Текст книги "Просто Чехов"

Мы виноваты одинаково

Много сил было положено мелиховскими новоселами на приведение в порядок дома и усадьбы. Павел Егорович Чехов, решивший вести дневник – жизнеописание бытия в благообретенном имении, сделал 1 и 4 марта 1892 года записи и отложил ведение летописи до лучших времен, пояснив: «В продолжение сего месяца дневник не велся по случаю уборки и очистки комнат». Приехавший в Мелихово старший сын Павла Егоровича восполнил этот пробел тем, что сделал фотографические снимки – первые мелиховские виды.

Итак, в конце марта из Петербурга пожаловал Александр Павлович Чехов. Он человек многосторонних интересов, одарен многими талантами. Среди прочих занятий, которыми увлечен – фотография. Профессиональные снимки Александра Чехова постоянно печатаются в газете «Новое время», где он работает репортером. Эстетическая сторона съемки всегда на высоте, притом что документальная содержательность его фотографий выше всяческих похвал. Талант и всё тут!

Как кстати в марте 1892 года он оказался в Мелихове! Самое начало течения мелиховской жизни запечатлел Александр Павлович.

Мелиховская усадьба стала притягательным местом, как только там поселился писатель и врач Антон Павлович Чехов, и, конечно же, благодаря сердечности и гостеприимству всей семьи.

Дом хорош. В самой большой комнате с тройным окном во всю стену писатель устроил кабинет. За ним шли: гостиная, комната сестры Марии Павловны, спальня Антона Павловича, «келья» отца: с иконостасом, конторкой, за которой он, стоя, делал записи в дневнике, уютная столовая и комната матери, Евгении Яковлевны, откуда шло руководство домашним хозяйством – кухней, уборкой, стиркой и прочим. Была еще одна комната – проходная, с портретом Пушкина. Его подарил приехавший на новоселье полтавский помещик Александр Иванович Смагин. Он, надо заметить, появился в Мелихове с предложением руки и сердца Марии Чеховой. С намерением познакомить семью с невестой – учительницей Александрой Алексеевной Лёсовой приехал брат Антона Павловича Иван Павлович Чехов, педагог начальных классов. Первое письмо Антона Павловича из Мелихова, адресованное брату Ивану, содержало «приглашение приехать к нам» Александре Алексеевне. И вот означенная особа вошла в мелиховский усадебный дом рука об руку с Иваном Павловичем. Младший брат – податной инспектор Алексинского уезда Михаил Павлович Чехов – в первое время фактически постоянно находился в Мелихове, исполняя роль управляющего имением.

«Если я в этом году не переберусь в провинцию, – писал Антон Павлович Смагину в декабре 1891 года, – и если покупка хутора почему-либо не удастся, то я по отношению к своему здоровью разыграю большого злодея. Слова «покупка хутора» впрямую относятся к Александру Ивановичу. Его попросили подыскать хутор на Полтавщине, которая полюбилась после проведенных Чеховыми на Луке двух дачных сезонов. И, как не оправдывайся, как не объясняй неудачу, просьбу Антона Павловича Смагин не исполнил. Не вышел из помещика Смагина разворотливый, удачливый агент по продаже и приобретению недвижимости. А вот Чехов Антон Павлович задачу приобретения имения решил, пусть в иных пределах. В Южном Подмосковье у него теперь есть свое милое Мелихово. Планы Смагина – предложение руки и сердца хозяйке Мелихова, Марии Павловне Чеховой, идут вразрез с его, Чехова, планами. Назревает житейская драма.

«Не по моим желанию и воле возникла ситуация, способная взорвать, разрушить еще только складывающийся мелиховский усадебный мир, – рассуждает Чехов, – Я мечтал о своем доме – обители семьи, приюте для стареющих родителей, опоре душевного покоя и физического здравия. Мечта воплотилась в жизнь. Имение куплено. Дом мне нравится. Решать, конечно, Маше, но я не могу приветствовать ее уход из семьи».

