи. Как правильно подметил русский народ, «душа в пятки ушла», хотя, по заверению мифов Древней Греции, душа находилась в печени. И поэтому именно ее клевал орел у Прометея, создателя человеческого рода, титана, восставшего против Олимпа и самого Зевса во благо сохранения людей, принесшего часть Олимпийского огня на землю и за это прикованного Громовержцем к скале.

В натянутой на лицо-расстройство маске вежливой улыбки я пожала руки всем присутствовавшим и, как Элвис, собралась покинуть здание. В предбаннике, в глубине всеобщей дремоты и залипания в телефоны сидели все те же: самбистки, культуристки, Одичалая и последняя, не проявившая ни малейшего участия в нашей кампании по изменению себя.

– Ну, как? – встала с дивана и спросила Одичалая.

Я расстроенно пожала плечами, подала ей ладонь для рукопожатия, однако она взяла и по-мужски приобняла меня, пожелав удачи. Тут подбежала Алена-блонди и защебетала благодарности за то, что я приехала. Однако я быстро пресекла этот льстивый поток речи, обрубив:

– Ален, спасибо тебе огромное, но я не дура и все поняла. Спасибо, что смотрела мои видео и была на связи! По крайней мере, я попробовала! Прощай, не провожай! – остановила я плечо в плечо идущую со мной по советскому коридору.

И несмотря на весь свой напыщенный маникюр, надутые ботоксом губы, яркий вызывающий наряд, она произнесла важную вещь:

– Юлек, отчаиваются только слабые, а ты не слабак! Все наладится! – И вновь прильнула ко мне всем телом, по-женски обняв за плечи и оставив на щеке след красной помады.

Я спустилась вниз, туда, где оставила своего друга, четырнадцать лет назад присутствовавшего при моем избиении на глазах у беременной матери. Возможно, именно поэтому он до сих пор был со мной. Ник сидел на ступенях у входа, охранник так и не пустил его в закуток коридора, где стояло кресло. Прислонившись головой к стене, в наушниках, мерно дышал в дремоте на потоках сквозняка, бессильного сбросить его куда-либо – в реку или назад на мост. Я сравнялась с ним и села на ступенях рядом, слушая, что в наушниках играл Oxxxymiron. Как он смог заснуть под этот вымудренный рэп – загадка. Я посмотрела на его покрытый щетиной профиль и вспомнила того щеночка, стоявшего в незнании, что делать со мной и с гопниками.

– Ник! Подъем! Элвис покинул здание! – бодро сказала я, несмотря на витиеватые ноты расстроенного голоса, и смачно хлопнула его по плечу.

Он всполошился и опрокинулся назад под действием импульса приложенной мной силы. Может быть, и со мной было так же на том мосту, просто я не разглядела ладонь?

– Мать, твою мать! Чо так пугаешь! Я думал, тебя уж там расчленили! Четыре часа, е-мае, нам уезжать уж скоро! Хотел через полчаса уже рваться искать тебя в этом кишечнике Останкино. Ну, чо, как прошло, что было?

Мы одновременно встали и проложили путь по навигатору сначала на Красную площадь, потому что Ником двигало стремление найти на ней шаурму, в успешности чего я сильно сомневалась. А затем – на вокзал, где шансы найти шаурму были явно выше, однако, как оказалось в итоге, ни там, ни там ее и за сотню метров не было, поэтому перед самым отправлением поезда пришлось забраться в какие-то чащи за Ленинградским вокзалом и найти тот самый пункт с «пищей Богов», как он называл этот сверток мяса, капусты и теста. На Красной площади Ник сел на корточки и попросил его сфоткать в такой позе. Я же встала на фоне главной башни с часами и засунула руки в карманы, стиснув желваки так, как это делал мой отец. Во время моего первого визита в Москву отец сделал мне точно такое же фото, однако на нем я была гораздо веселее, пусть все с тем же хвостом длинных волос, сыгравших роковую роль в кастинге. В 10 лет я указывала рукой на башню, искренне радуясь своему присутствию в том времени и в том месте, по прошествии 14 лет я стояла в костюме со сжатыми в брюках кулаками, разочарованная своим кастингом и не знающая, что будет дальше.

