Текст книги "Подводная библиотека"

Результаты экспертизы подтвердили авторство Леонардо. Вот только вывод этот касался лишь одного из найденных листов. Прочие содержали ученические записи. Особенности почерка позволили предположить, что принадлежали они перу Арольдо да Орено, который находился при Леонардо, перешагнувшем рубеж тридцатилетия, в период его пребывания в Милане. Гипотеза родилась довольно быстро, поскольку в сравнении с записями всех прочих учеников Леонардо эти отличались особенно незрелым, по-детски неловким стилем письма. Арольдо, в ту пору еще подросток, не входил в число наиболее выдающихся последователей гения. Однако Леонардо был пленен как невинностью его речей и поступков, так и красотой, которую все почитали «ангельской».

Не успел Сю вкатить кресло по пандусу наверх, как решетчатая дверь распахнулась. И из дома высунулся непрезентабельный мужчина лет сорока – сорока пяти, выражением и детскими чертами лица похожий на Ханэхито. Позади него показалась молодая женщина. При виде Фуко и Сю мужчина удивленно открыл рот:

– Оп-па!

– Не смейте без спроса заходить в дом! – тут же пронзительно завизжала Фуко.

Мужчина торопливо выскочил на улицу, но женщина, услышав крик, застыла в дверях. Изящная укладка каштановых волос, легкий макияж, поблескивающие на туфельках-мюлях стразы – все это плохо вписывалось в атмосферу традиционного японского дома. Ее реакция, похоже, разозлила Фуко еще сильнее.

– Вламываться в дом, когда хозяев нет… Решили, раз я одной ногой в могиле, так можно вести себя будто ворье?

Женщина дернулась и покинула прихожую. Обвинение и правда прозвучало хлестко. Мимори замер в изумлении, а Ханэхито поспешил вмешаться:

– Кэнъити, сообщай, пожалуйста, заранее, когда собираешься приехать. Ты же знаешь, бабушка не любит, если в ее отсутствие кто-то без спросу заходит в дом.

– Серьезно? Я же тут родился и вырос! Почему я должен каждый раз просить разрешения, чтобы войти? Ладно, оставим. Лучше подумай над тем, о чем мы с тобой в прошлый раз говорили. Это важно, отец.

Услышав просьбу сына, Ханэхито нахмурился:

– Я ведь уже сказал тебе, что отказываюсь.

– Да там опять все поменялось! Теперь условия еще выгоднее. Понимаешь? Ты просто послушай!

Обернувшись к мрачнеющему Ханэхито, Сю предложил:

– Профессор, наш с вами разговор вполне можно перенести на другой день.

– Но как же, Сю-кун…

– Я в ближайшее время уезжать никуда не собираюсь. Так что свяжитесь со мной, пожалуйста.

С этими словами Сю отошел от кресла-коляски. Его место занял Кэнъити: энергично толкая кресло перед собой, он вернулся обратно в дом.

– Не трогай кресло! – завопила Фуко, но остальное прозвучало уже неразборчиво.

Ханэхито тяжело вздохнул:

– Мне очень жаль, что так получилось. Давайте тогда отложим до лучших времен, – затем обратился к спутнице Кэнъити, которая явно не знала, куда себя деть: – Зайдете?

Та пожала плечами:

– Воздержусь. В моем присутствии даже мирная беседа миром не кончится.

Ханэхито кивнул и зашел в дом. Снаружи остались Сю, Мимори и дамочка в мюлях. Весьма неожиданный поворот событий. Мимори, до сих пор не совсем понимая, что происходит, замер в растерянности.

– Вот ведь карга! Чтоб ей сегодня же окочуриться! – прошипела женщина, едва закрылась решетчатая дверь. И тут же, безо всякого перехода, сообщила Сю: – В курсе, что старухе уже сотня лет?

«Сто лет?» – удивился про себя Мимори. А Сю спокойно подтвердил:

– В курсе, спасибо.

– В лицо людей ворами называет, а сама-то? Сто лет небо коптит, сколько денег уже из пенсионного фонда высосала! Самая настоящая воровка и есть!

