Текст книги "Галинкина любовь"

Виктория Белкина

– Тось, забудь ты про этот спор… Мне теперь самому смешно вспомнить, – Никита состряпал умоляющую гримасу, которая, как свидетельствовал весь его донжуанский опыт, должна была растопить даже самое каменное женское сердце. Вика поморщилась – партнёр слегка переигрывал – и изобразила в ответ праведную ярость:

– Смешно?!

– Ну… – он замешкался. – Противно!

– Противно?..

– Ну, совестно, – Никита махнул рукой. – Не придирайся ты к словам! Лучше испытай меня, если не веришь.

– Ты что – трактор, чтобы тебя испытывать? Никогда я тебя не прощу, спорщик ты… Бабник! – перевоплотившись в детдомовскую девочку Тосю, Вика старательно-торопливой скороговоркой выпаливала ему в лицо свои застарелые обиды. – Ненавижу тебя, не-на-ви-жу!!!

– Так, стоп, ребята! – Михальченко раздражённо хлопнул в ладоши, прерывая репетицию, и поморщился. – Не то, не так…

Вика с Никитой быстро и недоумённо переглянулись, не понимая, чего ещё хочет от них Мастер.

Уже несколько недель они репетировали пьесу «Девчата», написанную по одноимённой повести Бориса Бедного, а решения спектакля до сих пор не находилось. Михальченко был постоянно недоволен, хотя и сам, похоже, не знал толком, чего он ждёт от своих дипломников. Вот и сегодня – время давно перевалило за полночь, а они ещё ничего не сделали.

– Не надо мне показывать Румянцеву и Рыбникова! – злился Михальченко. – Да, они превосходные артисты, талантливые и самобытные, но создайте же собственных персонажей, не надо пользоваться чужими готовыми наработками!

– Но, Алексей Яковлевич… – нерешительно протянул Никита, ища взглядом поддержки у Вики. – Ведь люди, так или иначе, будут спектакль с фильмом сравнивать. Аналогий не избежать…

– А ты избегай, избегай, мой друг! – Михальченко всплеснул руками. – Неужели же у тебя взгляд настолько замылился, что ничего своего придумать не можешь? Я не спорю, что фильм получился отличным, добрым, всенародно любимым… Но вы ведь читали книгу?

– Читали, – кивнула Вика.

– И какие выводы для себя сделали?

– Ну… книга полнее раскрывает характеры всех персонажей.

– Так-так-так, с этого места поконкретнее! Что ты можешь сказать о Тосе? – требовательно вопросил Михальченко. Вика пожала плечами и начала неуверенно перечислять:

– Тося – не такая уж правильная и наивная, у неё куча недостатков. Она беспардонная, амбициозная, с хитрецой и огромным пробелом в образовании… Как говорит про неё мама Вера: «Сейчас в тебе всё перемешано – и хорошее, и плохое. Натощак даже не разобрать, чего больше».

– Вот именно! – подтвердил Михальченко. – А что ты мне скажешь об Анфисе? – он ткнул пальцем в Лизу Старовойтову, самую красивую девушку на курсе, которой и досталась эта роль.

– Анфиска – не подлая и не стерва, – бойко зачастила студентка. – Да, она избалована своей красотой, но и страдает от неё тоже. По идее, это очень несчастный и толком никем не понятый персонаж. Из-за ошибок прошлого ей даже приходится бросить любимого человека, который хочет на ней жениться.

– А что о своей героине нам расскажет Варечка? – Мастер кивнул в сторону очередной юной актрисы. Та захлопала глазами, застигнутая врасплох, и нерешительно пролепетала.

– Надя, она… ну, некрасивая, неуверенная в себе…

– Совсем как ты сама! – тихо, как бы про себя, но довольно ехидно вставил Никита, за что тут же получил подзатыльник от Вики.

– Можно мне сказать? – «Анфиса» подняла руку. – Мне кажется, Надя тоже не так однозначна. Она обнаруживает в себе стальной стержень, демонстрирует сильный характер… Ведь в финале она всё-таки уходит от старого и нелюбимого Ксан Ксаныча.

