Текст книги "Мессия должен умереть"

– Не знаете, чего просите! – воскликнул он. – Можете ли пить чашу, которую я буду пить, или креститься крещением, которым я крещусь?

– Можем, Господи, – закивали братья.

– Можем, можем! – поддержала их старуха.

Иисус, не глядя на нее, сказал:

– Чашу мою будете пить и крещением, которым я крещусь, будете креститься. Но дать сесть у меня по правую сторону и по левую – не от меня зависит, но кому уготовано отцом моим.

– Вот-вот! – зашумели остальные. – Нечего!

– Уберите ее отсюда! – велел Симон Кананит.

Иаков осторожно взял мать за плечо и повел прочь, за ним, виновато озираясь, поспешил Иоанн.

Расслоение среди апостолов давало себя знать. По пути я наблюдал, как Петр оживленно шепчется с Андреем, а Варфоломей и Симон Кананит бранятся с братьями Зеведеями. Этак они скоро подерутся… Интересно, а как они обстряпали вопрос с Андреем, если Петр – агент АК? Братья все-таки… Или их двое? Ранее это мне в голову не приходило. Да и соображать я стал замедленно – то ли от жары, то ли от плохого питания.

Когда мы приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию, к горе Елеонской, Иисус послал Фому и Матфея, сказав им:

– Пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко мне.

– Но нам могут надавать тумаков, – возразил Матфей, обладавший большим опытом по этой части. (Действительно, этот эпизод всегда вызывал у меня сомнение, и я удивился, обнаружив его реальным, а не выдуманным зачем-то евангелистами.)

– Если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу, – пожав плечами, сказал Иисус.

– А откуда он наверняка знает, что там будет осел? – спросил Варфоломей у кого-то за моей спиной.

Голос Петра ответил:

– Тоже мне, чудо. В любой деревне так или иначе есть ослы и ослицы. Вон ревет один, отсюда слышно.

Через четверть часа апостолы вернулись невредимые и с ослами. Матфей успел шепнуть мне, что скотину они увели качественно, никто и не заметил. Впрочем, никто и не интересовался подробностями кражи – на ослицу быстренько устелили запасные одежды кого-то из апостолов, на них сел Иисус, и процессия тронулась к своему пункту назначения.

Народ, шедший с нами, действительно верил.

Я – прожженный циник и знаю, что церковь – прежде всего своего рода коммерция. В бога там мало кто верит, потому, собственно, и послали меня сюда – проследить, чтобы все совпадало с канонами, независимо от присутствия или отсутствия небесных сил. Но зрелище людей, срывающих себя одежды и расстилающих их на дороге перед копытами Иисусова осла, забрасывающих пыль свежей зеленью, вызвало у меня умиление и очередную дикую мысль: «А что если Иисус на самом деле Господь?» Чем черт не шутит… Но это было слишком страшно, чтобы рассуждать всерьез. Нет, точно, к психотерапевту. И отпуск, отпуск! На Кипр или в Афонский санаторий, погонять в бильярд, сходить в кегельбан… Водные лыжи, холодное пиво, стереокино, полутемный зал, а рядом – девушка… Вон как та большеглазая красавица, которая вопит:

– Осанна сыну Давидову! Благословен грядущий во имя господне!

Как они его любят, а?

Жители Иерусалима дивились столь пышной процессии и спрашивали:

– Кто сей?

– Иисус, пророк из Назарета Галилейского, – отвечали мы.

Как и следовало ожидать, в храме Иисус устроил настоящий погром, разогнав покупателей и продавцов. Грохотали опрокинутые столы менял, звенела по камням мелочь, клокотали испуганные голуби, а среди всего этого бедлама возвышался Иисус и кричал, грозно подняв сжатый кулак:

– Написано: дом мой домом молитвы наречется! А вы сделали его вертепом разбойников!

Набившийся в здание храма люд уделял значительно больше внимания раскатившимся по полу монетам, кое-кто из апостолов, как я успел заметить, тоже соблазнился.

