Текст книги "Галинкина любовь"

Галина Тесленко

Репетиция дуэта затянулась до вечера.

Когда Галинка вынырнула из метро и торопливо зашагала по направлению к дому, в животе у неё предательски урчало. Витя Белов был безнадёжным трудоголиком и требовал такой же музыкальной отдачи от своих подопечных, не зная ни жалости, ни пощады. Чтрбы не свалиться в голодный обморок по дороге, Галинка купила у метро хот-дог. Проглотив его в считанные секунды и не наевшись, она размечталась о том, как сейчас доберётся до квартиры и отварит себе знатную порцию сибирских пельменей с пахучим, пряным, обжигающим бульоном.

Приблизившись к своему подъезду, она увидела, как какой-то мужчина, зашатавшись, буквально рухнул на скамейку. Сначала Галинка решила, что он попросту пьян, и собралась было прошмыгнуть мимо. Но что-то в его позе, в скорчившейся фигуре, а также полное отсутствие запаха спиртного и слишком приличная для алкоголика одежда, заставило её остановиться и обернуться.

– Вам плохо? – спросила она нерешительно. – У вас что-нибудь болит?

Ответа не последовало. Галинка приблизилась и с опаской заглянула ему в лицо.

– Это вы? – ахнула она.

Перед ней был Александр Белецкий собственной персоной. Да, сейчас артист выглядел не лучшим образом – бледное лицо, искажённое гримасой боли, лоб взмок от пота… Но она не могла ошибиться, это всё-таки был именно он, и никто иной.

– Что с вами, Александр… Владимирович? – от испуга она даже вспомнила его отчество. Обратив внимание на то, что Белецкий слабо потирает рукой левую сторону груди, Галинка догадалась:

– Сердце?

Артист с трудом кивнул – похоже, он не мог сейчас произнести ни слова. Галинкина мама работала в больнице медсестрой, и полученных от неё знаний девушке вполне хватило на то, чтобы заподозрить инфаркт. Медлить было нельзя.

– Нитроглицерин у вас есть? – спросила она. Он не ответил.

– Простите, Александр Владимирович, я сейчас проверю у вас в карманах, – смущаясь, проговорила Галинка, хотя понимала в глубине души, что ему не до церемоний. Слава Богу, нитроглицерин обнаружился сразу же, в кармане рубашки – значит, он был в курсе своих сердечных проблем. Она засунула Белецкому в рот одну таблетку и полезла к себе в сумочку за аспирином.

– Вот… – громко и внятно сказала она. – Это тоже нужно принять. Разжуйте, пожалуйста… постарайтесь. Я сейчас вызову «скорую помощь». Всё будет хорошо.

Она знала о правиле «золотого часа»: если в течение девяноста минут после инфаркта восстановить нормальное кровоснабжение сердца, ликвидировав тромб, то возможно полное исцеление. Но если опоздать, могут развиться страшные осложнения вплоть до разрыва сердца, а там, в свою очередь, было недалеко и до летального исхода.

В это время во двор зарулила легковая машина. Недолго думая, Галинка бросилась ей наперерез. Водитель резко затормозил и, высунувшись из окна, собрался было обложить девушку трёхэтажным матом. Однако она не дала ему произнести ни звука.

– Пожалуйста!!! – взмолилась Галинка, кивнув в сторону Белецкого. – Тут человеку плохо. Похоже на инфаркт. Нужно отвезти его в больницу прямо сейчас!

– Может, он просто напился, – предположил водитель, недоверчиво глядя на страдальца.

– Да нет же, ему правда нужна помощь!

– Девушка, милая, – поморщился мужчина, чувствуя себя мерзавцем и одновременно не собираясь идти у неё на поводу, – я очень спешу. Ну, вызовите ему «скорую»…

– Это же долго! – воскликнула она в отчаянии. – А на счету каждая минута! Что, если он умрёт?! Это будет на нашей совести. Тут больница на Патриарших, совсем рядом, я там часто гуляю…

– Но поймите вы, у меня срочное дело!..