От этих едких замечаний Мимори сделалось не по себе. Фуко и правда выразилась резко, но эта особа ей не уступала.

Зато Сю сохранял полную невозмутимость. Его благодушие, видимо, настроило женщину на дружеский лад, и она доверительно продолжила:

– Но вот папаша у Кэна не дурак, верно? Говорят, почетный профессор какого-то там университета. Чем же он занимается-то…

– Восточной литературой Новейшего времени.

– Да-да! Чем-то таким. Эх, если бы Кэну хоть процентик папашиного ума достался, было бы вообще замечательно.

Оставалось только гадать, какие отношения связывали их с Кэнъити, но, очевидно, не самые безоблачные. Не обращая внимания на вытянувшуюся физиономию Мимори, женщина снисходительно улыбнулась:

– Хотя чего там умный папаша с музейчиком своим тянет? Ну нет у него миллионов на поддержание этого сарая. Умный, умный, а все равно ничего не смыслит.

– …

– Дед Кэна, похоже, изучал что-то, ну а бабка выстроила этот музей, чтобы сохранить результаты мужниных трудов. Но популярностью музей не пользуется, да и вообще никому не нужен, старики только деньги на него зря переводят! Глазам не поверю, если сюда посетители заявятся!

«Никому не нужен». Мимори ее слова задели за живое.

– Лучше бы вам деньгами помогли, верно? – спросил Сю с той же лучезарной улыбкой.

– Конечно! Вообще этот участок можно очень выгодно продать!

– И мешает сделке только милый сердцу Фуко-сан музейчик.

Глаза у дамочки забегали. Возможно, спохватилась, что наговорила лишнего, не разобравшись толком, что за человек перед ней. Улыбка с ее лица моментально сошла. Пробормотав: «Я не о том», она поспешила отойти подальше от Сю. Потом буркнула:

– Пойду на вокзал, чаю попью. Хорошего дня, – и была такова.

Оставшись наедине с Сю, Мимори бросил в его сторону испытующий взгляд.

– Лот номер восемьдесят четыре. На этот раз твой заказчик – Вакаумэ Ханэхито?

– Если точнее, у меня два заказчика: профессор и Фуко-сан. Думаю, подруга Кэнъити в чем-то права. Они хотят приобрести источник, который привлечет к музею внимание и тем самым вернет его к жизни.

Сю толкнул стеклянную дверь и вошел в музей.

В стоявших слева и справа витринах лежали старые записные книжки и стопки исписанной бумаги, их дополняли развешанные по выставочным панелям репродукции самых известных работ Леонардо, включая «Мону Лизу», и какие-то тексты, напоминающие экспертные заключения. Все тексты, очевидно, были составлены самим Вакаумэ Тацуо и при беглом осмотре казались записями личных впечатлений обывателя – никаких свидетельств того, что взгляды автора получили признание в научной среде, Мимори не находил. И поначалу решил, что перед ним заурядная любительская коллекция, но по мере знакомства с выставкой это впечатление начало сменяться восторгом.

Были там и факсимильные издания ранних работ о Леонардо – начиная со второй половины девятнадцатого века они выходили буквально одна за другой, – и довоенные исследования по теме, и даже иллюстрированные каталоги различных выставок. По правде говоря, перед войной в Японии произошел небывалый всплеск интереса к Леонардо. И хотя в экспозиции отчетливо ощущались связанные с войной националистические настроения, исторические источники того времени, собранные в одном месте, производили довольно сильное впечатление. В музее имелся даже номер литературного журнала «Сиракаба», издававшегося еще в годы эры Тайсё, и выпуски иллюстрированного новостного еженедельника «Асахи Гурафу» самого начала эры Сёва[14]14
  Соответственно в 1912–1926 гг. и в конце 20-х – начале 30-х гг.


[Закрыть]. Все включали специальные подборки материалов о Леонардо. Получалось, что выставка эта рассказывала не столько о достижениях самого Вакаумэ, сколько об истории посвященных Леонардо исследований.

– Рукописи Леонардо оказались в центре всеобщего внимания в девятнадцатом веке, тогда же стало развиваться искусство фотографии. Вакаумэ Тацуо изучал наследие мастера в основном по фотографическим снимкам, и, насколько можно судить, занимали его прежде всего тексты Леонардо и его стиль письма.