По дороге я рассказала Нику обо всем и сделала такое же заключение, что озвучила и Алене. Для меня все было очевидно, и на фоне той девочки, которой сразу сказали, что купили билет и которая уверенно заявила: «До скорой встречи!» – такое прощание со мной означало лишь одно: спасибо за визит, на связи!

– Мать, вот любишь ты расстраиваться раньше времени! Они же не сказали, когда перезвонят, вот и жди!

– Мужик, я всю жизнь чего-то жду, меня достало ждать этого мифического чего-то! Окончания школы, окончания института, окончания первой работы, второй работы, третьей работы; первого запоя, второго зожа, третьих отношений; первого вывиха, второго затягивания раны, третьей попытки суицида… – Тут я остановилась, потому что Ник резко остановился и схватил меня за плечо.

– Ты щас чего сказала?! – с яростью смотрел он в мои глаза, усиливая давление пальцев на ключицу. – Повтори, твою мать, а то мне, кажется, показалось!

– Слушай, мы на поезд опаздываем, отпусти плечо, а то пальцы сломаешь, – выплюнула я и энергично смахнула его ладонь, выдвинувшись по направлению к вокзалу.

– Юль… – стоял он на месте, рассчитывая, что я обернусь и буду слушать обрывки мудрых цитат из прочитанных им ранее фантастических книг.

Но я упорно шла вперед, сильно сталкиваясь с идущими навстречу с противоположной стороны вокзала людьми, как помешанный и потерявший ориентир тунец против собственного косяка, плавниками щелкавшего его по бокам, чтобы тот вернулся в нормальное русло. Ставший холоднее на ниве опускающейся на столицу ночи ветер стискивал соленые щеки, впитавшие слезы несколькими часами ранее. Завтра от этих объятий обязательно будет раздражение по всему лицу, однако мне будет наплевать: моя попытка не удалась, а значит, все уже было не важно и мазать лицо детским кремом не имело смысла. «Что мертво – умереть не может», – пронеслась в моей голове фраза из какого-то сериала, и диктор на вокзале объявил наш поезд.

Мы прошли на свои боковые места и сели в глубоком молчании, удрученные окончанием поездки. Поезд неторопливо тронулся, с усилием разгоняя свое массивное стальное тело. Я сложила руки в кулаки и опустила на них голову, про себя повторяя фразу Алены-блонди. «Будь что будет, что было со мной», – пронеслась мимолетом строчка из песни «Ночных снайперов», а Ник покашлял и произнес:

– Мать, ты же знаешь, что все, что ни делается, к лучшему. А если обо всем печалиться, то скоро вся (первичный половой признак) размочалится. На, послушай Окси, а я навещу проводницу за чайком!

Я покорно взяла наушники и вставила эти музыкальные беруши в белый шум мыслей, раздражавших колебаниями барабанную перепонку.

 
Там, где нас нет, горит невиданный рассвет,
где нас нет – море и рубиновый закат,
где нас нет – лес как малахитовый браслет,
где нас нет, на Лебединых островах…
 

Поезд разбегался все быстрее, несмотря на свой старый состав, а за окном на смену кирпичным джунглям Москвы явился закат. Пурпурно-оранжевый диск созвучно песне стремительно падал в объятия горизонта, казалось, ждавшего этой встречи весь день. Изумрудная зелень лесных пролетов, живших на островках вдоль рельсов, купалась в лучах золота и славы своей возродившейся молодости, листьями играя с ветром, как с другом.

Завтра будет выходной, я высплюсь, поглажу котов и, скорее всего, не пойду таксовать, а просто полежу на диване, читая книгу. А пока… Да где там Ник с чаем?

AfterКастинг

 
Я влез на ходу, и даже, если здесь пропаду,
Крест на горбу, бегство – табу.
 

Oxxxymiron

«Уважаемые пассажиры, мы прибываем на конечную станцию – город Нижний Новгород», – прозвучало из громкоговорителя плацкарта, и я открыла глаза в лицо новому дню на afterparty после кастинга.

