Текст книги "Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»"

«Как-нибудь все устроится без меня, – решила она. – Провидение руководит мной и ладно. Небось ничего дурного не случится».

Как-то раз, в одно из посещений Барвихи, она даже умудрилась ответить на звонок матери Максима с юга и, судя по всему, заочно понравилась той. По крайней мере, молодой Зотов с хитрой улыбкой на лице как-то доложил ей об этом.

Мадам Легаре посмотрела в окно и вспомнила последний визит в Барвиху, ведь уже тогда она что-то заподозрила, нет, не в поведении любовника, она заметила какой-то изъян во всем, что уже произошло.

«Пожалуй, ты стала тогда героиней готической повести, ну или что-то там о вампирах. Вот дурак-то. Сам нагородил черт знает что». Мадам Легаре до сих пор не могла рационально объяснить эту историю. В ней было слишком много мистики… А все прочее было предельно ясно.

До места они добрались только в сумерках. Усадьба стояла, как фрегат, под высоким грозовым небом.

Зотов коротко переговорил с охранником.

– Какая чудесная усадьба, – говорила она. – Все у тебя есть, и вкус, и чувство большого стиля, и я, наконец.

Войдя в спальню, Максим не стал включать свет, а нажал кнопку магнитофона, и в комнату полились волнующие звуки восточной музыки. Он усадил Гали на кровать и, присев на корточки, осторожно снял с ног подруги легкие туфельки. Потер теплыми ладонями ступни ног, потрогал каждый пальчик. Каждое прикосновение к ее телу наполняло его сладостным напряжением: дыхание становилось прерывистым, по спине прокатывалась приятная волна ожидания волшебства. Тонкая, нежная кожа Гали источала запах молодого девичьего тела, который он вдыхал с наслаждением. Ему нравилось, не торопясь, освобождать свою подругу от одежды. Из этого он делал целое представление, даже если на ней была всего лишь блузка и короткая летняя юбочка. Сегодня Максим играл роль раба в услужении шамаханской княжны. Сняв полупрозрачную блузку, он, низко опустив голову, чтобы своим взглядом не потревожить красавицу, смешно пятился назад, всем своим видом изображая глубочайшее почтение. Очередь постепенно доходила до юбки, бюстгальтера и трусиков. Но это было еще не все. Положив обнаженную Гали на спину, «раб» начинал натирать ее ароматическими маслами, не пропуская ни одной ложбинки ее тела. К этому моменту бедная девочка от возбуждения готова была сама броситься на «мучителя». Но «раб» жестом останавливал ее, как бы говоря – еще не время. Наконец, когда, казалось, еще немного, и их души полетят в космос раздельно, он с силой входил в нее. Так повторялось с короткими перерывами три-четыре раза, пока они, обессиленные и счастливые, не проваливались в глубокий сон.

Прогуливающегося по подоконнику голубя с задорным хохолком на голове заинтересовало происходящее за стеклом. Он остановился и стал всматриваться вглубь комнаты. Молодой парень полулежал на кровати, широко расставив мускулистые ноги. Девушка устроилась на полу, голубь видел только ее красиво изогнутую спину и мерно покачивающуюся голову. Разглядеть, чем они занимались, голубю мешал цветочный горшок, закрывающий собой треть обзора. Ничего интересного – решила любопытная птица. Хорошо, пора заниматься своими делами – и, заложив крутой вираж, голубь устремился к своей стае, расположившейся недалеко от дома на ночлег.

Поздний ужин они устроили на веранде.

– Откуда эти гастрономические чудеса? – спросила Галина, сделав большие глаза.

– Да из ресторана, спецзаказ. Я ведь отлично знаю, что ты не только кувыркаться любишь. Помнишь, как я признался тебе в любви.

– Да, – грустно ответила она. – Это были наши лучшие дни. Мы только-только узнали друг друга.

– Чепуха, – ответил он, – сейчас в два раза лучше.

– Почему в два?

– Потому что нас стало двое. Ты и я, один и один.

– Ну, ладно, уговорил. Я женщина слабая, уступчивая, – улыбнулась Галя.

– Ты – слабая? – возмутился Зотов. – Я вообще не понимаю, как ты умудряешься терпеть все мои заморочки?

– А как это я умудряюсь любить тебя? А ведь я тебя люблю. Это я-то, которую иные мужики боятся.

