Текст книги "Великая Смута"

Первый серьезный гром прогремел в августе 1579 года, когда Баторий во главе 15-тысячного наемного войска подступил к Полоцку и после трехнедельной осады принудил его гарнизон к сдаче. Через месяц та же участь постигла и город-крепость Сокол. Это поражение повлекло за собой два серьезных последствия. Первое – для Москвы закрывался торговый путь через Западную Двину и далее в Балтийское море, второе – польско-литовской армии открывалась прямая дорога в Московское царство. Осенью того же года Баторий захватил города Красный, Козьян, Ситну, Туровль, Нещерду. От набегов польской конницы серьезно пострадали сотни селений Смоленской области и Северской земли – они были сожжены и разграблены.

А Ивана Грозного как будто поразил ступор. Имея около восьмидесяти городов с крепкими воинскими гарнизонами и сильные полки, стоящие вдоль засечной полосы, он, лишенный мужества и способности к сопротивлению, чуть ли не в одночасье сменил надменный тон на унизительное заискивание перед своим решительным, а потому и более счастливым противником. В то же время, терпя одно поражение за другим, он не забывал о своих удовольствиях. Поистине пиром во время чумы представляются устроенные им празднования по случаю бракосочетания безвольного и ограниченно дееспособного сына Федора и своей, уже не поддающейся счету, свадьбы.

Вместо организации сопротивления, не говоря уже о наступательных действиях, московский царь направляет в военный стан своего врага послов, которым наказывает смиренно перенести от поляков все, вплоть до побоев, но уговорить короля прекратить военные действия. Король же, захватив инициативу, требует невозможного, а именно передачи Литве Смоленска, Новгорода, Пскова, Великих Лук и всех ранее захваченных ливонских территорий. В подтверждение серьезности своих намерений Баторий в августе 1580 года осаждает Великие Луки, очередной форпост на пути к Москве, и 5 сентября, после мощнейшей артиллерийской подготовки, берет эту крепость штурмом, а вслед за ней – Невель, Озерище, Заволочье. И только смоленским воеводам Даниилу Ногтеву и Федору Мосальскому удается остановить дальнейшее продвижение польских войск.

Разуверившись в возможности благополучного исхода Ливонской войны, царь пошел на крайние меры. Он повел опасную игру с Римской католической церковью. Обвинив Батория в попустительстве турецкой экспансии и нежелании противостоять ей, а также в нехристианском поведении по отношению к православному населению Руси, Иван Васильевич через своего посла дал понять Папе Римскому, что не имеет ничего против объединения церквей и своего участия в войне с Турцией. Но прежде он попросил помощи в заключении мирного договора с Польшей на выгодных для себя условиях. Папа Григорий ХIII, желая приобщить россиян к своей пастве, благословил на посредническую миссию между Москвой и Польшей известного богослова иезуита Антония Поссевино. Баторий же, понимая всю искусственность и даже некоторую театрализованность происходящего, использовал приезд папского посланца как повод для продолжения военных действий. Со 100-тысячной армией, состоящей преимущественно из европейских наемников, Баторий в августе 1581 года подступил к городу-крепости Пскову, ничуть не сомневаясь в успехе. Только все его усилия оказались тщетными. Псковский воевода Иван Петрович Шуйский не только успешно оборонялся, но и совершал отважные вылазки за крепостные стены. Не удались полякам и подкопы под оборонительные сооружения: встречными действиями защитников города они были ликвидированы. А прорыв в осажденный город свежего стрелецкого войска под командой Федора Мясоедова, совершенный 2 ноября, сделал бессмысленной дальнейшую осаду в условиях наступающей зимы, при острой нехватке в польском стане продовольствия и фуража. К тому же из-за невыплаты солдатских денег экспедиционный корпус Батория стал таять на глазах.

Окончание Ливонской войны, может быть, было бы и не таким плачевным для Москвы, если бы не царь, который в очередной раз проявил нерешительность, граничащую с трусостью. Какими мотивами он руководствовался, нам неизвестно – они могли быть и обоснованными. Но пошли он тогда под Псков дополнительные силы – и победа русских была бы более чем возможной. Тогда бы и условия мирного договора диктовал он, а не Баторий и Поссевино. А доводы «за» и «против» направления туда войск были, и они обсуждались настолько бурно, что в пылу спора Иван IV нанес своему сыну и наследнику Ивану Ивановичу смертельные ранения, от которых тот скончался 19 ноября 1581 года. Пока поляки из последних сил вели осаду, а Баторий выпрашивал у Сейма дополнительных средств на ведение войны, в Ям-Заполье шли переговоры, в которых Поссевино занимал откровенно пропольскую позицию.

