Текст книги "Исповедь злодея"

Исповедь злодея
Юля Снесарева

© Юля Снесарева, 2022

ISBN 978-5-0053-4663-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Благодарности

Читатель обладает не меньшей силой, чем писатель, ведь первый позволяет историям жить в своем сердце. Я и восемнадцать злодеев благодарим тебя за возможность быть услышанными.

Особенно хочу поблагодарить Некрасова Константина, Марееву Валерию, Мареева Наталью, Самойлова Вадима, Егорову Людмилу, а также всех тех, кто принял участие в краудфандинге и поддержал проект.

Хозяйка дома смерти

Никогда не зови в темноту. Те, кого к ночи лучше не вспоминать, не могут удержаться от приглашения.

Нас было шестеро. Мы водили хороводы у лесного озера, когда на небе появились грозовые тучи, и первые капли упали на землю. Приближался ливень, и я сказала: – Идемте все ко мне.

И мы пошли. Вот только Оно пошло тоже. То, что таилось в дремучей чаще леса, не смогло удержаться от приглашения. В полночь Оно постучало в дверь, и резвилось с нами еще неделю. Оно ело глаза и ресницы, сдирало кожу и неистово хохотало. Можете мне поверить – слышать его смех было страшнее любых мучений.

В конце концов, я осталась единственной выжившей. Ведь если хозяйка дома умрет, Ему больше негде будет гостить. Десятки лет мы жили бок о бок в теперь уже полуразрушенном доме. Со временем место это назвали Домом Смерти и стали обходить стороной, но иногда какой-нибудь несчастный терялся в лесу и шел на огонек – прямо к этому самому дому. И тогда Оно снова резвилось и сыто урчало. А я обгладывала оставшиеся косточки и горевала о путниках.

Теперь моё брюхо забито плотью и косточками, я ношу ожерелье из ногтей и жарю на ужин людские пальчики. Мой разум почти угас, и я должна что-то сделать. Я всё больше становлюсь похожа на моего гостя. Неужели Оно тоже когда-то было девушкой, водящей хороводы в лесу?

Теперь я знаю: то, что к ночи лучше не вспоминать, не может удержаться от приглашения. Я кричу что есть сил: – Идемте все со мной.

И шагаю в огонь.

Украденное сердце

Когда я был маленьким, таким маленьким, что макушка едва доставала до края стола, мы вместе с матерю прятались от отца на чердаке. Отец без устали тарабанил в дверь, но войти не мог. Помню, тогда так сильно хватался за мамины руки, что на утро на ее запястьях остались синяки.

Мама рассказывала разные истории, чтобы отвлечь меня, и тогда я спросил, почему несмотря на жестокий характер отца, они все еще вместе. Ответ был прост: – Когда-то давно он украл мое сердце.

– В самом деле? – воскликнул я.

В силу своего возраста, я был склонен принимать на веру все, что слышал. Помню, как тогда так сильно разозлился на отца, что даже подумывал выйти и заставить его вернуть то, что принадлежало маме по праву.

– Когда-нибудь это случится и с тобой. – с грустной улыбкой сказала мама.

В ту ночь я не спал. Нет, не подумайте, я не боялся, что кто-то вздумает отобрать мое сердце (силы мне было не занимать), я загорелся желанием вернуть матери то, что посмел забрать отец. Я буквально обыскал каждый сантиметр нашего дома, нырял на дно пруда, перерыл весь сад. Я не мог понять, как кто-то настолько глупый, как мой отец, мог так хорошо спрятать украденную вещь.

А потом я познакомился с девушкой, которая пела так чудесно, что птицы замолкали. С первой секунды я знал, что она собирается сделать, поэтому спрятал свое сердце так далеко, как мог.

Рана в груди иногда болит.

Уговорщик

В колодце за домом жил монстр. Я впервые увидел его, когда мне было пять лет. Он оказался худым черным и пах тиной, но обладал мягким заговорщицким голосом.

Однажды монстр выбрался из колодца наружу. Он подполз на своих вывихнутых ногах к дому и заскреб когтями о деревянную дверь. Я стоял по другую ее сторону, в доме, и молил незваного гостя уйти. Он сладким голосочком просил открыть дверь. С каждой ночью его голос становился все слаще, все громче, проникал в голову все глубже. Но мне хватало духу его не впускать.

