Текст книги "Авернское озеро"

Глава 12

Соня уже собиралась уходить, когда в дверь требовательно постучали. Андрей открыл без колебания, будто ему был вообще неведом страх. Остывший ночной воздух ворвался во флигель, и лицо Нины Викторовны оказалось ему под стать – холодное, отталкивающее. Придерживая на груди незастегнутую кофточку, наброшенную поверх шелкового халата, она прошла к столу и села напротив Сони.

– Мне неприятно это говорить, – начала Зимина, и голос тут же выдал, как она нервничает, – но мы вынуждены отказаться от ваших услуг. Ваше появление негативно сказалось на мальчике, а мы-то рассчитывали, что вы подействуете на него благотворно.

– Я не валерианка, – резко ответила Соня. Впервые за два года работы ей указывали на ее некомпетентность. Следовало бы немедленно уйти и хлопнуть дверью, но Соня отчего-то продолжала сидеть.

– Мой муж считает, что вы слишком молоды.

– Я этого и не скрывала!

– Вы не можете разглядеть очевидных вещей.

– Лучше скажите, что я не хочу разглядеть того, что должна по вашему замыслу.

– Вот, возьмите. – Зимина достала из кармана халата конверт и по столу пододвинула Соне.

– Конечно, возьму. – Периферийным зрением она уловила, как что-то изменилось в лице Андрея. – А как вы объясните все вашему мальчику?

Зимина принялась яростно тереть высокий лоб: «Как? Как?»

– Лучше всего сказать ему правду, – предложил Андрей. – Он и так уже о многом догадывается. Ничего страшного в его заболевании нет. Если это вообще заболевание… У Стейнбека в одном из романов тоже есть девочка-сомнамбула, но никто не тащит ее к психиатру.

Нина Викторовна покосилась на него с неодобрением:

– Приучил он тебя читать… на свою голову.

– Я не хочу, чтобы вы делали из него больного!

– Помолчи! – строго сказала Зимина. – Кого тут вообще интересует, чего ты хочешь? Думаешь, мало желающих занять твое место?

«Как она завелась», – позлорадствовала Соня. Она не спеша спрятала конверт в сумочку и встала.

– Спасибо за попытку помочь, – вежливо кивнула Зимина, отходя к двери. – Было приятно познакомиться… Подождите, пока я уйду.

– Сволочная бабенка! – с чувством сказал Андрей, когда они вновь остались одни. – Как только Дэнька ее терпит? Были бы у меня деньги, забрал бы его и увез к чертовой матери! Ему везде будет лучше, чем в этом проклятом доме…

– Ты – настоящий друг, – признала Соня. – Держись за это место, как я держусь за свое. Без тебя он совсем пропадет. А я – все… – она похлопала по сумочке. – Ухожу со сцены.

Андрей покачал головой:

– Это будет не так просто.

– Считаешь, он не оставит меня в покое?

– Он? Нет, дело вовсе не в нем. Ты сама не сможешь найти покоя. Я видел, что творится с его бывшими подружками.

Что-то тревожно заныло в груди, что-то живое и незнакомое… Соня решительно тряхнула головой, отгоняя неизвестно откуда наплывающую печаль.

– Пойдем, – позвала она. – Отвези же меня, наконец, домой.

Однако Андрей не двинулся с места.

– Тебе понравилось, как он пел?

– Да, – созналась Соня.

– Вот эти песни… Это и есть он сам. Дэнька, которого никто не решается узнать как следует.

– Звучит трагически. А он ведь – «мажор»!

Андрей отмахнулся:

– Глупости, какой из него «мажор»! Он в казино-то ни разу не был… Ресторан для него – самое злачное место. А ты небось тоже студенткой туда бегала… Знаешь, он однажды рассказал мне сказку о человеке, от которого улетело его счастье, потому что он чересчур зарвался. Так вот с Дэнькой этого никогда не случится.

– Он не способен зарваться?