Вздохнув, она выложила свой последний козырь:

– Это Александр Белецкий!

Водитель изменился в лице.

– Тот самый Белецкий? Актёр? – переспросил он с сомнением и бросил осторожный вгляд в сторону Александра.

– Именно, – подтвердила она.

– Сейчас я машину прямо к лавке подгоню, – только и сказал он. Галинка едва удержалась от язвительного замечания: дескать, если знаменитый артист – так и быть, помогу, а если просто человек с улицы – нехай помирает!

Вдвоём они осторожно довели – практически донесли – Белецкого до салона и уложили на заднем сиденье. Галинка устроила его голову на своих коленях и опустила стекло, чтобы в машину свободно проникал свежий воздух. Водитель рванул с места.

– Вы, пожалуйста, не волнуйтесь, Александр Владимирович, – громко говорила Галинка, пытаясь успокоить не столько Белецкого, сколько саму себя, и дрожащей рукой поглаживала его по волосам. – Мы сейчас приедем, тут близко. Уже сейчас… Потерпите ещё немножко. С вами всё будет в порядке, я обещаю.

Белецкий закрыл глаза, а затем снова их открыл. Уголки его губ дрогнули в слабой, еле заметной, улыбке. Это, очевидно, означало «да». Некое подобие диалога приободрило Галинку.

– Вы можете сделать глубокий вдох, а на выдохе часто покашлять? – предложила она. – Это обеспечит приток кислорода, вам станет немного полегче…

Белецкий послушно вдохнул и закашлялся.

– Вот и умничка, вот и молодец! – обрадовалась Галинка и снова погладила его по волосам. – Мы почти приехали.

Она просидела в больничном холле уже больше часа, когда, наконец, врач вышел к ней с разговором.

– Девушка, это ведь вы доставили к нам Александра Белецкого? – поинтересовался он. Галинка вскочила ему навстречу и вытянулась по струнке, как ученица перед учителем.

– Да, я… – пролепетала она. – Со мной был ещё один мужчина, но он уже уехал, очень торопился по делам.

– А вы Белецкому кем доводитесь? Дочкой?

– Нет… – Галинка совсем смутилась. – Да я, собственно, вообще никто. Мы с ним даже не знакомы. Просто проходила мимо и случайно увидела, что человеку плохо.

– Спасибо вам, – доктор энергично встряхнул её руку. – Как принято говорить в таких ситуациях, хоть это и банально, но вы успели как раз вовремя. Ещё бы чуть-чуть – и… Впрочем, не будем о грустном.

– Как он себя чувствует? – волнуясь, выговорила Галинка. – С ним всё будет в порядке?

– Пока что в реанимации, – осторожно ответил доктор. – Но будем верить в лучшее. Надеюсь, что уже завтра утром сможем перевести его в обычную палату. И да, нужно ведь известить его родных… Как это лучше сделать?

– У него, наверное, есть мобильный телефон, – она растерянно пожала плечами. – Просмотрите список контактов… Ну или он сам скажет, когда ему станет получше.

– Да, это разумно, разумно… Ну, ещё раз вам спасибо, милая. Как вас зовут? Вы бы оставили свои координаты.

– Галина. Галина Тесленко, – выговорила она, волнуясь. – Девушка на ресепшне уже записала мои данные и телефон, когда мы приехали. Сказала, что у вас порядок такой…

– Ну и отлично, – врач снял очки и поморгал уставшими глазами. – Не смею вас больше задерживать.

– А… повидать его нельзя? – спросила вдруг Галинка, удивляясь самой себе. Врач с удивлением взглянул на неё, но тут же мягко улыбнулся.

– Не сегодня. Поймите, Галочка, он находится в реанимации, ему сейчас противопоказаны любые контакты с внешним миром. Больному в его состоянии требуются абсолютные тишина и покой. Даже простой разговор – уже определённая физическая нагрузка.

