Текст книги "неПАЦАНКА. Трансформация бой-бабы в леди"

Он вернулся и упал на водительское кресло нашей старой Сузуки, которой на тот момент уже исполнилось 13 лет. Включил какую-то очередную политическую говорильню на радио и делал вид, что слушает, находясь на самом деле абсолютно не здесь.

Прошло 2,5 часа с момента того, как маму увели на интервью. Сестра ушла к подруге в соседний подъезд, отец дремал, а я легла на лавку, сняв пиджак и оставшись в черной футболке и штанах. Оставалось лишь смотреть на бескрайнюю глубину голубого летнего неба и ждать, «пока смерть не разлучит нас».

Дверь с грохотом отворилась, и все вывалились в глубоком молчании и выражением изрядной загруженности на лицах. Отошли чуть подальше и встали в круг, испуская смрад никотина и перешептываясь о чем-то. Мамы не было: возможно, осталась в квартире. Я смотрела на их съемочную кучку и старалась прочесть мысли. Но загруженный мозг с расплывающимися объектами на сетчатке не давал вникнуть даже в поверхностную интерпретацию невербалики.

Я не хотела курить при них, хотя нужно было – во имя подтверждения наличия негативных привычек. От такой жары хотелось лишь раствориться в темноте подъезда или мутной пучине местной речки-вонючки, как бы это патриотично ни звучало. Когда они закончили, то направились к подъезду и Наташа обратилась ко мне:

– Ну что, Пацанка, настал твой черед! – с напускной веселостью и задором пыталась она смотивировать меня на движение, но взгляд ее зацепился за Сузуки и лежащего в ней отца.

– Обалдеть, Михаил, вы приехали?! Парни, быстрее готовьте камеры, сейчас будем писать папу!

Понимая масштаб предвкушения, они пулей врезались в бородинскую мякоть подъезда, и лишь головы их стремительно мелькали в окнах на пролетах лестничной клетки. «Клетка твоя из золота, а замки из стекла. Детка, я не спасу тебя, прости, прощай, пока», – как пелось в попсовом вальсе 2012-го.

– Пойдемте, пойдемте, Елена и Лиза уже отстрелялись, мы ждали только вас! Юлек, тогда жди пока! – они квохтали вокруг него так, как это всегда делала мама, боясь перечить и стремясь заслужить не любовь, но хотя бы доброе слово от него. Словно сорвавшись с насеста – не успели еще куриные перья коснуться земли, – быстро взяли под руки вдвоем и повели в подъезд, как самого важного петуха на селе, от сохранности которого зависит популяция кур всей деревни.

Как только они исчезли, я все-таки решила подняться в квартиру и посмотреть, какая там обстановка, ведь мама так и не спустилась. После царящей жары, буквально распявшей мое тело в костюме «Людей в черном», чрево подъезда показалось раем цивилизации, несмотря на 1967 год постройки дома. В эту необузданную летом прохладу хотелось нырнуть глубже, подобно горбатым китам, исполняющим дивные песни. К слову, горбатые и гренландские киты – одни из немногих млекопитающих, поющих песни. Они издают серии звуков с меняющейся частотой и амплитудой, которые объединяются во фразы, длятся несколько минут и повторяются на протяжении часов/дней. Несмотря на то что песни полярных китов, в отличие от горбатых, изучены намного хуже из-за холодной погоды в местах их обитания, ученым удалось насчитать 184 песни, которые исполняли гренландские киты. Большинство песен держится в репертуаре не больше сезона, и состав их обновляется каждый год. Такую уникальность демонстрируют только некоторые виды певчих птиц, остальные поющие виды млекопитающих исполняют из года в год одно и то же. Стоит отметить качественное различие: песни горбатых китов можно сравнить с классической музыкой благодаря четкой структуре и иерархии секций, а гренландских – с джазом, поскольку их исполнение имеет более свободную форму. Тем не менее музыка горбатых китов довольно разнообразна, а особи придумывают песни, миксуя кусочки из старых синглов и добавляя новые.

