Текст книги "Сага о стрессе. Откуда берется стресс и как его победить?"

 
Что в имени? То, что зовем мы розой
И под другим названьем сохранило б
Свой сладкий запах!..
 

Уильям Шекспир

Но вернемся к учению о стрессе. Расскажем, как возникло само слово «стресс».

В 1935 году Ганс Селье вел лихорадочный поиск нового гормона: он должен был прославить имя исследователя! Это таинственное вещество вызывало в организме подопытных крыс ряд четко регистрируемых изменений.

Шел опыт за опытом. Однако, к своему изумлению, Селье стал замечать, что тот же синдром у крыс вызывают и многие другие агенты – вспрыснутые под кожу экстракты почек, кожи, селезенки и т. д.

«Мне никогда не забыть особенно мрачный дождливый день весной 1936 года, – рассказывал позже Селье, – когда пришло великое разочарование. Я сидел в своей маленькой лаборатории, размышляя над растущим количеством фактом, делающих предположение об «активном начале» как новом гормоне совершенно невероятным… Ужасная мысль пришла мне в голову: что, если весь этот синдром зависит только от неочищенности и токсичности экстрактов?.. Вся моя работа теряла смысл…»

В этот тяжелый для ученого момент взгляд его случайно упал на стоящую перед ним на полке бутылку с формалином. Если все дело в «ГРЯЗИ», то инъекция крысе дозы формалина даст тот же эффект!

Так и оказалось. И все мечты об открытии разлетелись в прах. Длительные труды были, казалось, напрасными. Какое глубокое разочарование испытал Селье!

Однако исследователь продолжал свои эксперименты. Он перепробовал еще многое: различные гормоны (адреналин, инсулин), чисто физические воздействия (холод, тепло, облучение рентгеновскими лучами), вызывали тот же синдром у крыс травмой (сильный звук, свет), кровопусканием, болевыми раздражителями…

Эффект был один. Казалось, не было таких вредных стимулов, которые не могли бы привести к тем же последствиям.

Было над чем задуматься! И однажды, пытаясь как-то объяснить экспериментальные факты, Селье припомнил события десятилетней давности. В его памяти всплыли мысли о синдроме «ПРОСТО БОЛЕЗНИ», которые возникли у него еще в студенческую пору.

Вспомнил Селье и словечко «стресс», которое он уже употреблял в одной из своих прежних статей. Там он использовал этот термин, чтобы как-то охарактеризовать «степень телесных передряг», испытываемых подопытным животным…

Первоначальный смысл английского слова «стресс» – «напряжение», «давление», «нажим». Пришедшее в биологию из физики, техники, это слово стало обозначать также и состояние, возникшее под влиянием любых сильных («стрессорных») воздействий на организм. Воздействий, сопровождающихся перестройкой (вспомним про гомеостаз) его защитных систем.

Повторяемый Селье новый термин был встречен в штыки. Вновь и вновь в дискуссиях ученому задавали вопрос: почему одним и тем же словом «стресс» характеризуются столь различные по природе воздействия, как, скажем, холод или укол формалина? Тут сказывалось явное непонимание выдвинутой Селье концепции.

Упрекали исследователя и в том, что, дескать, его стресс есть просто фикция, абстракция. Что это чисто теоретическое понятие, термин удобный, но гипотетический, не отражающий объективной реальности. Выделить стресс в чистом виде для научного анализа нельзя, говорили ученому, а значит, и изучать стресс как таковой невозможно.

«СТРЕСС» – абстракция? – возражал Селье. Но в таком случае и «ЖИЗНЬ» тоже! Ведь никто, никогда не изучал жизнь в чистой, препарированной, ни с чем не связанной форме. Она всегда неразрывно связана с чем-то конкретным, осязаемым, к примеру, с организмом кошки, собаки или человека. В таком случае вся физиология зиждется на подобных абстракциях!

С трениями, а порой и с боями, под аккомпанемент недоброжелательных реплик и критики всех толков, мучительно и трудно входило в науку слово «стресс». И лишь десятилетие спустя, – Селье упрямо стоял на своем – постепенно, скорее в силу привычки, чем вследствие всеобщего одобрения, этот термин все же вошел во всеобщее употребление и стал понятным даже для непрофессионала.