Александр Павлович ловко расставляет треногу для «цейсса» и просит Чеховых и их гостей расположиться в пределах турецкого дивана, чтобы все вошли в кадр. Подмигнув Смагину и обращаясь к Антону, Александр изволил грубовато пошутить:

– Счастлив, что ты, Антон Палч, помещик. Завидую тебе. Жаль только, что обзавелся усадьбой ты не в Хохляндии. Я к ней, Хохляндии, не знаю почему, чувствую особое тяготение. Из любви к хохлушкам, пампушкам и вареникам что ли?

Все заулыбались, вовсе не в знак согласия, а благодушно мечтая каждый о своём. Наконец уселись по ранжиру: крайняя слева – Маша – «хозяйка Мелихова», так ее величал Антон, рядом с ней сам писатель – он взял в кулаки нижнюю часть лица – бородку и усы и потому выделяются его большой чистый лоб, прищуренные улыбающиеся глаза. К Антону льнет Лёсова, счастливая от близости знаменитого Чехова – красавца, известного писателя. За ними – Антоном и Александрой – словно вытесненный этой парой – Иван, еще не сознающий свершающейся в душе Лёсовой измены. Выдвинулся вперед самодостаточный, особо «весомый» на этом снимке, младшенький, любимец мамаши Миша – Михаил Павлович Чехов. Замыкает композицию кадра Александр Иванович Смагин – он, как сбоку припека.

Эта фотография бесценна. Во-первых, Александр Павлович запечатлел характеры и отношения собравшихся в мелиховском доме Чеховых персон. Во-вторых, зафиксирована среда: достоверность музейной экспозиции в прямой зависимости от этого снимка.

Летом 1888 года Чеховы, побывав в имении Бакумовка, познакомились и подружились с родственниками Линтваревых братьями Александром и Сергеем Смагиными. Гостили там пять дней, влюбились в здешние места и стали мечтать о покупке хутора на Полтавщине. Оба брата не однажды приезжали в Москву, останавливались у Чеховых в доме Корнеева, доме-комоде. Переписывались. Маша, которой Антон поручил довести до результата намерение подыскать имение на Полтавщине, в декабре 1891-го ездила туда, побывав с практической целью у Линтваревых и у Смагиных. Моталась по хуторам и имениям довольно долго; проводником в поисках хутора вблизи Сорочинец, был Александр Иванович Смагин. Возникло сердечное тяготение у двух молодых людей. По горячим следам Смагин направил Марии Павловне решительное письмо: «Желание быть Вашим мужем так сильно у меня, что ни любовь Ваша к Жоржу Линтвареву, ни незначительность привязанности ко мне не остановило бы меня от исполнения этого желания при Вашем на то согласии… Судите как хотите, я не боюсь также суда Антона Павловича – я его хочу».

Александр Павлович сделал несколько снимков. Но, как говорится, от перестановки слагаемых сумма не меняется. Здесь все мужчины наособенку – у каждого открылся повод задуматься. И это бросается в глаза. Недаром называется главный узел съемочной камеры “объектив”.

При том, что Смагиным верно была определена степень увлеченности Марии Павловны («незначительность привязанности»), она в ответе, посланном в Бакумовку, видимо, всё же обнадежила Александра Ивановича, что и дало ему основание приехать в Мелихово за невестой. От Марии Павловны 26 марта 1892 года последовал отказ в устной форме. 3 апреля разъяренный соискатель руки Маши Чеховой писал из Бакумовки: «Мне стоило больших усилий воздержаться от скандальной сцены в Мелихове. Помните: что я был в состоянии раздавить Вас там – я Вас ненавидел… и только то радушие, с которым меня встретил Антон Павлович и ко мне все время относился – меня спасло».

Дипломатия, несомненно, – искусство. Им в совершенстве владел Антон Павлович и, вынужденный обстоятельствами, применял искусство сие на практике. Ему слишком дорого далось мелиховское жизнеустройство. Что поделаешь, так вот. В свое время Мария Павловна поведала миру, как всё было в реальности со сватовством.