– Я понимаю… – она опустила голову. – Конечно же, понимаю.

– О нём хорошо позаботятся. Не волнуйтесь и поезжайте спокойно домой, ложитесь спать. Утро вечера мудренее!

Он ободряюще похлопал её по плечу, развернулся и зашагал прочь по коридору. Галинка же, тяжело вздохнув, поплелась к выходу.

Заснуть ей, разумеется, не удалось.

Проворочавшись всю ночь на жёсткой неудобной кровати (покойная балерина Ариадна Морозова, вероятно, была истинным спартанцем), Галинка обречённо поняла, что это бесполезные попытки. Когда за окном чуть-чуть посветлело, она сообразила, что наступило утро, и со вздохом отправилась на кухню пить чай.

К её удивлению, Женя уже был там. Вернее, не уже, а всё ещё – кажется, он тоже бодрствовал всю ночь, судя по его красным глазам и слегка безумному общему облику. На столе стояла забытая чашка кофе, холодная даже с виду, а Женя, уставившись в экран ноубука, привычно барабанил пальцами по клавиатуре, не замечая ничего вокруг. Галинка поставила чайник, достала из холодильника сыр и колбасу, сделала несколько бутербродов, затем заварила и налила себе и Жене свежего чая. И только после того, как она поставила чашку практически перед его носом, он, наконец, пришёл в себя и опомнился.

– О, ты ещё не спишь, – ошалело произнёс Женя, хлопая глазами. – А я тут программку одну пишу, ну и увлёкся малость… Который час?

– «Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!..» – насмешливо процитировала Галинка бессмертные грибоедовские строчки. – А ты всё программируешь, программируешь, да никак не выпрограммируешь. Хорош уже, давай завтракать.

Женя с аппетитом впился зубами в бутерброд и удивлённо отметил:

– Слушай, а ведь правда – жрать охота!

Галинка подвинула к нему чашку чая ещё ближе – не заметит ведь, бедолага, и вздохнула:

– Тебе, кажется, всё нипочём: хоть война, хоть землетрясение, хоть цунами. Посади тебя на кучу мусора – всё равно будешь свои программки писать.

Он не стал спорить. Некоторое время они молча, в унисон, жевали бутерброды и с удовольствием прихлёбывали горячий чай. Наконец Галинка нерешительно спросила:

– Жень, а ты любил когда-нибудь… по-настоящему?

Он удивлённо посмотрел на неё.

– Ну, у меня были девушки…

– Да я не об этом, – отмахнулась она с досадой. – А любовь? Вот такая, чтобы как в книжках пишут?

– Ну, как в книжках, наверное, и не бывает, – засмеялся он, но Галинка не склонна была разделять его веселье.

– Бывает. Ещё как бывает. Ты просто этого пока не испытывал…

– Можно подумать, ты испытывала, – фыркнул он. – Скажешь, что вся твоя блажь по Даниле – и есть настоящее чувство?

– Это не блажь, – оскорбилась она. – Там иное… Ты действительно ничего не понимаешь.

– А тут и понимать нечего, – безжалостно возразил он. – Ну, была ты маленькой сопливой девчонкой, встретился тебе парень намного старше тебя, и ты сотворила из него кумира… Типичная, в общем-то, история. Только другие девчонки вырастают из своих романтических детских переживаний, а ты так и осталась на уровне той глупой восьмилетки.

Она была так возмущена, что даже не нашлась, что возразить. Может быть, потому, что возражать было нечего? Галинка вдруг поймала себя на странной мысли: ведь она спорила с Женей скорее по инерции… Самое странное, что впервые за много лет – за тринадцать чёртовых лет! – она не начинала своё утро с мыслей о Дане. И, задавая вопрос о настоящей любви – вот парадокс – она вовсе не его имела в виду. Не его, но… тогда кого же?

Она растерялась, вспыхнула, заметалась, не зная, что делать со свалившимся на неё открытием.