В квартире стоял топот и разговоры, слышимые с первого этажа. Ничья личная жизнь в этом доме не была под секретом. Как в Советском Союзе, дело одной семьи здесь было делом всех, хотя бы в рамках осведомленности, потому что любые звуки, не говоря уже о криках и ругани, разносились новостью до соседнего дома. Бабушкам у подъезда не требовался телевизор, все, что было нужно, – запастись терпением и попкорном, и чья-нибудь семья под вечер выстрелит эдаким интимным разговорчиком или животрепещущим обсуждением обязанностей и претензий. Однако интервью проходило либо в полной искусственно созданной шумоизоляции, либо в тотальной тишине с акцентом на негромкий монолог того, кто в кадре.

Я увидела, что происходит «смена декораций» и аппаратуру перемещают из одной комнаты в другую. Брать интервью отца они правильно решили в его вотчине – в зале, где он лежа проводил за просмотром политических передач немало времени. Я вошла, и никто не обратил на меня внимание, кроме котов – Игоря и Жижи, вышедших пожаловаться на происходящее. Прошла на кухню – оттуда доносился устойчивый запах корвалола, и мама стояла, опершись на столешницу. Что ж, я предполагала, что рассказывать без эмоций она не сможет, но чтобы так накидаться корвалолом? О чем они ее спрашивали?

– Мам, ну что, как? – спросила я, наливая воду в стакан.

– Я рассказала все как есть, – сказала она, не поворачиваясь и отмахнувшись рукой так, как это делают тогда, когда разводят руками и больше ничем не могут помочь. Видимо, она и правда выложилась на 100, а то и больше процентов. Впоследствии, после первой серии, все узнают, какая я никчемность, не оправдавшая ожиданий, не такая, как «все нормальные девушки», пьющая, безразличная, не помогающая ей. Я увижу эти интервью лишь по возвращении домой с проекта и, закрывая лицо руками, буду парализованно сидеть, не смыкая глаз, в шоке от всего произошедшего. Сестра будет хлопать меня по плечу и говорить: «Да нормально, Юль, нормально, я понимаю, мы все это уже прошли».

Я ничего не ответила и пошла к себе в комнату с идолами бодибилдинга, ароматом ржавого железа и надписью: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Отца посадили на стул, надели петлю (микрофон) и выставляли фокус со светом по его лицу. Он неимоверно волновался. Это было видно по насквозь сырой белой рубашке, которую он предусмотрительно надел, чтобы произвести хорошее впечатление, как всегда.

– Юль, уходи, тебе не место здесь! В смысле сейчас! – крикнула Наталья, вытирая с лица отца пот ватными дисками, ибо тот лился с него градом и никакая пудра не помогала зафиксировать течь.

– Михаил, подвиньтесь, пожалуйста, левее по себе, – сказал оператор, и впоследствии я нередко буду слышать подобное – сместиться куда-то «по себе». Это был профессиональный прием, чтобы персонаж долго не думал и не тратил свою энергию на переосмысление фразы «сместись влево» на зеркальное отображение себя – ребята просто экономили время и силы всех участников процесса.

«Синхрон», он же интервью, всегда включал такие элементы, как «опетличить» (надеть микрофон), сместиться «по себе» (сдвинуться в сторону для выстраивания кадра на камеру), хлопнуть в ладоши (для синхронизации видео и звука).

Запирать котов в комнате оказалось плохой идеей, потому что мои бравые ребята орали под дверью и стремились участвовать в процессе. Поэтому, как рассказала Птичка, они фривольно гуляли по квартире. Потом, во время интервью отца, они сделают смачную каверзу – начнут пользоваться отхожим лотком все по очереди. Процесс этот мало приятен и сопровождается их возгласами восхищения собой, копанием наполнителя и соответствующим запахом, поскольку у нас царил принцип: если цепная реакция спуска отходов жизнедеятельности «по-большому» запущена у одного, то к этой акции присоединяются все, ожидая свою очередь, как люди в клозетах торговых центров. Это был суровый «брак по звуку», то есть испорченная запись видео с шумом на фоне помимо речи главного героя в кадре, поэтому облегчения моих шерстяных героев ждала вся съемочная команда. Коты остановили съемки – заслуга покруче любой забастовки рабочих или студентов во Франции.