Но инициативой уже владели псковичи. Сила была на их стороне, что продемонстрировала сорок шестая, и последняя, вылазка русского гарнизона (2 января 1582 года), в процессе которой было уничтожено и взято в плен большое количество неприятельских воинов. Это явилось решающим толчком для того, чтобы канцлер Замойский, оставшийся во главе осаждающих, «дал знать своим послам, что терпение войска уже истощилось; что надобно подписать договор или бежать». И снова мы в должной мере не воспользовались безвыходным положением поляков: боясь возвратиться в Москву без мира, царские послы подписали договор, по которому Речи Посполитой отходили Ливония, а также Полоцк и Велиж. Единственное, чего добились, так это отказа Батория от контрибуции и возвращения других русских городов, захваченных поляками.

Однако Ливонская война на этом не закончилась. Швеция, воспользовавшись походом Батория на Псков, изгнала русские войска из Эстонии, овладела Нарвой, а затем, перейдя на русскую территорию, взяла Иван-город, Ям-город и Копорье. Угроза нависла над Псковом и Новгородом. Но шведы к этому времени уже выдохлись. К несчастью, и Иван Грозный не мог прислать дополнительных войск для исправления положения, так как обстоятельства вынуждали его заниматься делами на Средней Волге, где черемисы в очередной раз подняли восстание. В итоге перемирие, заключенное со Швецией в августе 1583 года, стало последним правовым актом, в котором были зафиксированы плачевные результаты Ливонской войны. Согласно этому договору мы не только ничего не приобретали, но и теряли часть своей прежней территории, а именно Копорье с Иван-городом и Ям-городом.

Так бесславно закончилась война, длившаяся почти четверть века, унесшая десятки, если не сотни тысяч человеческих жизней и причинившая страдания жителям этого края. По существу, внешняя политика Ивана Грозного потерпела сокрушительное поражение. Она истощила внутренние силы России. Замахнувшись на «окна в Европу», мы лишились даже «форточки» – Иван-города. Дружественная одно время Швеция превратилась в злейшего врага, Украина и Белоруссия вошли в состав укрепившейся Речи Посполитой, грозно нависшей над нашими западными границами. Репутация страны, совершившей агрессию и потерпевшей поражение, надолго закрепилось за Московской Русью.

Последние годы царствования Ивана Грозного проходили под угрозой нового нашествия Стефана Батория, мечтавшего о покорении всего Московского царства, в условиях непрекращающихся бунтов на Средней Волге и опустошительных набегов ногайцев в район Алатыря, Коломны, Белева, Новосиля, в напрасных хлопотах о новой женитьбе – теперь уже на родственнице английской королевы Марии Гастингс.

Но судьбе было угодно, чтобы царствование это завершилось на хорошей ноте. «Новое Царство послал Бог России». Промыслом потомков крещеного золотоордынского мурзы – купцов Строгановых, отвагой и организаторскими способностями Ермака Тимофеевича, мужеством и храбростью донских казаков и наемников из числа русских татар, немецких и ливонских пленников, выкупленных Строгановыми у возвращавшихся с Ливонской войны ногайцев, произошло первое покорение Сибири.

Отряд численностью 840 человек отправился в это исключительно рискованное предприятие 1 сентября 1581 года, как раз когда Стефан Баторий только начинал осаду Пскова. Их путь пролегал по рекам Чусовая и Серебряная до Уральского хребта. Потом они волоком перетащили ладьи на реку Журавли и сплавились по ней до Тагила, а затем и до Туры, где на месте нынешнего Туринска стоял городок князя Епанчи. Вот у этого городка и произошло первое сражение русских землепроходцев и коренного населения Западной Сибири. Напуганные грохотом пушек, татары бежали, а на месте городка остались развалины и головешки. Затем были бои в урочище Бабасан на берегу Тобола, в окрестностях Карачинского озера, но самая важная, самая решительная битва состоялась 23 октября на реке Иртыш под горой Чувашьей, преграждавшей путь к столице Сибирского царства Искеру (Сибирь). С татарской стороны битвой руководили сам хан Кучум и его племянник Маметкул. Численный перевес был явно на стороне сибирских татар, но огнестрельное оружие и стойкость казаков, литовцев и немцев, их организованность и профессионализм обеспечили победу и на этот раз. Двадцать шестого октября, через неполных два месяца с начала кампании, Ермак торжественно вступил в безлюдную столицу. Спустя несколько дней к нему явились остяки со своим князем Боаром – присягнули на верность «белому» царю. За ними последовали вогульские князья Ишбердей и Суклема, множество татарских мурз, соглашавшихся платить дань в надежде на покровительство пришельцев.