– Ну что, на автобусе или электричке поедем? – спросил Ник, предоставляя мне право выбора отходного пути домой.

– Пошли на автобус, а то перебор дребезжания рельсов в крови уже.

По пути мы зашли в «Макдональдс» и взяли себе черный американо, единственный кофе, который я могла пить, потому что он соответствовал моему стилю, мировоззрению и был настоящим, а не сопливо-ванильной драматической приблудой кофейного ответвления с добавлением молока, чтобы ранимый рот испытывал нежные тактильные ощущения.

Проезжая на автобусе по мосту мимо того места, где ветер опрокинул меня с перил затылком об асфальт, а не в объятия пучины могучей реки, я невольно задумалась о нашем необычном путешествии, опрокинувшем меня с распущенными волосами лбом внутрь себя. Эти воспоминания о детстве, о бегстве от себя и ранениях на теле, как зарубки на дереве, отметившие день и время.

– Юль, может, по шавухе? – подняв брови вопросил Ник.

– Мужик, мы семь часов назад уже съели по гигантской, тебе не хватило? – не менее удивленно посмотрела я.

Так мы и доехали до наших параллельно стоящих домов без шаурмы и в молчании, я – погруженная в опочивальню оргии мыслей буквально обо всем, а Ник – поглядывающий на меня искоса и не решающийся сказать ничего супротив такого настроения.

– Ну, ладно, мать, хочешь – заходи вечером пивка попить, кота погладить, – шутканул мой друг, смахивающий на цыганского барона.

– Нет, за этими делами уж лучше вы к нам, батенька, и того, и того добра у нас, как у арабского шейха, – навалом, – ответила я, по-братски похлопав барона по спине и направившись в свой подъезд.

Все было на месте, стабильно, как всегда: родственники – по своим углам в индивидуальных шумовых завесах из телевизора/Ютуба/наушников, мой диван – усеян спящими котами, из которых только Игорь и Жорик (Жижа) подняли головы, дабы почтить мое присутствие этим телодвижением, стоившим им огромных усилий.

– Ну что, ребята, как вам тут жилось без меня? Вижу, что нормально, – завела я привычный монолог, снимая с себя костюм вчерашней попытки поймать за усы сома фортуны, уходящего на глубину озера в поисках мяса для проекта.

Я легла на диван и уставилась в потолок, который отец оклеил обоями с бабочками, когда мне было семь лет. Его «эффект бабочки» заключался в том, что с течением времени, увеличением количества шрамов на теле и ростом брони из мышц я не могла спокойно смотреть на это ванильно-голубое полотно, а посему стала рисовать на нем, будучи в не самом трезвом состоянии. Что рисовать? Конечно же, львов, бегущих за этими порхающими созданиями и раскрывающими пасть в попытке урвать часть божественной пыльцы на свой клык.

Никто из родственников не решил осведомиться и подойти ко мне, чтобы спросить, где была да как дела. Возможно, эта банальная привычка к моим отлучкам без предупреждения привела их в состояние безразличия, а возможно, знание о том, что в милицию заявляют о пропаже только спустя трое суток. Впрочем, не важно, важным было лишь то, что растворить осадок неудачи на кастинге могла помочь беленькая 40-градусная подруга и котлеты с макаронами, за которыми предстояло сходить в магазин. Подумано – сделано, и вполне ожидаемо, что выходной мой пройдет именно так. К черту такси, хотелось лежать на диване, слушать Земфиру и… плакать?

– Юль, у тебя есть сто рублей? Я гулять пошла с Викой, а у мамы с папой нет, – без стука вошла в комнату сестра, несмотря на выгравированное мною графитом предупреждение из «Божественной комедии».