– Вот видите! – удовлетворённо обведя взглядом группу своих подопечных, подытожил Михальченко. – Каждый герой – это личность. Индивидуальный характер! Так какого же лешего вы все прицепились к киношным образам? У вас что, нет собственных эмоций и интонаций для роли?! Вы не соотносите с персонажами лично себя, играете по чужим лекалам, и от этого ни герои вам ближе не стали, ни вы им.

Все понуро молчали, а Мастер, войдя по вкус, продолжал их безжалостно распекать:

– У нас с вами получается очень правильный учебный спектакль, – он выделил презрительной интонацией слово «правильный». – Всё сделано в соответствии с заветами наших великих мастеров. Вы не наигрываете, не рвёте глотку, создаёте вроде бы выпуклые образы… Но ни один из вас не выбивается из общего ансамбля. Всё верно, понимаете, а жизни-то нет! Как-то без огонька.

– Ну… это же всего лишь дипломный спектакль, – робко посмел возразить кто-то из толпы. Михальченко переменился в лице.

– Всего лишь?! Так вы считаете, что постановку выпускного курса нельзя судить по законам полноценного спектакля? Это, по-вашему, «недоспектакль», требующий снисходительного отношения? – он с горечью покачал головой. – Цель показа – предъявить ваши таланты на суд режиссёров и театров. А я-то думал, что вы у меня готовые артисты! Оказывается, заблуждался…

Он расстроенно махнул рукой и замолчал. Студенты почувствовали неловкость.

Когда Алексей Яковлевич решил ставить «Девчат», все очень удивились. Во ВГИКе традиционно напирали на старую добрую классику, особенно на Чехова. «Три сестры» одного выпуска удручающе наслаивались в памяти на других, выведенных на театральные подмостки парой лет ранее. Одни и те же интонации, одни и те же заезженные приёмчики… Ну, ладно, если не русская классика, то хотя бы советская, недоумевали коллеги. «Зойкина квартира», к примеру, или «Утиная охота». Почему Михальченко выбрал повесть Бориса Бедного, известную только благодаря знаменитой экранизации? Кому вообще была интересна эта старомодная история – сейчас?

Мастер же доказывал, что многие проблемы, поднятые Бедным, остаются актуальными и по сей день. И… в конце концов, сколько можно палить из крупных орудий? Почему не сделать постановку просто о человеческих отношениях, о дружбе и любви?

Ни для кого не было секретом, что спектакль он ставил специально «под Вику Белкину». Его любимица, настоящая звезда курса, она уже успела засветиться в паре художественных фильмов, поэтому роль Тоси Кислицыной досталась ей без колебаний. Тем более, Вика была такая же маленькая, худенькая и энергичная, как её героиня. Несмотря на то, что по паспорту Белкина была старше большинства однокурсников (поступила во ВГИК почти в двадцать один год), выглядела она благодаря своей комплекции совсем девчонкой.

Красавчик Никита Берестов – вторая знаменитость их курса – получил роль Ильи Ковригина. Имя и физиономия Берестова были знакомы многим. С младых ногтей он снимался в «Ералаше» и успел примелькаться на экране, а потом – ещё до поступления в институт – сыграл в историческом фильме о дворцовых переворотах. Блестяще исполнив роль самого юного коронованного императора России – Петра II – и поразив даже строгих критиков, Никита тут же обзавёлся целой армией поклонниц. Однако сам Берестов был совершенно не похож на своего киношного персонажа. Никакой загадочной отрешённости во взгляде, никакой романтической тоски – он то и дело травил похабные анекдоты и сам же заливался хохотом. Девушки висли на нём пачками, и было видно, что он привык к этому. В таланте отказать ему было нельзя, но он не делал ничегошеньки для того, чтобы как-то это развить. Всё по жизни давалось ему легко. Он был везунчиком и знал это. Тусовки на родительской даче в Подмосковье, пьянки с друзьями, травка и девочки интересовали его куда больше, чем учёба во ВГИКе. Он и выезжал-то все эти годы только за счёт своего сумасшедшего везения и недюжинного обаяния.

