Текст книги "Великая Смута"

Наступление Лжедмитрия на Москву продолжилось, не встречая сопротивления со стороны Шуйского. Правда, Василий Иванович выслал было навстречу войско под командованием Скопина-Шуйского и Ивана Романова, но там открылся заговор. Князья Катырев, Трубецкой и Троекуров вместе с другими, менее знатными людьми решили перейти к самозванцу, но их схватили, пытали, после чего рядовых участников казнили, а знатных заговорщиков разослали по тюрьмам. Ненадежное же войско, во избежание предательства, было отведено к Москве. Первого июня к Москве подошел и Лжедмитрий. Его армия еще не была столь многочисленной, чтобы штурмовать либо вести планомерную осаду, поэтому после тщательной рекогносцировки местности она начала обустраиваться в районе села Тушино, между Москвой-рекой и Всходней. Отсюда и общеизвестное имя самозванца – Тушинский вор. Королевские послы еще раз попытались было воздействовать на Рожинского и других поляков с тем, чтобы они покинули московские пределы, но безуспешно. Тушинцы готовились к решительной битве. Царские войска, численностью около 70 тысяч, во главе со Скопиным-Шуйским стояли на реке Ходынке напротив войск самозванца, а царь с отборными резервными полками – у Пресненских прудов и на Ваганькове. На рассвете 25 июня Рожинский врасплох напал на Скопина, опрокинул его передовые отряды, захватил весь обоз и гнал бегущих до самой Пресни, откуда те, получив подкрепление от царя, уже сами погнали поляков. После ожесточенной схватки враждующие стороны остановились на противоположных берегах реки Ходынки. Опасаясь нападения со стороны царских войск, тушинцы приступили к укреплению своего стана: они выкопали ров, установили частокол, башни и ворота. А к самозванцу из Польши прибывали все новые и новые вооруженные отряды во главе с такими искателями денег и приключений, как Бобровский, Млоцкий, Зборовский, Выламовский, Ян Сапега.

Поход Лжедмитрия на Москву в апреле-июне 1608 г.

Таким образом, в Московском царстве установилось двоевластие, причем военная инициатива принадлежала уже не Шуйскому. Желая взять Москву в кольцо, Лисовский со своими лисовчиками-казаками совершил обходной маневр вдоль Оки и оказался к югу от столицы. Он захватил Зарайск, разбив наголову рязанского воеводу Захара Ляпунова, разорил и разграбил Коломну, но по пути в Москву сам потерпел поражение от князей Куракина и Лыкова.

Мы уже упоминали, что одним из условий подписанного московско-польского договора о перемирии был выезд за пределы Руси польских заложников, в том числе Юрия и Марины Мнишеков. И вот под усиленной охраной к польской границе отправляется «царицын» поезд. Однако гетману Рожинскому было крайне важно «воссоединить разлученных супругов» – надо было придать хотя бы внешнюю видимость законности притязаний Тушинского вора на московский трон. Поэтому вслед за поездом отправляется отряд Зборовского, который настигает его, разбивает сопровождавший поляков московский отряд и доставляет бывших заложников в стан Сапеги. Начался торг по поводу условий, на которых Мнишеки согласились бы признать Тушинского вора за царя Дмитрия. Сошлись на 300 тысячах рублей, Северском княжестве и четырнадцати городах – разумеется, после взятия Москвы. Пятого сентября 1608 года в присутствии Сапеги состоялось тайное венчание по католическому обряду Марины со вторым Лжедмитрием.