Ночевали мы в Вифании. Отойдя по естественной надобности за кусты, я неожиданно натолкнулся на Иисуса.

– Куда собрался на ночь, Иуда? – спросил он.

Сумерки скрадывали черты его лица, угадывалась только короткая бородка и поблескивающие глаза.

– Животом страдаю, Господи, – ответил я.

– Что, таблетки закончились? – насмешливо спросил Иисус. – Могу поделиться.

– Буду благодарен, – сказал я, стараясь держаться как можно более непринужденно.

Он запустил руку под одежду и, покопавшись там, положил мне в ладонь нечто маленькое и круглое. Капсула-шарик, видимо, какой-то антибиотик. Я сунул ее в рот и подождал, пока лекарство, пузырясь, растает под языком. Иисус молчал.

– Спасибо, – сказал я. – Чертова местная еда.

– Нужно было взять больший запас, – равнодушно сказал Иисус. – Как это сделал я. Так тебя прислали мне в помощь?

– Давай уточним вначале, кто тебя сюда отправил.

– Ватикан.

– Вот оно что! Как интересно получается: значит, Патриарх ничего не знал о том, что Папа послал сюда своего человека. И так всегда: не знает правая рука, что творит левая.

– А меня – Москва. Проследить, чтобы все произошло так, как должно произойти… Могу тебя обрадовать – тут шляется агент АК, а может быть, и двое.

– Я подозревал, – кивнул Иисус. – Петр и Андрей?

– Думаю, да.

– Попробуем направить их усилия в нужное русло… Кстати, меня зовут Дэвид. Или Давид. Давид Мейер.

– Олег. Олег Дивонис.

– Еврей?

– Ну неужели Москва послала бы в Иудею русского?

– Москва способна на всякое. – Он коротко рассмеялся. – Надо полагать, ты отбываешь после распятия?

– Согласно Библии, я должен повеситься. Вешаться я, само собой, не собираюсь, но должен еще присмотреть, чтобы все было в порядке с воскресением… Кстати, что ты там придумал на сей счет?

– Все продумано: перед казнью я приму биоконсервант, очень большую дозу, спокойно умру на кресте, а потом, через три дня, заработает вшитый вот сюда, – он похлопал себя по животу, – регенератор Прайори, который восстановит нормальную жизнедеятельность. Как видишь, Ватикан не поскупился.

– А если что-то пойдет не так?

– Я сижу здесь уже очень много лет. И годы не прошли для меня даром. Знаешь, ведь никто не мог знать, что я – человек. Постепенно я и сам начал верить, что я – сын божий. И Ватикан действовал, направляемый рукой господа нашего, когда посылал меня… Ведь не сказано, из какого времени должен прийти мессия, так отчего же не из будущего? Как ты думаешь, русский?

Ничего удивительного, я и сам бы сошел с ума, сиди здесь столько лет. Исцеления, пусть и при помощи лекарств грядущего, чудеса, толпы верующих. Он почувствовал себя сыном божьим.

– А что если он и есть сын божий? Ведь в самом деле… Мессия, пришедший из будущего…

– Хорошо, пусть все идет как идет.

– Да, хотел спросить, – вспомнил я. – Если ты из Ватикана, откуда знаешь песню Бернеса?

– Я родился и вырос в Калуге, – коротко ответил Иисус-Давид.

– Ясно… Ну, и что мы будем делать?

– Ты же знаешь евангельский текст, вот и делай свое дело. А я буду делать свое.

* * *

– Вы знаете, что через два дня будет пасха и сын человеческий предан будет на распятие, – напомнил Иисус апостолам.

В эти дни, насколько я помнил, иерусалимские первосвященники, книжники и старейшины собрались у Каиафы, где судили и рядили, как взять Иисуса хитростью и убить его. Стало быть, мой выход. Оставив ящик с казной на попечение Матфея, я сослался на живот и сказал, что пойду в город поискать лекаря.