– Пусть боятся, – ответил он, – правильно, я считаю, делают. Мудро поступают. Я тоже боюсь тебя, только по-другому.

– А как это? – прищурилась она. – А, знаю, ты боишься меня потерять. Потому что только ты владеешь мной.

– Не только это, я боюсь, как бы это сказать – сыграть в ящик раньше времени, поняла? Потому что у меня есть ты. Ну что ты будешь без меня делать?

– Я поняла, – ответила Галина. – Это нечеловеческая страсть. Бывает же такое на свете. Кстати, я хочу тебе прочесть одну старинную поучительную ирландскую сказку. Сейчас книжку принесу, она в моей сумочке.

Она посмотрела за окно.

– Какая чудесная гроза.

Галя пошла через зал в прихожую. Потом оглянулась и помахала рукой. Копаясь в сумочке, прислушалась к шуму дождя, который внезапно обрушился на дом и сад.

«Прекрасное ненастье, – подумала она, – шум времени».

От сильного порыва ветра задребезжали стекла. В саду заметался свет от дальних зарниц. Гроза откатилась куда-то к югу. Дождь лил как из ведра, из-за потоков воды нельзя была различить отдельных деревьев, сад превратился в огромный туманный шар. Эта живая картина заворожила Галю.

Она уже возвращалась, нагая, с торжествующей улыбкой на губах, когда в доме все затряслось. Это был резкий удар грома, после которого установилась редкостная тишина. Над особняком клубилось небо и сверкали молнии. Освещение в комнатах непрерывно менялось, воздух то фосфоресцировал от небесных вспышек, то расползался сумеречной пеленой.

– Ты снова печален после любви, мое счастье? – спрашивала она.

– Нет, – возразил он, – но я давно собираюсь рассказать тебе что-то, а не знаю, как приступить.

– Какую-нибудь историю про твою первую любовь в восьмом классе? – съехидничала она.

– Почему в восьмом? – сурово ответил Максим. – И почему любовь? В десятом и Бог знает что, уж ты мне поверь. Я думаю, что это тебя не травмирует, а, напротив, мы сблизимся еще больше.

– Куда уж больше, – сказала она и игриво просунула руку между его ног. И приготовилась слушать, как она догадалась, страшную или неприятную историю.

– Подожди, ненасытная.

Максим начал что-то говорить о поездке в Ленинград осенью прошлого года, когда они еще не были знакомы. Она вяло и неохотно слушала, завернувшись в плед.

Возможно, он думает о том, что будет дальше. А думает ли она? Да нет, конечно. Что ей надо от него сейчас, завтра, послезавтра? Да все того же – вот этих соитий где угодно, в любом углу Москвы. На кухне каких-то его друзей, на заднем сидении авто, в этой огромной лохани, предназначенной, как он говорил, для купания многих детей сразу. Но следует все-таки подумать, как вести себя дальше.

Она должна остаться сильней его, как была хитрей и смекалистей сверстников с арбатских улочек, более похожих на волчью стаю, жестоких и по-своему справедливых. «Мы деремся честно, по уличным правилам – трое на одного», – был их лозунг.

Кто он на самом деле, ее первый мужчина? Ну, всегда хорошо одет, умен, талантлив, образован… Он не посягает на ее личность – это да. То есть, он любит ее. Это как сказать. Ведь они пока еще на берегу и ни в какое плавание пуститься не в силах. Какой там Париж, если вдуматься. Но вот что ей удалось в полной мере – так это «бомбежка любовью», она же из Максима уже всю душу вытрясла. А ей было все мало.

– Я не первая у тебя в этих хоромах? – неуверенно спросила Галя, ненароком перебив его рассказ, который почти не слушала.

– Да брось ты, – отмахнулся он. – У меня не было времени на эти глупости, неужели ты ничего не поняла?

– Что будет с нами дальше, как ты думаешь? Ты перевернул мою жизнь, я теряюсь в догадках теперь – как быть.

Максим с удивлением посмотрел на нее. А Галя в очередной раз испугалась, что поведет себя как-нибудь не так и потеряет его. Гале было странно, что ее герой ни разу не поинтересовался, где и как она живет. Его устраивала эта игра в одностороннюю тайну, она-то знала о нем довольно много. Или ей так казалось. Может быть, так принято в этих кругах? Все примерно равны и что ж тут расспросы, как не рутинные подозрения? Вполне сносное объяснение.