А через несколько дней Сапега, действовавший автономно от Тушинского вора, двинулся по направлению к Троицкому монастырю, надеясь захватить эту богатейшую обитель московских патриархов и перекрыть пути сообщения Москвы с северными областями государства. Против него царь выслал брата своего, Ивана, но приведенные им ратники были уже настолько деморализованы, что при первом же столкновении они, не желая воевать ни за царя московского, ни за царя тушинского, разбежались по домам ждать развязки борьбы. Сапега же, усиленный подошедшими отрядами Лисовского, рыскавшими по окрестностям Москвы в поисках добычи, продолжил путь к лавре, которой достиг 23 сентября. Монастырь уже в те времена представлял собой весьма внушительную крепость, не уступающую по своим сооружениям ни Смоленскому кремлю, ни Московскому. Так что рассчитывать на легкую добычу полякам не приходилось. Началась осада. Но если в других сражениях русские еще раздумывали, кого поддерживать: одного ли, другого ли царя, то здесь сомнений не было – они защищали Православную Русь и ее святыню – гроб преподобного Сергия. Несмотря на то что осаждавших насчитывалось около 30 тысяч при 63 орудиях, они ничего не смогли сделать с 2–3-тысячным гарнизоном защитников. Все атаки были отбиты, все подкопы разрушены, все пожары потушены. Более того, осажденные неоднократно предпринимали смелые вылазки за крепостные стены, нанося ощутимый урон противнику. Конечно, единичные случаи предательства со стороны защитников монастыря имели место – куда без этого? Но отрадно, что во время осады случился массовый переход в осажденную крепость 500 казаков во главе с атаманом Епифанцем. Правда, не обошлось в монастыре и без серьезных проблем, вызванных теснотой, недоеданием, отсутствием дров, болезнями, а также характерных для осажденных городов подозрений в измене и предательстве. На этой почве главный воевода князь Григорий Роща-Долгорукий конфликтовал не только с архимандритом Иоасафом и монастырской братией, но и со своим ближайшим помощником воеводой Алексеем Голохвастовым. Дело доходило до арестов, пыток и даже до подстрекательства к бунту, что и неудивительно для тех условий, в которых находились осажденные, потерявшие к весне 1609 года две трети своего состава. Тем не менее защитники лавры продолжали делать свое дело, отбиваясь на монастырских стенах и производя вылазки за пределы крепости. История сохранила для потомков имена особо отличившихся защитников: Ананий Селевин, стрелец Нехорошев, крестьянин Никифор Шилов.

Но если Троицкий монастырь под круглосуточное церковное богослужение благодаря своим защитникам оставался неприступным для иноземных разбойников и русских предателей, то о других городах и других служилых людях этого не скажешь. После поражения Ивана Шуйского и начала осады Сергиевой обители Москва пришла в уныние. Многим показалось, что это начало конца. В Тушино потянулись перебежчики: сначала мелкие «сошки», дьяки и подьячие, жильцы и дворяне, а потом и стольники – князья Дмитрий Трубецкой и Дмитрий Черкасский, Алексей Сицкий и Михаил Бутурлин, братья Засекины. Не видя перспективы скорого взятия Троице-Сергиевой лавры, Лисовский со своими казаками пошел в рейд по северным землям. Первым ему покорился Суздаль, покорился не сразу и не силой оружия, а под влиянием примера группы противников Шуйского, начавших присягать Тушинскому вору. Основав в Суздале временную ставку, Лисовский поспешил разослать свои отряды по другим городам. Следующей его добычей стал Владимир, и опять без применения какой-либо силы. На этот раз инициатором сдачи выступил воевода Иван Годунов, родственник царя Бориса, отдавший предпочтение новому Лжедмитрию. Переяславцы переметнулись на сторону самозванца без всяких колебаний и сразу же примкнули к польскому отряду, направлявшемуся в Ростов. Несколько тысяч ростовцев под влиянием митрополита Филарета Романова и воеводы Третьяка Сеитова осмелились дать бой на подступах к городу, но были разбиты и отступили к Ростову, где смогли продержаться еще три часа. Поляки и переяславцы взломали дверь соборной церкви, перебили множество находившихся там людей, а митрополита с бесчестием повезли в Тушино, где названый Дмитрий «по-родственному» произвел его в патриархи подвластного ему царства. Напуганный ростовскими событиями ярославский воевода князь Федор Борятинский мало того что послал Вору повинную грамоту, 30 тысяч рублей и обязался снарядить ему тысячу всадников, так еще и сам оказался проводником его политики, направив дальше на север наказ и целовальную грамоту. Его примеру последовали Вологда со своим воеводой Пушкиным, Тотьма с представителем знаменитой семьи Строгановых, а всего тушинскому царю присягнуло двадцать два города. Присягнули из-за бессилия Шуйского, по незнанию, на чьей стороне правда, и не видя ценностей, которые должны были бы защищать; руководствовались они лишь инстинктом самосохранения. Обрадованный таким победным шествием, Тушинский вор сначала рассылал похвальные грамоты, обещая дворянам и служилым людям царское жалованье, церквам – тарханные грамоты, а жителям – освобождение от царских податей. Но вскоре политика изменилась. В Тушино прибывало все больше и больше людей, а их всех нужно было хоть как-то кормить, поэтому в города и уезды полетели разнарядки на продукты, фураж, зимнюю одежду. В то же время гетману Рожинскому казалось, что окончательное покорение Московии – дело недалекого будущего, поэтому он, и раньше-то не особо считавшийся с самозванцем, тут и вовсе распоясался, по-хозяйски распоряжаясь в его палатах и угрожая «свернуть ему шею» в случае неповиновения.