– Не обижайтесь, Алексей Яковлевич, – несмело произнесла Лиза Старовойтова, выражая всеобщее мнение. – Мы понимаем, что делаем самый настоящий, «взрослый», серьёзный спектакль. Просто… ничего пока не получается, вот и нервничаем. Да и устали все…

– Да, да, устали! – с готовностью загудели остальные. – Час ночи, пора бы уже и по домам, а? У нас ещё несколько месяцев впереди, успеем!

Михальченко обречённо снял очки и потёр покрасневшую переносицу.

– Что ж… Я вас не держу, – сухо сказал он. – Время действительно позднее. Дома хорошенько подумайте над своими ролями. Завтра продолжим…

Все с облегчением похватали свои вещи и моментально испарились, боясь, как бы Мастер не передумал. Вике было очень неудобно перед Алексеем Яковлевичем – она же видела, как у него болит сердце за будущий спектакль, как он волнуется и переживает. Но она и сама жутко устала… Стараясь не встречаться с Михальченко стыдливым взглядом, Вика торопливо покинула учебный театр.

– Белкина, подвезти тебя? – окликнул её Никита, когда она выскочила из дверей института. – Поздно уже, метро закрылось.

– Надо же, какой заботливый, – усмехнулась Вика. – Это ты в роль Ильи вживаешься? Хочешь произвести на Тосю хорошее впечатление?

Вообще-то Никита не был склонен к сантиментам и раньше не баловал Вику подобными предложениями. Их отношения можно было назвать, скорее, саркастически-язвительными: они постоянно подкалывали друг друга, подшучивали и старались словесно поддеть. Откровенно говоря, Вика в глубине души считала Никиту довольно поверхностным, пустым мальчишкой и балаболом. Поэтому тот факт, что он специально поджидал Вику, несказанно её удивил.

– Да ладно, не бойся, я не собираюсь тебя насиловать, – улыбнулся он. – Просто реально беспокоюсь, как ты до дома доберёшься. Что ж тебя муж не встречает?

– Муж на хозяйстве остался, – пожала плечами Вика. – У нас же семеро по лавкам, ты забыл?

На самом деле, конечно, она иронизировала. У них с Даней был только один ребёнок – сын Ванечка, которому недавно исполнилось два года: ласковый, общительный и весёлый малыш, умеющий сразу же располагать к себе людей и беззастенчиво пользующийся этим в своих целях.

– Ну так что, поехали? – пропустив шутку мимо ушей, продолжал уговаривать Никита. Вика вглянула на него с удивлением: надо же, какой настойчивый… Неужто и правда переживает?

– Спасибо, Никитос, но не стоит ради меня пилить на другой конец Москвы. Я остановлю какого-нибудь частника. Подвези вон лучше… Варечку, – Вика кивнула в сторону однокурсницы, показавшуюся из дверей ВГИКа. – Она умрёт от счастья.

Никита покосился на тихонькую, серенькую, неуклюжую Варю. Та пересеклась с ним взглядом и вспыхнула. Никита еле заметно поморщился – то, что девушка влюблена в него с самого поступления, не было секретом ни для него самого, ни для всего курса. Впрочем, Варечка не предоставила ему шанса подбросить её домой – неловко сгорбившись, она заспешила в сторону метро, всем своим видом демонстрируя, что не хочет никому становиться обузой, мешать и навязываться.

– Эх, упустил своё счастье, дамский угодник! – шутливо посетовала Вика, а затем попросила:

– Лучше помоги-ка мне тачку поймать. Заодно и подстрахуешь, чтобы водитель нормальный попался…

– Ну, как знаешь, – он пожал плечами.

Частника они остановили довольно быстро. Никита демонстративно записал номер машины и строгим голосом велел Вике позвонить, как только она доедет до дома. Звонить она, разумеется, не собиралась, но на водителя это должно было произвести устрашающее впечатление, дабы он воздержался от всяческих вольностей.

Впрочем, предосторожности оказались напрасными. Водитель узнал Вику и страшно обрадовался, что ему выпала честь отвезти домой самую настоящую актрису. С ней это случалось нечасто, но иногда такие «узнавания» были очень вовремя и играли ей на руку. Так и теперь – воодушевлённый паренёк даже отказался брать деньги за дорогу, только робко попросил разрешения сделать с ней селфи на свой мобильник.