Я выдохнула и молча протянула ей купюру, единственную, кстати, в мире, на которой изображены мужские гениталии, пусть и у статуи. В возрасте сестры я уже самостоятельно зарабатывала на свои карманные расходы, отмывая кровь на мясном рынке. «Тьфу ты, безотказный источник финансирования, не позволяющий себе сказать кому-либо нет», – добавила я порцию расстройства в костер самобичевания из дров вчерашнего светопреставления. Выбросив тело в толщу теплого уличного воздуха с водорослями из развевающихся тонких ветвей берез, я устремилась к магазину, дабы затариться самым действенным лекарством от депрессии – едой и алкоголем. В наличии такого диагноза не было сомнений, и бокал мира вокруг был всегда пуст, а даже не на четверть полон.

– Хватит стонать, дрожать и бояться, больше нельзя бежать и прятаться в тонне железа под койкой Гефеста, а от инцеста градусов и пищевых красителей плодоносить просителем помощи, сил и внимания на заклание для отпущения грехов, – я встала посреди улицы с пакетом из маркета, звоном бутылки об асфальт рассекретившего его содержание. Иногда неведомые строки прилетали ко мне в голову и зубами чего-то правдиво-острого впивались в ребра. Мда, а это я еще не выпила.

День прошел гладко. Ник так и не осмелился написать. Я так и не осмелилась сказать, что помню, как он стоял и смотрел, как в спектакле Демчог «Закрой глаза и смотри». Его душа закрыла глаза тела на происходящее, сковала в невидимые цепи его руки, ноги, голосовые связки бессилием что-либо предпринять. Но так было нужно. Так было задумано свыше, чтобы я получила этот опыт в присутствии двух парней для понимания верховного постулата жизни: «Мы пришли в этот мир одни и уйдем одни, и надеяться можно только лишь на себя», да, мама? Забавно, что мы родились с ней в один день. Эдакие духовные близнецы с разницей 23 года. Кто еще чей наставник в этом мире? В общем, я поела, выпила, полежала за чтением «Мифов» в обществе своих плюшевых друзей и не обнаружила ни одного повода, чтобы написать кому-то или вступить в диалог с ныне живущими в квартире. Гоша проспал рядом со мной все это время, нервно шурша усами при соприкосновении с парами водки, к чему, однако, привык.

– Впрочем, все не так уж плохо, да, Гошан? Завтра на работу, листики-бумажки, циферки-рубашки, и покладисто говорить «да, шеф, так точно», пусть сверхурочно не платишь ты мне, – продолжила я монолог заплетающихся мыслей, языка и строк.

«Привет, Андрей, привет, Морфей, закат уже мне застил веки в прозе сей, я отбываю в реку Стикс, сожмите крепче весла, успейте же проститься», – выдавал мой внутренний голос напев а-ля Михаил Круг в кабаке «Стрелецкая застава», Владимирская область, покуда расслабленное изобретением Менделеева тело плавно и податливо отдавалось во власть волнам наступающего сна.

И все вновь пошло своим чередом. Стабильность и железобетонная надежность – наше все! Целыми днями работа кипела, а вечером антидепрессант лился рекой. Никто не звонил с незнакомого номера на +3 или даже просто с незнакомого номера. В порыве злости и тотального расстройства вечером пятницы я удалила Вайбер – связующее звено с не по обложке мудрой Аленой-блонди – и приготовилась вступить в дебаты с отцом. О том, что это не его дом, квартира досталась матери от ее матери, поэтому дай ключи от машины и молчи, не задавай вопросов, бак полон, остальное – какое есть дело тебе?

На простом «спасибо», по счетчику, без чаевых, прошли выходные за рулем, четко очерченные пылью плохо убранных дорог. Работа – дом – водка – работа – дом – водка – такси, Игорь – «мятые усы» – глазами просил, чтоб хоть килькой закусывала в томате, иначе меня не хватит на всех и вся, а лежа в кровати мир не завоевать.

