Текст книги "Великая Смута"

Однако это не было концом безумной тирании. Еще два года лучшие люди государства Российского не чувствовали себя в безопасности. От рук опричников продолжали гибнуть заслуженные воеводы и великомудрые царедворцы, земцы и ранее преданнейшие царю опричники. Ивану Грозному везде мерещилась измена. И только трагедия 1571 года, а вслед за ней и победа 1572 года наконец-то вразумили царя поверить земству. Но об этих событиях и связанных с ними московско-крымских отношениях нужно рассказать чуть подробнее.

Итак, возвратимся к делам крымским. Мы остановились на отрицательной реакции хана в связи с ликвидацией Казанского и Астраханского царств, а также на успешных походах против крымских татар Вишневецкого, Ржевского, Адашева. Радужные перспективы развития московско-крымских отношений поддерживал и удачливый период Ливонской войны. На этом фоне Иван Грозный по примеру своего деда делает попытку заключить союз с Девлет-Гиреем. Но этот союз, эта дружба были нужны не сами по себе. Во все времена цари и короли, как правило, дружили против кого-то. Так и в этом случае предполагалось дружить против ослабевшей Литвы. Для ведения дипломатических переговоров в Крым был направлен большой посол Афанасий Нагой. Посла приняли радушно, однако «татарин любит того, кто ему больше даст», поэтому послу были выставлены требования регулярных и весьма богатых поминков. Хотя Нагой и отговаривался тем, что «дружба не покупается», но поминки пошли, да такие, что крымский хан на время забыл все свои претензии на Казань. Но аппетит приходит во время еды, да к тому же и польский король не скупился, чтобы завоевать расположение Девлет-Гирея. Он прислал такую казну, что крымский хан, не задумываясь, послал свои отряды в набег на русские земли. Правда, поход этот вряд ли можно считать удачным – он не взял ни одного города, несмотря на отсутствие в них каких-либо значительных русских сил, а часть его рассеявшихся для грабежа отрядов была разбита. Тем не менее, воодушевленный щедрыми поступлениями от польского короля и в надежде что-то еще выторговать у русского царя, Девлет-Гирей стал вновь требовать себе Казань и Астрахань. Получив отказ, татары осенью 1565 года предприняли новый поход, но, встретив достойный отпор со стороны защитников Болхова, сочли за благо вернуться в свое разбойничье логово. В постоянных переговорах, чередовавшихся с демонстрацией силы, прошло еще четыре года, пока турецкий султан не принял решение о походе на Астрахань. Весной 1569 года 17-тысячная турецкая армия и 50-тысячная армия крымских татар двинулись вверх по течению Дона в направлении волго-донской переволоки. Только вот крымский хан, не желавший усиления турок в Северном Причерноморье, был для них плохим союзником. Он и сам не проявлял инициативы, и турок отговаривал, да к тому же и всячески вредил им. Закончился поход бесславно: ни Волго-Донского канала не прорыли, ни городов не поставили, ни Астрахани не взяли. Не помогли им и ногаи, решившие изменить русскому царю, с которым они, по их же признанию, дружили «пока были наги и бесконны», а теперь, оправившись, изъявили готовность на все ради своих единоверцев. Крымский хан достиг своей цели: турки потеряли интерес и охоту силой восстанавливать мусульманские царства на Волге под своим покровительством, но сам Девлет-Гирей такой надежды не терял и продолжал требовать от царя передачи этих царств под свою юрисдикцию.

Весь 1570 год прошел в тревожных ожиданиях нового турецко-татарского нашествия и в дипломатических пересылках, в которых султан требовал не только ликвидации русской крепости на Тереке и восстановления независимости Астрахани и Казани, но и подручничества себе русского царя. Весной следующего года опасность татарского нашествия возобновилась. Земское войско во главе с Бельским, Мстиславским, Воротынским и Шуйскими расположилось на Оке в районе Коломны, опричное войско вместе с царем и Михаилом Черкасским – в Серпухове. Однако противники Ивана Грозного, в их числе упоминается и боярский сын Кудеяр Тишенков из крещеных татар – прототип былинного Кудеяра, встретили 120-тысячное крымское войско и провели его, минуя русские заставы, прямо к Москве. Царь, узнав, что вместе с Девлет-Гиреем на Москву идет и его тесть – князь Темрюк, казнил его сына Салтанкула – Михаила Черкасского, являвшегося первосоветником опричной Боярской думы, а также воеводой Большого полка, и бежал со своими опричниками через Александровскую слободу, Ростов и Вологду на Белоозеро. Несогласованность и растерянность земского войска привели к тому, что часть его бездействовала, а другая часть была истреблена в пылающей Москве. Последствия похода были ужасными. Москва, за исключением кремлевских построек, полностью выгорела. В огне погибло около 80 тысяч москвичей, в полон уведено более 100 тысяч человек, не говоря уже о сгоревшем имуществе, домашних животных и запасах продовольствия.