Однажды монстр так разозлился, что убил нашего щенка. На утро родители громко плакали, а я запер крышку колодца. С тех пор каждую ночь слышалось, как монстр скребся, стонал и просил высвободить его. И однажды я больше не смог ему противиться.

Монстр выбирается из колодца. Входит в дом. Я слышу, как сестренка моя кричит. Но я ничем не могу помочь, просто прячусь в шкафу, надеясь, что он меня не тронет.

Когда приходит помощь, я бегу к колодцу, чтобы показать где прячется монстр.

Детектив заглядывает внутрь и говорит: – Но здесь никого нет. Только твое отражение в воде.

Я толкаю его в спину.

Девичья кожа

Я принесла ей спелое сладкое яблочко. Красавицы, они такие: наивные, глупые, да на сладости падкие. Откусила она кусочек, да тут же и упала наземь. Я не растерялась: годами изучала мастерство в пыльных книгах, готовилась. Достала из-под плаща нож, тот, что острее бритвы, и принялась срезать девичью кожу. Тут нужно со всей осторожностью подойти, не там срежешь, и кожу уже не носить. Да и найти подходящую трудно.

Весь день и всю ночь я кожу снимала, потом еще пару часов надевала. Пот глаза заливал, руки предательски дрожали, в волосах седина закралась. Но оно того стоило. Пришлась мне кожа в самую пору. На утро, когда принц пришел, ничего не заподозрил. Взял меня в жены, да и рад.

Теперь у меня и меха, и злато, и вина, и вкусности. Да только нет мне покоя. Больше ни одна кожа мне в пору не пришлась. За пятнадцать лет эта износилась, выцвела, огрубела. Уже и запах появляться стал. Прячусь теперь ото всех в своих хоромах, только дочь и навещает. Сегодня ночью тоже придет. Попросила ее захватить нож, тот, что острее бритвы и сладкое красное яблочко.

Сделка

Я росла непослушная, как бурьян. Братец мой – виноградная лоза. Всех он радовал одним своим присутствием, потому и звали его – Радомир. Входит в комнату братец, словно солнышко в жаркий июньский день.

Волосы у него цвета лета – посевная рожь. Голос – тихие всплески ручья. Он – мастер на все руки: и песню сыграет, и мельницу сколотит. Но больше всего на свете любил Радомир лепить глиняные горшки. Сколько помню себя, все свободное время он у гончарного круга проводил. Под окнами девки в лучших сарафанах ходят, косы плетут, а он и глазом не поведет.

В детстве садилась за его спиной, прямо у печи, и сидела, пока щеки мои от жара изнывать не начнут. Все ждала, что братец закончит и со мной поиграет, да только не было ему дела. Как отправлял он горшок в печь, брался за новый кусок глины.

Чтобы привлечь внимание брата, я и с мальчишками соседскими дралась, и про кротость забыла. Все старухи мне пальцем грозили, а матери сыновей своих прятали. Зато Родомира любили все: завидный жених, родителей пожилых содержит, да сестру непутевую, как сокровище бережет, никогда слова злого не скажет ей. А я его терпеть не могла.

Да только однажды все изменилось. Как сейчас помню, заставили меня родители торговать на ярмарке горшками, что Радомир делал. Много коробейников там ходило, но один, как увидел горшки, так и обомлел. Битый час ходил вокруг, да выспрашивал кто такие делает, сколько в наличии есть. Купил в итоге три штуки и спросил где живем, мол в конце месяца за остальными приедет.

Приехал. Но не один. Схватили братца незнакомые люди, выволокли на улицу и поведали всей деревне историю.

Говорят, ходит по свету человек, да не человек. Мол любое твое желание исполнит, только вернется через десять лет за платой: душу твою заберет или дитятко, там как договоритесь. А складывает свою поклажу прямо в такой горшок, как мой Радомирушка делает. Брат отрицать не стал, говорит делает на заказ горшки человеку в черном, а тот ему взамен – богатство, да красоту. А я и рада масла в огонь подлить, говорю мол сама видела, как Радомир ни с одной нечестью якшается.