Я вновь отправилась на улицу и сразу же, оказавшись в лоне пекла, закурила. Эти интервью выматывали уже даже меня, и виной тому были не погода и мой костюм. Само ожидание высасывало энергию, как малярийный комар, дорвавшийся до источника жизни. Внутри и так было пусто, и лишь тонкая нить света от восхода надежды на горизонте трепетала сейчас нитевидным пульсом на запястье. Мы всегда чего-то ждем: поступления в школу, выпускного, поступления в институт, защиты диплома, замужества, отпуска, детей, решения банка по ипотеке… И в данный момент ожидание не просто высасывало силы, оно резало на части в паре с рациональным мозгом, старающимся представить, о чем они там говорят.

Впоследствии окажется, что все говорили об одном и том же, только с разных ракурсов. И весь негатив сходился в одной точке – моему несоответствию их идеальному представлению о дочери/сестре/девушке в сравнении с семьями их знакомых. Только если бы попросили сравнить сами семьи, что бы они смогли сказать в свое оправдание? Это крайне просто в любом вопросе, месте, эпохе – найти козла отпущения, а после в истории видеть строки, что исток всех бед – невнимание к ближнему. Какой же бред – уповать на Всевышнего по прочтении Вед, возвратиться вторым пришествием, когда ад воссоздан здесь в безразличном сосуществовании душ.

– Юль! – крикнула сестра, возвращаясь от подруги. Время подходило к 18 часам и беспощадное солнце катилось к горизонту, едва заходя за здания не таких уж и высоких, по сравнению с Москвой, многоэтажек. – Ты еще не все?

– Нет, они отца линчуют, – сказала я, забыв, что она не знает таких слов, как «линчевание». Ну, в любом случае для меня это никогда не было помехой, и я закидывала ее подсознание фразами в надежде, что когда-то она поймет их значение и это разовьет ее мозг, несмотря даже на его устойчивое сопротивление к развитию.

Мы сели на лавку и в молчании стали ждать новостей. Сестра уже не казалась такой безжизненной, как сразу после интервью.

– Мама под корвалолом. Надеюсь, меня не надо будет отпаивать и отпевать, – пошутила я в стиле черного юмора.

По отцу отстреляли быстрее, чем по матери. Он вышел на улицу весь сырой с еще более загнанным, чем ранее, взглядом, словно лис, пойманный браконьерами с овчарками ради меха. Скорость его бегства к машине была молниеносной. Спотыкаясь и едва отрывая ботинки от асфальта, он мельком бросил на меня взгляд, в котором читался испуг и разоблачение. Этот взгляд молнией прострелил мой позвоночник осознанием, что из него достали что-то такое, чего он и сам боялся, не говоря уже о том, чтобы сказать мне. Он поспешно сел в машину и уехал в неизвестном направлении, не проронив ни слова.

– Юль, ты видела? Чего это с ним? – спросила Лиза, вперив взгляд вслед умчавшейся машины так же, как и я.

– А ты себя видела, когда вышла? Вот то же и с ним.

Окно моей комнаты на четвертом этаже распахнулось, и из него высунулся Игорь с заявлением от маячившей сзади маминой головы:

– Юль, поднимайся, мы все!

– Да я уж в курсе, что вы все! Игоря держи, а то упадет! Ну что, пошли? – я встала и отправилась на свою голгофу.

Аромат корвалола в квартире усугубился, к нему прибавилась валериана. А коты ходили и «торчали», обезумевше водя усами по воздуху и вихляя по прямой линии. Операторы собирали всю аппаратуру в явной спешке, Вова-администратор звонил водителю и тоже суетился, помогая сборам.

– Юлек, мы уже не в тайминге, а надо еще две сцены сегодня отснять. Бери форму и погнали качаться, запишем твой синхрон там, – сказала Наташа, бросив неловкий взгляд на маму, стоявшую в коридоре с покрасневшим и опухшим от слез лицом. Она явно слышала, что говорил отец. Впоследствии окажется, что его интервью вырежут, основой сделают синхрон мамы с небольшой перебивкой от Лизы. Что такого сказал отец, после чего испуганно выбежал из подъезда, о чем не заявят даже в рамках проекта, хотя он – основная фигура моего воспитания, останется для меня тайной, завеса которой откроется лишь спустя два года после шоу.