На основании своего многолетнего опыта работы в этой области я могу заявить, что дать научное определение стрессу так же трудно, как и прибить к дереву кусочек мармелада. Слово «стресс» – одно из тех, которые не требуют перевода. В европейских языках оно встречается как the stress, le stress, der stress и lo stress. В таком же виде оно появляется и в японских, китайских и арабских публикациях. С уверенностью можно сказать лишь то, что причиной стресса всегда становится отсутствие контроля над происходящим. Часто мы сами подвергаем себя стрессу тем, что неадекватно относимся к ситуации и, следовательно, делаем ошибочные выводы…

Появление стрессов в нашей жизни неизбежно. В одних ситуациях вы можете с ними справиться, в других же не стоит и надеяться на это. Вам нужно научиться различать их, чтобы, подобно Дон Кихоту, не растрачивать силы на схватки с ветряными мельницами…

Из предисловия к книге Аллена Элкина «Стресс для “чайников”»

Не только «стресс», но и многие другие связанные с открытием Селье понятия, такие, как «неспецифический стресс», «кортикоиды», «общий адаптационный синдром», «болезни адаптации», «реакция тревоги» (да и само имя Селье!) входили в науку постепенно, становясь мало-помалу частью медицинского словаря.

Целый веер слов потянула за собой «НЕУДАЧА» начинающего исследователя. И было бы совершенно бесполезным занятием искать все эти термины в медицинских журналах, вышедших, скажем, в начале ХХ века. Что, впрочем, неудивительно.

Удивительно другое. Если копнуть подальше, заглянуть в начало века… XVI, то там…

Кое-кто полагает, что слово «стресс» имеет давнюю историю и происходит вовсе не от английского, а от латинского слова stringere – ЗАТЯГИВАТЬ. Утверждают, будто бы впервые слово «стресс» появилось на страницах англосаксонского поэта Роберта Маннинга (? – 1338) в следующем контексте: «И эта мука была манной небесной, которую господь послал людям, пребывающим в пустыне сорок зим и находившихся в большом стрессе».

Несколько иного мнения придерживается сам Ганс Селье. По его разумению, слово «стресс» пришло в английский язык из старофранцузского и средневекового английского и вначале произносилось как «distress» (дистресс, «страдание»). Однако первый слог, считает Селье, постепенно исчез из-за «смазывания», или «проглатывания».

Селье изъездил с циклом лекций об адаптационном синдроме не одну страну. В этих турне он должен был не только парировать критику своего учения, были у него и другие заботы. Одна из них – свойства чисто лингвистического. Быстро выяснилось, что слово «стресс» не может быть точно переведено на иностранные языки. Особенно остро ученый почувствовал это в 1946 году, когда выступал в Париже в Коллеж де Франс.

Он удостоился прочесть лекцию в том всемирно известном исследовательском институте, где сто лет назад сам Клод Бернар вел рассуждения о важности для живого организма поддерживать постоянство своей «внутренней среды».

Селье представлял во Франции Франко-Канадский университет. Уместно было прочесть лекцию на французском языке. Он в совершенстве владел им и все же испытывал робость.

Дело в том, что по давней традиции на вступительной лекции именитого иностранца присутствовали все профессора университета, безотносительно к их собственной специальности. А это означало, что перед Селье, в первых рядах, будут восседать и многие знаменитые литераторы Франции.

Можно себе представить, как волновался Селье! Уж очень тяжелая ответственность лежала на его плечах.

Тяготило еще и то, что он никак не мог подыскать хорошую замену во французском языке для английского слова «стресс». Ничего не получалось! Поневоле пришлось в лекции пойти на этот явный англицизм, просто употребляя английское слово «стресс» в соответствующих (а их было, понятно, немало) местах.

«После моей лекции, – вспоминал Селье, – вспыхнули горячие дебаты между литераторами по поводу правильного перевода этого слова. Я не сумею дать вам точный отчет о дискуссии ученых столь высокого ранга, но ее конечный результат представляет интерес. После того как были отброшены один за другим такие термины как «агрессия», «напряжение», «детрезия» и многие другие, все пришли к единодушному заключению, что во французском языке нет точного эквивалента этого слова, но что его необходимо создать. При тщательном анализе этого вопроса было окончательно решено, что род «стресса» должен быть мужским. Затем пришли к соглашению, что наилучшим французским термином для этого будет «le stress».

Таким образом родилось новой французское слово, и этот опыт поощрил меня во время следующих лекций в Германии, Италии, Испании и Португалии без малейшего колебания говорить «der stress», «lo stress», «el stress» и «o stress», доставив мне удовлетворение от обогащения всех этих (а впоследствии и многих других) языков по крайней мере одним словом».

Полная свобода от стресса означает смерть.

Ганс Селье

Стресс. Но что же значит это слово? Каким наполнено содержанием? Что скрывается за «ширмой» стресса?