К тому же, Софья Григорьевна постоянно убеждала дочь, что времена, в которые она живет, совсем не те, что были прежде. В общем и целом это утверждение выглядело спорным, но в частностях… Почему бы нет? Например, в судьбе отдельно взятой юной еврейки, красавицы, к тому же умной и артистичной. Да, теперь уже юной женщины. Она с гордостью подумала об этом. Ведь даже грехопадение она совершила в объятиях идеального мужчины, которому все нипочем, ведь он заранее видит будущее.

– Это все не мое, – внезапно с ожесточением произнес он, сделав рукой большой полукруг в сторону обеденного стола, камина, дорогой мебели и стен в коврах. – Но у меня будет лучше. Так что вся эта крепость – всего лишь декорации для нас с тобой.

– Для нашей любви, – она потянулась к нему губами, – какие у тебя вкусные губы.

– Ну где ты была раньше? – неожиданно спросил Максим.

– Я росла и развивалась, милый, – усмехнулась Галя, чувствуя, что разговор приобретает нежелательный поворот.

– Если бы ты появилась чуть раньше, я бы меньше страдал.

– У тебя была несчастная любовь? – спросила она.

– Я уже сказал, что нет, но… Ничего особенного, но меня вся эта история раздавила. Я должен тебе рассказать…

– Я внимательно слушала начало истории, – серьезно ответила Галя. – Ты стоишь на Дворцовом мосту, его разводят… Что тебя занесло в Ленинград?

– Не что, а кто, – поправил он. – ' Никакой любви у меня не было, но вот невеста была. На Дворцовом мосту я встретил девушку, такую изящную, бледную, нервную. Мост разводили, и я помог ей в последний момент перепрыгнуть… позвал на свою сторону… Я почему-то решил, что это моя невеста. Мы до утра бродили по городу. Я все помню так же отчетливо, словно это было вчера.

– Пожалуйста, все сначала, – взмолилась она, – а то мне страшно.

– Однажды я оказался на одной из главных улиц Ленинграда возле старинного дома. Показалось, что это сооружение что-то напоминает мне. Фасад, изысканная старая лепнина, даже эта смесь черного и зеленого, как у Камиля Коро, точно это вовсе не городской дом, а усадьба, оторванная от всего.

– Так, понимаю, – кивнула она. – Потом ты познакомился с этой девушкой.

– Да, она перелетела с противоположной стороны Дворцового моста, когда его разводили, и оказалась рядом со мной…

– Перелетела? – повторила Галя. – Это сильно сказано. Может быть, она хотела покончить с собой? А ты позвал ее и спас?

– Может быть, – усмехнулся Максим. – Потом мы гуляли с ней до самого утра. И она сказала на прощание, что никогда не забудет эту ночь. Там было красиво и даже слишком, это правда. Ну, представляешь – туманная громада Исакиевского собора, Таврический сад, по которому бродили еще десятки таких вот молчаливых пар. Как будто на том свете. Она жила в доме напротив Таврического сада, это тот самый, о котором я говорил в начале рассказа. Еще одно совпадение, понимаешь?

– Как в романе, – развела руками Галя. – Но я не представляю. Я в Ленинграде не была. И вы о чем-то говорили…

– Не помню, кажется, нет, – сокрушенно ответил Максим, – по всей вероятности, совсем немного. Потом я проводил ее до двери в квартиру и быстро ушел, не прощаясь. Мне казалось, что я встретил свою судьбу.

– Мне кажется, ты тогда встретил меня, – сказала Галя.

– Перед подъездом она сказала, что боится и что эта ночь – нечто невозможное, и такого уже не будет никогда.

Как выяснилось, Зотов еще раз ездил в Ленинград за несколько дней до знакомства с Галей. Он хотел увидеть эту таинственную незнакомку. Неизвестно почему. Сначала он долго не мог найти тот старинный дом, который помнил только в тонкой грезе белой ночи. Потом, когда уже хотел бросить эти поиски, оказался перед ним. Галя живо представила, как возлюбленный стоит перед высокой дубовой дверью, которая почему-то сразу же напугала его.