– К слову, хотел спросить. После войны Вакаумэ Тацуо к своим исследованиям уже не возвращался?

Сю искоса глянул на Мимори.

– Он погиб. На войне. Его призвали на фронт и отправили на южные острова. Когда он умер, ему было тридцать три. От него, говорят, ни одной косточки не осталось.

Погиб на войне… Мимори примолк, а Сю бесстрастно продолжил:

– Фуко-сан в то время исполнилось двадцать пять, и она уже вынашивала ребенка, Ханэхито… ныне – профессора. Но Тацуо умер, так и не успев посмотреть в лицо сыну.

– …

Десять лет назад Фуко-сан с помощью профессора открыла этот музей, чтобы познакомить людей с трудами покойного… Наверное, хотела, чтобы о них не забывали и после его смерти. Чтобы здесь побывало как можно больше людей. Для Фуко-сан эти витрины и есть ее муж.

Ее вполне можно было понять. И Сю, вероятно, согласился представлять на аукционе интересы семьи Вакаумэ, поскольку проникся чувствами Фуко. И все же Мимори, помедлив, произнес:

– В этот раз желающих участвовать в «торгах» немало. Что неудивительно, ведь на кону такая редкость: рукопись самого Леонардо. Кроме того… ну, ты же знаешь? Он тоже приедет!

Сю в ответ на предостережение Мимори пожал плечами.

Когда Мимори упомянул его, он имел в виду британского антиквара Айзека Стелли, нынешнего владельца букинистического магазина «Сапиенция», история которого насчитывала уже два столетия. Сам Стелли в свои восемьдесят по-прежнему оставался одним из гигантов мира редкой книги: заключал сделки, выдавал экспертные заключения, даже брался представлять интересы заказчиков на аукционах. А еще входил в состав правления МАТАК, но поговаривали, что с нынешним председателем Ассоциации Робом Бейли они были на ножах. Возможно, поэтому в Сю, которого глава привечал как родного сына, Стелли тоже видел врага.

На предстоящем аукционе, где должны были выставить восемьдесят четвертый лот, Айзек выступал в качестве агента. Он представлял интересы одного из богатеев Абу-Даби, известного завсегдатая мировых книжных аукционов.

– Возможно, это прозвучит грубо, но… ты думаешь, Вакаумэ-сан способен участвовать в «торгах»?

Победу на аукционе Библиотеки обеспечивал отнюдь не статус, и все же положения богатейшего коллекционера мира и владельца маленького музея слишком различны. Кроме того, возникал вопрос, подойдет ли музей для хранения выставленной на продажу рукописи Леонардо.

Книги должны быть переданы в достойные руки. Таков главный принцип организаторов аукциона Подводной библиотеки. Важно, в частности, понимать, обеспечат ли новые владельцы подходящие условия для хранения книги, будут ли следить за ее состоянием и в конечном счете сумеют ли сохранить ее ценность в веках. Для этого требуются, с одной стороны, стабильность, с другой – гибкость и перспективы развития. Но можно ли тогда назвать «достойным» это место, где время, кажется, остановилось раз и навсегда? Собранные в нем сокровища, позабытые всеми, кроме членов семьи Вакаумэ, поблекли.

Поглядев на замершего в нерешительности Мимори, Сю расплылся в улыбке:

– Что скажешь? Как заманить сюда побольше посетителей?

– Что?.. Ну, если подумать… место тут неплохое, подборка ранних исследований и источников тоже, насколько я могу судить, довольно интересная. Нужно просто все это правильно подать. Даже лестница может сослужить пользу. Она поначалу немного смущает, но зато разжигает любопытство: что же там, наверху?

– Интересная мысль.

– Стоит поработать над образом, сделать музей ярче, доступнее… Можно, например, публиковать новости в социальных сетях или давать объявления там, где их могут увидеть потенциальные посетители.

– Я знал: ты не подведешь! Все-таки хорошо, что ты согласился заглянуть сюда.