Прошло две недели. Сходили с Ником в новую забегаловку с хот-догами и крафтовым пивом. Вполне неплохо было вкусить пугливую «немецкую штучку меж булок». И чего им стоит придумать нормальный слоган? Я уже забыла о поездке в столицу и унизительном, как мне сейчас казалось, молебне-прошении: «Возьмите меня, пожалуйста, мне некуда больше идти». Было куда – вот дом, коты, работа, качалка, торфяная топь, затягивающая все глубже без возможности докричаться из глуши о том, чтобы бросили веревку спасения. Как статическое электричество при соприкосновении тела с шерстью, глотку драли застревающие в горле слова, которые я была не в силах сказать, дабы показать свое бессилие: «Я устала, я не знаю, что мне делать, помоги мне». А вместо этого: «так точно» и «будет сделано», «Не страхуйте, больше веса накиньте», «Что ты сказал? скажи мне прямо в глаза, не отступай под юбку назад». Снова кровь на костяшках, в венах – экстракт алкогольной ночной смены подзуживал тело вернуться на мост и отдаться в объятия ветра над пропастью.

В начале июля раздался звонок. Звонила Алена-блонди.

Я трясущейся рукой взяла телефон и, поднеся его к вмиг вспотевшему уху, откашлявшись, вкрадчиво-недоверчиво обозначила связь: «Алло?»

– Юль, я не смогла дописаться тебе в Вайбер, ты куда пропала? В общем, через два дня приедет съемочная группа, встреть их, пожалуйста. Я тебе сейчас скину контакты редактора, связь будешь держать с ней, она скажет, что делать. Ну все, давай, пока, чмоки!

Я стояла с молчащей трубкой в руках, как статуя – памятник жертве современных технологий, будто зацементированная в собственном теле. Время вокруг замедлилось и превратилось в тягучую массу сероватых оттенков, обволакивавшую меня, как первичный бульон[5]5
  Первичный бульон – термин, введенный советским биологом А.И. Опариным в соответствии с теорией о возникновении жизни на Земле через превращение молекул, содержащих углерод, в ходе постепенной химической эволюции.


[Закрыть] сотворения жизни на Земле одноклеточное.

«Что это, мать твою, значит, а?! – орал голос внутри меня. – Юля, Юля, очнись, тебя взяли, они приедут», – бегал кто-то внутри по рельсам грудной клетки, впечатываясь в стенки легких глухими ударами пульсирующей крови.

Я села на стул и закрыла глаза. Мышцы расслабились, и все тело обдало прохладой незримого облегчения так, что от седьмого шейного позвонка вниз к конечностям побежали мурашки, поднявшие все волосы на своем пути в густо разросшийся лес.

И тут же, как от укола адреналина в сердце, мое тело подбросило в воздух, а грудь наполнилась радостью и триумфом. Не сходившая с лица улыбка, именно улыбка, а не оскал, воспринималась коллегами странно с учетом моего постоянно мрачного от загруженности выражения лица. И дела в этот день творились легко и непринужденно, словно две долговечные батарейки «Дюраселл» были вставлены в четырехкамерный насос моей жизни. Начальник только и удивлялся моему хорошему настроению и работоспособности, превысившей среднемесячные показатели.

– Меня взяли, они приедут! – орал внутренней голос, ранее прозябавший в депрессии и хмуром расположении духа.

На телефон вновь позвонили с неизвестного номера.

– Юль, привет, это Лена, редактор съемок, можешь сейчас говорить? – прощебетала еще одна явно блондинка, фамилия которой для щебета была весьма подходящей – Птиченко.

– Лен, сейчас на работе, давай наберу, как буду дома, окей?

– Давай, нам нужно где-то около часа, чтобы все обсудить! В общем, жду звоночка! Поки! – бросила трубку девица, раздражив мои уши своим «поки», словно конфета, попавшая на зуб с кариесом. Конечно, я была свидетелем того, как окружающие современные девушки обнимались и целовались при встрече, говорили «чмоки», «споки», «поки», но от этого зрелища меня дико подташнивало и хотелось орать: «Какого черта, бабы?!»

Я с трудом дождалась 18 часов, ни о каких сверхурочных не могло быть и речи. Пулей влетев в объятия послерабочего вечера, я стремглав понеслась на канатную дорогу – кратчайший путь домой.