– Я стоял, спрятав за спиной букет роз. Мне открыла красивая женщина, очень похожая на девушку – настолько, точно это и была Лиза, только сильно постаревшая и смертельно уставшая. Мне показалось сначала, что женщина узнала меня, хотя мы никогда не встречались. Скорее всего, она приняла меня за кого-то другого, но смотрела, тем не менее, с легким недоумением. Внезапно я все понял – в коридоре, прислоненная к стене, громоздилась лакированная крышка гроба. «Наверно, вы из Москвы? – спросила женщина. – Вы опоздали». Я понял, что мне здесь делать нечего.

– Довольно, – прервала его Галя. – Но причем здесь я?

– Не знаю, – честно признался Максим. – Но я думал, что ты отнесешься к этому рассказу как-то по-другому.

– А я и отнеслась по-другому, откуда ты знаешь. А я хочу в Ленинград, я там ни разу не была.

Поездка в северную столицу запомнилась ей впервые испытанными совместными оргазмами и простынями, которые были надушены одеколоном «Красная Москва». Тогда она еще не знала, что это называется оргазмом. Впервые она это состояние испытала в ночном поезде Москва-Ленинград. Им повезло – в купе они были только вдвоем. Максим, видимо, тоже никогда не занимался сексом в поезде, и их это здорово завело. Как только поезд тронулся и проводница сказала, что больше пассажиров в их купе не будет, влюбленные, не сговариваясь, бросились в объятия друг к другу. Накопившееся желание было таким сильным, что они даже не стали раздеваться. Максим посадил ее к себе на колени и вошел так глубоко, что Галя содрогнулась от новых несказанно приятных ощущений. Казалось, он весь целиком погрузился и растворился в ней… Через несколько минут, наконец, освободившись от одежды, они устроились на полке и продолжили любовные игры. Утром Галю разбудили нежные поцелуи в ухо:

– Знаешь, мне еще никогда не было так хорошо. Я тебя никому не отдам. Если ты уйдешь от меня – зарежу.

Ей было приятно это слышать. Ни о какой Лизе он больше не вспоминал. В Ленинграде они пробыли три дня, которые пролетели как один миг. В Москве они расстались прямо на вокзале, Максим должен был спешить по каким-то важным делам, к тому же, скоро возвращались из Крыма родители. Он был необыкновенно нежен, обещал познакомить ее с предками.

Вернувшись домой, она стала вспоминать события последних дней. Но не могла вспомнить ничего – ни Невского проспекта, ни Стрелки, ни великолепных церквей, кроме сладостных минут, которые подарил ей этот мальчик. Она закрывала глаза и погружалась в воспоминания…

Через несколько дней Максим позвонил ей – впервые, видимо, выспросив номер у Варвары. Это было не слишком приятно, ведь он мог догадаться, что она живет отнюдь не во дворце. Или же он знал об этом всегда?

– Привет, любимая, – бодро произнес он, – хватит скрываться от своей судьбы.

– Да я и не собиралась, – в тон ему ответила Галя.

– Если ты не возражаешь, встречаемся возле тридцатого дома, как прежде. С тобой хотят познакомиться мои родители.

– Зачем? – как бы небрежно спросила Галя, чувствуя, как падает сердце. Ведь тут могло быть два выхода. И оба равно ужасны для нее. Пришла в голову история Ромео и Джульетты, всегда поражавшая ее своим финалом.

– Все от тебя в восторге, я имею в виду… мой круг… ну и дошла информация до родительских ушей. Да все будет хорошо, – обнадеживающе закончил жених.

– Тебе виднее, – согласилась Галя, – я уже одеваюсь. Где ты был раньше? Я без тебя тут чуть с ума не сошла.

– Да маневры всякие, – насмешливо ответил Максим. – Я-то без тебя точно свихнулся. Так что сначала проведем военный совет.

– Идет.

В воскресенье, в час дня, на углу улицы Воровского и Мерзляковского переулка Максим встретил Галю. В этот солнечный воскресный день она была совершенно обворожительна в своем дешевеньком, но красиво облегающем ее фигуру свежевыглаженном ситцевом платье в горошек. Дом Зотовых был рядом, в двух шагах.

Дверь им открыла мать. Широко улыбаясь, она всем своим видом старалась продемонстрировать радушие и гостеприимство. Вместе они вошли в гостиную, где им навстречу с кресла поднялся генерал, отложив недочитанную газету «Правда».