– Дело даже не в этом. У него никогда и не было этого самого счастья. Ни летающего, никакого… Может, только в раннем детстве. Ты хоть можешь представить себе, каково это – жить с людьми, из-за которых умерла твоя мать? И они оба каждую минуту помнят о том, что он знает. И не могут ему этого простить.

– Вот тут ты ошибаешься, – возразила Соня. – Зимина считает, что Денис ни о чем не догадывается. Утверждает, что они выждали время после смерти его матери.

Не спросив разрешения, Андрей закурил и хмуро сказал:

– Она просто пытается уговорить себя. Все она понимает, умная баба.

– Сволочная, – подсказала Соня.

– И это тоже.

Он подошел к двери и распахнул ее, чтобы выходил дым. Опять повеяло холодком. В другое время это доставило бы наслаждение, но сейчас Соня поежилась и недовольно подумала, что тянет точно из склепа. Этот большой дом напротив, с его зимним садом, мертвым камином и защитным зеркалом у входа, и был склепом. И вырваться из него можно разве что на крышу.

Ночь тяжелела, небо затягивалось темной пеленой, сквозь которую еще проглядывали звезды, но все слабее и слабее. «Демон летит», – почему-то подумалось Соне. Когда-то давно ей понравилась поэма о Демоне, и она прикрепила пластырем на заднюю стенку секретера вырезанную из журнала иллюстрацию Врубеля. Говорят, он сошел с ума, рисуя Демона…

Она быстро провела по лицу рукой, пытаясь отгородиться от гнетущих предчувствий. Андрей молчал, поглядывая на темнеющее небо. Они находились вдвоем в пустом домике, наступала ночь, и никто не мог им помешать, а между ними не возникало никакого напряжения, будто спавший неподалеку человек оттягивал на себя всю их энергию, оставляя возможность только говорить о нем, думать о нем, мечтать о нем…

– Если б только увидеть, как он спит…

Соня никак не ожидала, что произнесет эти слова вслух, и, замерев, уставилась на Андрея, все еще не понимая, что же такое с ней происходит. Но рядом был знаток своего дела. Он и бровью не повел в ответ на ее восклицание. За много лет он научился молча пропускать сквозь себя чужие выплески и при любых обстоятельствах оставаться себе на уме. Если в лодке он и рванул Дениса за грудки, то лишь потому, что счел это необходимым.

Соня посмотрела на него с уважением. Этот человек вызывал у нее возрастающий профессиональный интерес. Выждав, пока он докурит и прикроет дверь, она спросила:

– Ты привязывался ко всем своим клиентам?

Он вдруг легко рассмеялся и, сцепив на затылке руки, начал расхаживать по комнате. Отдельные половицы взвизгивали под его тяжестью, но Андрей, точно специально, наступал именно на них.