Когда она добралась домой, было уже два часа ночи. Разумеется, Данила встретил её в некотором раздражении.

– Позвонить ты, само собой, не додумалась, – упрекнул он жену, открывая дверь. – Как и проверить список пропущенных вызовов…

– Ой! – она стукнула себя по лбу. – Данечка, прости, пожалуйста! Пока репетировали, я отключила звук у телефона, а потом и вовсе забыла про него…

– Ну конечно. Что тебе такая мелочь, как волнующийся муж, – ворчливо отозвался он. – Я тут места себе не нахожу… И самое главное – даже заехать за тобой не могу, Ваньку не на кого оставить!

– Ну прости, прости, милый, – она прижалась к нему, обняла и поцеловала в щёку. – Я просто безумно устала и плохо соображала от этого. Ванечка спит?

– Спит, конечно. Десятый сон видит…

– А ты сам во сколько домой вернулся?

– В половине одиннадцатого. Тоже сегодня вернулся позже, чем рассчитывал. Няню тут же отпустил, пришлось заплатить ей сверхурочные… Как раз застал момент, когда она Ваньку спать укладывала, – Данила не сдержался и широко улыбнулся.

– А что такое? – заинтересовалась Вика, стаскивая с ног сапоги.

– Да он меня увидел, с кровати соскочил – и бегом ко мне, кричит: «Папа, я хочу тебя обнимить!» А Наталья Ивановна ему говорит – нельзя, мол, детям ночью по квартире бегать, в тёмном углу может баба Яга прятаться…

– Идиотка, – в сердцах выдохнула Вика. – Только запугиваний Ване и не хватало!

– Запугаешь его! – Даня уже с трудом сдерживал смех. – Он ей тут же в ответ храбрым голосом: «А папа взянет веник и бабу Ягу побьёт!»

Вика улыбнулась.

– Да уж, бабой Ягой его не проймёшь… Зато недавно увидел в книжке портрет Гоголя и говорит мне: «Ой, какой дядя стлашный!»

Данила рассмеялся, а затем, бросив потеплевший взгляд на Вику, спохватился:

– Малыш, ты же голодная, наверное?

– Ужасно, – созналась Вика. – Слона готова сожрать!

– Ну, ты пока умывайся-переодевайся, а я тебе пельмени сварю, хочешь? – предложил он.

– Спасибо, Данечка. Было бы здорово! – выдохнула она с признательностью.

На кухне, устроившись в уголке за столом и согревшись, Вика почувствовала, что её неумолимо клонит в сон. Данила колдовал над бульоном для пельменей, бросая туда то лавровый лист, то несколько горошин чёрного перца, то какие-то пахучие грузинские приправы.

– Ты прямо как твой дедушка, – засыпающим голосом пробормотала разомлевшая Вика. Покойный дед Данилы, Анатолий Иванович, был поваром, но даже выйдя на пенсию, продолжал баловать домашних всевозможными кулинарными изысками: Вика до сих пор не могла забыть вкус его необыкновенных блинов, томлёных в сметане, а также лапшевника, курника, ватрушек с малиной…

Ей посчастливилось пересечься с легендарным дедулей лишь однажды, когда она приезжала к Дане на его малую родину, в Ялту. Это было четыре года назад. Она только-только поступила во ВГИК, и их отношения с Данилой находились в самом зачатке. Тогда же Вика впервые в жизни увидела море. А ещё в то необыкновенное лето с ней случилось такое, что воспоминания до сих пор заставляли её щёки краснеть…

Вика сердито встряхнула волосами, отгоняя будоражащие картинки из прошлого. Однако подсознание уже услужливо подсунуло ей образ: чёрные шелковистые волосы, небрежно падающие на высокий ровный лоб; пронзительные синие глаза, глубокие, как море, в еле заметных лучиках улыбчивых морщинок; рот и губы идеальной формы, прямой красивый нос… «Чёрт бы тебя побрал, Белецкий!» – выругалась Вика мысленно, чувствуя, как всю её опалило жаром. Реакция на мысли об Александре была чисто физиологической, и она не могла этого не понимать. У неё давно уже не осталось чувств к нему – всё перегорело. Однако при воспоминаниях о тех ночах, что они провели вместе, Вику словно начинало кружить в водовороте гормональной бури. Ей больше никогда и ни с кем не было так хорошо, как с ним… И так плохо.