– Так, собрались? Вова, водитель приехал? Лена, не забудь соглашения, – раздавала указания режиссер, выходя в подъезд. Операторы уже спускались, Лена сказала что-то на ухо маме и обняла ее. Они обе посмотрели на меня, и Лена вымученно улыбнулась:

– Ну что, пошли, Юлек? – Прошла мимо, погладив Игоря перед погружением в следующую «сцену».

Я обернулась и посмотрела на маму, та молча ушла на кухню.

Спускаясь по лестнице, встретила соседа, живущего прямо под нами. В руках он нес книгу под названием «Камо грядеши», или «Quo vadis»[7]7
  «Камо грядеши» – исторический роман нобелевского лауреата, польского писателя Генрика Сенкевича о периоде правления императора Нерона в Риме, преследованиях христиан и знаменитом «Великом пожаре Рима». «Камо грядеши, Господи?» (Куда идешь, Господи?) – фраза, сказанная, по преданию, апостолом Петром Иисусу Христу, когда апостол во время гонений императора Нерона на христиан покидал Рим. Ранее апостол Петр сказал эту фразу Иисусу Христу на Тайной вечере. Услышав в ответ от Христа: «За то, что ты оставил Мой народ (почти все христиане в Риме были убиты по приказу императора после Великого пожара), Я иду в Рим на второе распятие». Апостол попросил разрешения у господа идти с Ним. После прибытия в Рим Петр был распят вниз головой, приняв мученическую смерть.


[Закрыть].

Камо грядеши, Юля?

Визитка. «Бей их»

Ладно, не серчай – мои орлы

чуток перестарались.

Oxxxymiron

Мы приехали к гаражу, в котором с сестрой снимали для кастинга мое эпичное видео с топором.

– Да, хорош райончик, аутентичен, так сказать, – вынесла вердикт Наташа, выгружая свое пронырливое тело из белого минивэна.

Я открыла им гараж, и все восхитились его убранству. Нет, не тому, что стены, как и в любом другом мужском гнезде, были завешаны инструментом, пол завален разнокалиберным железом из качалки, нунчаками, боксерскими бинтами и так далее. Их даже не так сильно поразило наличие в гараже бани размером 2х2 метра, как потолок. На нем, как я писала ранее, висели сделанные отцом из щепы ясеня и красного дерева иконы и христианские сюжеты, а также выжженные по дереву картины с религиозными мотивами.

– Неожиданно для военного и члена коммунистической партии, – сошлась вся группа в едином мнении об отце.

– Что ж, Юлек, смотри, концепция такая, – рассказывала мне Наташа намеренно бодрящим голосом о том, что мне предстоит сделать. Впоследствии выяснится: редакторы всегда должны быть равноэмоциональны герою, за которого отвечают: если персонаж в грусти, то редактор старается либо подбодрить, либо проникнуться проблемой. Они всегда должны исполнять роль пауэрбанка, дополнительной батареи эмоциональной подзарядки героя, если тот поник, устал, а съемки еще идут. Так что искусственно бодрый голос – встроенная функция работников любого реалити-шоу.

Концепция была проста, как «два пальца об асфальт» (известный в местности моего проживания фразеологизм). Мне нужно было показать свою обычную тренировку с железом с акцентом на заявленную мной способность «бухающего качка». Под эти слова из минивэна были торжественно выгружены ящик пива и еще пять бутылок водки.

Не могу сказать, что меня это удивило. Напротив, я до сих пор не понимала, почему они не предлагают выпить мне.

– Вам что, нужно доказать, что я пью? – спросила я, чувствуя, как шторм возмущения и аутоимунной агрессии начинает поднимать волну негодования со дна живота, горло закипает, голосовые связки простреливают искры импульсов к действию, а глаза начинает застилать белая пелена.

– Час настал – прими на грудь! – перефразируя известный рекламный лозунг, возвестила Наташа и открыла водку.

– Я поняла, но давайте начнем с пива, а то меня быстро развезет – целый день ничего не ела, – пошла я на компромисс, осознавая, что вечером точно не избежать слияния губ с «прозрачной подругой».

– Ноу проблем, – выплыл из-за увесистых телес Наташи Вова и легким движением зажигалки откупорил бутылку, похоже, самого дешевого пива, которое они только могли найти.