Летом 1582 года Ермак продолжил освоение новых земель. С частью своих людей он пошел в северном направлении по Иртышу, по пути покоряя где силой, а где только угрозой ее применить другие татарские, остяцкие и вогульские улусы и городки. Дойдя до Оби, Ермак взял главный остяцкий город Назым, привел к присяге местное население, после чего с чувством выполненного долга возвратился в сибирскую столицу.

Настало время триумфа. В 1583 году из Москвы пришла царская грамота о «вечном забвении старых вин и вечной благодарности России за важную услугу», а с ней награды, почести, подарки. Прибыли воевода князь Семен Болховский с 500 стрельцами и дьяк Иван Глухов.

После этого удача отвернулась от «князя Сибирского», как назвал Ермака Иван Грозный в своей грамоте. Зима 1583/84 года выдалась на редкость тяжелой: цинга, голод, болезни, жестокие морозы да к тому же партизанские действия аборигенов уполовинили русское воинство, а коварство князя Карачи лишило атамана верного сподвижника Ивана Кольцо и еще сорока донских казаков. После этого предательского убийства все ранее покоренные улусы восстали на россиян и, благодаря своему многолюдному скоплению, заперли их в осажденном Искере. Ермака и его дружину спасла только смелая ночная вылазка отчаянных казаков на стан князя Карачи, которая позволила внести замешательство в ряды нападавших, а уже совместные действия охотников и крепостного гарнизона обратили их в бегство.

Бунт подавили, но дни Ермака, а вместе с ним и его экспедиции тем не менее были сочтены. В ночь на 5 августа 1584 года Ермак Тимофеевич, а вместе с ним и 50 казаков пали в ночном бою на берегу Иртыша. Это событие привело к тому, что оставшиеся россияне, опасаясь за собственную судьбу, решили покинуть Сибирь. Пятнадцатого августа около 150 человек (все, что осталось от стрелецкого отряда, дружины Ермака и иностранных наемников купцов Строгановых) отправились в обратный путь.

Может сложиться впечатление, что воинский труд, гибель людей оказались напрасными. Это не так: дорога в Сибирь была проторена; силы татар взвешены и сочтены явно недостаточными для того, чтобы им удалось сохранить за собой этот большой край, поэтому дело Ермака Тимофеевича – бывшего казачьего атамана, когда-то промышлявшего «зипуны» на Волге и Дону, – подхватили государевы люди. Через год в Сибирь был направлен воевода Иван Мансуров с сотней стрельцов, со временем к ним присоединялись все новые и новые отряды. В 1586 году они уже возводят крепость Тюмень, на следующий год – Тобольск, а чуть позже – Пелым, Березов, Обдорск, Сургут, Нарым, Томск и другие. Богатство России стало прирастать Сибирью. По утверждению Н.М. Карамзина, уже «около 1586 года Сибирь доставляла в казну 200 000 соболей, 10 000 лисиц черных и 500 000 белок», не считая бобров и горностаев.

Но этого Иван Грозный уже не застал. Он умер 18 марта 1584 года, объявив своим наследником царевича Федора.