В то злополучное лето Александр Белецкий приехал в Ялту на съёмки исторического фильма «Печаль минувших дней». Вика и Данила подружились со съёмочной группой и весело проводили время все вместе, актёрской тусовкой, но, к своему ужасу и стыду, Вика поняла, что отчаянно влюбилась в красавца-артиста с первого взгляда. И это при том, что она приехала в Крым в качестве Даниной официальной девушки, пользовалась его гостеприимством, жила в его доме и ела его хлеб!!! Она долго боролась с этими непрошенными чувствами, морально лупцуя саму себя по физиономии, и старалась ничем не выдать вспыхнувшей страсти. Впрочем, Белецкий и в самом деле ничего не замечал – ему не было до Вики особого дела, в тот период он крутил роман со своей партнёршей по фильму, роковой красоткой Марией Золотовой.

Да, не сразу Вике удалось его соблазнить. Это случилось много месяцев спустя, уже в Москве. Жёлтые СМИ тогда долго перемывали косточки всем героям этой истории: скандал, скандал! Прямо во время светской вечеринки начинающая актрисулька бросила своего бойфренда, Данилу Стрельникова, и сбежала с сердцеедом Белецким!..

Впрочем, с Александром они вместе долго не продержались. Это была любовь-отчаяние, любовь-боль. Иногда Вика думала, что лучше бы им с Белецким никогда не встречаться… но тут же одёргивала себя: всё в этой жизни посылается нам для чего-то. «You live you learn, you love you learn, you cry you learn, you lose you learn, you bleed you learn, you scream you learn», – пела Аланис Мориссетт. Живёшь – и учишься, любишь – и учишься, плачешь, теряешь, истекаешь кровью и кричишь – и всё время чему-то учишься… Что ж, Вика – актриса. Благодаря Белецкому она теперь знает, как играть любовь. Во всех её, даже самых отвратительных, проявлениях.

– Совсем засыпаешь? – сочувственно спросил Данила, увидев, что она низко опустила голову. Вика подняла на него виноватые глаза и еле заметно кивнула. Ей было невыносимо стыдно, словно муж застал её за чем-то непристойным. Но ведь она по-настоящему любила Данилу и была верна ему…

– Уже почти готово, – сообщил муж. – С чем ты будешь есть? Со сметаной?

– Да, пожалуйста… – отозвалась она еле слышно, всё ещё не в силах стряхнуть наваждение.

Муж бухнул перед ней на стол благоухающую глубокую миску пельменей с бульоном, способную утолить голод роты солдат. Вика не выдержала и засмеялась:

– Зачем столько?

– Ну, ты же сказала, что готова сожрать целого слона, – невозмутимо отозвался он и, наклонившись, поцеловал её в макушку. – Ладно, ты ужинай, приятного аппетита, потом сложишь всё в посудомойку. А я пошёл в душ.

Спустя полчаса Данила, выйдя из ванной комнаты, заглянул на кухню и обнаружил там следующую картину: положив голову на скрещенные руки возле миски с давно остывшими пельменями, Вика крепко и безмятежно спала.

Галина Тесленко

Прослушивание в «Останкино» Галинка запомнила весьма смутно, словно это всё происходило не с ней, а с кем-то посторонним

Ей вообще до последнего не верилось, что она, наконец, в Москве. Она никогда прежде не бывала в столице, несмотря на то, что с этим городом было связано множество наивных и романтических мечтаний. Сколько бессонных ночей она провела, думая о том, как однажды приедет-таки сюда!..

Однако, получив в феврале официальный конверт от главного телеканала страны с приглашением на кастинг, Галинка так растерялась, что даже забыла обрадоваться. А обрадоваться, пожалуй, стоило – её отобрали из тысяч других участников… её зовут на музыкальное шоу «Голос России»!