Уволокли тогда моего брата, мне на счастье. Теперь я любимая дочка. Вот только стали вскоре твориться жуткие вещи. То стук в дверь посреди ночи раздастся, то под окнами кто-то шепчет. Не выдержала я однажды, выскочила на улицу, а там человек – чернее ночи. Сама не знаю откуда смелость взялась, как закричу: – Не ходи сюда больше. Не живет мой брат здесь, больше вообще нигде не живет. Не поможет тебе теперь в твоих злых делах.

Разозлился собеседник, шипит, ногами землю топчет, да кричит нечеловеческим голосом: – Нельзя сделку нарушать. Не отработал он еще свои годы!

Я стою и слова молвить не могу. В сердцах себя ругаю, что вышла к существу в ночь. А он вдруг посмотрел на меня, да расхохотался: – Хочешь историю расскажу?

Я бы и рада оказаться, но даже головой покачать не смогла. А он тем временем заговорил: – Родился у одной женщины сын. Слабый он был, не жилец одним словом, но бабу разве это остановит. Взмолилась она всем богам, а когда боги закончились, и мне помолилась. Обещал я ей сына здорового, красивей которого не сыскать, умного, как лиса, сильного, как медведь, да с умелыми руками. Мать взамен обещала отдать мне своего второго ребенка. Когда явился я за ним, первый мальчишка в ноги мне упал, да стал молить, чтоб оставил сестрицу в живых. Обещал двадцать лет мне во всем помогать. Честно Радомир службу нес целых четырнадцать лет, да, видать, уговор сдержать не сумел. Потому приду за тобой, как закончится год.

Ушел человек, а я покой потеряла. И день и ночь училась горшки лепить, чтобы сделку ему в обмен на жизнь предложить. Сутками не спала. Да только не меня он одарил золотыми руками.

Хрупкость

Мой мальчик жил не далеко от реки. С первыми летними деньками он опускал босые ножки в воду и смеялся так заливисто, что даже глупые рыбы подплывали поближе, чтобы насладиться его сладким голосом.

Он был маленьким, еще не умел плавать, скорее просто барахтался в мутной воде. А если нырял, то неизменно зажмуривал голубые глазки. И было это очень кстати. Если бы мой человечек хоть на секунду увидел меня, больше бы ни на шаг не подошел к воде. Я ведь не красавица. Кожа моя такая тонкая, что можно увидеть разбухшие зеленые вены. Вместо волос – тина, ил и дохлые рыбешки. Лицо – два узких глаза и большая зияющая дыра вместо рта.

Другое дело мой мальчик – кудри цвета солнышка, щечки алые – загляденье.

Сестрицы мои ни раз пытались мальчика к себе забрать, но я не даю. Берегу.

Пару весен назад забрала на дно одного похожего ребенка, так царство наше его не пощадило: весь он разбух, посерел, кудряшки его растащили безмозглые рыбы, как и кусок левой щеки (каюсь, не доглядела). А еще оказалась, что под водой такие прекрасные мальчики совсем не умеют смеяться. Вот теперь и лежит на дне водорослями связанный: больше глаз не разует, да отпустить жалко.

Потому нового человечка берегу. Людская красота она хрупкая. За ней из далека наблюдать нужно.

Дар Змеиной Королевы

Когда маленькая склизкая мордочка появилась из скорлупы, каждая змея знала – предсказание сбылось, миру явилась новая Королева. Тоненькая, с небольшими желтыми отметинами на голове, змейка внешне ничем не отличалась от своих братьев и сестер. Она опасливо жалась к матери, пробуя язычком на вкус этот мир. Имя ей дали – Скарапея. Доселе ни одна змея не удосуживалась имени, и ни одна после.

В первые дни своей жизни Королева вылезла осмотреть свои владения. Ее сородичи старались избегать света. Их дело – темнота, болотная жижа и пыльные ущелья. Они сотни лет рождались и умирали, избегая внешнего мира. Но с появлением маленькой Королевы их жизнь в корне изменилась: даже самая маленькая змейка покинула родные владения, чтобы найти пропитание для молодой госпожи. Тем временем ее аппетит рос. Подрастающая Королева съедала с десяток мышей, лягушек и рыб, и требовала все больше и больше, грозясь съесть всех вокруг, если ей не принесут пищи.

В страхе расползались змеи, чтобы найти хоть что-то. Вскоре почти все во владениях было съедено. В эти дни и загрустила Королева. Не от голода, нет, а от чувств змеям не свойственных. Отказалась от всех лакомств, едва дышала.