В это время позвонил Ник, и я, ни разу не вспомнив о нем за день, проведенный в работе и эйфории, буквально проорала в трубку изо всех сил:

– МЕНЯ БЕРУТ! НИК! МЕНЯ БЕРУТ! Бегу сейчас на канатку, некогда, потом все расскажу, до связи. – Представляю, как пострадали его перепонки и как огорошен он был услышанным, потому что последние три недели, проведенные в депрессии и неведении, и на него давили тяжким грузом сопричастности.

Я неслась, окрыленная и несломленная, чувствуя себя моложе лет на десять и всесильнее Чудо-женщины из одноименного блокбастера. Остановись сейчас канатная дорога, я бы вылезла из кабинки и вручную перетянула бы все 20 кабинок с полной заполненностью: по 8 человек, в сотню килограммов каждый.

Я написала в Вайбер редактору-«Птичке», села за стол, раздевшись до топика, и стала ждать ответа. Время тянулось столь же медленно, как сгущенное молоко, на которое залипаешь, когда открываешь консервную банку ножом. Минута, две, три, двадцать, где она? К двум годам режим ожидания просто сносит голову. Вот ты ждешь окончания четверти, учебного года, начальной школы, 11 класса, сдачи экзаменов, объявления результатов экзаменов, поступления в институт первой волны зачисления, второй, окончательного списка поступивших, окончания первого семестра, второго, госэкзаменов, сроков сдачи курсовой и диплома, окончания института, собеседований, ответа работодателей, приема на работу, вечера пятницы, зарплату, отпуск, окончание отпуска, больничный, день рождения, новый год, майские праздники – список БЕСКОНЕЧЕН! Тотальное и постоянное ожидание, а жить-то когда? От роя таких мыслей я, словно в голову ужаленная, вскочила и в злости на саму себя пошла на кухню, чтобы налить «расслабляющего» чая.

И тут Вайбер опомнился, и я стремглав, снося котов, как буйки в бассейне, понеслась к трубке, оставив напиток с антидепрессантом остывать у чайника.

– Да, слушаю! – нервно ответила я, пытаясь усмирить бешено выпрыгивающее сердце.

– Так, Юлек, сейчас свободна поговорить? – пропела Птичка.

– Да, что от меня требуется, что нужно сделать?! Я готова! – отчеканила я, вспоминая о военной подготовке отцом в детстве.

– Ну, про тебя я все в целом знаю, мне сейчас нужны детали, чтобы понять, как мы будем снимать визитку. Для начала ты должна прислать мне фотографии своей комнаты и рассказать, как проходит твой обычный день. С кем? Кто твои друзья?

– Лен, ну, в целом день проходит стандартно. Я встаю, еду на работу, работаю, приезжаю домой, выпиваю, ложусь спать. Иногда после работы иду в качалку, занимаюсь, выпиваю, ложусь спать. Иногда качаюсь не в тренажерке, а у отца в гараже, выпиваю и иду спать. Друзья, ну, мужики, естественно, а что?

– И это все?

– Нет, ну а ты что ожидала, что я скажу, что держу в страхе район и хожу по округе собираю со всех деньги?

– Нет, нет, все хорошо, просто это рутина какая-то! Ладненько, так, я поняла. Для того чтобы нам показать тебя с разных сторон, нужно, чтобы в съемке приняли участие твои друзья, родственники, мама и папа. Смогут? У тебя же сестра еще есть? И надо покрупнее парней выбрать из друзей. Сможешь?

– Ну, никто ничего вообще о моем кастинге и намерении не знает, поэтому, если вы реально приедете, придется всем рассказывать. Но да, я думаю, смогу всех заставить.

– В смысле никто не знает? Даже родители?!

– В смысле «даже»? Ты что, Лен, они в первую очередь! Они бы сразу сказали, что я тронулась умом и зачем мне все это надо!

– Мда, Юль, вот удивила сейчас. Так, смотри, а работодатель может разрешить на рабочем месте тебя поснимать? Ты пойми, это реалити-шоу, нам нужно показать твою жизнь такой, как она есть, без прикрас. Поэтому важно снять такие весомые составляющие, как семья, работа, хобби, ну и как ты «расслабляешься», конечно!