– Но главное – сама экспозиция, верно? Лучше разнообразить способы представления материала, придумать что-нибудь поинтереснее.

– Твоя правда, – протянул Сю и, обойдя одну из витрин, подошел к ней сзади. Открыл скрипучую раздвижную дверцу и вынул из витрины записную книжку, которая выглядела самой потертой из всех.

– Эй! – у Мимори округлились глаза. – Подожди! Без спроса?

– Не переживай. Я заранее спросил разрешения у профессора, – успокоил его Сю и зашуршал страницами. А затем зачитал пару абзацев вслух: – «В сочинениях Леонардо много туманных мест, изложенных как будто по-детски неловко. Это связано не только с отсутствием должного обучения в детские годы: известно, что у него была чрезвычайно развита способность подмечать различные явления окружающего мира и он излагал свои наблюдения, не успевая порой облечь их в строгую научную форму. Этот гений мог читать, словно книгу, дыхание ветра и движение воды. Предположу, что сами буквы алфавита он воспринимал при этом как графические символы. В настоящее время объем научно признанных рукописей Леонардо достигает тысячи листов. На первый взгляд это пестрое собрание стилистически разнородных записей, но что, если все они – фрагменты одной большой мозаики? Возможно, если соединить их вместе, откроется масштабное творение, некий текст? В свете этой идеи обилие туманных выражений и бессмысленных пассажей покажется вполне естественным. Быть может, Леонардо проводил настолько сложный, настолько грандиозный эксперимент, что мы, простые обыватели, даже не догадываемся о нем. Не пытался ли он запечатлеть на этой тысяче листов свое видение Вселенной? Но, конечно, гипотеза моя требует дальнейшего изучения рукописей гения…»

– Иными словами, он предполагал, что разные рукописи соединяются вместе как элементы пазла?

Мимори задумался. Вывод звучал несколько наивно, но удивляться не стоило: исследователь опирался исключительно на материалы довоенных лет. Оставалось только гадать, какие открытия он мог совершить, если бы ему в руки попали многочисленные рукописи, обнаруженные уже после войны.

– …

Стало быть, в этом причина? Мимори обвел взглядом неказистый выставочный зал.

Для Фуко-сан муж по-прежнему жив. Он жив и продолжает свои исследования…

Взгляд Мимори случайно остановился в углу открытой страницы. Там виднелись цифры: 45. Страницы пронумерованы? Необычно, конечно, но, возможно, Вакаумэ Тацуо так было удобнее работать?

– К слову, действительно ветхой или, скорее, потрепанной выглядит только эта записная книжка, тебе так не кажется? Все остальные в сравнительно неплохом состоянии.

– Еще бы. Фуко-сан до сих пор каждый день приходит в музей и листает ее. За этими строками она видит мужа.

Записи, оставленные любимым человеком, который погиб, не успев завершить начатые труды. Ее чувства понятны, но почему она листает только эту книжку? Внимание озадаченного Мимори привлекла одна деталь.

– Постой-ка…

Он заметил красный цвет. Некоторые символы в словах «ветра» и «обилие» были подчеркнуты красными чернилами. Для чего? Однако едва он успел об этом подумать, как Сю захлопнул книжку и вернул ее обратно в витрину. А затем, глядя на приятеля, усмехнулся:

– Громкое открытие тоже пришлось бы кстати, верно? Чтобы вернуть этот музей к жизни…

Три дня спустя.

В ожидании посетителей Мимори читал разложенные на кафедре документы, готовясь к назначенному на завтра аукциону по продаже восемьдесят четвертого лота.

На предстоящих «торгах» сходились интересы пяти сторон, в число которых входили и члены семейства Вакаумэ. Помимо них участвовали бизнесмен из Гонконга, куратор одной итальянской художественной галереи, американский торговец произведениями искусства и Айзек Стелли, представлявший интересы состоятельного коллекционера из Абу-Даби. Все пользовались мировой известностью и регулярно бывали на подобных мероприятиях: их интерес свидетельствовал о необыкновенной привлекательности выставленного на продажу лота. И хотя «торговаться» предстояло за один-единственный лист рукописей Леонардо, ожидалось, что за него предложат десятки, а то и сотни миллионов иен.