Глава V
Царь Федор Иоаннович и Борис Годунов

Пятибоярщина. Удаление царевича Дмитрия. Богдан Бельский. Смерть Никиты Юрьева и пострижение Ивана Мстиславского. Ликвидация Великого княжества Тверского. Мария Старицкая. Федор Иоаннович. Борис Годунов. Заговор против царицы. Смерть царевича Дмитрия. Неприязнь бояр к Годунову. Успехи правительства Годунова в освоении новых земель и во взаимоотношениях с другими странами. Любовь Бориса к иностранцам, учреждение патриархата. Внутреннее положение в Московском царстве. Юрьев день. Заповедные лета. Закрепощение крестьян. Агрессивность православного царя. Счастливый тандем. Смерть царя Федора. Избрание Бориса Годунова. Царские милости и льготы. Подозрительность нового царя и его страх потерять престол. Сыскной приказ. Опала Вельского и Романовых. Голод, мор, преступность. Григорий Отрепьев. Его скитания. Бегство в Литву. Самозванство. Поддержка Лжедмитрия Папой Римским, Сигизмундом III и польской шляхтой. Семейство Мнишеков. Поход самозванца на Москву и его радушный прием. Поражение при Добрыничах. Смерть Бориса Годунова. Переход Басманова на сторону Лжедмитрия. Смерть царя Федора Борисовича

Умирая, Иван Грозный назначил своему наследнику Федору Иоанновичу целый регентский совет, состоящий из пяти преданных ему вельмож. В эту Верховную думу вошли: князь Иван Мстиславский – троюродный брат нового царя; Никита Романович Юрьев – его дядя по матери; князь Иван Шуйский – знаменитый защитник Пскова; Иоаннов любимец – хитрый решительный и честолюбивый Богдан Бельский, воспитатель царевича Дмитрия, а также царский шурин Борис Федорович Годунов.

Как и при любой другой смене власти, это царствование началось с репрессий. В первую же ночь к вдовствующей царице Марии Нагой, царевичу Дмитрию и их родственникам была приставлена стража, а их возможных приспешников и людей, неугодных новой пятибоярщине, выслали из Москвы или посадили в тюрьмы. На следующий день высшие сановники Московского царства присягнули на верность новому царю, а опасное семейство Нагих было сослано в город Углич, определенный еще Иваном Грозным как собственный удел его младшего сына. Бельский со своим воспитанником не поехал, что дало основание подозревать его в интриге против Федора и желании стать единоличным регентом-правителем, в случае его замены на малолетнего Дмитрия. Хотя было и другое подозрение: якобы Бельский хотел возвести на престол Бориса Годунова, своего друга и советника. Насколько были обоснованы эти предположения, судить сложно, тем не менее они дали повод к тому, чтобы удалить его из Москвы назначением на воеводство в Нижний Новгород.

По прошествии шестинедельного траура по усопшему венценосцу состоялось венчание на царство Федора Иоанновича, сопровождавшееся невиданными милостями с его стороны: были уменьшены налоги, возвращены свобода и достояние опальным вельможам, без выкупа отпущены военнопленные, герою Пскова Ивану Шуйскому пожаловали все доходы этого города, а большая группа царедворцев получила боярские звания. Но самыми большими милостями был осыпан Борис Годунов – он и конюший, и ближний великий боярин, и наместник Казанского и Астраханского царств. Беспримерными были и его доходы. Как отмечали современники, Годунов только за свой счет мог выставить 100-тысячную армию.

Во главе регентского совета первое время находился боярин Никита Романович, но тяжелый инсульт свел его в могилу. Умирая, он взял клятву с Бориса Годунова, что тот будет покровительствовать его пятерым сыновьям – молодым братьям «Никитичам», как их называли в народе. Эта смерть обострила дворцовые интриги. Кто был их инициатором, неизвестно, но последующим поколениям россиян настойчиво внедрялась мысль, что именно представители древних княжеских и боярских родов решили избавиться от не в меру честолюбивого и удачливого Годунова. Существует версия, согласно которой бояре планировали даже физически устранить фаворита. Роль «подсадной утки» в этой комбинации должен был взять на себя князь Иван Мстиславский – троюродный брат царя Федора и названый отец самого Бориса. Ему надлежало заманить Годунова к себе на пир, во время которого предполагалось передать царского шурина в руки убийц. Заговор вскрылся. Иван Мстиславский из первосоветника Боярской думы в одночасье превратился в монаха Кирилло-Белозерского монастыря, а его соумышленники (Воротынские, Головины) были заключены в темницу или сосланы в дальние от столицы места. Без наказания остались лишь Шуйские – то ли по ходатайству митрополита, то ли за отсутствием бесспорных улик.