«Александр Иванович был красивым мужчиной и интересным человеком, нравился мне, и хотя сейчас трудно сказать, любила ли я его тогда, но я задумывалась о своем замужестве. Долго я не говорила о его предложении в семье. Но как-то решилась поговорить прежде всего с Антоном Павловичем.

– Знаешь, Антоша, я решила выйти замуж.

Брат, конечно, понял, за кого, но ничего мне не ответил. Я почувствовала, что брату эта новость неприятна, хотя он продолжал молчать. Да и что, в сущности, он мог сказать? Я понимала, что он не сможет сознаться, что ему будет тяжело, если я уйду в другой дом, в свою новую семью… Но он никогда не произнес бы слова «нет». Растерянной, беспомощной я вышла из кабинета брата и долго плакала в своей комнате, не зная на что решиться. Много я думала. Любовь к брату, моя привязанность к нему решили дело. Я не смогла пойти на то, чтобы причинить брату неприятности, расстроить привычный образ его жизни».

Антон Павлович до конца 1893 года писал Смагину дружеские, веселые письма – как ни в чём не бывало! Александр Иванович по-прежнему пребывал в святом неведении относительно роли хозяина Мелихова в его судьбе. Он так и не женился – чувство к Маше Чеховой пронес через всю жизнь.

Столь же печален итог представления семье Чеховых Александры Алексеевны Лёсовой.

14 апреля Александр Павлович извещал брата: «Принялся за мартовские фотографии», а 19 июня сообщал, что 25 выезжает с пуэрами Колькой и Тошей в Мелихово. Фотодокумент – июньская карточка! Скорее всего «цейсс» держал в руках младший брат, Михаил Павлович, поскольку Александру Павловичу очень хотелось запечатлеть себя и своих ребятишек в мелиховской среде, на веранде усадебного дома. Доказательством этого желания может служить чувствительное признание петербургского Чехова: «Твоим имением я очарован».

Эту фотографию (негатив на стекле) мне посчастливилось разыскать в фотофонде Государственного Литературного музея. Как говорится, “кто ищет, тот всегда найдет”. Или: “На ловца и зверь бежит”. Горжусь этим маленьким вкладом в чеховедение.

Кто запечатлен на июньской фотографии? Мария Павловна Чехова, сестренка учительницы Александры Алексеевны Лёсовой – круглолицая, гордая собой Поля, Александр Павлович в шляпе и темных очках, ужасно серьезный, кажется, «выпимши». В центре кадра, боком к съемочной камере сидит Лёсова и, наконец, Евгения Яковлевна – мать Александра, Антона, Ивана, Марии, Михаила Чеховых, бабушка Коли и Тоши, которые на этом снимке забавно выглядывают, словно птенцы из гнезда, семейного, разумеется.

Как-то так случилось, что в центре внимания на фотографии – Лёсова. Ее состояние уже не то, что на снимке мартовском. С тревогой и болью смотрит она в объектив фотоаппарата. Положение ее в доме Чеховых и в кадре неустойчивое. Вот-вот сорвется и полетит неизвестно куда.

Кто она, Александра Алексеевна Лёсова? Родилась в семье фабричного сторожа, происхождением из кантонистов. Стало быть, из самых военных низов. Окончила учительскую семинарию, и стала сельской учительницей. При следующем стечении обстоятельств познакомилась с Иваном Павловичем Чеховым.