Уже более полугода казаки и польские авантюристы добывали царскую корону названому Дмитрию, а обещанных им денег и богатства все нет и нет. Царская казна близко, но «видит око, да зуб неймет», вот они и решили не откладывать на потом получение причитающейся им награды. В стане Рожинского образовалась инициативная группа во главе с неким Андреем Млоцким, которая начала изготавливать грамоты с требованием повышенных податей с каждой учтенной сохи и выти обрабатываемой земли и направлять с этими грамотами по городам и весям смешанные русско-польские отряды. Только ознакомившись с их содержанием, люди понимали, в какую кабалу они загнали себя своей же присягой самозванцу. Но делать нечего, в Тушино потянулись возы с припасами, а люди «стали думать и гадать, как бы вора соглядать».

Москва же тем временем, по выражению С.Ф. Платонова, дошла до глубокого политического разврата. Не уверенные ни том, ни в другом царе москвичи устраивались так, чтобы им было хорошо и в случае успеха Шуйского, и в случае успеха Вора. В некоторых семьях отец служил одному царю, а сыновья – другому, чтобы иметь сторонников в обоих лагерях. Часто бывало, говорит А. Ничволодов, что родственники, пообедав вместе, разъезжались затем на службу – одни к Шуйскому, а другие к Вору с тем, чтобы опять по-приятельски съехаться за следующей трапезой. Или так: «перелет» ехал в Тушино, целовал крест, получал жалованье, деревеньку, а то и сан, а потом возвращался в Москву, винился, испрашивал прощение и… жалованье. Московские купцы в погоне за прибылью возили товары в Тушино, наживаясь на этом, в то время как в самой Москве чувствовалась острая нехватка тех же товаров – в результате цены катастрофически росли.

Авторитет Василия Шуйского падал с каждым днем. Недовольные им бояре, дворяне и купцы составляли разные планы заговоров с целью его свержения. В феврале 1609 года князем Романом Гагариным и Григорием Сумбуловым была предпринята попытка поднять мятеж, но она была нейтрализована стараниями патриарха Гермогена. Через два месяца вскрылся заговор боярина Крюк-Колычева, планировавшего физическое устранение царя, – заговорщик был казнен. Но и это не успокоило общество, носились слухи, что Шуйского убьют то на Николу летнего, то на Вознесение. Единственное, что могло спасти царя, так это успех дела, порученного им племяннику Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, направленному в Новгород для ведения переговоров со шведскими послами об оказании военной помощи и для мобилизации русских северных земель на борьбу с Тушинским вором.