– Что же ты не обратишься к Господу? – недоуменно спросил Матфей. – Он исцелил бы тебя мановением руки.

– Зачем утомлять Господа в том, от чего есть средства простые? Я скоро вернусь, а если кто спросит, куда пошел Иуда, так и скажи: в Иерусалим к лекарю.

Найти двор Каиафы оказалось несложно – я спросил дорогу у попавшегося на пути гончара, подкрепив вопрос монеткой. Стражник дома первосвященника довольно грубо остановил меня, но я поведал, что являюсь одним из учеников пресловутого Иисуса и имею что сказать почтенному Каиафе. Тогда меня препроводили в его покои, где Каиафа сидел в окружении своей шайки.

Первосвященник был стар и толст. Ноги его, украшенные синими варикозными венами, возлежали на скамеечке, а сам Каиафа сидел в огромном кресле и что-то прихлебывал из глиняной чашечки.

– Кто ты, что посмел явиться сюда? – вяло спросил он.

– Я – Иуда из Кериофа, ученик и казначей человека, прозванного Иисусом, царем Иудейским.

– И что ты хочешь сказать, Иуда?

– Что вы дадите мне, если я вам предам его?

Каиафа хмыкнул:

– Ты думаешь, что мы не обойдемся без твоих услуг? Завтра же я пошлю стражу, и она притащит Иисуса прямо сюда. Убирайся.

Так не пойдет, подумал я. Первосвященник рассуждает логично, но тогда зачем нужен я?

– Почтенный Каиафа, но остальные ученики скроют Иисуса, будет драка, возможно, ненужные жертвы. А я все проделаю тихо и быстро.

Каиафа поставил свою плошку и оглядел присутствующих, явно ожидая услышать их мнение. Какой-то долговязый книжник заметил:

– Он говорит дело, почтенный Каиафа.

– Да, так будет разумнее, – поддержал его степенный бородач. – Сколько ты просишь, ничтожный?

– О, тридцать сребреников, всего лишь тридцать сребреников, – забормотал я, кланяясь.

Кто-то фыркнул, Каиафа покачал головой:

– Недорого вы цените своего учителя… Что ж, будет по-твоему.

* * *

Моего отсутствия никто не заметил. Все готовились к седеру, еврейской пасхе, и в хлопотах визит Иуды в Иерусалим остался незамеченным. Когда же настал пасхальный вечер, все разлеглись за импровизированным столом, и уже в середине пиршества Иисус печально сказал:

– Истинно говорю вам, что один из вас предаст меня.

Я хотел возмутиться и сделать ему какой-либо знак, но вовремя вспомнил, что так оно и должно случиться. Апостолы же переполошились и стали спрашивать наперебой:

– Не я ли, Господи?

– Опустивший со мною руку в блюдо предаст меня, – уточнил Иисус, но в этот момент свои куски хлеба совали в мисочку с оливковым маслом как минимум пятеро, так что никакой конкретики не получилось.

– Впрочем, – продолжал Иисус, – сын человеческий идет, как писано о нем, но горе тому человеку, которым сын человеческий предается. Лучше было бы этому человеку не родиться.

Да уж… особенно после этого жирного ужина. Мой желудок бунтовал, но тут как раз подошла моя очередь:

– Не я ли, Равви?

– Ты сказал, – ответил с улыбкой Давид Мейер, посланный Ватиканом.

По счастью, никто этих слов не слышал, а кто и слышал, тот не понял.

Завершив трапезу преломлением хлеба и словами «Приимите, ядите: сие есть тело мое и кровь моя», Иисус удалился на Елеонскую гору. За ним потащились и мы, хотя меня жутко пучило и к горлу подступало жгуче-горькое. Надо бы попросить у Давида таблеточку, но как это сделаешь…

А сейчас получит свое Петр.

– Все вы соблазнитесь о мне в эту ночь, ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада… По воскресении же Моем предварю вас в Галилее, – сказал Иисус.