– Привязывался… Это были такие ублюдки, ты и не представляешь! Я, конечно, не назову тебе их имен. Первый был комсомольским вожаком. Я искал работу после армии, и мы с ним случайно столкнулись в… это неважно. Он собирался баллотироваться в депутаты и был уверен, что на его персону тут же начнутся покушения. Я ухватился за его предложение, потому что у меня не было ни специальности, ни мозгов. А его привлекло то, что я был десантником. Мерзкий был мужик. Грязный до самого нутра. Он своего добился, сейчас в Москве живет. А я с ним не поехал. Но он посчитал себя обязанным сделать широкий жест – порекомендовал меня знакомому банкиру. С этим было психологически проще, но опаснее, он слишком часто ввязывался во всякие авантюры. Теперь живет то ли в Австрии, то ли в Финляндии… После него Зимин у руля встал. Но у него команда уже была укомплектована. Тогда-то он и предложил мне пошпионить за его сыном: где, мол, да с кем. Под видом телохранителя. Я согласился главным образом потому, что терпеть не мог всех этих богатеньких сынков. Думал, хоть одному из них кровь попорчу. Кто ж знал, что Дэнька таким окажется? Я к нему когда в первый раз зашел – они тогда только купили этот коттедж, – Дэнька сидит с книжкой прямо на полу, ноги поджал. Гляжу – совсем пацан! Худой тогда был, это я уже заставил его подкачаться. Небось заметила, какие у него теперь плечи? Это потому, что он у меня то озеро, где мы катались, вдоль и поперек исплавал. Не зря говорят, что у пловцов самые красивые фигуры. Видела бы ты его тогда… Сидит этакий заморыш, говорит: «Привет, это тебя приставили следить за мной?» Я отпираться начал, что не следить, а охранять, мало ли что… Он так улыбнулся, ну знаешь, как он умеет. «Тебе уже сказали, что я – слабоумный? – спрашивает. – Но не настолько же, чтобы не понимать, для чего ты тут». И мне вдруг его так жалко стало! Я, конечно, виду не подал, но стал к нему присматриваться. Никак его разгадать не мог, что за маску носит? Круглый год в одних и тех же джинсах ходит, вечерами дома сидит, читает. Правда, когда ему отец к совершеннолетию машину подарил, Дэнька оживился. На права выучился, гонять начал. Я до сих пор боюсь, когда он за рулем. Удержу он не знает… «Я, – говорит, – хочу достичь ощущения полета». Да так, видно, и не достиг. К машине интерес совсем потерял.

– А у него тогда уже случались припадки?

– Какие припадки? – он остановился и уперся ладонями в край стола.

– То есть… Он уже ходил во сне?

Андрей угрожающе наклонился:

– Я не знаю, как это на медицинском языке называется, может, и припадки. Но ты даже не заикайся об этом при нем. Помнишь, что он в горсаду выкинул?

– Ты же сам настаивал, что надо сказать ему правду!

– Правду, – кивнул он. – А правда в том, что ничего страшного с ним не происходит. Он и так живет в вечном страхе. Надо ему объяснить, что он не психопат и не шизофреник. И этого слова – припадки – при нем не произноси.

Соня рассердилась:

– Я без тебя знаю, как разговаривать с такими больными! Каждый тут берется меня учить! Ты что, лучше, чем я, разбираешься в психиатрии?

– Нет. Просто я люблю его больше, чем ты.

Его лицо вновь стало равнодушным, почти сонным. Глаза полузакрылись, а руки медленно сложились на груди предупреждающим знаком: «Посторонним вход воспрещен!»

– Пора ехать, – безо всякого выражения произнес Андрей. – Дэнька рано встает, мне надо успеть выспаться.

– На горшок, я надеюсь, он сходит без тебя…

Они выбрались из флигеля, ступая чуть ли не на цыпочках. Дверцы машины издали только легкий щелчок, а звук мотора незаметно слился с дыханием ночи. Соня в последний раз оглянулась на дом Зиминых – суровый в своем молчании, темноглазый, – и ей показалось, что в одном из окон второго этажа мелькнула светлая тень.

– Где его окно? – отрывисто спросила она, не отрывая взгляда.

– Два крайних справа.

– Он нас видел!

– Не может быть. Он же спит.

– Я говорю тебе, что он нас видел! Он стоял у окна.

– Черт побери! – выругался Андрей и ударил по рулю ребром ладони. – Но, с другой стороны, может, это и к лучшему. Теперь уж точно придется рассказать ему правду.

– Правду, правду! – раздраженно передразнила Соня. – Нашелся правдолюбец. Есть вещи, о которых лучше не знать правды…

Глава 13

– Мама, мама, я так боюсь!

– Что ты, милая, что ты?! Ты просто влюбилась, это же хорошо! Нельзя ведь жить одной работой.

– Мама, я не влюбилась, нет! Я не знаю, как это назвать. Я попала от него в зависимость, понимаешь? Как от наркотика. С любовью это не имеет ничего общего.