Еще в феврале 1607 года шведский король Карл IХ предлагал свою помощь Василию Шуйскому в борьбе с Лжедмитрием и его польскими покровителями, но царь, не желая окончательного разрыва с польским королем, отклонял все предложения, и только реальная угроза потери власти заставила его пойти на этот весьма рискованный шаг. Миссия Скопина была достаточно сложна: северо-запад Руси подвергся влиянию самозванца не в меньшей степени, чем вся страна. Особенно острую форму приобрело противостояние сторон в Пскове, где власть захватили «меньшие люди»: стрельцы, казаки, городская чернь. Арестовав воеводу Петра Шереметева и других знатных граждан, они подвергли ограблению не только их имения, но и церковное имущество. Узнав о бунте, к ним на подмогу из Тушина прибыл отряд, возглавляемый дворянином Федором Плещеевым, приход которого ознаменовался массовыми расправами. Бывший воевода был задушен в тюрьме, других сторонников Шуйского пытали, казнили, сажали на кол. В обстановке всеобщего смятения случился пожар, уничтоживший добрую часть города. Поджигателями объявили дворян и богатых горожан, что дало возможность приверженцам Тушинского вора вылить на них свою ненависть через грабежи, изнасилования, убийства.

Жители Иван-города и Орешка принесли присягу Лжедмитрию, новгородцы колебались, в связи с чем Скопин-Шуйский, опасаясь предательства, покинул Новгород и направился в Швецию для ведения переговоров. Только благодаря активному вмешательству новгородского митрополита Исидора сторонники московского царя взяли верх, и городские старосты, догнав Скопина уже в устье Невы, попросили его вернуться, обещая всяческую помощь в борьбе с самозванцем. Но тут возникла новая опасность – пришло известие, что на Новгород движется толпа поляков и русских изменников во главе с полковником Кернозицким. Выступить против него вызвался второй новгородский воевода, Михаил Татищев, личность во многом противоречивая, но, бесспорно, честолюбивая и корыстная. За непродолжительное пребывание в городе он успел нажить себе массу недоброжелателей. Они-то и донесли, что Татищев замыслил измену. Скопин-Шуйский ничего лучшего не придумал, как в присутствии самого обвиняемого публично огласить донос, что вызвало всплеск эмоций, завершившийся тут же грязным и кровавым самосудом (январь 1609 г.). Прямых доказательств измены Татищева не было ни тогда, ни сейчас, но косвенно донос подтвердился переходом на сторону самозванца большого количества служилых людей, находившихся у него в подчинении. В результате против наступающих поляков новгородцы смогли выставить лишь плохо организованные крестьянские ополчения. Однако, прослышав, что на помощь Новгороду идут шведские наемники, Кернозицкий проявил осторожность и отошел к Старой Руссе.