Весной 1890 года закрыли Арбатское начальное училище, в котором несколько лет преподавал Иван Павлович, и учитель начальных классов оказался за штатом. Не сразу появилось приемлемое предложение, и он скучал, заползая в долги, страдая от одиночества бессемейной жизни. Когда получил предложение поехать в Дубасово, что под Судогдой во Владимирской губернии, то стал там, в двуклассном народном училище при стеклозаводе заведующим. Вторым учителем назначили Александру Алексеевну Лёсову. Само собой, это молодых людей сблизило. Она учила девочек, он – мальчиков. Вместе рано утром, до занятий, вели детей в храм на молитву, потом занятия с 8.30 до 4 часов пополудни. Хлопоты о полотне для сменного белья, новых подушках, одежде для детей. Вечерами чтение для рабочих. Читали попеременно он и она. Сблизились в этом удаленном от больших городов и родных семей глухом углу. Скука, безденежье, чуждое окружение. Речь зашла о помолвке, о предстоящей свадьбе. Ивану хотелось познакомить невесту с семьей, со старшим в доме братом Антоном. Встреча с известным всей России писателем Чеховым ошеломила её. Дух зашелся от восторга. Она глаз не могла оторвать, так понравился. И Антон, чего греха таить, потянулся к ней. «Когда мы фотографировались, – вспоминала впоследствии Александра Алексеевна, – Чехов потихоньку старался рассмешить меня и мою сестренку Полю, а сам в это время сидел с самым невинным видом. Я еще кое-как крепилась, а девочка не могла удержаться от смеха». Та встреча в Мелихове с Антоном стала для Лёсовой причиной разрыва отношений с Иваном Павловичем. Пути их разошлись Иван Павлович учительствовал в Москве, Лёсова по-прежнему в Дубасове. В мае 1894-го, когда страсти утихли, а Иван Павлович почти год как обрел суженую, Лёсова писала: «Многоуважаемый Антон Павлович… у нас на фабрике основывается библиотека… Денег, конечно, очень мало – так не будете ли Вы добры, пожертвовать что-нибудь из Ваших произведений… Вы не ответили на мое пылкое чувство чувством, так сделайте это одолжение. Мне бы очень хотелось повидать Вас. Но судьба жестока».

Книги Антон Павлович послал и объяснился с девушкой, чье сердце нечаянно так сильно растревожил. Обидно, что, выходя замуж, Лёсова сожгла письма Чехова. Такая потеря! Если отнестись с доверием к тому, что она написала в ответ на признательное послание Чехова, то поймешь, что в отношениях с женщинами Антон Павлович не был бесстрастным, рациональным, холодным, почти святошей. Не был! Напрасно наговаривали.

«Иван Павлович просил меня никогда не встречаться с ним, потому что ненависть его слишком велика. Вы, по-моему, хороший психолог: можете ли Вы отыскать тут смысл? Мы виноваты одинаково, но нет вражды в сердце моем», – исповедовалась Лёсова. Когда и между кем могла разгореться вражда и в чём оба виноваты? Да ни в чём! Справедлива пословица: «Сердцу не прикажешь». Вспыхнула, загорелась в сердце любовь к милому, доброжелательному, веселому, остроумному, статному красавцу (и то, что не женат, как не иметь в виду!) и девушка увлеклась. Судьбу свою она, в конце концов, устроила, а о дарованной ей судьбой мелиховской нечаянной радости всегда вспоминала, как о счастливейшем мгновении.

Доктор Чехов

Чехов вышел не только из гоголевской шинели, но и из белого медицинского халата. Между профессиями врача и писателя, безусловно, существует тесная связь. Антон Павлович сознавал это. Замечательно его признание на сей счет: «Занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность; они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня как для писателя может понять только тот, кто сам врач; они имели также и направляющее влияние, и, вероятно, благодаря близости к медицине, мне удалось избегнуть многих ошибок. Знакомство с естественными науками, с научным методом всегда держало меня настороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где не возможно – предпочитал не писать вовсе…

Условия художественного творчества не всегда допускают полное согласие с научными данными; нельзя изобразить на сцене смерть от яда так, как она происходит на самом деле. Но согласие с научными данными должно чувствоваться и в этой условности, то есть, нужно, чтобы для читателя или зрителя было ясно, что это только условность и что он имеет дело со сведущим писателем. К беллетристам, относящимся к науке отрицательно, я не принадлежу; и к тем, которые доходят до всего своим умом, – не хотел бы принадлежать».

Да, чтобы хорошо, всесторонне знать человека, ориентироваться в вопросах строения и функций человеческого организма, в здоровых и болезненных состояниях как тела, так и духа объекта писательского внимания, без близости к медицине обойтись трудно, почти невозможно. Одной интуиции мало.