– Почему ты так уверена? Тебе хочется связать с ним жизнь? Иметь от него детей? Ухаживать за ним?

– Нет! Нет! Нет! Ничего этого я не хочу! Но вот он не появился вчера, и я готова биться о стену. Что это, мама? Как это назвать? У меня сердце разрывается… Я хочу бежать к нему, но этого нельзя. У меня есть номер их телефона, но я не могу позвонить, потому что не он мне его дал.

– Но тебе ведь известна его фамилия. Каждый может узнать номер телефона через справочную.

– Правда? Ох, мама, я совсем перестала соображать… Как ты меня выручила. Тебе не стыдно за меня?

– Что ты болтаешь? Я даже завидую тебе. Не каждому выпадает такая страсть…

– Вот! Страсть. Наверное, это самое точное слово. Но ведь страсть – это от дьявола, это нужно давить в себе, как сорняк, пока он не сожрал тебя всю.

– Признаться, я не сильна в знании Библии и законов Божьих. Но кому станет хуже, если ты чуть-чуть побезумствуешь? Все, что касается гигиены, тебе известно лучше, чем мне, так чего же бояться? Если ты уверена, что этот мальчик – не твоя судьба, значит, все перегорит само собой. Но зато ты никогда не пожалеешь, что не поддалась страсти. Если тебя гнетет, что он – твой пациент, так ведь ему это не известно. Постарайся, чтобы никто не узнал о вашем романе. В том числе и Валерий Ильич. У него старомодные взгляды на такие вещи… И ты знаешь, как он непреклонен во всем, что касается медицины.

– Мама, почему он не пришел вчера? Может, я уже надоела ему? Ты ведь видела его, перед таким все сердца открыты.

– Почему же тогда он так несчастен?

– Ох, не знаю. Иногда мне становится так жаль его!

– Любовь не может без жалости. Это ее цементирует.

– Неужели ты жалеешь отчима? За что его жалеть? Он – везунчик, талант…

– Он маленький и щуплый. У него гастрит. Разве за это не стоит пожалеть? Хочешь, я позвоню твоему Денису?

– Нет, нет, что ты! Я сама.

– Ты слишком привыкла все делать сама…

…К телефону опять подошла Зимина, и Соня, как могла, изменила голос.

– Да, он дома, – неприветливо ответила она. – Сейчас приглашу…

Трубка скользнула в руке, и пришлось крепче прижать ее к уху. Когда Денис, наконец, ответил, сплюснутый хрящ уже нестерпимо болел.

– Да? – сказал он чужим голосом. – Я слушаю.

– Это я, – глупо брякнула Соня. – Куда ты пропал?

– Кто это?

Она опять едва не выронила трубку и через силу произнесла свое имя.

– Соня, – задумчиво повторил он. – А я тебя знаю?

– Что ты говоришь?!

– Я не знаю тебя, Соня. Извини.

Короткие гудки ударами отдавались в мозгу, но она все не опускала трубку. Потом бросила ее на рычаг и сползла на пол. Тишина, в которой Соня задыхалась, как в коконе, окутывала со всех сторон – родители ушли в гости. Она со стоном вытянулась на ковре, потом перевернулась на живот и уткнулась лицом в колючий, пахнущий пылью ворс. У нее не было больше никаких желаний. Что он там говорил о желаниях? Она ничего не помнила и ничего не хотела. Только бы отпустила эта неизвестно откуда взявшаяся боль… Только бы не рвала изнутри на части…

«Я – врач, – звучало в голове, – я – психиатр. Я не могу сойти с ума».

Звонок в дверь заставил ее подняться и даже отбросить с лица волосы. Перед отчимом Соня не могла появиться размазней. Щелкнув замком, она выдавила улыбку, но, открыв дверь, страшно закричала. Денис рванулся к ней и сгреб в охапку:

– Это же я. Что случилось?

– Что случилось? – прохрипела Соня, отбиваясь. – И ты еще спрашиваешь, что случилось?!