И действительно, в конце февраля 1609 года в Выборге шурин Скопина стольник Головин и дьяк Зиновьев заключили с поверенными короля договор, согласно которому Швеция обязывалась отпустить на помощь Шуйскому 2 тысячи конницы и 3 тысячи пехоты наемного войска да сверх того неограниченное количество добровольцев, изъявляющих желание служить московскому царю. За это Шуйский отказывался от своих притязаний на Ливонию, соглашался на постоянный союз с королем против Польши и брал на себя взаимные обязательства по оказанию военной помощи в случае необходимости. Делалось это, конечно, не бесплатно. В 37 тысяч рублей была оценена военная помощь, а сверх того царь обещал передать шведскому королю через одиннадцать недель после вступления наемников на Русскую землю город Корелу со всем ее уездом. Двадцать шестого марта 5-тысячное наемное шведское войско, навербованное со всей Европы и устремленное не к чести и справедливости, а к материальной наживе и плотским удовольствиям, вступило на Русскую землю. Возглавлял этот интернациональный корпус талантливый двадцатисемилетний полководец Якоб Понтус Делагарди. Первым делом князь Скопин-Шуйский подписал Выборгский договор и выплатил прибывшим 8 тысяч рублей, из них 3 тысячи – соболями. Он убедил Делагарди не распылять силы на малозначимые цели, а направить острие наступления на Москву. Уже в конце апреля воевода Чулков и шведский генерал Эверт Горн изгнали тушинцев из Старой Руссы и нанесли поражение полковнику Кернозицкому, взяв 9 пушек, знамена и пленников. Удачное начало операции способствовало тому, что намучившиеся под тушинско-польским владычеством русские города при приближении русско-шведских войск стали добровольно переходить на сторону московского царя. Порхов, Торопец, Торжок встречали своих освободителей хлебом и солью. Второй удачный бой произошел неподалеку от Торжка между 3-тысячным отрядом пана Зборовского и князя Шаховского, с одной стороны, и 2-тысячным отрядом Головина и Горна – с другой. Понеся значительные потери, тушинцы отступили. Десятого мая по направлению к Твери из Новгорода выступило 2-тысячное новгородское ополчение, а из Тёсово – 10-тысячное шведское войско. По пути русское ополчение усилилось 3-тысячным пополнением смолян, предводительствуемым князем Борятинским, уже приобретшим боевой опыт по изгнанию воровских шаек из Дорогобужа и Вязьмы. Через два месяца шведские и русские отряды объединились на подступах к Твери, где 12 июля между ними и вышедшими из города поляками и русскими изменниками состоялось упорное сражение, в котором союзные войска, хоть и имевшие численное превосходство, оказались слабее и отступили. Однако к утру следующего дня они оправились, привели в порядок свои силы, скрытно подобрались к городским стенам и внезапным броском овладели городскими воротами. Во избежание полного поражения Зборовский со своими отрядами покинул Тверь и направился к Троице-Сергиевой лавре. Скопин же, воодушевленный успехом, продолжил движение в сторону Москвы, но, не дойдя до нее 130 верст, получил известие, что шведы под предлогом невыплаты денег подняли мятеж и возвращаются назад. Дальнейшее продвижение Скопина по направлению к Москве было равносильно самоубийству, поэтому он, послав своих помощников уговаривать Делагарди возвратиться, переправился через Волгу и расположился в Калязине, ожидая подхода ополчений из северных земель и результатов переговоров со шведами. Прибытие тысячи иностранцев во главе с Христиерном Сомме (Зоме) было хорошим знаком. Еще больше уверенности придавал непрекращающийся поток русских добровольцев, вливавшихся в общенациональное движение по освобождению исстрадавшейся Руси. Сапега и Зборовский попытались было атаковать лагерь Скопина-Шуйского, но во встречном бою на реке Жабне потерпели поражение и возвратились к Троицкому монастырю.

А Скопин окунулся в подготовку необученных ратному делу русских ополченцев, в чем ему весьма активно помогали шведские наемники генерала Сомме. Но одно дело «свои», довольствующиеся тем, «что Бог пошлет», и другое – чужие наемники, требующие «деньги вперед» за свое участие в дальнейшем походе на Тушинского вора. Он рассылал письма по городам и монастырям с требованием денег, от имени царя обещая возвратить их «вдвое» после окончания Смуты. Реакция была разной. Пермяки, рассчитывавшие отсидеться за дальностью своего местоположения, под разными предлогами уклонялись от помощи деньгами и ратными людьми. А вот устюжане, вычегодцы, вологжане помогали, чем могли. Купцы Строгановы посылали ратников и деньги без всяких обращений. Иноки Соловецкого монастыря выгребли казну до последней копейки, отправив Шуйскому 17 тысяч рублей и… одну серебряную ложку.

В Смутное время с особой яркостью проявилась антиномичность характера русского народа: в нем самым неожиданным образом уживались ужас и восхищение, ничтожество и величие, отвращение и любовь, преступление и подвиг, рабство и свобода. Характерно в этом отношении поведение русских людей в зависимости от того, к какому лагерю они присоединились в эти судьбоносные годы. Горько читать воспоминания отечественных и иностранных наблюдателей о том, как вели себя русские, примкнувшие к самозванцам и польским интервентам. Н.М. Карамзин в своем замечательном труде приводит следующие слова свидетеля тех ужасных событий: «Россию терзали свои более, нежели иноплеменные: путеводителями, наставниками и хранителями ляхов были наши изменники… В лесах, в болотах непроходимых россияне указывали или готовили им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними как с рабами. Вся добыча принадлежала ляхам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц… Сердце трепещет от воспоминания злодейств: инокинь обнажали и позорили, всех твердых в добродетели предавали жестокой смерти; метали с крутых берегов в глубину рек, расстреливали из луков и самопалов; в глазах родителей жгли детей, носили головы их на саблях и копьях; грудных младенцев, вырывая из рук матерей, разбивали о камни. …Гибли Отечество и Церковь: …на иконах играли в кости… в ризах иерейских плясали блудницы.