Петр торопливо выступил вперед и заявил:

– Если и все соблазнятся о тебе, я никогда не соблазнюсь.

– Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня.

– Хотя бы надлежало мне и умереть с тобою, не отрекусь от тебя! – повторил Петр, вслед за ним загалдели и остальные.

Я стоял, скрючившись, и прикидывал, говорит это Петр потому, что так написано в Евангелии, или же затем, чтобы отвести от себя подозрения в работе на АК? Скорее второе, вряд ли агент АК будет следовать писанию. Совсем я запутался, вот что… Когда если и буду писать отчет, придется ведь голову поломать.

В Гефсиманский сад меня не взяли, как и следовало ожидать. Давид Мейер был последователен. Перед уходом он подозвал меня и сказал шепотом:

– Сейчас все зависит от тебя, Олег. Я буду ждать. Кстати, я тут вспомнил твою фамилию, – тебе не приходилось играть в футбол? За клубы высшей лиги?

– Да, в основном составе «Архангела Гавриила», но всего два сезона. Мне было девятнадцать…

– Точно! Я помню, как вы разделали «Боруссию»! Тебя еще удалили на предпоследней минуте.

– Судья придрался, я защитника не трогал! – вскинулся я.

– А никто и не спорит, – согласно поднял руки Иисус. – Короче, мир тесен… Я на восточной трибуне сидел. Ну, давай, я пошел.

– Ни пуха, – пожелал я.

Уладив кое-как желудочно-кишечные проблемы и напившись воды, чтобы унять изжогу, я заторопился в условленное место, где уже ждали меня стражники Каиафы.

– Что-то ты долго, – проворчал толстяк первосвященник.

Опергруппу он собрал приличную, одних бойцов человек тридцать да еще десятка два чиновного люда.

– Я ждал, почтенный Каиафа, пока Иисус удалится с учениками в Гефсиманский сад, – пояснил я.

– И сколько их с ним? – спросил сотник. – Кто представляет наибольшую опасность?

Сразу видно профессионала. Я проникся невольным уважением к этому ветерану, покрытому рублеными и резаными шрамами, и доложил:

– С ним трое, из которых только Петр, он же Симон, имеет при себе меч и хорошо им владеет. Скажу также, что и с голыми руками он может одолеть нескольких солдат.

– Это я уже добавил от себя, но лучше пересолить – вряд ли АК направил сюда человека, не снабдив его хотя бы базовыми знаниями рукопашного боя.

– Каков условный знак?

– Кого я поцелую, тот и есть Иисус, тотчас хватайте его.

– А без этого нельзя? – поморщился сотник. – Мужики же…

– Пускай целует, – сказал нетерпеливый Каиафа. – Пойдемте, что ли, а то что-то прохладно становится.

Гефсиманский сад был мал и запущен, потому Иисуса-Давида мы нашли сразу – в компании троих апостолов он любовался звездами. Я бросился к нему, проскочив мимо растопырившего руки Петра, и завопил:

– Радуйся, Равви!

И чмокнул его в щетинистую щеку.

– Друг, для чего ты пришел? – с деланым удивлением спросил Давид, но его уже скрутили стражники.

Петр оказался дураком и фанатиком. Выхватив меч, он бросился на охрану и с первого удара отрубил одному из рабов ухо. Часть тела, бешено вертясь и разбрызгивая кровь, улетела куда-то в заросли, а раб уселся прямо в пыль и завопил.

– Так их! Давай, давай! – заорал Иаков, прячась за брата. По тексту далее следовала реплика Иисуса, и он тут же ее выдал:

– Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут! Или думаешь, что я не могу теперь умолить отца моего? И он представит мне более нежели двенадцать легионов ангелов.

Услыхав про двенадцать легионов, стражники и первосвященники принялись вертеть головами, но ангелы не появлялись.

– Как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять меня, – сетовал Иисус, пока его волокли к выходу из сада. – Каждый день с вами сидел я, уча в храме, и вы не брали меня.