Вернее, начиналось всё, конечно же, не с этого.

Перед самым Новым годом Галинка услышала по телевизору объявление о кастинге на следующий сезон проекта и зачем-то заполнила анкету на их сайте, не веря в успех ни секунды. Она с детства любила петь – особенно хорошо удавались ей украинские народные песни, которые частенько распевала мама. Но Галинка понимала, что едва ли в шоу подобного уровня берут людей с улицы, и предполагала, что там всё давно уже схвачено: попадают в проект только свои, по блату или за большие деньги. Однако, благоразумно рассудив, что ничего не потеряет, Галинка всё же отправила небольшой рассказ о себе, присовокупив лучшую фотографию и аудиофайл с записью её пения.

Получив пригласительное письмо от руководства телешоу, Галинка не сразу осмелилась поверить в то, что ей улыбнулась удача. Приехать на прослушивание нужно было уже через неделю, поэтому она спешно кинулась покупать билет. Пришлось лететь самолётом: если раньше по маршруту «Симферополь – Москва» ещё ходили поезда через территорию Украины, то после присоединения Крыма к России стала возможна только сложная многоходовка – со сменой автобусов и поездов, переправой на пароме в Керчи и прочими неудобствами. Говорили, что можно приобрести некий «единый билет», но что это такое, никто из её знакомых толком не знал, а рисковать Галинка не хотела.

Мать наблюдала за её лихорадочными собрами с явным осуждением. Но в последний год отношения у них и так разладились. Галинке осознавала это с горечью, потому что прежде они с мамой были лучшими подружками, самыми родными, дорогими и близкими друг другу людьми. Тётя Ксана, как к ней обращались все соседи от мала до велика, души в Галинке не чаяла, называя дочку исключительно ласкательными прозвищами: Галюсей, кыцюней, донечкой и сонечком. Девочка была её отрадой, поздним и единственным ребёнком. Муж ушёл, когда малышке не было и года – вот мать и вложила всю свою нежность в обожаемую кровиночку…

Теперь же тётя Ксана держалась с дочерью холодно и отстранённо – как бы банально и смешно это ни звучало, они не сошлись на политической почве. Мать категорически не одобряла того, что Крым стал территорией России; дочка же страшно радовалась этому обстоятельству и одной из первых получила российский паспорт. Вот так в одной семье сошлись две крайности – люди с диаметрально противоположными взглядами.

Когда Галинка пинками и затычками загоняла в дорожную сумку свои нехитрые пожитки, безжалостно вываливающиеся наружу, мать всё же разомкнула полоску поджатых губ и сухо осведомилась:

– Колы повернешся?

Она всегда разговаривала с дочерью по-украински, несмотря на то, что прекрасно знала русский язык. Это было принципиально. Галинка училась русскому самостоятельно – во дворе с подружками, в детском саду и в школе, слушая пластинки и бегая в кино… Они с матерью без проблем понимали друг друга – каждая разговаривала на том языке, на котором ей было комфортнее. Теперь же, на почве геополитических разногласий, «ридна мова» матери стала носить подчёркнуто демонстративный характер.

– Если не пройду кастинг, то сразу же назад, – отозвалась Галинка. – А если меня выберут, то останусь до тех пор, пока из проекта не вылечу!

– А як же инстытут?

– Академку возьму, – легко отмахнулась она. – Подумаешь, делов-то!

По лицу тёти Ксаны было видно, что она категорически не одобряет эту затею. Но спорить с непокорной дочерью она не собиралась – лишь снова оскорблённо поджала губы. Галинка заметила эту гримасу и украдкой вздохнула: мама, мамочка… ну почему же мы с тобой не можем понять друг друга? Зачем ссориться из-за этой дурацкой политики?

Галинка обожала мать, и ничто – даже споры на тему «Крым ваш – Крым наш» – не могло поколебать эту любовь. Но как же обидно, как больно и тяжело теперь ей было от непонимания! Раньше тётя Ксана поддерживала её во всём безоговорочно. А теперь дочь даже не могла толком объяснить, что ей неинтересна учёба в институте. Она совершила ошибку, поступив туда, и, пока не стало поздно, нужно было попробовать найти себя в чём-то ином.