Конечно, на «торги» выставлялись и «Ученические записи Арольдо». Но за них могли дать несколько сотен тысяч, самое большее – несколько миллионов. Мимори вздохнул.

При сопоставлении кандидатов мать и сын Вакаумэ однозначно уступали всем прочим участникам «торгов». Сю, похоже, питал к ним личную симпатию, но каковы были их реальные шансы на победу?

Послышались какие-то звуки. Мимори взглянул наверх и сквозь двухслойный стеклянный потолок разглядел процессию, медленно спускающуюся по винтовой лестнице. Возглавляла шествие его мать, Мариа. Подкатив поближе подготовленное заранее кресло-коляску, Мимори встал перед входом в Библиотеку. Отпер дверь и с улыбкой поприветствовал спустившихся к ним читателей:

– Добро пожаловать в Подводную библиотеку!

Первой вслед за Мариа в зал вошла женщина лет пятидесяти, затем показался молодой человек атлетического сложения, державший в крепких руках старушку. Женщину звали Миа Янсен, в настоящее время она возглавляла одну из старейших мебельных компаний Нидерландов, «Комфортабэлль». Молодой человек, Иво, приходился Мии сыном, а старушка, Роса, – матерью. Миа и Иво бережно усадили Росу в приготовленное Мимори кресло. После этого они перевели дух и смогли наконец осмотреться вокруг.

– Мне случалось раньше слышать про эту Библиотеку, доходили слухи… И все же до чего удивительное место! – с восхищением признала Миа.

– Мы можем взглянуть на разные книги, не только на ту, ради которой пришли? – решил уточнить у Мимори Иво, с интересом вертевший головой по сторонам.

– Разумеется. Если у вас возникнет желание осмотреть само помещение, мы – я или сопровождавшая вас во время спуска миз Нада – проведем вас по Библиотеке.

Миа довольно кивнула и посмотрела сначала на мать, затем на Мимори.

– Хорошо, если вы не возражаете, мы хотели бы увидеть наш… увидеть известную вам книгу.

– Да, конечно. Сюда, пожалуйста.

Мимори подвел посетителей к свободной кафедре. На ней уже лежала какая-то книга. При виде старинного кожаного переплета Миа и Иво невесело усмехнулись. Ибо под этой солидной обложкой скрывался скандально известный эротический роман, попавший в восемнадцатом веке в Лондоне под запрет: «Содом и его окрестности, а также рассуждения об оных».

В Подводной библиотеке хранился один из тех редких экземпляров, что не попали в руки представителей власти и потому избежали уничтожения. После смерти частного коллекционера, сумевшего сохранить такую редкость, его родственники решили книгу продать и выставили ее на аукцион. Поначалу книгу приобрел библиофил Мариус Янсен – основатель компании «Комфортабэлль», дед госпожи Росы. Но спустя годы, когда компания оказалась фактически на грани банкротства, Мариус вынужден был скрепя сердце расстаться со своей библиотекой. Коллекция попала на рынок и разошлась по рукам. А «Содом» приобрел возглавлявший в ту пору Подводную библиотеку Госики Юмэдзи Третий.

Однако с какой целью Янсены захотели взглянуть на книгу, некогда принадлежавшую их предку? Сеть торговцев антикварными изданиями позволяла, конечно, сравнительно легко восстановить «историю» той или книги. Но если очередной владелец предпочитал сохранять инкогнито, расследование сталкивалось с непредвиденными трудностями. Так что же заставило Янсенов потратить столько сил ради возможности заглянуть в эротический роман? Словно предвидя этот вопрос, мать Мии тихонько засмеялась:

– Ах, уважаемый господин библиотекарь, милый юноша… наверняка вы сейчас ломаете голову: неужели эта пожилая дама приехала в далекую чужую страну, просто чтобы посмотреть на какую-то запрещенную книгу? Я права?

– …Признаться откровенно, мне действительно интересно.

– Честный ответ – лучший! На самом деле в этой книге спрятан тайный код, понимаете? Очень опасный код, который может привести мир к погибели!