– А, молодежь! – с непринужденностью прогудел он. – Милости просим! Ну, сын, представь нам свою даму. Или нет, мы уж сами, по-простому…

Мать уже стояла рядом с генералом и с придирчивым интересом вглядывалась в Галино лицо. Отец с не меньшим вниманием изучал девушку, осматривая ее ладную зрелую фигуру. Он одобрительно посмотрел на Максима и протянул Гале руку: «Александр Николаевич». «Надежда Ивановна», – хорошо поставленным голосом произнесла его жена. Застенчиво и вместе с тем радостно улыбаясь, гостья негромко произнесла: «Галя».

– А по батюшке? – поинтересовался генерал.

– Галина Наумовна, – ответила Галя. И тут же заметила легкую тень, скользнувшую по лицу генерала. Зотов в это мгновение пытался понять, кто из обитателей дачной Барвихи мог носить такое странно звучащее имя – Наум. То, что девушка не из их «спецпоселения», почему-то не приходило ему в голову.

Молчание затянулось.

На выручку пришла Надежда Ивановна, от которой, конечно, тоже не ускользнула эта деталь:

– Ну что же, дети, прошу всех к столу. Чем богаты…

Галя, пройдя в столовую, так и обомлела от роскошного убранства квартиры, буквально напичканной антиквариатом. А уж за столом стало окончательно понятно, «чем богаты» генеральские семьи. Сервировка была воистину королевской, а блюда… Осетрину Галя еще узнала, но название большинства разложенных по тарелкам яств она тогда услышала и попробовала впервые.

…Через много лет она, сидя вечерами в своем замке за изысканной трапезой, не раз мысленно будет возвращаться к своему первому «званому обеду» и вспоминать о своем неподдельном волнении. Тогда она испуганно смотрела на весь этот музейный фарфор и столовое серебро. И изо всех сил старалась вести себя непринужденно, пытаясь скрыть нарастающее волнение. «Самое главное – ничего не разбить на столе!» – повторяла она про себя.

Максим видел ее неловкость и старался отвлечь на себя внимание родителей забавными рассказами и шутками. Однако, Надежда Ивановна решила не упустить возможность выяснить как можно больше о подружке сына. Вопросы сыпались один за другим. «А где вы живете, Галя? Кто ваши родители? Куда собираетесь поступать?» Галя отвечала вполне исчерпывающе. Врать она не собиралась. Да и какой смысл? Разве так уж сложно будет перепроверить историю ее нехитрой жизни? Она сама должна понравиться этим строгим людям. Максим впервые услышал, что отец Гали, Наум Иосифович Бережковский, погиб под Сталинградом, как говорила ей мать, что мама у нее – учительница французского языка, а сама она мечтает поступить в институт иностранных языков имени Мориса Тореза. Последнее Галя придумала тут же.

То, что Галя живет в известном на всю Москву доме, на котором начертан рекламный стишок Маяковского – «Нигде кроме, как в Моссельпроме» – Максим, конечно, знал. Не знал он только то, что жила она не в отдельной квартире, как у него, а в перенаселенной коммуналке.

Обед прошел гладко и чинно. После кофе с маленькими пирожными родители тактично удалились в одну из многочисленных комнат, оставив молодых наедине.

– Ну, мои предки от тебя в восторге! – тут же убежденно заявил Максим. – Да по-другому и быть не могло!

Галя же прекрасно понимала, что битва ее проиграна. Она отлично почувствовала и скрытую фальшь в голосе матери, и ее хорошо маскируемую неприязнь. В глазах генерала Галя столь же безошибочно прочитала обычное мужское восхищение ее внешними данными. А заодно, и едва заметные сожаление и разочарование. Что ж, она догадывалась о причинах такого отношения.

Подтверждение своим догадкам она получила через три дня, когда они встретились с Максимом, как обычно, на Арбатской площади под часами, у магазина «Молоко».

Парень был сдержан и молчалив. В его глазах была грусть и какая-то безысходность. На Галины расспросы он долго отмалчивался, пока она, устав от недомолвок, не задала ему вопрос в лоб:

– Что, не показалась я твоим родителям? Не пришлась им ко двору? А что же им во мне не понравилось? – она все больше заводилась. – Мое, увы, не дворянское происхождение, вот что! Ведь так? Говори! Лучше, если это ты скажешь сам, а не будешь лицемерить, как твои родители… По тому, как Максим отвел глаза, Галя поняла, что не ошиблась… Вздохнув, он произнес:

– Ты права… Мать с отцом категорически против наших серьезных отношений. Ты же знаешь, что я никогда не придавал никакого значения национальности. – Замявшись, он продолжил: – Мне и в голову не приходило, что ты еврейка. По правде говоря, я никогда не слышал раньше твоего отчества. Он помолчал, набрал в грудь воздух, словно запасаясь храбростью:

– К тому же, твой отец… В общем, через свои связи мои навели справки и узнали, что он сидел в тюрьме….