Но сначала… сначала нужно было поехать в Москву. Галинка боялась признаться в этом даже самой себе, но так отчаянно жаждала этой поездки ещё и потому, что где-то там, в равнодушно-глянцевой столице, жила её первая и (чего лукавить!) единственная любовь…

В то далёкое лето Галинка отдыхала в Артеке – получила путёвку от администрации за своё активное участие в городской самодеятельности. Она уже тогда пела на праздничных концертах, и всем ялтинцам была знакома эта миловидная черноглазая девчушка в веночке с лентами, от горшка два вершка, исполняющая украинские песни так чисто и трогательно, что на глаза невольно наворачивались слёзы умиления.

В лагере маленькой Галинке не понравилось. Ей только что исполнилось восемь лет, она попала в самый младший отряд, и, поскольку никогда прежде не уезжала из родного дома и не разлучалась с мамой так надолго, Артек показался ей тюрьмой. Всё то, чему радовались остальные дети – прекрасная южная природа, чистейшее прозрачное море, ракушки причудливых форм, вкуснейшие фрукты – было для неё, коренной крымчанки, знакомо и привычно с младенчества. На неё не производили впечатления ни величественные скалы, вздымающиеся из воды, как диковинные исполины (ребят смешило, что скалу Шаляпина Галинка называла исключительно «Шаляпкой», как все местные), ни вековые кедры, сосны и кипарисы на территории лагеря, ни живописнейшие пляжи.

Больше всего удручало купание по свистку – в огороженный крохотный пятачок моря детей запускали на десять-пятнадцать минут. Галинка, выросшая на побережье и чувствующая себя в воде и под водой, как рыба, не получала от подобного купания ни капли удовольствия.

Единственное, что несколько примиряло её с действительностью – это лагерные дискотеки, или «массовки», как они здесь назывались. Дети повторяли определённый набор движений за своими вожатыми, разучивая новые танцы, и это было куда интереснее, чем просто дрыгаться под музыку кто во что горазд. Галинке нравилось синхронно танцевать вместе с остальными: она была не только музыкальной, но и пластичной от природы, и потому выгодно выделялась в толпе.

Иногда на массовки тайком пробиралась местная гурзуфская шпана, знающая каждую лазейку и дыру в лагерном заборе. Пришельцев легко было отличить от артековцев: последние были в форменных синих шортах и белых рубашках. Чужаки не лезли в тусовку – они скромно приплясывали в стороне, неумело пытаясь повторять движения, и поглядывали на артековцев, как на небожителей, блюдя почтительную дистанцию. Те же смотрели на местных, как на деревенских идиотов, – свысока и с оттенком жалости, постигая детской душой свою исключительную избранность. Одна лишь Галинка завидовала пришельцам – они-то, в отличие от неё, были свободны…

Девочка жила от воскресенья до воскресенья – в ожидании родительского дня. И дело было даже не в том, что мама привозила ей всякой вкуснятины из дома – в конце концов, кормили в лагере тоже неплохо. Просто она ужасно скучала по матери… У большинства детей из её отряда родители жили далеко и не приезжали вообще ни разу. После визита родительницы Галинкины акции в глазах остальных ребят тут же взлетали – она великодушно угощала подружек вафлями, пряниками и зефиром.

А однажды в Артеке отключили воду, и родительский день был перенесён на вторник. Мама не могла знать об этом. Приехав на маршрутке из Ялты и уткнувшись носом в закрытые ворота, тётя Ксана, ничтоже сумняшеся, полезла прямо через лагерное ограждение.

Галинка глазам своим не поверила, когда во время тихого часа увидела в окно мать, нагруженную кошёлками и шествующую по дорожке в тени кипарисов. Ещё в больший шок она пришла, когда узнала о способе проникновения на территорию лагеря. Чтобы её неспортивная и полноватая мама карабкалась через забор?!

– Що ж тепер – назад йихаты? – рассудительно заметила тётя Ксана в ответ на Галинкин немой вопрос, а затем крепко, от души, обняла дочку. В этом была она вся: и её характер, и принципы. Девочки – соседки по комнате – смотрели на них с плохо скрываемой завистью.