Мимори, сам того не замечая, нахмурился. Увидев его реакцию, Миа не сдержалась и захохотала.

– Мама, не смущай зря господ библиотекарей!

– Дорогая моя! Но ведь так, возможно, и случится! В зависимости от того, как будут развиваться события, мир правда может рухнуть. Просто речь в данном случае идет о моем личном мире.

Роса подбирала звучные слова: «мир», «погибель», но говорила с веселым смехом – происходящее явно доставляло ей удовольствие.

– На самом деле это миссия, завещанная мне бабушкой. До того как они с дедом поженились, он имел отношения с одной особой.

Очередной неожиданный поворот! За спиной растерянного Мимори незаметно нарисовалась Мариа.

– Даже я, несмышленая, глядела на деда с восторгом. Он пользовался невероятной популярностью у противоположного пола! Но бабушку поведение мужа часто раздражало, ей казалось, он до сих пор не может забыть свою прежнюю возлюбленную. И вот однажды, во время какой-то мелкой житейской ссоры, она в сердцах высказала свои подозрения вслух. Мол, все равно у тебя на сердце не я, а та, другая. Говорят, дед, услышав эти слова, ответил так: «Мое сердце – словно книга, в которой каждый новый день открывается новая страница. А ты до сих пор думаешь, что на новых листах написано имя старой любви?» Потом указал на ряды фолиантов, заполнявших полки в его кабинете, и продолжил: «Моя библиотека – мое второе “Я”, часть моей души. В одной из этих книг я напишу имя той, которой дорожу сейчас больше всего на свете. Богом клянусь, я не солгу. Отыщи эту книгу и узнаешь, кто у меня на сердце».

– В… вы хотите сказать…

Где-то в этой книге есть помета, сделанная рукой деда Росы?

Наблюдая отразившееся на лице Мимори замешательство, Миа с невеселой улыбкой заключила:

– Ради блага «Комфортабэлль» Мариус Янсен пожертвовал библиотекой, а когда его стараниями положение компании вновь упрочилось, слег, совершенно обессиленный, и больше уже на ноги не поднялся. С того времени прабабушка принялась за поиски любимых книг покойного мужа…

Роса подхватила фразу дочки и мягко договорила:

– А перед самой смертью передала свою незавершенную миссию мне. Она знала, что я, как и дед, неравнодушна к книжному слову… Она сказала мне: «Роса, я хочу, чтобы ты отыскала разошедшиеся по свету книги и все-таки выяснила правду. Узнай, чье имя он написал…»

– …Так мы добрались и до «Содома», который хранится теперь у вас.

Библиотека основателя известной мебельной компании, скорее всего, впечатляла размерами. Но Янсены восстанавливали путь перемещения книг, находили их одну за другой, затем проверяли, нет ли внутри рукописных помет. Они не надеялись, что сумеют отыскать все книги, к тому же никто точно не знал, существовала ли заветная помета в действительности. Вероятность того, что поиски их увенчаются успехом, была ничтожно мала.

Но на Мимори словно повеяло свежестью.

Возможно, любимая книга деда Росы хранит имя его жены. Их потомки бороздят разлившееся по миру книжное море в поисках одной-единственной капли. Невообразимое, бесконечное путешествие.

– Конечно, прошу вас. Вы можете изучать книгу столько, сколько пожелаете. Приятного вам чтения.

Иво выразил желание осмотреть Библиотеку, и Мимори повел его на экскурсию по залу. Слышно было, как на кафедре в центральном проходе с тихим шелестом переворачиваются страницы; изредка оттуда доносились приглушенные смешки матери и дочери. Заслышав женский смех, Иво с улыбкой глянул на Мимори:

– Наверное, это чертовски увлекательно – работать с книгами. Когда в них таким вот образом обнаруживаются слова предшественников, многие из которых жили давным-давно, аж в позапрошлом столетии. Чужие мысли. Чувства. И среди прочего – признание в любви, оставленное мужчиной из рода Янсенов несколько поколений назад.

– Признание в любви?

– Ну да. Такое, завуалированное. Бабушка называет эту запись кодом, шифром, а я считаю ее признанием. Написать имя женщины, которая занимает твои мысли… что это, если не признание в любви?