Иноков, священников палили огнем, допытываясь их сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали… Сердца окаменели, умы омрачились… В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы господами, чернь дворянством, дворяне вельможами. Не только простые простых, но и знатные знатных, и разумные разумных обольщали изменою, говоря: мы блаженствуем; идите к нам от скорби к утехам!» Современникам казалось, что россияне уже не имели ни Отечества, ни Души, ни Веры; что государство, зараженное нравственной язвой, в страшных судорогах кончалось.

Однако и Тушинский вор не был абсолютным средоточием зла. Он не говорил: «Убивай, грабь, насилуй!» Напротив, он даже пытался бороться с теми, кто компрометировал его так называемое царствование. По его приказу был казнен пан Наливайко, который во Владимирском уезде «побил до смерти своими руками дворян и детей боярских и всяких людей, мужиков и женок 93 человека». Такого же отношения к «беспредельщикам» он требовал и от своих воевод. Но это были только благие пожелания. Поляки и тушинские изменники быстро доказали, что они пришли не во благо России, а лишь для своей корысти, что пропасть между ними и подавляющим большинством населения непреодолима, что Россией должен править не тот, кто обещает «златые горы», сидя в Перемышле, Туле или Тушине, а московский царь, пусть и не очень хороший, но по закону считающийся «хозяином земли Русской», а следовательно, являющийся гарантом целостности государства, гарантом безопасности своих подданных. Удивительно, но зачинателями и выразителями этих государственнических идей стали не князья и бояре, а духовенство и простые посадские и сельские жители. Всем известно, что патриарх Гермоген был очень невысокого мнения о способностях Василия Шуйского, но для сохранения порядка в государстве он сделал все, чтобы бунт, поднятый Сунбуловым и Гагариным в феврале 1609 года, не был поддержан москвичами. Нельзя не вспомнить и митрополита новгородского Исидора, который положил конец сомнениям, витавшим в умах новгородцев по поводу московской или тушинской ориентации, и принял самое деятельное участие в мероприятиях Скопина-Шуйского по консолидации северных областей и мобилизации самих новгородцев. В том же ряду стоит и игумен Иоиль, убеждавший жителей Балахны «не отставать от нижегородцев» и сохранять верность Василию Шуйскому.

А реальное сопротивление Тушинскому вору началось с северного городка Устюжны, не имевшего ни своего воеводы, ни укрепленного острога. Жители города вместе с подошедшими к ним на помощь белозерцами решили сесть в осаду против тушинских разбойников. Для организации обороны в Устюжну прибыл небольшой отряд во главе с дворянином Андреем Ртищевым. В первом же бою (5 января 1608 г.) ополчение было «посечено как трава», но тушинцы по какой-то причине не стали развивать успех и отошли. Воспользовавшись передышкой, оставшиеся в живых устюжане и белозерцы начали спешно возводить острог и вооружаться. Скопин-Шуйский прислал им из Москвы пороху и еще 100 ратных людей. Третьего февраля тушинцы подошли к острогу, но, как ни старались, взять его не смогли. Потеряв часть людей и вооружения, поляки ушли и больше к Устюжне не возвращались. Успех устюжан воодушевил остальных. Против ляхов поднялись Галич, Кострома, Вологда, Городец, Бежецкий Верх, Кашин. В ответ полки Лисовского, Тышкевича и Шаховского провели карательную экспедицию по мятежным землям. Были сожжены Кинешма, Старица, Юрьевец и предместья Ярославля. Местом ожесточенных боев стало до того малоизвестное село Данилово в 60 верстах от Ярославля. Сначала успех сопутствовал восставшим, разбившим даже суздальского воеводу Федора Плещеева, но потом тушинцы, собрав большие силы, взяли приступом Даниловский острог и учинили там кровавую бойню для сотен и тысяч черных людей. Некоторые города были вновь захвачены поляками и русскими изменниками, вновь лилась кровь, но волну народного сопротивления остановить было уже невозможно. Восстанию же требовался предводитель. На помощь северным городам Скопин-Шуйский посылает воеводу Вышеславцева, который без особого труда занимает Романов, Пошехонье, Мологу, Рыбинск. Когда у него набирается около 40 тысяч ратников, он во встречном бою наносит поражение тушинскому воеводе Тышкевичу, после чего занимает Ярославль и Углич.