– Ну, пойдём, посидим где-нибудь на территории… – Галинке неловко было обсуждать свои домашние дела на глазах у посторонних. К тому же, ей не терпелось разворошить материнские кошёлки.

Лагерные правила были для Галинкиной мамы нипочём – если она решала, что дочурка должна непременно откушать копчёной курочки, то везла ей эту самую курицу и плевать хотела на то, что подобная еда в Артеке была строго запрещена. Это тоже характеризовало её весьма показательно – она не зависела ни от каких официальных предписаний и поступала только так, как сама считала нужным.

– Йиж, йиж зараз, мое сонечко, – подбадривала тётя Ксана, поглаживая Галинку по голове, пока та терзала зубами смуглое копчёное крылышко.

Доев курицу, девочка с удовольствием принялась за мороженое – мама привезла его в термосе, чтобы оно не растаяло. А ещё были персики и холодная газировка – подружки в отряде обзавидуются!..

Но Галинка недолго чувствовала себя триумфаторшей. В тот же день, сразу после полдника, с ней случился, как выразилась бы современная молодёжь, эпик фейл – то есть, сокрушительный провал.

На полдник давали её любимые булочки с повидлом. Галинка обожала их с малышового возраста: день, когда в детсадовской или школьной столовой появлялись эти самые булки, был для неё праздником. Но она так объелась во время встречи с матерью, что для заветной булочки в желудке совершенно не осталось места. Забирать еду из столовки было запрещено. Галинка долго боролась с собой, и в итоге, давясь, всё-таки запихала в себя ароматную сладкую сдобу.

Ей моментально стало нехорошо, и она поняла, что булочка была лишней. Выйдя на улицу, Галинка осознала, что дурнота не проходит, а наоборот усиливается. В ту же секунду она рухнула на колени, и её начало рвать прямо на землю.

– Тесленко блюёт!!! – радостно загоготали пацаны из её отряда. Девочки же сморщили носы и брезгливо затянули:

– Фу-у-у, гадость…

Галинка готова была провалиться от стыда. Лицо её покраснело, из глаз сами собой брызнули слёзы. Как было бы хорошо, если бы в эту секунду её поразила молния, чтобы не слышать больше насмешек и оскорблений…

Девочку всё ещё мутило и продолжало выворачивать наизнанку, когда атмосфера вокруг неё вдруг изменилась.

– А ну-ка, прекратили ржать! – раздался рядом суровый голос. Хохот и подколки моментально стихли. Через секунду Галинка почувствовала, как кто-то осторожно поддерживает её голову во время рвотных спазмов.

– Ну, вот и всё. Легче тебе? – услышала она сочувствующий вопрос. Но только подняв глаза на неизвестного спасителя, она, наконец, узнала его – это был Данила, её ялтинский сосед.

Он, конечно, казался ей ужасно взрослым – в то лето ему как раз стукнуло шестнадцать. Галинка не водила дружбы с такими большими мальчишками – точнее, это мальчишки не удостаивали своим вниманием подобных ей малолеток. Но их дома были совсем рядом, и мама частенько болтала о каких-то житейских мелочах с Даниными родителями и дедушкой.

Поймав её страдающий взгляд, Данила тоже узнал девчонку.

– Чем же ты траванулась, соседка? – вздохнул он понимающе. – Фрукты немытые ела? Или овощи? Хотя откуда ты могла их взять…

– Я… не отравилась… – выдавила из себя Галинка еле слышно. – Просто переела…

– Ладно, пойдём, – он протянул руку, помогая ей подняться. – Тебе нужно умыться хорошенько.

Она встала, и Данила стряхнул своими большими горячими ладонями с её худеньких поцарапанных коленок комья земли. Взрослый пацан из старшего отряда сделал это на глазах у всех!!! Окружающие почтительно замерли. Никто не решался больше ни насмехаться, ни кривить физиономию в Галинкину сторону – за пару мгновений она возвысилась от всеобщего пугала до персоны, которой можно было только позавидовать.