Улыбка, сопровождавшая его речь, вызывала желание улыбнуться в ответ. Наверняка у этого юноши, участвующего в предприятии, которое вполне можно назвать безумным, прекрасные отношения с бабушкой.

– …

Мимори вспомнилась Фуко. У нее отношения с родным внуком, Кэнъити, куда напряженнее. Затем мысли переключились на предстоящий аукцион. Только бы все прошло благополучно…

– К слову, могу я задать вам один вопрос? – глубокомысленно произнес Иво, изучавший расставленные по полкам фолианты.

– Да. Что такое?

– Вас, наверное, часто об этом спрашивают, но все-таки. Цифровые технологии активно развиваются, верно? И электронные книги переживают настоящий бум. Говорят, если так дальше пойдет, то бумажные книги совсем исчезнут. А как к бумажным книгам относитесь вы?

Мимори встретил открытый взгляд юноши. Ему вдруг почудился какой-то неясный гул, шорох, который производила окружавшая Библиотеку вода, а вместе с ней и бессчетное множество книг, заполнявших библиотечные шкафы.

– Действительно, – прислушавшись к их тихим голосам, Мимори кивнул, – доля электронных изданий неуклонно растет, это очевидно. Признаюсь, они удобны. И для некоторых становятся настоящим спасением. Я сам ими пользуюсь. И все же… – Мимори медленно провел кончиками пальцев по корешкам стоящих на полке книг. – Всякий раз, когда я беру в руки бумажную книгу, чувствую, как немеют пальцы.

– Немеют?

– Да. На меня так действуют не только старые книги. То же самое происходит с новыми изданиями, с журналами. Мне сложно подобрать слова, но… я думаю, бумажная книга – это не просто средство передачи информации, это словно мощное магнитное поле, которое притягивает всех, кто когда-либо был или еще будет с нею связан.

– …

– Когда ищешь какие-то данные, можно легко обойтись электронными изданиями. Но… бумажная книга всегда уникальна. Даже если содержание двух экземпляров одинаково, сами они различны. Книги с годами меняются точно так же, как меняется с течением времени человеческое тело. И каждый, кто обращается к книге, кто стремится что-то от нее получить, на самом деле что-то в нее привносит.

– Вы имеете в виду читателей?

– Да. Достаточно открыть бумажную книгу. Одно это действие уже порождает связь между ее создателем и читателем. Перевернуть своей рукой страницу, другую. Вдохнуть запах. Со временем бумага покоробится, переплет истреплется. В книге появятся закладки, она займет место в шкафу… Все это сближает нас с книгой, делает ее частью нашей жизни. Таких следов, знаков привязанности постепенно становится все больше, и именно они, на мой взгляд, составляют неповторимое очарование бумажных книг.

– Настоящий роман. С книгами.

– Верно. И все, кто когда-либо открывал книгу, становятся друг другу добрыми товарищами.

Выслушав Мимори, Иво улыбнулся ему. Улыбка вышла очень светлой.

После этого Янсены еще два часа изучали «Содом», а затем покинули Подводную библиотеку. Ни Мимори, ни Мариа так и не спросили, нашлась ли в итоге на полях книги помета, сделанная рукой Мариуса Янсена. Но когда Роза с умиротворенным лицом поблагодарила их на прощание, Мимори вновь почувствовал, насколько чудесны книги.

Какими бы древними они ни были, их можно взять в руки, открыть. И приобщиться к заключенной в них мудрости и людским деяниям. А затем бережно закрыть и вернуть на место, чтобы в следующий раз их взял в руки уже кто-то другой.

Вечная, нерушимая связь.

Мимори поглядел со дна на людей, которые медленно поднимались по винтовой лестнице на земную поверхность, и вздохнул. У него было такое ощущение, будто ему самому сделали небывалое дотоле признание в нежных чувствах.