– Тихо-тихо-тихо, – зашептал он, прижимая ее голову. – Уже все… Я здесь.

– Тихо? – Она задохнулась. – Ты смеешь говорить мне: тихо?! Да я сейчас разорву тебя на клочки, гад ты этакий!

– Да ты что? – Он засмеялся. – Что с тобой происходит? Демоны одолели?

Она выкрикнула, оттолкнув его:

– Да! Одолели! Это ты – демон!

Он подхватил ее на руки, и она сразу замолчала. Его шея, теплая, с тонкой, как у ребенка, кожей, была так близко, что Соня не удержалась и впилась в нее, застонав от нетерпения. На вкус кожа оказалась солоноватой, и ей подумалось, что он одолел лестницу бегом.

Дыхание Дениса сбилось, он качнулся и, не удержав равновесия, вместе с нею повалился на пол. Ковер распахнулся перед ними цветастым лугом, и Соня увидела, как неспешно и величаво восходит над миром его лицо. В сумерках глаза Дениса казались черными и совсем сливались с бровями. Она потянулась к ним рукой и подумала в смятении, уже поднимающемся к покою: «Этого ведь не может быть… Таких, как он, не бывает…»

…Наслаждение, как и любовь, не существует отдельно от боли, потому что оба – скоротечны.

– Я люблю тебя, – с удивлением сказал он, и Соня заплакала.

Все, что было в ее жизни до сих пор – институт, карьера, хорошая, стабильная зарплата, уважение коллег и пациентов, – внезапно съежилось и померкло перед этими простыми словами, которые она и сама произносила не раз, а назавтра забывала о них.

– Почему ты сказал, что не знаешь меня? По телефону?

– А разве я знаю тебя? – Он повернулся на бок, и Соня поспешно отбросила назад его волосы, чтобы видеть глаза. Теперь они поблескивали в огненном отсвете заката, как первые ранние звездочки.

Денис отвел ее руку.

– Кто ты, Соня? Солнечный зайчик с пляжа, которого я так и не смог поймать? Или шпион-психиатр, приставленный к богатенькому лунатику?

– Кто тебе рассказал? – У нее хватило сил только на шепот.

– Мой верный Санчо Панса. Вы все недооценили его привязанность ко мне.

– Меня попросили помочь тебе. – Звезды неудержимо гасли от ее слов. – Никто не хотел причинить тебе зла… По крайней мере, так мне казалось вначале. Милый мой, сомнамбулизм – это такая вещь…

– Да какой там сомнамбулизм! – Он сел и вцепился в волосы. – Ты – плохой врач, ты ничего не поняла! Ничего!

Соня чуть слышно подкралась сзади, прижалась щекой к его скрюченной голой спине. Но Денис выпрямился, и она едва не упала.

– Ты все испортила, – произнес он упавшим голосом. – Я бы и сам все рассказал. Тебе бы рассказал…

– Потому что я похожа на твою маму?

– А, тебя посвятили и в это? Благородно.

– Милый…

– Я вовсе не милый!

– Не кричи, пожалуйста.

– Почему? Я же сумасшедший! Она уже просила тебя положить меня в больницу?

– Нет, что ты?! О больнице и речи не было!

– Пока не было.

– Зачем ей это нужно? Она волнуется за тебя.

– За меня? О нет. Она волнуется из-за меня.

– Что это значит?

– Тихо! – Он вскинул голову и прислушался. – Кто-то позвонил в дверь…

Соня в ужасе подскочила и заметалась по комнате, собирая одежду.

– Это они, – бросила она плачущим шепотом. – Родители.

Он изогнулся, как леопард, и поймал ее за лодыжку.

– Эй, сколько тебе лет, девочка?

– Глупо даже спрашивать об этом.

– А прыгать по комнате голышом, не попадая ногой в трусики, разве не глупо? Они все равно уже обо всем догадались.

– С чего ты взял?