– Не брали, стало быть, не нужно было, – разумно отвечал сотник.

Мимо меня провели раба с окровавленной головой, замотанной тряпками, следом солдат торжественно пронес отрубленное ухо, держа его двумя пальцами.

Я огляделся – все ученики куда-то скрылись, только забытый всеми Петр топтался поодаль да выглядывал из-за кипариса Матфей.

Один из первосвященников подошел ко мне и протянул небольшой полотняный мешочек.

– Твоя награда, – сказал он брезгливо. – Теперь убирайся.

– Премного благодарен, – ответил я.

Иисуса повели в дом Каиафы, за ним крадучись последовал Петр, а за Петром – я. Наверное, Петр пытался совершить еще какие-то каверзы, потому как предыдущие у него не получились. Настырный тип.

Интересно, а где Андрей? Готовит капсулу хроно-коптера? Все же АК мог прислать кого-то поумнее, чем эти двое клоунов.

В сам дом войти я не решился и остался во дворе, затаившись за колонной. К Петру тем временем подошла женщина с глиняным кувшином, наверное, служанка, и сказала:

– Послушай, а не ты был с Иисусом Галилеянином?

– Не знаю, что ты говоришь, – буркнул Петр и отвернулся.

Повертевшись еще немного по двору и решив, очевидно, что здесь становится опасно, он направился к выходу. Но когда он выходил за ворота, его увидела другая служанка и сказала торчавшим там в ожидании приказаний солдатам:

– И этот был с Иисусом Назореем.

– Да, по-моему, это он отрубил ухо этому придурку Малху, – согласился один из солдат.

Другой крикнул:

– Эй, борода! Ну-ка подойди сюда!

Петр робко подошел.

– Ты спутник человека, что зовет себя Иисусом Назореем? – строго спросил солдат.

Петр замотал головой:

– Я лишь вчера вечером прибыл из Тивериады и никого здесь не знаю, уважаемый.

– Что-то знакома мне твоя рожа… – проворчал солдат и толкнул Петра в спину.

Трусливый тип этот Петр. Неужели в сусеках АК не нашлось кого-то попрофессиональнее? Я бы на его месте прирезал Иисуса еще до посещения Назарета. Конечно, это не стопроцентная гарантия, но…

Апостол-агент поспешил убраться, а незамеченный мною ранее Матфей выскользнул из-за угла и побежал за ним. Поистине, в нем умирал великий репортер…

* * *

Происходящее в доме Каиафы оставалось для меня тайной, и я лишь надеялся, что там все идет так, как надо. В фанатичном Давиде Мейере я был уверен. Нужно потом намекнуть Патриарху, что неплохо бы черкнуть благодарственное письмо в Ватикан, ребята Папы все же постарались на славу. Если, конечно, не случится никаких эксцессов.

Мне предстояло еще одно дело, которое я готов был выполнить с удовольствием. Роль предателя мне мало нравилась, а в следующем действии Иуда как раз должен несколько реабилитироваться.

С аппетитом позавтракав, я снова направился к Каиафе. У входа мне встретился бородатый первосвященник, который недовольным тоном спросил:

– Что тебе тут надо?

– Я хотел бы переговорить с Каиафой.

– Нужен ты ему… Говори, что тебе?

Скорчив постную рожу, я промямлил:

– Согрешил я, предав кровь невинную! Первосвященник пожал плечами:

– Что нам до того? Смотри сам.

Тогда я гордо бросил сребреники ему под ноги, повернулся и пошел прочь. Оглянувшись на углу, я увидел, что первосвященник встал на колени и собирает монетки.

Место временного обитания апостолов пустовало, только Матфей сидел, скрестив ноги, и конспектировал давешние события. Я подошел и схватил его за шиворот.

– Иуда?! – испуганно воскликнул Матфей. – Что ты хочешь от меня?

– Успокойся и слушай, – сказал я. – Только что я вернул первосвященникам деньги, сказав им: «Согрешил я, предав кровь невинную!» Запомнил?