Завершив намеченные на день дела и еще раз просмотрев материалы по запланированному на завтрашний вечер аукциону, Мимори вышел из Подводной библиотеки. Обязанности, которые выполнял сотрудник, покидающий зал последним, почти ежедневно ложились теперь на него. Он проверил замки на всех дверях, систему вентиляции, охранную сигнализацию и по той же винтовой лестнице, которой пользовался по утрам, поспешил на поверхность.

Когда он поднялся с третьего подземного этажа на первый и миновал турникет северного выхода Маруноути, шел одиннадцатый час.

Смартфон в кармане пиджака завибрировал и тут же затих. Номер был Мимори неизвестен. Но он сразу сообразил, в чем дело. Встал в углу купольного станционного зала, подождал немного, и вскоре вновь пошел вызов с того же номера.

– Алло.

– Привет. Разобрался на сегодня с работой?

Как и предполагалось, звонил Сю. В Японию он каждый раз возвращался с новым телефоном и, прежде чем выйти на связь, обязательно делал один короткий пробный звонок.

– Только освободился.

– Понятно. Думал позвать тебя поужинать, но… – Сю оборвал себя на полуслове. Голос его звучал странно.

– Что-то случилось?

– Слушай, не составишь мне завтра компанию в первой половине дня?

– Если уложимся до двенадцати, то составлю… А куда ты собираешься?

– Домой к Вакаумэ-сан.

– Эй, погоди-ка! – не сдержался удивленный Мимори. – Ты же помнишь, какое мероприятие у нас намечено на завтрашний вечер? И все-таки думаешь, что я смогу пойти к ним?

– Я все понимаю. Да, согласен, это, конечно, перебор, но…

– Что такое?

– Честно говоря, все произошло еще вчера вечером. Мне позвонил профессор. Фуко-сан в больнице.

В больнице. У Мимори на секунду перехватило дыхание.

– О… Она заболела? Получила травму?

– Помнишь пандус на каменной лестнице перед домом? В общем… кресло сорвалось с пандуса.

В памяти сразу возник крутой подъем. Выходит, она упала в кресле с такой высоты. Пальцы Мимори непроизвольно впились в смартфон.

– С ней все в порядке? Пе… переломов нет?

– Подробностей я не знаю. Похоже, она сильно ушиблась. Ну, сам понимаешь, возраст. В ее годы небольшая ранка может стоить жизни.

Он прав. Даже самый крепкий человек, проживший сотню лет, становится уязвим: тело неизбежно слабеет.

У самого уха онемевшего Мимори послышался тяжелый вздох Сю.

– Я хочу, чтобы ты тоже взглянул. На это место.

– Ты имеешь в виду пандус, с которого сорвалось кресло Фуко-сан?

– Да. А затем поделился со мной своими соображениями.

– Какими еще соображениями?..

Мимори в недоумении склонил голову.

Чего Сю добивается, пытаясь показать ему склон, на котором с Фуко-сан приключилась беда?

Тем не менее, завершая разговор, приятели договорились встретиться следующим утром в десять часов у выхода Тояма станции Такаданобаба. Мимори вспомнил восседавшую в колесном кресле сухонькую женскую фигурку, внутри которой бушевали, казалось, нешуточные страсти. Вот эта крошечная фигурка вместе с креслом соскальзывает с крутого склона. Скорость, падение, удар: видение трагического происшествия вспышкой пронеслось у него перед глазами, и он, стиснув зубы, втянул воздух.

Утром Сю появился в условленном месте встречи, возле станционных турникетов, раньше Мимори. С непривычно суровым выражением лица он сообщил подошедшему другу, что состояние Фуко-сан все еще требует постоянного медицинского наблюдения.

– И все же как так получилось?..

На вопрос он не ответил и молча зашагал по улице. Мимори глянул на его напряженную прямую спину и пошел следом. Они прошли по дорожке, тянувшейся от выхода Тояма сквозь закоулки жилого квартала, и, только когда добрались до основания каменной лестницы, ведущей к дому Вакаумэ, Сю наконец открыл рот:

– Позавчера, в девятом часу вечера соседи Вакаумэ услышали необычно громкий звук. Удивились, выглянули на улицу и увидели, что под склоном вместе с перевернутым креслом лежит Фуко-сан. На шум вышел профессор и сразу же вызвал скорую.