А вокруг сестрицы вьются, жмутся, шипят. Но ни что Скарапею больше не радовало. Тогда принесла ей одна из сестер колечко золотое, что у воды нашла. Взглянула на него Змеиная Королева и ожила. Надела на хвост кольцо, да любуется на отражение в воде. И другие змеи на нее любуются, знай, сбудется предназначение.

А потом Королева заговорила. И каждая змейка во всех уголках мира могла ее слышать. Потребовала Скарапея принести ей того, чьими руками было сделано такое прекрасное творение. И собрались змеи выполнять первый королевский приказ. Приползли всем семейством в деревню, закусали самого слабого человека, да приволокли Королеве.

В этот день наконец смогла Скарапея утолить нескончаемый голод. На утро проснулась, а из ее головы черные волосы растут. Тогда затребовала она нового человека. И чем больше людей поедала, тем больше становилась, а однажды проснулась сама человеком, лишь на кончиках пальцев чешуйки остались. Красивая. Глаза словно желтые звезды в ночи. Волосы черные, длинными локонами ниспадают, на ветру – словно змеи танцуют. И сама тонкая, как тростинка. Колечко на пальчике – последнее напоминание о змеиной жизни.

Испугались братья и сестры ее нового облика. К ногам человеческим жмутся опасливо, да шипят. И тогда поняла Королева – больше не ее это дом. Напоследок погладила она влажные змеиные спины, и ушла.

Хорошо понимала свое предназначение Скарапея: нужно ей продолжать свой род, плодить змей, способных в людей обращаться. Королева уже чувствовала внутри живота своего еще не налитое жизнью яйцо. Только поедая людей сможет, она дать своему детенышу появиться на свет. Да разве старики ей в пищу годятся? Нужно найти молодого, чтобы сила его и ум дитятке передались.

Долго шла на несмелых ногах Скарапея, оставляя за собой алый след. Человеческая кожа – не змеиная, больно сильно камни ранят её. Через несколько дней вышла она к воде, села на берегу, остужает истоптанные ноги. На руке ее колечко красуется, синим камнем на солнце поблескивая. Залюбовалась Змеиная Королева, да не сразу заметила, как подошла к ней деревенская девочка, села рядом, тоже любуется. А сама молодая совсем – сила так и плещет из маленького тельца. Никогда еще прежде не видела Королева столько жизни.

Застыла Скарапея, вот-вот нападет, да девчонка вдруг тоненьким голоском произнесла: – У нас в деревне каждой девочке от матери такое кольцо досталось. А моя – утонула, прямо вместе с кольцом.

Зашипела Змеиная Королева, яд по зубам стекать начал. Один только раз, всего лишь ради любопытства, взглянула она девчонке в глаза. Так и погибла. Вместе с надеждой на продолжение рода. Ведь глаза этой девочки – полные жизни и надежды на будущее, навсегда отпечатались в сердце Королевы. Увидела Скарапея, как растет девушка, стареет, как растут ее дети и тоже стареют. Множество лиц пронеслось перед змеиными глазами.

Тогда сняла с себя Королева кольцо и протянула девочке. Та и ответить не успела, как бросилась Скарапея прямо в озеро, да больше и не появилась.

Не побрезговала девочка змеиным подарком, всю жизнь его хранила, а как пришла за ней Морана, завещала внучке своей передать.

С тех пор ходят слухи, что живет в том озере чудище со змеиной головой. И горе тому, кто посмеет обидеть своего ребенка.

Акоазм

Раз в пару десятков зим приходит такая холодная ночь, что сколько печь не топи, все-равно изо рта будут выходить клубы пара. В такую ночь нужно свет погасить, забраться под одеяло и молиться. А если уж в окно постучали – не выглядывай. А если кто на ночлег попросится, ни за что не впускай. А если уж пустишь – ничего взамен не проси.

Горьяна готовилась ко сну. Ее кости промерзли насквозь и, должно быть, покрылись корочкой льда. Пальцы, едва слушаясь, расстилали серую, словно зимнее небо, простынь.

За окном бушевала пурга. Ветер нещадно гнул тоненькие березки к земле, заметая их сугробами снега. Каждый, кому не посчастливилось в эту холодную ночь оказаться на улице, чувствовал, как нечто могущественное, древнее бродит среди снегов. Под завывание ветра деревня погрузилась во мрак.