– Ну что ты всполошилась, как курица, – добродушно заметил Женя; от чая он подобрел, размяк и сейчас, откинувшись на спинку стула, сонно хлопал глазами. – Любишь своего Данилу – и люби на здоровье. Я же не возражаю… хоть и по-прежнему считаю, что вы с ним не пара.

– Ещё бы ты по-другому считал, – усмехнулась Галинка миролюбиво. – Он ведь женат на твоей сестре.

– Сестру свою, напоминаю, я сам впервые увидел пару месяцев назад. Мне особо не с чего быть пристрастным. Мы с Викой практически не общаемся, ей всё некогда. Но, тем не менее… Тем не менее, они с Данилой больше подходят друг другу.

Раньше эти слова отозвались бы в Галинкином сердце застарелой болью. Сейчас же она не чувствовала ничего, похожего на ревность. Это было странно, непривычно и ново. Много лет подряд она просыпалась и засыпала с любимым образом в воображении. Она не хотела замечать никого вокруг, остальные парни для неё просто не существовали. И вот теперь… теперь её, кажется, отпустило. Она осторожно проверила себя: представила Данилу и Вику рядом. Ни-че-го. То есть, совсем ничегошеньки. Неужели она, наконец-то, свободна?

Галинка вдруг поняла, в чём её проблема. Она могла бы осознать себя освобождённой намного, намного раньше – просто сама не хотела этого. Ей нравилось окружать себя ореолом романтических страданий. Нравилось мучаться от безответного чувства. И вот, наконец, настал момент, когда ей всё это надоело. Захотелось чего-то нового – новых эмоций и переживаний. Новой любви…

«Интересно, – ехидно спросил её внутренний голос, – желание новой любви как-то связано с Белецким?»

Щёки опалило краской смущения. Галинка растерялась, но поняла, что улыбается. Чувствовала себя при этом она полной идиоткой.

Сколько времени они провели вместе? Десять, пятнадцать, максимум – двадцать минут? Всего ничего… Но отчего же так скачет сердце, кружится-вертится, словно на карусели из детства? Почему горит лицо? Она ведь просто выручила человека в беде, не более того. Он был беспомощен, и она совершенно случайно оказалась рядом…

Галинка вспомнила его голову на своих коленях. Тёмные растрепавшиеся волосы, к которым она прикасалась своими ладонями – прямые, шелковистые, тёмные пряди… Густые чёрные ресницы… Тонкие благородные черты… Прекрасные даже в страдании – чёрт возьми, она никогда в жизни не видела такого красивого лица!

– Ты какая-то блаженная сегодня, – заметил Женя, протяжно зевнув. – Как будто не от мира сего…

Галинка, не ответив, кинулась в ванную. Через пять минут, умытая и полностью одетая, она уже обувалась в коридоре.

– Что происходит? – окликнул её Женя из кухни. – Ты куда подорвалась ни свет ни заря?

– В больницу… – отозвалась она негромко.

– Ты заболела? – удивился он и даже вышел в прихожую, на ходу дожёвывая бутерброд, чтобы поглядеть на неё внимательнее.

– Потом объясню! – Галинка махнула рукой, хлопнула дверью – и след её простыл.

Двери больницы оказались запертыми. Объявление, вывешенное снаружи, гласило, что приёмные часы начинаются с десяти утра. Взбудораженная Галинка отправилась бесцельно бродить по улицам, тщетно пытаясь успокоиться. Податься было некуда – ещё даже не открылось метро (до больницы она добралась своим ходом, то есть бегом). Нервно прогуливаясь в сквере вдоль Патриарших прудов, она размышляла о том, что всю ночь не давало ей покоя. Почему её вдруг так потянуло к человеку, которого она видела всего один раз в жизни? Может, это – обычное беспокойство за чужое здоровье? Бред, бред… что она, больных раньше не встречала? Ей хотелось видеть именно Белецкого, и ни к чему было притворяться перед собою.