Они безотрывно смотрели на меня всей группой, ожидая, что я употреблю зелье прямо сейчас. Учитывая совокупность сегодняшнего стресса и предстоящую историю, я позволила себе снять напряжение известным методом и выпила бутылку залпом, вызывая удовлетворенную ухмылку всех причастных к происходящему.

– Ну, все, расчехлилась, давайте вместе вздрогнем! – заявил Вова и открыл водку. Разлил всем по дозе, как оказалось, необходимой «для драйва в работе». Все выпили при мне, даже не закусывая, и направились разгружать аппаратуру и переносить ее в гараж. Из-за голода меня слегка торкнуло, однако по опыту я знала, что это временное явление и пот с физической нагрузкой все выгонит, а дальше захочется большего – процесс был известен мне досконально.

Мы перенесли аппаратуру в гараж. Через пару часов к нему должны были подойти мои парни во главе с Никитосом, о чем я уведомила его перед выходом из квартиры: «Первый, первый, я второй, сошел с насеста».

Перед тем, как выстроить «площадку» для съемки внутри гаража, нужно было отснять внешние действия для логики сюжета, то есть как я попадаю в данную локацию.

«Что? Логика сюжета? Это же реалити-шоу!» – воскликнули бы многие. Безусловно, однако визитка – это самая «спланированная» часть реалити-шоу, где, опираясь на прошлый опыт и саму жизнь участниц, редактор и режиссер могут что-то предсказать. Поэтому, чтобы в голове зрителя не возникало диссонанса относительно того, что «как, черт возьми, она из-за дерева шагнула в гараж», должна быть логическая цепочка, дабы не нарушить нейронные связи аудитории.

Самым странным оказался пересъем (ре-дубль) нескольких сцен. Да, в визитке многое снималось не с первого кадра, если персонаж был не в состоянии алкогольного опьянения и мог рационально относиться ко всему происходящему. Как оказалось впоследствии, рациональное отношение участниц к происходящему оказалось мифом – все персонажи в буквальном смысле нахлестывались своим любимым видом алкоголя так, что ни о каком пересъеме не могло идти и речи – бесконтрольные дамочки творили все, что хотели, а беспристрастная камера фиксировала все деяния на свою цифровую подкорку памяти.

Так вот, пока я была в трезвом уме и в относительно здравой памяти (не будем делать акцент на ранние попытки суицида и состояние глубокой клинической депрессии формата «клиент скорее мертв, чем жив»), то была способна делать «подводки» так, как говорила режиссер Наташа. К слову, подводки – это как раз и есть те связующие звенья между сценами, чтобы у зрителя не возникало никаких квантовых скачков в сознании и он не тратил силы на размышление о том, почему сейчас была одна локация и как она оказалась в другой, что привело ее туда.

– Юлек, держи пиво, сейчас подходишь к гаражу и открываешь его, заходишь внутрь, и на этом стоп! Все просто! – командовала Наташа, откупоривая холодную бутылку самого дешевого пива в городе.

«Так, Юль, спокойно! Да, это новый опыт, да, ты воняешь (на улице все еще была духота, и, целый день прожарившись на солнце, сложно было не вонять, как ондатра с крысиного забега), да, тебе страшно, но вспомни, что говорил отец! Лучшая защита – нападение! А что говорили преподаватели в институте? Нужно делать то, что страшно, потому что то, в чем ваш страх, – это источник силы. Также нужно делать то, что сложно, ибо на этом пути нет конкурентов!» – пробудился мой внутренний голос, смачивая пальцы слюной и перелистывая свой блокнот с летописью моей жизни. Это было так неожиданно, что я даже резко обернулась на операторов – убедиться, не сказал ли это вслух кто-то из них. Он периодически озвучивал мне свое мнение на ту или иную ситуацию или деяние, однако в последний год совершенно перестал выходить на связь. Полагаю, тому способствовали попытки низведения своей жизни к нулю и тотальное игнорирование его разума. Рациональное мышление имело глубокий мужской баритон, что было странно, поскольку в моем окружении не было представителей сильной половины с такими вибрациями голосовых связок. Внутри меня явно был мужчина, который был умен, красноречив и имел собственное мнение на все. Для удобства обозначения его появления будем именовать его Баритон.

– Так, парни, готовы? Юлек, готова? Давай, пошла к гаражу! – скомандовала Наташа с выглядывающей из-за спины редактором Леной.