Известно, что в гимназические годы юный Антон Чехов написал две большие пьесы «Безотцовщина» («Платонов») и «Нашла коса на камень». Его литературная одаренность проявилась в них в полной мере. «Платонова» в наши дни ставят в театрах всего мира. Однако, житейские обстоятельства конца 70-х годов XIX столетия (разорение отца П. Е. Чехова, бегство семьи в Москву, где Чеховы сильно бедствовали, неведомо как сводя концы с концами) потребовали, чтобы он получил диплом врача, зарабатывал медицинской практикой на хлеб, кормил семью. Вопрос о выборе профессии, видимо, был решен задолго до отъезда Антона из Таганрога в Москву. Юноша заканчивает учебу в гимназии, а мать, Евгения Яковлевна Чехова, торопит его: «Терпения не достает ждать, и непременно по медицинскому факультету иди, уважь меня, самое лучшее занятие».

Он любил повторять: “Медицина моя законная жена, литература – любовница”. Он, только войдя на врачебное поприще, с трудом мог унять “любовницу”, которая по молодости лет бесперечь остроумничала. Лейкину, редактору “Осколков”, журнала остроумцев и весельчаков, начинающий эскулап пишет: “Ах… не так давно лечил одной барышне зуб, не вылечил, и получил 5 рублей; лечил монаха от дизентерии, вылечил, и получил 1 рубль; лечил одну актрису-дачницу от катара желудка и получил 3 рубля. Таковой успех на новом моем поприще привел меня в такой восторг, что все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты.”

Поскольку, поступив осенью 1879 года на медицинский факультет Императорского Московского университета, Антон оказался в положении старшего в семье, в роли кормильца, ему пришлось в одно и то же время учиться и добывать хлеб насущный литературным трудом – до диплома врача было далеко. Студент-медик, преимущественно по ночам, строчил юморески, святочные рассказы, фельетоны, подписи под рисунки в «Будильник», «Зритель», «Осколки», «Стрекозу», «Мирской толк» и другие «веселящие» публику издания. Все гонорары уходили «в утробу» – на пропитание многочисленной семьи.

О том, в каких условиях Антону приходилось готовиться к зачетам и экзаменам на медицинском факультете и заниматься литературным творчеством, можно получить представление из красноречивого письма того времени: «…В соседней комнате кричит детеныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает «Запечатленного ангела». Кто-то завел шкатулку, и я слышу «Прекрасную Елену»… Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и дело приходит ко мне и заводит речь о медицине: «У дочки, должно быть, резь в животе – оттого кричит»…

Я имею несчастье быть медиком, и нет индивидуя, который не считал бы нужным «потолковать» со мной о медицине. Кому надоело толковать про медицину, тот заводит речь про литературу, обстановка бесподобная…» Выходить из положения приходится, как говорится, скрепя сердце. Тем не менее, накануне выпускных экзаменов он строг к себе: «Отзываются кошке мышкины слезки. Так отзывается и мне теперь мое нерадение прошлых лет… Почти всё приходится учить с самого начала. Кроме экзаменов (кои, впрочем, предстоят только), к моим услугам работа на трупах, клинические занятия с неизбежными гисториями морби, хождение в больницы…»

Несмотря ни на что, Антон Чехов весьма успешно осваивает клинические дисциплины. Подтверждение этому – высокая оценка составленных им историй болезни («гистория морби»), данная впоследствии профессором Г. И. Россолимо: «Антон Павлович подошел к своей задаче не как заурядный студент-медик; он нанизал материалы элементарного исследования удивительно гладко и аккуратно, проявив в полной мере все качества добросовестнейшего медика-ученика… Но там, где надо было описать быт и условия жизни пациента, вскрыв ее интимные стороны и дав ее картину, там, где пришлось охарактеризовать болезнь с ее сущностью, условиями развития и течения в то время или в дальнейшем, там чувствуется, что Антона Павловича покатило по гладкой поверхности тихой воды, в отличие от барахтающихся студентов – просто медиков, непривычных к живому изложению возникающих в сознании образов».