Адаптационный синдром, как-то обмолвился Селье, мог бы быть открыт и в средние века, если не раньше. И никакая сложная аппаратура для этого была бы не нужна. Даже особой изобретательности не требовалось.

Человек давно должен был заметить, что всякий раз, когда на его долю выпадала непривычно сильная нагрузка – будь то плавание в ледяной воде, штурм горных вершин или длительная ходьба без привала, – он проходит через три отчетливо различаемые стадии.

Вначале ему чрезвычайно трудно. Затем он привыкает и обретает, так сказать, второе дыхание. Но в конце концов все же теряет силы и вынужден прекратить начатое.

По Кеннону, гомеостаз делает организм похожим на игрушку «ВАНЬКУ-ВСТАНЬКУ». Внешнее воздействие нивелируется, парируется. Живая система, изловчившись, извернувшись, возвращается в прежнее состояние, причем внутренняя среда сохраняет прежний вид. Но так обстоит дело только в том случае, если внешние воздействия не слишком велики.

Иначе реагирует организм при стрессе. В этом можно убедиться на простых лабораторных опытах.

Экспериментатор помещает крысу в камеру с очень низкой температурой, скажем, 2 градуса по Цельсию. Эта процедура малоприятна для крысы, но постепенно она приобретает способность сохранять тепло в результате сокращения периферических сосудов, увеличения основного обмена и других срочных мер.

Казалось бы, животное теперь сможет жить в этих экстремальных условиях столь же долго, как и при комнатной температуре, если, конечно, мы будем снабжать его калориями, необходимыми для генерирования достаточного количества внутреннего тепла.

Казалось бы! Опыт, однако, показывает иное. Длительное воздействие холода (как и любых других стрессоров) неумолимо приводит к тому (рушится гомеостаз?), что крыса теряет способность к сопротивлению.

И животное гибнет.

Экспериментаторы прояснили смысл введенного Селье понятия «ОБЩИЙ АДАПТАЦИОННЫЙ СИНДРОМ». Так был найден общий (это слово необходимо подчеркнуть особо) универсальный механизм реагирования физиологических систем животного на РАЗНООБРАЗНЫЕ и СУЩЕСТВЕННЫЕ трудности.

Со стороны все это похоже на то, как если бы в теле живого существа была встроена некая кнопка: нажми на нее («нажимать» могут и боль, и голод, и страх – любой сильнодействующих фактор), и возникнет цепь строго определенных процессов.

Безотносительно к тому, отчего нам стало плохо, организм в трудной ситуации выстраивает удивительно стереотипную линию защиты. Выдвигает передовые рубежи обороны – они должны сдержать натиск, устоять до поры, пока успеют развернуться части специального назначения: силы иммунитета, механизм терморегуляции и прочее – силы, уже строго предназначенные для каждой конкретной опасности.

Итак, перечислим еще раз три стадии, три фазы общего адаптационного синдрома. Первая – это как бы сигнал «БОЕВОЙ ТРЕВОГИ», это призыв «К ОРУЖИЮ!», это спешная мобилизация защитных механизмов.

Если действие стрессора велико, но допустимо, если организм способен сопротивляться, то наступает вторая стадия – «СТАДИЯ СОПРОТИВЛЕНИЯ». Здесь организм старается поддержать состояние гомеостаза: совместить нормальную величину его параметров с соседством стрессора. Здесь идет как бы баррикадная борьба. Противник прорвал рубежи, вклинился в ряды обороняющихся, но одновременно встречает и достойный отпор. И исход сражения далеко не ясен.

Однако если стрессор силен, если он настойчиво гнет свою линию, наступает и третья стадия, «СТАДИЯ ИСТОЩЕНИЯ». Последние патроны израсходованы, ряды бойцов заметно редеют, много убитых и раненых. Сдержать натиск превосходящих сил уже нет возможности. Наступает истощение и гибель организма.

«Скаковые лошади» прекрасно чувствуют себя в стрессовой ситуации, они могут быть счастливы только при быстром, динамичном темпе жизни. «Черепахам» для счастья нужны покой, тишина, благоприятная обстановка – все то, что наводило бы скуку и было бы невыносимо для людей, принадлежащих к первому типу. Что же касается меня, то я с трудом могу представить себе большую пытку, чем быть вынужденным валяться на пляже и изо дня в день ничего не делать.

Ганс Селье.

Центральная роль в этой драме (она может стать и трагедией) живого отведена ГОРМОНАМ. Именно они подстегивают силы организма, мобилизуют его на борьбу.