Птицы оглашали окрестности радостным утренним щебетом. Со стороны улицы практически не слышно было шума – редкие ранние автомобили шуршали шинами по асфальту, но сам город ещё крепко спал. Галинка и не подозревала, что в центре Москвы может быть так тихо, так безлюдно…

«Кстати, почему „Патриаршие“? Здесь ведь только один пруд,» – подумала Галинка рассеянно. Ей очень хотелось выплеснуть свои эмоции, поделиться тем, что у неё на душе… И в то же время она страшно боялась озвучить вслух всё то, что с ней сейчас происходит.

Она неторопливо шагала по улицам, погружённая в свои мысли. Ноги сами привели её к театру, в котором служил Белецкий. Она остановилась перед уже знакомой афишей и долго вглядывалась в красивое холодное лицо. Странно: здесь, на фотографии, он казался совершенно чужим и далёким. Когда же его голова лежала у неё на коленях… пожалуй, на всём белом свете не было в тот момент человека роднее и ближе, чем он.

«А позвоню-ка я маме», – решила она внезапно. Тётя Ксана обычно вставала рано, ещё до рассвета, так что Галинка не боялась поднять мать с постели.

Они не разговаривали толком всё это время, что девушка жила в Москве. Галинка очень скучала по маме, но гордость не позволяла набрать номер первой. Они обменивались короткими смс-ками примерно раз в неделю, информируя друг друга о том, что живы и здоровы, но это была всё-таки «добрая ссора», а не «худой мир».

Тётя Ксана ответила после первого же гудка.

– Здравствуй, мамочка, – выговорила Галинка, волнуясь. – Как ты?

– У мене все добре, дякую, – отозвалась мать степенно. – А ты як?

– У меня тоже всё нормально… – Галинка замолчала, не зная, что ещё говорить, хотя сказать хотелось так много!

– Я тебе… бачила по телевизору, – призналась мать. – Ты прекрасно спивала, Галюся.

– А я так соскучилась по тебе, по морю, по Ялте… – призналась, в свою очередь, Галинка, чувствуя ком в горле. Господи, и как она могла жить всё это время, заковав свои эмоции в стальную броню?! Ей же дико не хватало матери, но она боялась показаться слабой, уязвимой и маленькой, вот и играла в глупую, никому не нужную независимость…

Видимо, тётя Ксана расслышала все эти чувства в интонациях блудной дочери, потому что её собственный голос тоже дрогнул.

– Повертайся додому, донька, – сказала она. – Я тебе чекаю…

– Скоро, – пообещала Галинка, и из глаз её катились слёзы. – Совсем скоро я приеду, обещаю! Мамочка, я очень сильно тебя люблю!

К Белецкому её вполне предсказуемо не пустили. Когда Галинка вернулась в больницу, на ресепшне была другая девушка – не та, что вчера. Холодно посмотрев на Галинку, она поинтересовалась, кем она приходится больному.

– Да я, собственно… – Галинка смутилась. Что она могла сказать? Что она ему – случайная знакомая? Но даже это не было бы правдой, потому что Белецкий совсем не знал её.

– Вы… можете посмотреть вчерашние записи, – робко попросила Галинка. – Дело в том, что я… и ещё один человек… мы доставили Александра Владимировича в больницу. Я просто хочу навестить его. Доктор наверняка меня помнит… Да вы посмотрите, у вас всё должно быть записано!

– Не буду я ничего смотреть, – взглядом и тоном девушка вылила на неё целый ушат ледяного презрения. – К Белецкому мы пускаем только близких родственников. Тут и так уже с раннего утра журналисты копошатся, донимают звонками, больные им интересуются… Всем, конечно, любопытно – ах, какая знаменитость в нашей больнице!.. Но поймите, пациента нельзя тревожить пустыми разговорами. Ему сейчас не до вас. Тем более, – она снисходительно поджала аккуратно подкрашенные губы, – если вы ему никто.