Между ледяными порывами раздался едва различимый звук. Горяна вытянулась, словно струна и замерла, прижимая замерзшие руки к груди. Ветер завывал, поднимал в воздух снежную пыль, хлопал калиткой забора. Но когда он всего лишь на несколько секунд затихал, вновь раздавался звук. Детский плач. Совсем рядом. Казалось, выгляни в окно и увидишь, как пургой заметает ребенка. Но Горьяна стояла на месте. Она знала – в эту холодную ночь все – не то, чем кажется. Оно просто хочет проникнуть в дом.

У тебя нет ребенка.

Горьяна на цыпочках подобралась к единственной горящей в доме свече и задула ее. Казалось, вместе со светом, ее дом покинула последняя капелька тепла. Женщина ощутила на своей коже ледяной порыв ветра.

Это не по-настоящему. Оно не вошло в дом.

Плач за окном прекратился. Будто что-то потеряло ориентир.

Оно тебя не видит.

Горьяна забралась в холодную постель. Ни длинная ночная рубашка, ни два шерстяных одеяла не могли согреть женщину. То и дело изо рта появлялись клубы белого пара. Они медленно поднимались к потолку, чтобы потом раствориться.

Сон никак не приходил. Горьяна рассматривала пушистый узор на окнах. Иногда ей виделись витиеватые линии, иногда лица. Множество лиц, покрытых хрупкой пленкой льда, смотрели на нее сквозь стекло своими глазами-дырами. Вместо рта – тоже дыра, но Горьяна услышала, что они плачут. Голосом годовалой девочки.

Женщина зажмурилась. Нет, это все не по-настоящему. С наступлением утра все закончится.

Но, будто бы опровергая мысли Горьяны, вновь раздался детский крик. Звонкий и… очень болезненный.

Подчиняясь женским, материнским инстинктам, Горьяна бросилась к окну. Она подула на ледяной узор, еще недавно казавшийся ей страшным лицом, отдавая последнее тепло. Ледяная корка неохотно начала таять. За окном было темно. Женщина видела лишь нескончаемые снежные вихри, заметающие все вокруг. Однако через них пробивалась жизнь. У самой калитки лежал ребенок – маленькая белокурая девочка. Совсем бледная, почти заледеневшая. Она горько плакала и пыталась ползти, но ее тоненькие, подобно березовой ветке, ручки и ножки утопали в снегу.

Горьяна отпрянула от окна.

Это не твоя дочь рыдает от ледяных ожогов.

Это нечто, что пришло вместе с метелью.

Спрятаться.

Затаиться.

Дождаться утра.

Горьяна забилась в угол кровати, кутаясь в одеяла. Она не знала, что заставляло ее дрожать – дикий холод или существо, не оставляющее попытки выманить женщину из дома.

Эта ночь сумела заморозить даже стрелки часов, они едва двигались. Горьяна проклинала медленно тянущееся время, проклинала огромную печь, которая совсем не давала тепла, проклинала себя, потому что не могла перестать слышать этот жалобный плач. Который, впрочем, с каждым тактом часов становился все тише.

Оно оставит попытки тебя разжалобить и уйдет к другому дому.

И правда, существо больше не имитировало плач. Горьяна слышала лишь жалкий скулеж, будто бы у его обладателя больше не было сил.

Сжав ноющие от холода пальцы в кулак, женщина вновь приблизилась к окну. Она ожидала увидеть, пустой двор, но вместо этого сквозь темноту пробивалась лишь детская фигурка, лежавшая посреди двора. Ее почти занесло снегом – виднелась лишь по-детски пухлая ручка да рукав розовой ночной пижамы.

Сердце Горьяны предательски кольнуло, будто бы по замерзшему органу пробежала трещина, которая вот-вот разобьет его на осколки.

«Это не твой ребенок» – повторяла себе Горьяна, направляясь к входной двери. Пальцы слегка примерзли к железному засову, когда женщина попыталась его открыть. Дом словно хотел уберечь женщину от неминуемой гибели в лапах ледяного создания, но был слишком слаб.

Босая, в одной лишь хлопковой рубашке, Горьяна вышла на крыльцо. Ледяные порывы тут же набросились со всех сторон, жаля, кусая и царапая тонкую женскую кожу.