Гормоны. Это рост и пропорции тела, полнота и худоба, мужественность и женственность. Это блеск глаз, густота волос, упругость и свежесть кожи. Это также жизненный тонус, особенности походки, определенные свойства ума и эмоционального склада.

Это апатия и жизнерадостность, раздражительность и боязливость, агрессивность и дружелюбие. Это и способность противостоять стрессу.

Сегодня медицинской науке известно около полусотни гормонов. Транспортируемые по кровеносным сосудам, эти вещества-регуляторы вырабатываются в организме в особых, так называемых эндокринных железах.

Гормоны нужны организму в ничтожных дозах. Они сверхактивны, поэтому достаточно и миллиардных долей грамма. Потребность населения всей планеты, скажем, в «гормоне действия» – адреналине может быть покрыта всего 15–20 граммами этого вещества. Как говорится, мал золотник, да дорог!

Ровно, слаженно и мощно звучит оркестр организма в нормальных благоприятных условиях. Однако при жизненных передрягах те же гормоны превращают строгий лад инструментов в беспорядочный звуковой хаос, в какофонию.

Что происходит при стрессе? Селье продемонстрировал (после него эти опыты повторяли тысячи раз), какие изменения претерпевает кора надпочечников у стрессированного животного.

Кора надпочечников – орган особый, она вырабатывает ряд гормонов. Один из главных среди них – адреналин, химический сигнал общей тревоги. Сигнал, под влиянием которого учащается дыхание и сердцебиение, сужаются сосуды, приводится в «боевую готовность» скелетная и гладкая мускулатура, обостряются слух, зрение, обоняние.

Селье вскрывал крыс, добираясь до коры надпочечников. И каждый раз убеждался – кора неизменно оказывалась набухшей, налитой кровью. Так, экстренным порядком организм взвинчивал свои силы, бросал в бой все доступные ему защитные средства, не считаясь ни с какими потерями и последствиями.

Слепой, инстинктивный ответ на любой «УДАР» внешней среды. Мозг человека сознает меру опасности, он старается парировать угрозу с наименьшей тратой сил. Совсем не так «скроен» гормональный отклик на стрессоры.

Тут угроза и реакция на нее могут быть неадекватны. Стихийная сторона стресса проявляется в его двойственности. Казалось бы, стресс – мобилизация всех сил, концентрирование жизненной активности. Но он же – трагическое саморазрушение, дорога к гибели.

Биологическая роль стресса – обеспечить почти автоматическое приспособление к среде. Однако этот автоматизм, механичность полны угрозы. Перейдя какую-то порой неуловимую грань, реакция на стресс ведет к беспомощности и истощению.

Если стрессор напорист и силен, если его натиск длится долго, то «надорвавшаяся» кора надпочечников, выбрасывающая все новые и новые порции адреналина, наконец истощается. И тогда резко падает давление, прекращается деятельность сердца. Организм гибнет.

Но даже если до третьей стадии стресса (по Селье, другие исследователи насчитывают четыре стадии) дело не доходит, если организм выстоял, то все равно не без потерь. У подопытных животных наблюдается образование язвочек в желудке и кишечнике (их вызвало высокое содержание адреналина в крови), гормоны (кортикостероиды) разрушают органы, отвечающие за иммунитет. Видны следы и других увечий, которые принесла с собой стрессовая буря.

Парадокс! Организм может погибнуть не от специфических повреждений, вызванных тем фактором, против которого и была направлена защитная реакция, но от последствий самой этой реакции! Причем сплошь и рядом оказывается, что сам-то стресс-фактор был не очень серьезным и реагировать так сильно (вплоть до самоуничтожения) на него вовсе не следовало.

Итак, стресс – это и яростное желание борьбы с трудностями, и паника одновременно, и торжество и тоска, и воля к действию и глубокая растерянность, это и победа над стрессом и в то же время значительное поражение.

Стресс-реакция крайне необходима живому. И она же, безусловно, вредна!

Что посоветовать, от чего предостеречь молодого человека, вступающего на каменистую тропу научного познания мира? Избравший эту тропу должен понимать, что наука, как и искусство, безжалостно расправляется с серостью и посредственностью: здесь истинная мера сделанного – талант творца. В науке нетерпимы дилетантство и верхоглядство, торопливость и корысть. И, решившись ступить на нелегкий путь к вершинам познания, человек должен запастись терпением, мужеством, целеустремленностью.