– Но хотя бы скажите мне, он в порядке? – упавшим голосом спросила Галинка.

– Да, его перевели в палату. Больше, к сожалению, я не имею права говорить ничего. Эта информация не для разглашения…

– Ой, – раздалось вдруг у Галинки над ухом, – это же вы!!!

Галинка вздрогнула и обернулась на голос. Перед ней стояла восторженная медсестричка, улыбающаяся до ушей, словно увидела свою самую любимую подругу.

– В чём дело, Нина? – строго уточнила ресепшионистка.

– Это девушка из «Голоса России»! – объяснила ей медсестра и снова повернулась к Галинке. – Вы ведь в команде у Вити Белова, правильно?

– Всё верно, – смущаясь, подтвердила та.

Ресепшионистка взглянула на неё с удивлением и явно возросшим интересом. Впервые с начала телепроекта Галинка возблагодарила судьбу за то, что её узнали – может быть, это как-то смягчит отношение к ней? Даст какие-то привилегии?..

– Так вы из того самого шоу? – протянула она недоверчиво. – Надо же… То-то я смотрю, мне ваше лицо вроде как знакомо…

– Ах, как она поёт, Юлька, как она поёт, ты бы никогда не забыла, если б услышала! – продолжала рассыпаться в восторгах медсестра. – Я за неё болею всей душой! А вы автограф мне не дадите?.. – повернулась она к Галинке. – Я же из Харькова, и когда на прослушивании вы запели по-украински, я аж разрыдалась, честное слово!..

– Напомните, как вас зовут, – буркнула ресепшионистка пристыженно, придвигая к себе тетрадку, чтобы свериться со вчерашними записями.

– Галина Тесленко, – осторожно, боясь спугнуть удачу, выдохнула Галинка.

– Нина, проводи девушку в палату к Белецкому, – попросила Юлия. – Но только ненадолго!

Галинка готова была подпрыгнуть на месте и закружиться, как маленькая, но сдержалась.

– Спасибо вам, – горячо поблагодарила она и ресепшионистку, и медсестру. – Огромное спасибище!

Колени от страха слегка подкашивались. Однако, несмотря на волнение, Галинку охватила такая радость при виде Александра, что ей даже сделалось страшно. Господи, она видит его всего лишь второй раз в жизни. Откуда же столько эмоций?

Он повернул к ней голову и радостно улыбнулся – так, что от его глаз разбежались добрые морщинки-лучики. Сами же глаза были цвета моря, искрящегося под солнцем. Цвета Галинкиного моря… Ей даже показалось, что во все стороны расплескались синие брызги, и она на мгновение зажмурилась.

– А вот и моя спасительница пожаловала, – негромко сказал Белецкий и сделал приглашающий жест рукой, чтобы она подошла поближе. – Садись.

– Выходит, вы меня помните? – нерешительно уточнила Галинка, покраснев до корней волос и деликатно присаживаясь на краешек стула, который стоял рядом с его кроватью.

Он снова улыбнулся ей – светло и радостно.

– Да я только и помню из вчерашнего, что вот эти твои огромные глаза. И ещё голос. Добрый-добрый… Как ты уговаривала меня не волноваться и успокаивала, обещая, что всё будет хорошо.

Она смущённо опустила голову.

– Спасибо тебе, Галя… тебя ведь, кажется, Галя зовут? Мне врач сказал.

Она кивнула.

– Я даже не знаю, что ещё говорить. Ты мне жизнь спасла. Я теперь перед тобой в вечном долгу… – он осторожно взял её руку и благодарно пожал.

– Ну, что вы, Александр Владимирович, – пробормотала она в замешательстве. Ей хотелось, чтобы он никогда не выпускал её руку из своей, и в то же время она умирала от неловкости. – Ничего особенного я не сделала.

Он, наконец, отпустил её ладонь.

– Как вы себя сейчас чувствуете? – спросила она, понимая, что нужно что-то говорить, страшно боясь неловкого молчания.