Однако цепь последующих событий дает достаточно серьезные основания предполагать, что инициатором этой интриги был сам Борис Годунов. И вот почему. Вслед за расправой над «заговорщиками» тут же последовала акция против зятя Мстиславского – Симеона Бекбулатовича. Этот Чингисид и родственник царя после своего полупотешного годичного великого княжения во времена Ивана Грозного получил в удел Тверь и титул великого князя тверского. По существу, это было самостоятельное государство, что при определенных условиях могло угрожать как безопасности Московского царства, так и московскому престолу. Его-то Годунов и решил ликвидировать, дабы исключить возможность возрождения исторически беспокойного княжества и устранить гипотетического претендента на царскую корону. Задуманное осуществилось без каких бы то ни было эксцессов: Тверь получила московского наместника, а Симеон был выслан в свое Кушалинское имение.

Примерно в это же время разворачивались и события по нейтрализации возможного использования в антимосковских целях Марии Владимировны Старицкой, троюродной сестры царя Федора, вдовы ливонского короля Магнуса, проживавшей со своей девятилетней дочерью в Польше под строгим надзором Стефана Батория. С помощью представителя британско-русской компании Джерома Горсея Марию удалось уговорить на побег. Однако в Москве ее ждал не любящий брат, а печальный обряд монашеского пострига в Пятницком монастыре. Разрешив таким образом возможные международные осложнения, связанные с королевой Ливонии, Годунов одновременно пресек и все варианты ее участия во внутренней политике при дворе московского царя. Мария была лишней фигурой на шахматной доске, как и ее вскоре умершая дочь, похороненная с соответствующими ее статусу почестями.

С этого момента Борис Федорович становится фактическим правителем Московского царства и все последующие события в период царствования Федора Иоанновича будут связаны не с личностью царя, а с личностью его шурина. Поэтому вполне уместно краткую характеристику последнего царя династии Рюриковичей дать именно сейчас, ибо потом это только нарушит нить исторического повествования.

Как отмечали современники, Федор Иоаннович «от младенчества и до конца живота своего» отличался слабостью души и тела, а потому был «больше пригоден для кельи или пещеры, нежели для власти державной». Для подданных он являлся образцом кротости, сострадательности, искренней набожности, целомудрия и тихой семейной жизни. Но как государь Федор Иоаннович был… никакой. Он не хотел и не мог заниматься государственными делами, перекладывая все заботы на правителя, и был хорош хотя бы тем, что не мешал тому управлять страной. Единственный поступок, совершенный им на троне, – это отказ от развода с женой, Ириной Федоровной Годуновой, которая все никак не могла дать ему наследника. Современники считали царя слабоумным, а некоторые иностранцы в своих воспоминаниях выводили блаженным, а то и полным идиотом. Но народ любил его, как ангела земного, приписывая его молитвам благосостояние государства, наступившее после царя Грозного. По жизни его и смерть ему досталась тихая, как сладкий сон.

Все четырнадцать лет царствования Федора Иоанновича рядом с ним был его шурин Борис Федорович Годунов, потомок золотоордынского мурзы Чета, принявшего крещение от митрополита Петра и поселившегося на Руси в ХIV веке под именем Захария, – прославился он уже только тем, что основал и построил знаменитый Ипатьевский монастырь под Костромой. Борис и его сестра Ирина, рано оставшиеся без родителей, воспитывались в доме их дяди Дмитрия Ивановича Годунова, оказавшегося в годы опричнины при дворе Ивана Грозного. Женитьба Бориса на дочери царского любимца Малюты Скуратова – Марии открыла ему путь наверх, а женитьба царевича Федора на сестре Годунова сделала его членом царской семьи. Когда Федор восходил на трон, Борису было 32 года. Будучи неграмотным и несведущим в церковной службе, он тем не менее имел ум государственный, пытливый. Хорошо разбирался не только во внутридворцовых интригах, но и в организации государственного управления, психологии разных слоев общества, чем небезуспешно пользовался в своих далеко идущих планах. Став после смерти Юрьева и опалы Мстиславского главой регентского совета, он стремился всеми силами оправдать доверие царя, заслужить расположение народа и получить признательность Отечества. Он хотел стать хорошим правителем и стал таковым. Ни одно назначение, ни одно важное дело не решалось без его участия, ни один иностранный посол не мог приехать в Москву, не нанеся ему визита и не заручившись его благорасположением.