Российский ученый-экономист, академик Академии наук СССР Абел Гезевич Аганбегян (родился в 1932 году в Тифлисе)

Стресс противоречив, неуловим, туманен. Он с трудом укладывается в узкие рамки определений, мерок. Сила этого термина – в широте охвата жизненных проявлений, слабость – в неопределенности, расплывчатости его границ.

Даже сам Селье как-то посетовал: «Сейчас все говорят про стресс. И никто не знает, что это такое. И все понимают под этим разные вещи».

Так стоит ли в таком случае удивляться всему тому водопаду критики, который низвергался и ныне все еще низвергается на учение о стрессе? Видно, по самой своей природе, описывая неспецифические реакции организма, стресс и сам превратился в термин неспецифический!

Слово «стресс» оказалось очень удобным. Говорят про стресс у бегуна, ставящего мировой рекорд, и про стресс у болельщика, который подгоняет своего фаворита криками на трибуне. Стресс – это поцелуй любимой девушки, и стресс – это удар ножом в уличной драке.

При такой вольности токования совсем не удивительными кажутся те язвительные замечания, которые можно порой услышать. Например такое: «Многие считают стрессом все, что происходит с человеком, если он не лежит в своей кровати».

Иронизируя над «СТРЕССОВЫМ БУМОМ» (было такое во второй половине ХХ века), ряд исследователей указывают, что стресс становится центром чуть ли не космологической по своим притязаниям системы, основой всех сторон жизнедеятельности человека, фундаментом для доморощенных философски-этических построений.

Российский психотерапевт, доктор психологических наук Федор Ефимович Василюк (родился в 1953 году), автор книги «Психотехника переживания» (1991 год), отмечал, что подобные превращения конкретно-научного понятия в универсальный принцип уже хорошо знакомы по истории психологии. Что уже не раз бывали открытия, раздувавшиеся до мировоззрения, как лягушка, пожелавшая раздуться до вола. А заканчивалось все только тем, что ПОНЯТИЕ-НУВОРИШ лопалось как мыльный пузырь.

И сон стресс? И спокойная прогулка тоже? Но тогда мы, считал Василюк, имеем дело не с реальным человеком, а с гипотетически существом, для которого любое требование среды создает экстремальную ситуацию. С существом, мир которого «легок» и «прост», ибо удовлетворение любой потребности у него происходит прямо и непосредственно, не встречая никаких препятствий, не требуя никакой активности.

Впрочем, надо ли удивляться, если обструкцию устраивают словам, слетевшим с губ непрофессионала? С него, как говорится, взятки гладки! Он ведь и не ведает, к примеру, о том, что сигналы об опасности попадают в гипоталамус (специальное образование в основании мозга), что там начинает вырабатываться гормон кортиколиберин, который, в свою очередь, попадая в гипофиз (мозговой придаток, особая железа), стимулирует последний к синтезу и выделению адренокортикотропного гормона (АКТГ, если сокращенно), что этот гормон – теперь его черед – достигает с током крови коры надпочечников, где вызывает усиленную выработку и выброс кортикостероидов – гормонов, играющих важную роль в обеспечении энергетического баланса организма…

Обо всем этом (и многом другом) непрофессионал имеет лишь смутное представление, а потому и легковесность обращения со словом «стресс» ему можно простить. Но профессионалы! Уж они-то должны были бы сразу признать правоту Селье и оказывать ему всяческую поддержку. Как бы не так!

В одной из своих книг Селье пишет: «…трудно себе как следует представить, насколько абсурдным казались большинству людей (в 1936 году слова «стресс» еще никто не знал, судить взгляды Селье могли тогда только его коллеги-медики. – Ю.Ч.) мои взгляды и планы…»

Селье вспоминает, что в те лихорадочные недели первых удач и разочарований его пригласил к себе для откровенного разговора исследователь старшего поколения, которым Селье восхищался и имя которого очень много для него значило. И вот этот доброжелательный и мудрый человек принялся убеждать Селье бросить исследования. «Зачем вам ударяться в рискованную авантюру? – говорил он. – У вас есть все необходимые качества исследователя, надо лишь выбрать правильный путь».

Селье (ему было 19 лет) отвечал вспышкой юношеского энтузиазма. Он отстаивал свою точку зрения, подчеркивал перспективность своих научных поисков.

«Когда мой собеседник увидел, – сообщает далее Селье, – что я снова ринулся в восторженное описание того, что наблюдал у животных, которым вводил то или иное неочищенное токсическое вещество, он грустно посмотрел на меня и, видимо, отчаявшись, сказал: «Но Селье, попытайтесь же понять, что вы делаете, пока не поздно! Отныне вы решили посвятить остаток своей жизни изучению фармакологии грязи!