Я двинулась к гаражу, но сделала это как-то неестественно, слишком сильно раскачиваясь в мужской походке от волнения. Мужской считается та, где корпус максимально подвижен. Инерция ходьбы начинается со ступней и идет к плечам, так что при движении раскачивается корпус, плечи, руки. Поэтому все парни похожи на косолапых медведей либо атлетов, несущих оконные рамы, – плечи напряжены, руки расставлены широко, грудь колесом (у кого выпуклым, у кого – впуклым, при сколиозе), ноги расставлены так, словно обхватывают спину коня, в общем, то еще зрелище! Эдакие воображаемые наездники! Я никогда не видела мужчин, красиво идущих, да и не обращала на это никакого внимания. Мне всегда говорили: «Не ходи как мужик», – однако это сложно было исправить и искоренить, учитывая специфику моих интересов и условий жизни. Поэтому походка у меня была и так «фирменная», то есть сложно было ее не узнать из-за крайней схожести с мужской, а тут еще к излишней амплитуде раскачивания рук добавились колебательные движения от внутреннего волнения. Так что получилось нечто похожее на то, что изображают комики, пародирующие накачанных парней в качалках. Я услышала удар ладонью по лицу. Это Наташа прибила себя движением «facepalm», выражая свое отношение к моей проходке.

– Юль, полная лажа, переснимаем! Ты чего волнуешься? Не переживай, будь естественна! Нам еще много нужно сделать, не лажай, пожалуйста, – срывалась она на нервы от количества смешанных в желудке напитков и информации в голове. – Парни, готовы? Юлек, пошла!

Еще пять дублей потребовалось, чтобы подойти к гаражу нормально и открыть его. В одном дубле я запнулась о черт пойми откуда взявшийся камень, в другом – уронила из хладопотных рук ключи, в третьем – долго попадала в скважину, в четвертом, зайдя в гараж, зачем-то сказала: «Я в гараже». И только с пятого сделала все так, что, окунувшись в темноту логова отца, услышала от Наташи:

– Все, стоп, Витя, было?

– Было! – ответил бородатый Витя, которому вечно хотелось куда-то выйти.

К слову, сцепка «Было?» – «Было!» означала, что проходка/подводка состоялась, сцена была снята и можно было приступать к следующей. Впоследствии мы будем часто слышать это на съемочной площадке реалити и сделаем с девочками это предметом для шуток, когда, например, одна будет выходить из единственного туалета, а кто-то обязательно спросит: «Было?» – «Было!» – ответит та, и все будут гоготать в независимости от частоты и степени устаревания этого прикола.

Затем мы все быстро переместились внутрь гаража. Вова и операторы установили камеры, занавесили пленкой лишние элементы, чтобы те не бросались в камеру и не отвлекали внимание, установили прожекторы. Особым изменениям обстановка гаража не подверглась, а пока парни все делали, Лена с Наташей наливали в стаканы прозрачную жидкость и пристально всматривались в «местные достопримечательности» – малые детали гаража, которые мы с отцом подтаскивали туда в течение жизни. Например, служебные часы с индивидуальной гравировкой «Михаилу Петровичу за выслугу лет», или курительная трубка от друга из Москвы, которой отец «баловал» себя несколько раз в год, покупая табак и мечтая о кресле-качалке. Нунчаки – особый предмет гордости, который отец смонтировал себе из красного дерева и цепи собственноручно на ниве популярности Брюса Ли в то время. Кажется, что все спортсмены в 1980-е годы, периода особой известности Брюса после его смерти и пришествия фильмов с его участием в СССР, метнулись в лагерь восточных единоборств и ее атрибутики – метательных ножей, смертоносных звездочек, нунчак. Владеть искусством нунчак было не только можно, но и крайне престижно, ведь для освоения этого сложного оружия требовалось не менее полугода упорных тренировок. Впрочем, моему отцу тогда упорства доставало, и он овладел ими, привлекая таким образом к себе восхищенные взгляды от женщин не менее, чем какой-нибудь «бизнесмен, филантроп, путешественник» на «Тиндере».