Все это вызывало раздражение других членов Боярской думы, оказавшихся в полной зависимости от всесильного правителя. На этой почве назревал новый заговор. Душой и мозговым центром антигодуновской оппозиции стало семейство Шуйских, которых активно поддерживали посадские московские люди, недовольные протекционистскими действиями Бориса по отношению к английским купцам. Это не укрылось от всевидящего ока шпионов и доброжелателей Годунова, и он начал кампанию по вытеснению своих недругов из царского окружения. Попытка митрополита Дионисия примирить враждующие стороны не только не принесла успеха, а, наоборот, спровоцировала Годунова на откровенную расправу с некоторыми из своих противников. Тогда митрополит и князья Шуйские, Урусовы, Колычевы, Быкасовы вместе с купцами и частью воинских и гражданских чиновников, желая избавиться от властолюбивого правителя, решили лишить его сестриной поддержки и «бить челом» царю Федору о том, чтобы тот развелся с Ириной Годуновой, в связи с отсутствием наследника, и взял бы себе новую жену, которая будет в состоянии родить ему здоровое потомство. Узнав о заговоре, Борис с помощью своего красноречия смог уговорить митрополита, и тот отказался от инициирования бракоразводного процесса. Со своей стороны Годунов пообещал не мстить злоумышленникам. Однако уже через короткое время по ложному обвинению в измене все замешанные в истории «лучшие люди» были взяты под стражу. И хотя суд не получил веских доказательств их вины, все они подверглись опале – кто пострижен в монахи, кто посажен в тюрьму, а семерым купцам отсекли головы на площади. Возмущенный неправосудным решением, митрополит Дионисий в присутствии царя обвинил правителя в тирании и клеветнических измышлениях, за что и поплатился – как его, так и крутицкого архиепископа Варлаама свели с кафедр и заточили по разным монастырям, а ранее сосланные князья Андрей Иванович и Иван Петрович Шуйские были задушены в своих кельях. Произошло это в 1588 году.

Итак, на пятом году правления Годунов пролил первую кровь своих политических противников. «Так начались, – говорит Н.М. Карамзин, – злодейства; так обнаружилось сердце Годунова, упоенное прелестями владычества, раздраженное кознями врагов, ожесточенное местью!» Тем не менее именно с этого момента официальный титул Бориса стал звучать так: «Зять Великого Государя, Управитель, Слуга и Конюший, Боярин и Дворцовый воевода, Содержатель царств Казанского и Астраханского».

Историография последующих четырех веков, основываясь на легендах, вымыслах и литературных памфлетах, приписывала и до сих пор приписывает Годунову организацию убийства малолетнего царевича Дмитрия в мае 1591 года в городе Угличе. Причем совершенно игнорируются материалы, собранные следственной комиссией, возглавляемой будущим царем Василием Ивановичем Шуйским, а его вряд ли можно считать клевретом правителя – не надо забывать о репрессиях, примененных к членам его семьи за три года до описываемых событий. Так вот в тех материалах, основанных на показаниях очевидцев, совершенно определенно делается вывод о том, что с царевичем, игравшим на улице «в тычку», произошел эпилептический приступ и он, падая, непроизвольно напоролся на нож, который был у него в руках. Иначе, как несчастным случаем, это происшествие назвать трудно. Но уже тогда общественное мнение россиян было настроено таким образом: если в государстве происходит что-то хорошее, то это благодаря молитвам царя Федора, а если случается какое-то несчастье, то это не иначе как происки Годунова. «Все щедроты и благодеяния правителя, – говорит Н.И.Костомаров, – толковались в дурную сторону, а злые языки беспрестанно приписывали ему новые злодеяния». Молва обвиняла Бориса в смерти Грозного, царевны Феодосии – его племянницы, королевны Евфимии – дочери Марии Старицкой, а также в смерти жениха его же собственной дочери – Иоанна, брата датского короля. Ему ставили в вину потерю зрения Симеона Бекбулатовича и нашествие на Москву крымского хана в 1591 году. И тут же мы видим, что учреждение в Москве патриаршего престола расценивалось его противниками как подкуп духовенства, а помощь погорельцам – как популизм. Личный выезд на место строительства Смоленского кремля рассматривается как желание покрасоваться перед народом, а оказание продовольственной помощи голодающему населению – как бессознательное пособничество эпидемиям и разгулу преступности в городах. Освобождение от налогов и выдача наградных денег служилым дворянам подается как развращение и попустительство.