– Запомнил…

– Не забудь. Вот тебе за труды. Могу сказать в утешение, что труды твои переживут тебя на века и тысячелетия. Доволен?

С этими словами я оставил его и удалился.

По какому-то из Евангелий я обязан был повеситься, но никак не мог вспомнить, по какому именно. В последнее время я привык ориентироваться на мемуары Матфея, а у него, кажется, про повешение ничего и не значилось. Ладно, сами разберутся. Теперь меня интересовало, как сработает Давид Мейер. Судя по всему, сейчас он должен присутствовать на допросе у Пилата, который чуть позже спросит у народа, кого простить – Иисуса или Вар-Раввана, местного борца против римского владычества. Возможно, я кощунствую, но не забывайте, что я не монах и не священник, а лишь скромный сотрудник службы безопасности, и партизан Вар-Равван был мне как-то ближе, нежели демагог Иисус. Народ Иудеи, судя по всему, думал так же. Поэтому я сменил одежду, благо казна осталась у меня, хорошенько отдохнул, а к положенному времени отправился на Голгофу, затерявшись в спешащей туда толпе любопытных.

Компания для распятия подобралась Иисусу еще та – два разбойника, один из которых сплошь зарос бурой шерстью, а второй напоминал одного моего знакомого кикбоксера, которому три раза ломали нос. Распяли всех троих быстро и сноровисто, после чего солдаты отошли в сторонку, а специально нанятые то ли первосвященниками, то или самим Иисусом (хитроумный Давид Мейер мог предусмотреть и такое) граждане нестройно кричали:

– Эй, разрушающий храм и в три дня созидающий! Ну-ка, спаси себя самого! Если ты сын божий, сойди-ка с креста, а мы посмотрим!

Судя по дрожащим губам Давида, не вся его фармацея работала так, как должно. Будет обидно, если он и в самом деле преставится, подумал я. Как тогда быть с воскресением? Опять платить Матфею? Или придумать какой-нибудь фокус с переодеванием?

Постепенно толпе наскучило смотреть на болтавшегося на кресте Иисуса. Я их понимал – развлечение здесь популярное, особенным разнообразием не отличается, так что торчать несколько часов в ожидании непонятно чего не каждый станет.

Наконец наступила развязка. Завопив: «Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил?» – Давид Мейер испустил дух.

Вернее, притворился, что испустил дух.

А может, и в самом деле испустил дух – хитрая машинка Прайори может поддерживать жизнь в практически мертвом теле часов шесть, так что Мейер покамест не слишком рисковал.

Потыкав его для верности копьем, один из солдат повернулся к толпе и крикнул:

– Готов!

* * *

Рискуя быть узнанным, я крутился поблизости и ждал появления Иосифа из Аримафеи. Этот господин очень почитал Иисуса и должен был явиться к Пилату и просить отдать тело. Так и произошло – в сопровождении двух солдат он появился у креста, тучный человек с физиономией неудачника, облаченный в очень богатые одежды. Я даже охнул. Кто бы мог подумать…

При помощи все тех же солдат, которым он, скорее всего, хорошо заплатил, Иосиф снял Иисуса с креста, отнес в специально высеченный в скале гротик, привалил вход большим камнем и удалился.

Я последовал за ним, благо Иосиф теперь шел без сопровождения.

– Почтенный! – окликнул я его, когда мы оказались совершенно одни на узкой улочке.

Иосиф испуганно оглянулся.

– Почтенный, меня зовут Иуда из Кериофа.

– Поди прочь, мерзкий предатель! – крикнул Иосиф.

– Прекратите шуметь, – поморщился я. – Я вас узнал. Кардинал Делла Росса, так ведь?

– Что за… Что такое? – Иосиф наклонил голову набок и сделался похожим на удивленного щенка французского бульдога. – Откуда…

– Я специальный агент Русской Православной Церкви, – сказал я, подходя ближе.