Когда все было готово, Наташа вручила мне в руку пластиковый стаканчик с водкой и произнесла злосчастное: «Вздрогнем!» Я не протестовала, потому что это было неизбежно, и выпила наравне со всеми, без закуски, с незамедлительным переключением в режим работы. Удивительно, как им легко давалось опрокинуть стакан и тут же включаться в работу, будто они «дышали» водкой, а не употребляли ее. Я почувствовала, что меня еще немного торкнуло, учитывая отсутствие закуски и устоявшуюся внутри вен вскипяченную жарой кровь. Однако быстро смахнула с себя это состояние, для разминки попрыгав, поприседав и поотжимавшись несколько раз. Все это я делала в костюме под наблюдением съемочной группы, которая смотрела как завороженная, потому что еще не было команды для меня делать что-либо.

– Остановись, парни, хватайте камеру, Юля, б**, стой! – начала орать и бегать-суетиться по небольшому свободному участку гаража Наташа, пока я не встала и не рявкнула на нее:

– Наташ, спокойно, это разминка! А то мышцы и связки порвутся, если без подготовки начать их долбить! Плавали, знаем!: мой друг Антон в качалке буквально незадолго до съемок порвал себе грудную мышцу, потому что без разминки лег под штангу и начал выполнять жим штанги лежа. Говорили, что он дико орал, штанга вдобавок выскользнула, упала на грудь и одно ребро сломалось. Внешне все выглядело как огромный синяк по всей грудной клетке с протяжкой на руку в лучших традициях космической аэрографии.

И мы начали снимать ровно так, как это было показано в визитке. Здесь уже все одним кадром ввиду того, что и моя устойчивость на земле начала пошатываться, и в сознании группы начали чувствоваться помехи, потому что режиссер то и дело задевала своими широкими бедрами то оператора, то стол, то редактора, создавая «брак по звуку» и запуская цепную реакцию их мотаний.

Сначала следовало избавиться от «костюма могильщика», причем Наташа зря попросила сделать это максимально брутально – в мгновенном одевании и снятии одежды мне не было равных, ведь по законам «военного времени», а также принципам жизни в семье военного «пока горит спичка, у тебя есть 35 секунд», чтобы «прикрыть свой стыд» одеждой. Отец готовил меня к войне, а если нет – к жизни в качестве прапорщика, поэтому все эти уставные мероприятия с армейскими дисциплинами и внеуставные отношения дедовщины были нормой, равно как и аскеза в еде, только без содержания брома.

С первого дубля я разделась так брутально, что никто из них даже не пикнул, а операторы продолжали снимать бинтовку рук для последующего спарринга с висящей под потолком старой грушей. Единственная заминка, на которую пришлось прерваться, – требовалось «влезть в петлю», то есть надеть микрофон, чтобы записать все мои «пыхтения» во время тренировки для эффектности, сравнимой со звуковыми эффектами Марии Шараповой на Уимблдоне.

Начали с боксерской груши. Снимали вдвоем – сбоку и со спины. За грушей стояла Наташа с бутылкой водки и стопки «для атмосферы», как она выразилась. Встав в стандартную боксерскую стойку, я пробивала «двойку» в центр груши наотмашь, слушая, как Бари внутри начал причитать, что ему нужно было вмешаться раньше.

«Бери силу с земли. Движение идет от стопы, и ты запускаешь импульс в колено – бедро – таз – корр (корпус) – плечо – предплечье – КУЛАК. Кулаком ты выхлестываешь всю боль, ненависть, страхи, агрессию, поэтому рука, как плеть, лишь по секущей передает импульс заряда силы со всего тела в костяк пальцев», – учил меня Сергей, приехавший в нашу школу из Ухты по программе переселения. Он занимался боксом, а когда в 10 классе я попросила его натаскать меня на борьбу, он, просканировав данные моих мышц и способностей, определил вектором движения традиционный бокс, и мы занимались в подвале его частного дома дважды в неделю.

Любимый фильм «Бойцовский клуб» по одноименному произведению Чака Паланика – о человеке с раздвоением личности (неслучайный выбор, как оказалось), создавшем движение сопротивления общественному порядку бессмысленной цивилизации и потребительского общества. «Лишь только потеряв все, ты обретаешь свободу», – цитата, врезавшаяся в память так, как это делают слова, которые ты повторяешь вновь и вновь, закрепляя за ними определенное действие. Впечатленный фильмом, Серега кричал эту фразу, а я избивала грушу в его подвале так, как была на это способна. После – совместный спарринг, где первое время он всегда побеждал, придавливая мою шею коленом к мату. Он давил, пока в глазах не начинало мутнеть, а затем отпускал, провозглашая: «Свободна!».