А все из-за того, что Годунов возвысился не «по месту» и не «по отечеству». Практически все члены Боярской думы по своему происхождению были потомками владетельных князей, а потому подчинение наследнику малозначительного татарского выкреста они считали «за бесчестие», каким бы умным он ни являлся. Ум, как критерий оценки способностей соискателя государственных постов, в расчет тогда не принимался. Вот и смерть Дмитрия поставили ему в вину. Помимо всего прочего, не нужно сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что история Смутного времени писалась по заказу уже новой царской династии, династии Романовых, а ей было невыгодно превозносить Бориса Федоровича. Вот и «вешали на него всех собак». Защищать же его после смерти стало некому. Людей, облагодетельствованных им, было много, а вот благодарных – мало.

Ну а теперь перейдем к делам и событиям, к которым был причастен Борис Годунов и за которые, как говорил Н.М. Карамзин, он, «если бы родился на престоле, то заслужил бы имя одного из лучших венценосцев в мире».

Начал он, как мы уже говорили, с налоговых послаблений, амнистии опальных вельмож и освобождения военнопленных поляков. Потом пошла обычная в таких случаях смена представителей центральной власти на местах. Скомпрометировавшие себя наместники и судьи были смещены, а на их место поставлены если не лучшие, то, по крайней мере, более надежные и лично преданные. А для того чтобы они служили честно и не занимались лихоимством, им пригрозили суровыми карами и… удвоили жалованье. Затем Борис более умом, нежели мечом смирил казанских татар и черемису, пообещав им прощение за прежнее «воровство». Дело завершилось тем, что те прислали в Москву своих старейшин и они принесли клятву верности новому царю. Для закрепления успеха на берегах Волги приступили к строительству новых городов – Цивильска, Уржума, Царево-Кокшайска, Царево-Санчурска, Самары, Саратова, Переволоки, Царицина, а также возведению каменной стены Астраханского кремля. Активно продолжалась начатая Ермаком колонизация Сибири. Вместе со стрельцами и казаками туда направлялись земледельцы, строители, ремесленники. От Печоры до Кети и Тары, а потом и до Оби поднимались новые укрепленные города, пополнявшие царскую казну «пушистым золотом».

Правительство Годунова нашло общий язык и с другими казачьими ватагами, ранее промышлявшими разбоем. Где кнутом, где пряником оно смогло переориентировать их энергию на служение Отечеству в качестве пограничной стражи и авангарда в освоении новых земель на юге и юго-востоке. К этому времени относится и основание теперешнего Уральска на реке Яик (Урал). Оставаясь внешне самостоятельными и независимыми от Москвы, казачьи отряды беспрестанно тревожили владения турецкого султана, угрожали набегами крымскому хану, обуздывали ногаев. Если им удавалось закрепить за собой какую-то территорию, то в конечном итоге она отходила русскому государству, а если они терпели фиаско, то у Москвы была всегда «дежурная» отговорка: мол, казаки «беглецы, бродяги и воры, царю они не подчиняются, и он, как султан и хан, сам с ними ничего поделать не может».

Оборонная линия Московского царства от набегов крымских татар, веками существовавшая по течению Оки, постепенно теряла свое значение. Новой оборонительной линией, вдоль которой ежегодно развертывались войска, охранявшие границу, стал треугольник Мценск – Новосиль – Орел. Одновременно с этим возводились Ливны, Воронеж, Кромы, Елец, восстанавливался Курск. После воцарения Годунов предпринял еще один смелый шаг. На Нижнем Осколе, вблизи места его впадения в Донец, он начал возводить город Царев-Борисов – не только для защиты, но и в качестве базы для потенциального русского похода на Крым.

Засечные черты и сторожи при Иване Грозном и Борисе Годунове

В 1586 году кахетинский царь Александр, желая заручиться поддержкой единоверного монарха, отдался в подданство Москве, которая от такого несвоевременного и недолговременного приобретения получила одну лишь головную боль. Вскоре кахетинский царь был убит своим же сыном Константином. Русским войскам, теснимым со всех сторон, пришлось покинуть Кахетию и Тарки, потеряв при этом около трех тысяч воинов. Тем не менее это было «два шага вперед, один шаг назад». На Тереке восстановили и укрепили город-крепость Тарку – с тех пор русские ратные люди его уже не покидали.