Истории болезни, составленные Чеховым – образцовы. Они исполнены в лучших традициях московской медицинской школы, возглавляемой выдающимся, непревзойденным терапевтом Г. А. Захарьиным. Основной принцип определения болезни – это поиски неизвестного по определенной, научно обоснованной системе расспроса, осмотра, лабораторного обследования больного, то есть установления диагноза во всеоружии выверенной методики.

В одной из гисторий морби Чехов, анализируя истоки неврастении у молодого человека, подмечает влияние внушения на слабую психику, в данном конкретном случае: «Больной не замечал этой болезни, ослабления памяти и общей слабости до тех пор, пока не прочитал медицинской книги, в которой были указаны возможные, но не обязательные последствия психического порока этого пациента».

Характерно, через несколько лет в рассказе «Волк» Чехов даст образцовое описание клиники так называемого навязчивого состояния (форма невроза) у мужественного человека, не дрогнувшего во время схватки с волком, но потерявшего самообладание в томительном ожидании у себя признаков бешенства.

Классикой психиатрического анализа стала запись, сделанная А. П. Чеховым в «Записной книжке»: «Z идет к доктору, тот выслушивает, находит порок сердца. Z резко меняет образ жизни, принимает строфант, говорит только о болезни – весь город знает, что у него порок сердца. Он не женится, отказывается от любительских спектаклей, не пьет, ходит тихо, чуть дыша. Через 11 лет едет в Москву, отправляется к профессору. Этот находит совершенно здоровое сердце. Z рад, но вернуться к нормальной жизни уже не может, ибо ложится с курами и тихо ходить он привык, и не говорить о болезни ему уже скучно. Только возненавидел врачей и больше ничего».

Студент 4-го курса Антон Чехов в феврале 1883 г. пишет брату Александру: «Медицина моя идет crescendo. Умею врачевать и не верю себе, что умею… Не найдешь, любезный, ни одной болезни, которую я не взялся бы лечить. Скоро экзамены. Если перейду в V курс, то, значит, finite la comedia… Не имея усов, знаний и возраста, придется вступить на стезю Захарьиных и Циркуненков»… Он чересчур скромен. Знания у него, как говорится, порядочные.

Чехов получил в годы учебы знания исключительной ценности. Московский университет во второй половине XIX в. занимал в России ведущее положение. Московские ученые-медики были активными участниками всероссийских и международных научных комитетов и конгрессов. Занятия на медицинском факультете оказали решающее влияние на формирование научного мышления Чехова. Близкими его интересам были естественные науки и медицина. На первых курсах он слушал лекции Александра Ивановича Бабухина (прообраз профессора Николая Степановича из «Скучной истории»), который с 1865 по 1891 гг. руководил кафедрой гистологии и эмбриологии. О нем Г. А. Захарьин сказал: «Бабухин – это талант, сила, свет и красота Московского университета». Непосредственным учителем Чехова был и заведующий кафедрой патологии Александр Богданович Фогг, которым заложены основы отечественной экспериментальной кардиологии, разработаны методы моделирования заболеваний сердца. С крупными московскими учеными-медиками встретился Чехов на 4-ом курсе. Среди них: Г. А. Захарьин – заведующий факультетской терапевтической клиникой, А. Я. Кожевников, ярко, талантливо излагавший учение о нервных и душевных болезнях, Н. В. Склифосовский, руководивший хирургической факультетской клиникой, В. Ф. Снегирев, заведующий кафедрой акушерства и женских болезней. Свои знания клинической медицины Антон Чехов закрепил в госпитальной клинике профессора А. А. Остроумова. Большое влияние на деятельность Чехова как врача-общественника и гигиениста оказал Федор Федорович Эрисман – основоположник научной гигиены и общественной медицины в России. Чехов, всю жизнь помнивший его лекции, изучал его труды перед поездкой на Сахалин. Отмечая вопиющие нарушения гигиенических условий на сахалинской каторге, Чехов ссылается на санитарно-гигиенические нормы, приведенные в трудах Ф. Ф. Эрисмана.