– Похоже, вы не шутите. Так Иуда – это…

– Да, это я. Посланный Патриархом Московским и всея Руси для контроля за ситуацией. А вы…

– Я резидент Ватикана. На мне лежит воскресение, и я полагаю, что работы прибавится. Он умер.

– А что, разве не должен был?

– Вы не понимаете. Давид Мейер умер. Он – труп.

– Вы хотите сказать, что он умер… э-э… навсегда?

– Именно.

– Кардинал, я не совсем понимаю. Мы с ним обсуждали вопрос воскрешения, и вроде бы Мейер имел стройный план…

– Этот поганый ублюдок сошел с ума! – прошипел кардинал с искаженным лицом. – Сбрендил! Рехнулся! Здесь никто не знал, что он – человек, и Мейер сам уверовал в свое божественное происхождение и, следовательно, в воскрешение! Я был противником его отправки, но не смог ничего сделать. Они говорили: «большой знаток обычаев и нравов», «щепетильный богослов»… И вот этот богослов валяется там мертвой тушей, а я не знаю, что теперь делать! Когда я проверил показания, я едва не поседел – он каким-то образом отключил регенератор и даже не принимал необходимые лекарства! Что же, нам теперь надеяться на господа, которого нет?!

– Вы… вы уверены? – уточнил я.

– Молодой человек, вряд ли есть вещи, в которых я уверен более, нежели в этой, – сказал Иосиф. – Я не представляю, что там случится по возвращении… Если мы ничего не придумаем.

– Можно подкупить евангелистов, – предложил я. Мы медленно двинулись по улице. – С Матфеем у меня доверительные отношения…

– Один Матфей ничего не решает. Есть масса других апокрифов, а сколько текстов, не признанных апокрифическими! Мы не можем все предусмотреть. Религия пала, молодой человек, религия пала…

Оставалось утопить горе в вине, что мы практически тут же и сделали.

* * *

Мы пошли к месту упокоения тела Христова лишь потому, что нам некуда было идти. Я вел под руку кардинала-Иосифа, которого с утра неимоверно рвало и мутило. Все же местное вино – отстой и мастдай. Кардинал стонал и изредка порывался идти сам, но тут же падал.

У могилы нас встретило не так уж много людей – я узнал мать Зеведеев, нескольких апостолов, в том числе и злонамеренных Петра с Андреем; последние стояли с выжидающим видом, но на хитрых мордах их было написано: «Теперь-то мы победили».

Они и впрямь победили, пусть и не своими руками. Люди постоят-постоят у заваленного камнем входа да и разойдутся, а Давид Мейер будет гнить себе, обернутый плащаницей…

Но что это?

Они откатывают камень!

Они входят внутрь и выносят спеленутого мертвеца!

Они освобождают его от пут, и, осененный ярким светом небесным, Иисус поднимается, открывает глаза…

Он воскрес!

Он действительно воскрес!!

Я упал на колени, а рядом бухнулся кардинал, кричавший в голос:

– Господи! Прости, ибо грешен! Прости деяния мои, не ведал, что творю, но веровал, что направляем рукою твоей!

А он воскрес и возносился все выше и выше: Давид Мейер, человек из будущего, которого все считали Богом, и Бог, о котором никто не мог подумать, что он – человек.

* * *

Интересно, как Мейер все-таки надул старика кардинала с регенератором и лекарствами?

А спрятать громоздкий гравипояс «Икар» и подавно нужно уметь, если только у него не было кого-то еще среди апостолов, кто проник в могилу ночью и принес все необходимое, а также произвел реанимационные мероприятия.

Кишат они здесь, вот что я вам скажу.

И все это я обязательно отражу в отчете, вот только дождусь, пока мой психотерапевт меня выпустит из этой комнаты с мягкими стенами. Здесь уютно, но Патриарх ведь обещал мне нечто большее.

Вы же не думаете, что они меня обманут – эти милые люди, посвятившие всю свою жизнь служению Господу?