– Когда двое не сразу открывают дверь, могут ли тут не возникнуть сомнения? И с каждой секундой их уверенность крепнет. – Он цепко держал ее за ногу. – Раз, два, три… Теперь ты уже не можешь открыть им.

Соня опустилась на ковер и пролепетала:

– Что ты наделал…

– У них нет ключа?

– Нет. Я сказала, что буду дома.

– И ты дома. Разве ты не могла уснуть и не услышать звонка?

– Но когда-нибудь я должна проснуться!

– Спящая царевна проспала целый век.

– Отчим не станет ждать сто лет. Он высадит дверь.

– Я бы не сказал, что он – здоровый мужик…

– Нет. Но в нем столько энергии!

– Ужас, – вздохнул Денис. – Энергичные люди приводят меня в уныние. Мой отец очень энергичный человек… Может, они ушли? У вас есть «глазок»?

– Нет. Так и не собрались поставить.

Денис наставительно поднял палец:

– Надо заботиться о себе, моя милая.

– От кого я это слышу?!

Он вдруг легко вскочил – прекрасный, обнаженный полубог – и потянул ее за руку: «Пойдем подслушаем!» Соня послушно отправилась за ним, ступая на цыпочках и настороженно, как минер, выбирая не скрипучие половицы. В темноте прихожей Денис оглянулся и уверенно притянул ее. В нем уже бушевали свежие силы. Соня испуганно зажала пальцами его рот, который хотелось целовать и целовать, и шепнула: «Они же услышат!» Но ее слова нисколько не охладили его пыл. Отчаянные вопли звонка торопили: скорее! Но Денис ничего не желал знать. В размякшем Сонином сознании всплыла его фраза: «Любое желание может сбыться…» Он позволял сбываться всем своим желаниям. Утихающий тягучий спазм вдруг переродился в болезненное озарение: сейчас он уйдет. Она похолодела, даже не надеясь заплакать. Сейчас он уйдет…

– Я люблю тебя, – умоляюще прошептала Соня.

Но его руки уже разжались.

– Ты чудесная женщина, самая лучшая, – выдохнул Денис и улыбнулся так, что слезы все же вырвались наружу. – Почему ты плачешь? Ты боишься?

– Да. Да. Да.

Он шагнул к двери и прислушался.

– Они еще здесь, значит, остается одно…

– Что?

– Сейчас увидишь. Можно я сначала зайду в ванную?

Пока журчала вода, Соня бродила по комнатам, не одеваясь, и равнодушно прислушивалась к яростным звонкам. В груди слева так щемило, что ей подумалось: уж не накаркала ли она себе, прикинувшись кардиологом? Никто в их семье никогда не жаловался на сердце… И она не пожалуется. Потому что больше всего Соне хотелось, чтобы оно разорвалось к чертовой матери, и дело с концом! То, в чем Соня столько раз убеждала своих больных – что все пройдет, что нужно перетерпеть, отвлечься, – на нее не действовало. Она не находила такого, ради чего стоило терпеть. Почему-то вдруг вспомнилась старая, вечно шмыгающая носом врач, которую спешно отправили на пенсию, чтобы освободить Соне место. Отчим посулил заведующей клиникой пластическую операцию по грошовым расценкам. От Сони никогда этого не скрывали, но только сейчас ее вдруг скрутило от стыда и ощущения бессмысленности всего, что составляло ее жизнь.

Тихонько всхлипывая, она начала одеваться, торопясь и не попадая. Не было ничего, не было… И не будет. Потому что человек, поющий звездам, может встретиться лишь однажды. Но сейчас он уйдет, потому что она обманула его. И унесет с собой ее душу, которую отнял, не шевельнув пальцем. Просто наклонился, а она воскликнула: «Ух ты!», и ее невесомая душа отлетела вместе с этим возгласом. Расскажи о таком кто-нибудь из пациентов, и у Сони не возникло бы сомнений в диагнозе…

– Все еще трезвонят? – деловито осведомился Денис, выходя из ванной. Влажные волосы были послушно зачесаны назад и поблескивали. Заметив ее взгляд, он провел по ним ладонью и смущенно улыбнулся.