– В смысле, как я пью?

– Ну да, или ты еще как-то расслабляешься? – спросила Птичка, и повисла долгая пауза.

– Нет, – ответила я. – Алкоголь, сигареты, качалка, депрессия и самобичевание!

– Отлично! Точнее, не отлично это все, конечно, но весомо! Так, смотри, как я себе все это представляю! Мы приедем в среду и четверг. Снимем тебя на работе, потом в качалке, потом как ты дома себя ведешь и с друзьям! Вкратце – так!

– Это ж послезавтра! Ну, понятно, конечно, только не совсем уверена насчет работы. Начальники точно не разрешат, пойми. Давай я лучше отгул возьму и что-то другое снимем, потому что я даже коллегам объяснить не смогу, что здесь вообще происходит и к чему это все, меня сразу же уволят.

– Окей. Плохо, конечно, но ладно, что-нибудь придумаем. И смотри, мы будем с каждым из твоей жизни брать интервью. Скажи отцу, маме, сестре об этом, друзьям, ну, по ходу еще посмотрим! Так, и я жду от тебя фотографии комнаты! Подготовь еще детские фотографии, посмотрим, что с этим можно сделать! Ну все. Как ты вообще, настроена на бой? – щебетнула Птичка на повышенной тональности, говорящей о завершении разговора.

– Ну а как ты думаешь. Все сделаю, приезжайте! – четко ответила я, и мы распрощались.

Так, теперь надо как-то сказать всем об этой авантюре. Ну и задачка.

И начался процесс длительных дебатов «что, где, когда». Все были в шоке, кроме Ника, конечно. Не понимали, что это вообще такое и зачем. Что за «Пацанки», что надо делать. Большинство ушло в отрицание, покручивание у виска и отказ от съемок. Глаза мамы округлялись, как надуваемый веселящим газом воздушный шар, и в итоге она сказала, если переводить на цензурный язык: «Ты что, с ума сошла?» Отец выслушал с лицом завода по производству кирпичей, сказав в конце лишь, если переводить на цензурный: «Я уеду отсюда на это время, и хрен вы меня достанете, придумали черт знает что». Одна сестра была рада «попасть на телек» и согласилась сразу же. Ник тоже думал недолго, но дал согласие и сказал: «Потом купишь мне ларек с шаурмой, когда разбогатеешь». И еще двое парней – наших общих знакомых – согласились принять участие, чтоб их девушки увидели их по телеку. Осталось решить, как разойтись на это время с работой без крови и пота, да так, чтоб не уволили. Впрочем, уволят или нет, не имело особого значения. Я видела главную цель – попасть на проект и избавиться от этой чертовой жизни, которой я сейчас живу, так что в данном случае все средства были оправданы.

– Кх, кх, я что-то приболела, Олег Вячеславович. На больничный не пойду, надеюсь, за два дня справлюсь, – сказала я, выкрутив свой голос на максимум больной. Отнеся мобильный телефон подальше от уха, чтобы по перепонке не били высокие частоты волны его негодования, я заверила, что ничего экстренного за эти два дня сделать не нужно и офис сможет прожить без меня эти дни. Сошлись на двух днях свободы, но «чтобы первый и последний раз». «Да у меня и так это первый и последний шанс», – подумала я и положила трубку. Списалась с Птичкой, сказали, что завтра приедут к моему дому к 10 утра, попросили встретить у подъезда.

Оставшиеся полдня я снова прожила в ожидании и уговорах родителей принять-таки участие в том, что для меня важно. Отец упорно отказывался, мама все же согласилась, устав под конец дня от моего давления и преследования ее по пятам. Сестра перетряхивала косметичку и ждала своего «звездного часа». Коты тоже чувствовали наступление чего-то важного и вылизывали друг друга по очереди, не трогая Игоря – тот был всегда чист и ходил в ухоженной меховой шубе с надменным взглядом депутата законодательного собрания, ощущая свое превосходство над остальными. Он был прав, как впоследствии оказалось: ему была отведена особая роль во всем предстоящем действе.