Максим осекся, увидев, как у Гали гневно сверкнули глаза.

– Да мне-то все равно, пойми ты! – горячо заговорил он. – Только вот… папа сказал, что если мы поженимся, не видать мне МГИМО как своих ушей. И дипломатической карьеры тоже… Они с мамой настаивают, чтоб я себе в жены выбрал девушку из нашего круга. Хотя бы Светку Микоян, чья дача рядом с нашей…

Максим осекся. Галя молчала, глядя на него так, словно видела впервые. Под ее взглядом, таким непривычно жестким, он поежился и продолжал говорить, хотя голос его звучал все тише и тише:

– Папа с мамой не возражают против наших встреч, но они только против моей женитьбы. Папа с мамой считают, что жениться надо перед окончанием института… Гали, ведь впереди еще пять лет… Многое может измениться, – умоляюще закончил он почти шепотом.

Помолчав, она холодно процедила:

– Ты закончил? «Папа с мамой сказали», «папа с мамой считают»… Я поняла, что считают твои драгоценные родители. Я только не знаю, что считаешь ты?! Но мне уже нет до этого никакого дела. Беги налаживать отношения со своей соседкой по даче. А мне больше не звони. Может, ты и будешь дипломатом, но никогда, слышишь, никогда ты не станешь настоящим мужиком. Прощай!

Она резко повернулась на каблуках и зашагала к метро. Никогда Галя не даст ему понять, как больно он ее ранил… Хоть на это-то гордости у нее хватит. Злые, горькие слезы катились у нее по щекам. Ей ясно указали на ее место в этой жизни – да, девочка, ты хорошенькая, но и только. «Черта с два!» – яростно кричала Галя про себя. «Я вам всем докажу, чего стою! Всем!». Больше Галя не плакала. Усилием воли она заставляла себя не думать о случившемся. Слава Богу, память умеет глубоко упрятывать в свои бездонные подвалы особенно болезненные удары судьбы. Она еще не успела сильно и по-настоящему полюбить Максима. Да и бушевавший в ней вулкан желаний выбросил наружу только первые волны раскаленной лавы. Но то, что с ней так жестоко обошлись, осталось в душе навсегда.

Это был жестокий урок, преподнесенный ей столичной жизнью. Она впервые осознала наличие социальной лестницы, и свое место на ней, и свою незаслуженную «ущербность», о которой открыто говорить в обществе было не принято. Вот эту травму она забудет нескоро. Если вообще забудет. А Максим… Что Максим?

Он, конечно, остро переживал разрыв с Галей. Но даже в минуты переживаний он вполне понимал разумный практицизм отца, прошедшего суровую школу жизни, уцелевшего в жестоких и безжалостных предвоенных чистках, на полях сражений и в последние годы правления Сталина.

Здоровый юношеский организм берет свое – скоро он не то, чтобы забыл Галю Бережковскую, но как-то приглушил воспоминания о ней. А с первого сентября у него были уже совсем другие заботы и волнения. С МГИМО папа не подвел. К тому времени, как младший Зотов получил диплом, в его паспорте уже стоял штамп о браке. А перед распределением ему сделали предложение, от принятия которого его долго отговаривал отец. Генерал, как это иногда встречается у армейских офицеров, питал глубокую неприязнь даже к аббревиатуре ведомства, куда его сына «пригласили» работать. Однако, на этот раз Максим отца не послушал.

После окончания 101-ой школы КГБ, лейтенант Зотов М.А. был распределен в 5-ый отдел Первого главного управления КГБ, который занимался странами Западной, Центральной, Юго-Восточной и Южной Европы. Направление, куда попал Максим, работало по Франции. Некоторые мечты сбываются. Конечно, иногда он вспоминал Галю. Изредка. Почему бы не поиграть в игру «А что, если…»? Если бы пошел наперекор отцу… Если бы настоял на своем… Если бы женился на той девочке в ситцевом платье в синий горошек…

Впрочем, долго Зотов-младший в такие игры не играл.