Застыв столбом, Соня следила, как он обходит комнаты, в каждой выглядывая из окна. В гостиной Денис остановился и, не медля, отщелкнул шпингалет.

– Что ты задумал? – с тревогой спросила Соня.

– Как что? Классический выход. Я буду прыгать из окна. Такого со мной еще не было.

– Ни за что! Это хоть и второй этаж, но у нас ведь высокие потолки.

– А что ты предлагаешь? Вызвать пожарников, чтобы они примчались с раздвижной лестницей?

– Я не пущу тебя! – Она схватила его за руку, но Денис стряхнул ее.

– Да перестань ты! Не такой уж я и слизняк, чтобы не прыгнуть со второго этажа! Думаешь, ты одна не боишься высоты?

– А если ты сломаешь ногу?

– Вызовешь «Скорую». Подъезд с другой стороны дома, твои родители ничего не увидят. Только выжди время, не открывай сразу, а то они заподозрят неладное.

Он рванул балконную дверь и, не оглянувшись, вышел. Красный свет заходящего солнца на миг осветил его волосы. Сидевший на перилах голубь шумно взлетел, и Денис проводил его завистливым взглядом.

– Хотел бы я стать голубем…

Он перелез через перила и, придерживаясь, посмотрел вниз.

– Ой, нет, нет! – запричитала Соня, но голос вдруг пропал, потому что крепкие пальцы с побелевшими ногтями уже разжались, и Денис, оттолкнувшись, полетел вниз.

Когда Соня подтащила одеревеневшие ноги к балкону, он уже вскочил и как ни в чем не бывало помахал ей снизу. В его улыбке сияло нахальное самодовольство.

Даже не прихрамывая, Денис легко побежал и скрылся за углом, так ни разу и не оглянувшись. Соня притворила балконную дверь, поправила сбившийся тюль и в растерянности обвела взглядом комнату. Он не ушел. Он улетел.

Звонок молчал, но Соня заметила это не сразу. Ей представилось, что родители покинули место засады, а Денис прыгнул и сломал позвоночник. Самые безумные подвиги всегда совершаются напрасно… Она ухаживала бы за ним до конца жизни.

– Мне бы только вернуть тебя…

Она все ходила по комнатам, прижав к мокрым от слез губам сцепленные пальцы, и заставляла себя не кричать. Во всех учебниках, которые Соня прочитала и хорошо усвоила, ни слова не было о том, как сдержать этот рвущийся наружу вопль. Сколько можно прожить, отдавая все силы на то, чтобы не выпустить его? Этого Соня не знала, и получалось, что она вообще ничего не знала о человеке.

Короткий звонок заставил ее вздрогнуть. Соня двинулась было к двери, потом вспомнила, что он велел выждать. Почему она не могла ослушаться его, необразованного, ленивого мальчишку, безжалостного, как прекрасное, своенравное животное? Соня остановилась посреди комнаты и, кусая пальцы, слушала пронзительные электрические трели.

Когда в дверь забарабанили кулаками, она решила, что пора. Забыв вытереть глаза, Соня не спеша подошла к двери и встревоженно выкрикнула:

– Кто там?

– Эй, открывай! Я же говорил, что она дома, – послышался веселый голос Дениса. – Соня – она и есть соня.

Мокрые пальцы соскальзывали с ручки замка, и Соня с трудом открыла дверь. Рассерженное лицо отчима, округлившиеся глаза матери – все это было для нее как в тумане.

Она глотнула воздух:

– Я… я…

Денис порывисто обнял ее и опять зашептал: «Все-все… Тихо-тихо… Я здесь…»

– Я украду ее у вас, – сказал он поверх Сониной головы. – Но вы не беспокойтесь. С ней все будет хорошо.