В его глазах заплясали чёртики.

– Инфаркт микарда, – процитировал он фразу из фильма «Любовь и голуби». – Вот такой рубец!

Галинка звонко, от души расхохоталась, но тут же спохватилась и прикрыла рот рукой, придя в шок от своей бестактности:

– Ой, извините…

– Да всё в порядке, – он продолжал весело, с улыбкой, смотреть на неё. – Я чувствую себя просто замечательно. Правда. И всё благодаря тебе…

– Я могу вам чем-то ещё помочь? – с готовностью предложила Галинка. – Хотите, я для вас готовить буду? Что вам можно есть? Впрочем, я лучше у доктора спрошу… Вы не думайте, я хорошо готовлю, меня мама учила, – лепетала она сбивчиво и торопливо.

Ответить он не успел. Дверь палаты отворилась, впуская новую посетительницу.

Это была женщина средних лет, заметно расплывшаяся и обрюзгшая, однако с тщательно нанесённым макияжем и уложенными волосами. Войдя в палату, она удивлённо уставилась на Галинку.

– Доброе утро, Анжела, – поздоровался с ней Белецкий. – Вот, знакомьтесь, девушки. Это моя бывшая жена, – он кивнул в сторону новой гостьи, – Анжела Климова, прошу любить и жаловать.

– Любить вовсе не обязательно, – холодно откликнулась та, и Галинка сразу поняла, что этот ледяной тон адресован именно ей, а не Белецкому.

– А это – Галя. Просто Галя, – он весело подмигнул Галинке, и она в очередной раз покраснела. – Девушка, которая выдернула меня буквально с того света. Если бы не она, я сейчас с тобой тут не разговаривал бы…

– Очень приятно, – улыбнулась Галинка, робея ледяного тона бывшей жены и чувствуя себя нашкодившим котёнком.

– Взаимно, – глядя мимо неё, отозвалась Анжела, и сразу же перешла к насущным вопросам. – Саша, ну как же так?! Как тебя угораздило? И главное, под самый конец съёмок… Как неудачно.

– Действительно, неудачно, – серьёзно подтвердил он. – А если, упаси бог, я вдруг откину копыта, вам же придётся весь материал переснимать заново с новым артистом. Очень накладно…

– Да я не это имела в виду, – смутилась Анжела. – Просто… Ничто не предвещало, так сказать. В общем, мы там все за тебя волнуемся. И конечно же, будем ждать тебя столько, сколько потребуется. Я сама к тебе – прямо со съёмок… Твоя американка… – она выразительно покосилась на Галинку, но всё-таки продолжила, – Кэролайн тоже обещала приехать вечером, как освободится. Она же тут рядом живёт.

– О, нет, – застонал он, откидываясь на подушку. – Вот кого-кого, а Кэрри мне здесь видеть совсем не хочется. Слушай, Анжел… не в службу, а в дружбу… Наври ей что-нибудь, а?! Ну скажи, что у меня память отшибло – мол, осложнение такое после инфаркта. Теперь ни слова по-английски вспомнить не могу и потому общаться с ней не сумею.

– Вот ещё… сам разбирайся со своим бабьём, – фыркнула Климова. – Ну, и как ты, в целом?

– Да вроде живой. Пока.

– Тьфу ты… – сплюнула Анжела в сердцах. – Ох уж этот твой чёрный юмор. Но раз шутишь – значит, на поправку точно пойдёшь.

– А Даша? – волнуясь, выговорил Белецкий. – Она знает?

– Знает, но… – Климова смутилась и прикусила язык. Белецкий моментально помрачнел.

– Что, так и не хочет меня видеть? – спросил он.

Галинка сообразила, что начался какой-то важный и личный разговор, и что она здесь явно лишняя. Осторожно сползя со стула, она попятилась к двери и тихонько выскользнула из палаты.

Её исчезновения никто не заметил.