Поразительно, как закрепляются паттерны «боль – освобождение» в подсознании. Впоследствии окажется, что на этом принципе зиждется целый кластер философии и психологии о природе и предназначении страданий. Об этом весьма полно писал еще в 1911 году философ Николай Бердяев в книге «Философия свободы», глава «О страдании и ответственности». А мы с Серегой, не зная о таком глобальном труде, просто применяли этот принцип на интуитивном уровне. Только через боль ты растешь, наращиваешь мощь, силу своего тела и вследствие – души. Через боль и насилие я пришла к осознанию своего страха перед мужчинами. Уже пара парней, идущая навстречу мне, заставляла все существо внутри меня сгорбиться, а мышцы сжаться, чтобы, в случае чего, выстрелить массой тела по противнику. Постоянные избиения внушили страх, и негативная насильственная боль привела к осознанию необходимости освободиться. Другая же боль, которую я сознательно причиняла себе, сжигая и наращивая мышцы в качалке, а также та, которую давал Сергей в рамках спарринга, была положительной, обучающей. Она вела к главной цели – ОСВОБОЖДЕНИЮ от страха.

Мне хотелось стать сильнее, чтобы никто не смел больше и помыслить о том, чтобы даже посмотреть недоброжелательно в мою сторону. Но алкоголь, курение, истязание себя мыслями о собственном несовершенстве – деяния моих рук, благодаря которым дыхалка по прошествии одной минуты усиленного избиения груши на камеру послала меня туда, куда всех раз в жизни да отправляют. Я согнулась пополам, чтобы отдышаться, как тут же заботливые пухлые ручонки Наташи подсунули под нос стаканчик с прозрачной жидкостью «для атмосферы» со словами: «Надо выпить!». Я разогнулась, выпила, не закусывая, выдохнула и продолжила избиение, чувствуя, как боксерская стойка стала неустойчивее, а силуэт груши зарябил. Хотелось воды, но никакого намека на питьевую в гараже не было. Для съемочной группы жизненно важной жидкостью был алкоголь, ну а об H₂O они не заботились. Весь процесс снимали две камеры, то отъезжая за спину, то наезжая на профиль лица насколько это возможно, чтобы от моего размаха не разбилась дорогая аппаратура.

– Окей, это было, Юлек, что ты будешь делать следующее? – спросила Наташа, чтобы выставить операторов на максималку по кадру.

Далее шел комплекс с «железом», то есть гантелями и штангой, где в начале мне следовало отжиматься таким образом: напротив обеих рук были поставлены бутылки с пивом и нужно было после каждого третьего движения вниз до соприкосновения с полом брать то в правую, то в левую руку бутылку и отхлебывать из нее несколько глотков. Для чего? Заявленная характеристика – «бухающий качок» – требовала подтверждения, однако я не подозревала, что буду делать это непосредственно в процессе тренинга. И дураку понятно – такие игрища были опасны для сердца, а учитывая ранее употребленную водку, каждое отжимание становилось более сложным, а глоток – нежеланным[8]8
  Привет первому закону Госсена об убывающей предельной полезности, согласно которому качество удовлетворенности падает с каждой последующей долей употребления чего-либо. Например, очень хочется первое мороженое, второе – не так сильно, третье – не хочется совсем.


[Закрыть]. Безусловно, в запойные периоды, да и вообще в последнее время, меня мало волновало состояние не только сердечно-сосудистой системы, но и всего организма в целом. Однако одновременно я не смешивала два этих процесса – тяжелую физическую нагрузку и распитие спиртосодержащих напитков. После тренажерного зала с мужиками мы, конечно же, позволяли себе выпить по паре бутылок пива и чего покрепче, если это происходило в праздничный день либо день рождения. Но чтобы одновременно, когда в одной руке гантель, а в другой бутылка, – никогда. И никто этого не делал, инстинкт самосохранения все-таки срабатывал на этом моменте у всех.