А от Астрахани к Москве с 3-тысячным, хорошо обученным войском уже двигался воевода Федор Иванович Шереметев. Его полки, безуспешно простоявшие более года под мятежным городом, где засел очередной «царевич» Август, были отозваны Шуйским на помощь центральной власти. Свой поход-возвращение Шереметев начал с освобождения от повстанцев острога и города Царицына (24 октября 1608 г.). Дальнейший его путь вверх по Волге, хоть и очень медленный, сопровождался практически повсеместными восстаниями жителей городов и сел против тушинских воровских гарнизонов. В Нижний Новгород, жители которого встречали его как освободителя, он прибыл лишь весной 1609 года. Немного отдохнув и пополнив ряды за счет ополчений с мест, Федор Шереметев через Муром, Касимов (его он взял приступом) двинулся на Владимир. Владимирцы, узнав о приближении верных царю Василию войск, схватили своего воеводу Вельяминова, верно служившего Тушинскому вору, привели его в соборную церковь, дали возможность исповедоваться и причаститься, после чего забили камнями. Попытка же овладеть Суздалем успехом не увенчалась, вследствие чего Шереметеву пришлось отойти во Владимир и обосноваться там на некоторое время.

Но, говоря о подвигах Скопина, ополчения северных городов и Шереметева, мы должны иметь в виду, что и Москва собой что-то да представляла. Там было достаточно сил, правда, не для того, чтобы победить Тушинского вора, но защитить себя от его отрядов, обложивших город со всех сторон, Москва могла совершенно спокойно. Об этом свидетельствуют события Троицына дня (25 июня 1609 г.), когда поляки, уже знавшие о приближении Скопина к Твери, внезапной атакой сбили передовые отряды горожан, подошли к самой Москве, а потом, как бы приглашая москвичей на битву, отошли за Ходынку и расположились на ее берегу. Царь Василий послал против них все свои войска с пушками и дубовыми гуляй-городами на возах, через их бойницы стрельцы вели прицельную стрельбу. Завязалась упорная битва, в которой поляки и казаки начали одолевать царское войско. Казалось, победа их близка, но неожиданное для поляков появление свежих сил под началом князей Ивана Куракина, Андрея Голицына и Бориса Лыкова полностью изменило ситуацию: тушинцы были остановлены, а потом и обращены в бегство. Только донские казаки Заруцкого смогли задержать наступающих москвичей на рубеже реки Химки. В этом сражении тушинцы потеряли практически всю свою пехоту.

Нужно сказать, что в это время заметную роль в организации обороны Москвы уже играли такие земские деятели, как Прокопий Ляпунов и Дмитрий Пожарский, но их основной подвиг еще впереди, поэтому и рассказ о них последует в свою очередь.

Центральной же фигурой антипольского сопротивления в этот период был, бесспорно, Скопин-Шуйский. В его лагерь в Калязине продолжали прибывать все новые и новые ополчения с запасами продовольствия и всего необходимого для военно-походной жизни. Везли они и собранные по городам деньги для выплаты жалованья иностранным наемникам. Когда сумма средств превысила 10 тысяч рублей, Скопин отправил их со своими послами Делагарди, чтобы тот остановил уходящих в Швецию наемников и понудил их к выполнению Выборгского договора. Деньги и передача шведам без царского утверждения Корелы с уездом сделали свое дело: корыстолюбивые наемники повернули назад и пошли на соединение с русским ополчением. Но еще до их подхода князь Михаил в ночь на 5 сентября овладел Переславлем-Залесским, убив при этом 500 и пленив 150 шляхтичей Сапегиной рати. Через десять дней явились и шведские войска, которые, получив еще 15 тысяч рублей мехами, воспылали готовностью к продолжению похода на Москву. Двадцать шестого сентября Михаил Скопин и Делагарди двинулись дальше на юг и, достигнув Александровской слободы, решили остановиться в ней, чтобы пополнить свое войско спешащими к нему со всех сторон ополчениями.