Горьяна ступила туда, где еще пару часов назад была вычищенная тропинка. Сейчас под ногой оказался колючий снег. Будто тысячи иголок разом проткнули ногу. Превозмогая боль, женщина двинулась к калитке. Ее ресницы и волосы тут же покрыл синеватый иней. Казалось, теперь от него никогда не избавиться, он стал частью тела.

Напуганная зверством стихий, измученная лютым холодом, Горьяна ужасалась, ведь эта малышка пробыла на улице гораздо дольше. Жива ли она? С тех пор, как женщина вышла за порог дома, она не слышала ни единого живого звука.

Что если я не успею?

Горьяна перешла на бег. Несколько раз она падала на землю, но вставала и двигалась вперед. К маленькому тельцу, совсем синему.

Наконец-то женщина добралась до цели. Но здесь не было ничего, кроме снега. Горьяна зарыдав, упала на колени и принялась копать.

Оно… она где-то здесь. Под толщей снега. Я видела. Видела из окна.

Заледеневшие руки почти не слушались. Суставы, каждая косточка болели так, как никогда прежде.

Внезапно женщина наткнулась на что-то твердое. Затем показалась розовая пижамка. Из последних сил, Горьяна расчистила остатки снега и увидела маленькую девочку. Она осторожно взяла ее на руки, будто бы ребенок был ледяной фигурой, которую легко сломать. Губы малышки были голубого цвета, как и глаза, которые обволакивала ледяная пленка.

Не успела.

Девочка выдохнула и жалобно заскулила.

Опомнившись, Горьяна бросилась в дом с ребенком на руках. Заперев за собой дверь, она положила ребенка перед печкой и стала растирать закоченевшие конечности.

Женщина мысленно пыталась заставить все то малое тепло, которое еще способно было хранить ее тело, передать девочке.

Живи. Живи, но не плачь. Иначе нечто, что пришло вместе с зимней ночью, услышит и постучится в двери.

Свет от печи плясал на лице ребенка, постепенно принимающем естественные оттенки. Иногда Горьяне казалось, что годовалая девочка победно ухмыляется, будто бы говоря – я уже здесь.

Горьяна поднесла к печи совок с водой. Ребенку нужен теплый чай. Это единственное, что осталось в доме. Снега давно перекрыли все дороги, и в доме Горьяны, как и во всей деревне, не было ни крошки еды. Она, измученная голодом, спасалась лишь травяным чаем.

Поставив совок на печь, женщина обернулась, чтобы увидеть, как существо, еще недавно выглядевшее, как человеческий ребенок, тянет к ней свои цепкие мохнатые щупальца.

Горьяна вскрикнула, и оно вновь приняло прежнюю человеческую форму.

Нужно чем-то его накормить, иначе оно съест меня.

Женщина бросилась к полкам, надеясь найти хоть пару хлебных крошек.

«Мама ам-ам» – слишком притворно-детским голосом произнесло существо.

Нет, у тебя нет ребенка! Опомнись!

Горьяна схватила девочку на руки и бросилась на улицу. Метель завывала еще сильнее. Холодные порывы едва не сбивали женщину с ног. Но страх перед голодным существом превосходил чувство холода. Женщина добралась до калитки, где собиралась оставить то, что пришло вместе с ночью. Но существо цепко схватило Горьяну за руки.

Мама. Мама. Мамочка.

Голос существа менялся. Сначала он был детский, но постепенно грубел и становился похожим на животный рык. Оно голодно. Оно очень голодно.

С большим трудом, Горьяне удалось отцепить тонкие пальчики от своей ночной рубашки, которые пытались оголить грудь. Она бросилась в дом, и заперлась. До самого утра женщина слышала голодное урчание существа.

Вместе с рассветом, пришла долгожданная тишина. Измученная страхом, отсутствием еды, изоляций, морозом, заставляющим кости хрустеть и существом, не менее голодным, Горьяна наконец-то смогла уснуть.

Раз в пару десятков зим приходит такая холодная ночь, что сколько печь не топи, все-равно изо рта будут выходить клубы пара. В такую ночь нужно свет погасить, забраться под одеяло и молиться. А если уж в окно постучали – не выглядывай. А если кто на ночлег попросится, ни за что не впускай. А если уж пустишь – ничего взамен не проси. В эту ночь, безумие постучалось в дом Горьяны и ее маленькой дочки.