Такой мощный военный кулак в 100 верстах от Москвы прервал экономическую блокаду столицы. В город пошли обозы с продовольствием из Коломны, Владимира, Переславля. Князь, имея, кроме шведских наемников, 18 тысяч своих воинов, тем не менее считал возможным применять лишь оборонительную тактику. Однако это не помешало ему направить в изнуренную многомесячной осадой Троицкую обитель 900 ратников, которые, к радости осажденных, без боя соединились с ними. Но смелый и решительный Сапега был еще силен. Восемнадцатого октября он с 4-тысячным отрядом выступил из своего стана, расположенного неподалеку от Троицкого монастыря, чтобы испытать силы объединенного войска. Встретив передовые дружины Скопина, он гнал их до самой слободы, где вступил в открытое сражение с его основными силами. Не выдержав схватки с русскими из-за их многочисленности, поляки вынуждены были вернуться к своей бесполезной осаде. Скопин их не преследовал: он выжидал. А Александровская слобода тем временем, как и при Иване Грозном, стала затмевать по своему значению стольный город Москву. Туда стремились мысли и сердца сынов Отечества, туда шли толпами и порознь, конные и пешие, кто с мечом, а кто и с рогатиной. Новую дружину снарядила и прислала Ярославская земля, из Владимира прибыл Шереметев со своей низовой ратью, царские полки привели из Москвы князья Куракин и Лыков, ожидались новые наемные войска из Швеции.

Все благополучно складывалось для молодого полководца: доверие царя, единодушие всех слоев русского народа, наличие пусть купленных, но профессионально подготовленных союзников, раздор в неприятельском стане. И, наконец, как заметил Н.М. Карамзин, россияне увидели то, чего уже давно не видали: ум, мужество, добродетель и счастье в одном лице; увидели мужа великого в прекрасном юноше и славили его с любовью, которая столь долго была жаждой, неудовлетворенной потребностью их сердец, и нашла предмет столь чистый. То, что чувствовал любой неравнодушный к судьбе своей Родины, то, что как бы витало в воздухе, посмел сформулировать и высказать лишь один человек: Прокопий Ляпунов – рослый, сильный, красивый рязанский дворянин, способный на отчаянный, безрассудный, но искренний поступок, поднявший когда-то вместе со своим братом Захарием мятеж в армии Годунова под Кромами и примкнувший к Лжедмитрию I. Какое-то время он состоял в армии Болотникова, но, убедившись в несхожести или даже в антагонизме своих и его целей, в ноябре 1606 года перешел на сторону Василия Шуйского, за что был пожалован в думские дворяне. С тех пор воевал на стороне московского царя и против Болотникова, и против Тушинского вора. Прокопий был признанным вождем рязанского дворянства, и его слово многое значило. Так вот, этот Прокопий Ляпунов взял на себя смелость от лица всей России предложить царскую корону двадцатитрехлетнему Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому, как единственно достойному претенденту на этот пост. И если мы вспомним, как Василий Шуйский стал царем и как к этому отнеслись жители городов и уездов, сколько раз его пытались свергнуть с престола и как он сам изъявлял согласие передать власть достойному претенденту, да к тому же учтем его достаточно преклонный возраст и отсутствие наследников – то предложение Ляпунова было в высшей степени оптимальным. И не факт, что молодой герой не хотел этого. На словах он отрицал такое желание, но были ли его высказывания искренними, мы уже никогда не узнаем, потому что архивы не сохранили ни одного документа, написанного его рукой. Как будто кто-то специально вымарывал князя Михаила из истории. А какая была бы перспектива: победное шествие из Александровской слободы в Москву, венчание на царство, а потом всей землей Русской – на Сигизмунда, застрявшего под Смоленском. И вряд ли король устоял бы против такого напора. И не было бы еще двух лет безвременья, государственного разоренья и народных бед.