Окрыленный успехом хан в уничижительной форме потребовал от царя передачи ему Казани и Астрахани, угрожая новым походом. Иван Грозный, то ли напуганный, то ли поднаторевший в дипломатических переговорах, начал длительную переписку через своего посла Афанасия Нагого, предлагая хану то одну Астрахань, то совместное владение Казанью, то богатые поминки. Но тот, памятуя о прошлогодней удаче, решает уже не просто пограбить ослабленное Ливонской войной, опричниной, мором и неурожаями Московское государство – в его планах захватить его, поделить между своими князьями и мурзами русские города, волости и поместья.

Если Александровская слобода худо-бедно, но хоть как-то защищала Ивана Васильевича от «коварной» земщины, то от крымского хана защитить она не могла. Поэтому центр Московского царства на время переместился в недавно разоренный Новгород, куда царь переехал со всем своим семейством и куда на 450 телегах была вывезена вся государственная казна. В случае поражения самодержец готов был бежать еще дальше, а именно в Англию – королева Елизавета обещала дать ему убежище и возможность жить… за свой счет.

Наученный горьким опытом прошлогоднего поражения, Иван Васильевич решил объединить войска земщины и опричнины, поставив во главе всей армии опытнейших земских полководцев князя Михаила Воротынского и Ивана Шереметева Меньшого, а также опричника князя Никиту Одоевского. Объединенная группировка насчитывала в своих рядах около 60 тысяч человек, в том числе и 7-тысячный отряд ливонских немцев под командой Георгия Фаренсбаха.

Летом 1572 года Девлет-Гирей, как и ожидалось, во главе 120-тысячного войска, состоявшего из ногайцев, турецких янычар и собственно крымских татар, двинулся по проторенной дорожке на Москву. Первое соприкосновение с русской армией у него состоялось на берегах Оки в районе Серпухова, где он, не вступая в бой, для отвода глаз оставил 2-тысячный отряд, а сам с основными силами направился к Москве. Этот маневр вскоре был обнаружен, и Воротынский начал преследование хана.

Передовой полк князя Дмитрия Хворостинина 28 июля настиг татарский арьергард в 50 километрах от Москвы в районе села Молоди и смело атаковал его. Удар был настолько силен, что Девлет-Гирею пришлось приостановить движение на Москву и выслать на помощь своему арьергарду 12-тысячный отряд ногаев и татар. Силы оказались неравными, поэтому Хворостинин вынужден был отступить. Однако отступал он так, что своим умелым маневром сумел подвести преследующих его татар под ружейный и пушечный огонь подоспевшего Большого полка князя Михаила Воротынского. Поредевшая татарская конница откатилась назад.

Узнав о прибытии Большого полка, крымский хан перешел к обороне. На следующий день русские сумели подтянуть все свои резервы и обустроить изобретенный князем Воротынским гуляй-город, окружив его деревянными щитами, установленными на телегах, и обведя глубоким рвом. Тридцатого июля Девлет-Гирей бросил основные силы против московского стана, но русские укрепления устояли против конных атак; мало того, эффективность огня осажденных была настолько высокой, что к концу дня они смогли перейти в контрнаступление и нанести ощутимый урон противнику, захватив в плен большое число татарских мурз, в том числе и одного астраханского царевича.

Первый день августа прошел в мелких стычках и в подготовке к генеральному сражению. На следующий день Девлет-Гирей сосредоточил против гуляй-города практически все свои силы. Теперь татары наступали как в конном строю, так и в пешем порядке. Засевшие за укреплениями стрельцы Хворостинина и немецкие наемники стойко отражали атаки врагов. Трупы татарских воинов все гуще покрывали окружающие гуляй-город окрестности, но накал битвы не ослабевал. Тем временем князь Воротынский с Большим полком, пользуясь складками местности, скрытно вышел в тыл ханскому войску. По его сигналу из гуляй-города был произведен залповый огонь из всех орудий и пищалей, и навстречу на какое-то время опешившим татарам из-за укреплений бросились стрельцы и иностранные наемники. Одновременно с тыла на орду навалился Большой полк. «И сеча была велика…», татары побежали, потери их были огромны. Среди убитых оказались сын, внук и зять хана. Окончательный разгром вторгшейся орды завершился уже на берегах Оки. Бежал и Девлет-Гирей, оставив победителям обозы, шатры и свое знамя. В Крым он возвратился лишь с 20 тысячами всадников. Это все, что осталось от его грозной армии. Из 20-тысячного турецкого войска в Константинополь не вернулось ни одного человека.

Победа при Молодях имела огромное значение. Первым результатом ее стало то, что крымчакам надолго отбили охоту совершать такие масштабные рейды в Московское царство, и то, что присоединение Казани и Астрахани стало объективной и непререкаемой реальностью.

Вторым не менее важным результатом считается отмена изжившей и скомпрометировавшей себя опричнины. Хотя о какой отмене может идти речь, если к 1572 году земщины-то, как таковой, уже и не было. Все русские города и земли, за исключением опустошенной за год до этого Рязани, уже вошли в состав опричнины. В них уже состоялся «перебор людишек» – кто уничтожен, а кто сослан в пограничные области или на освоение вновь приобретенных земель к югу и востоку от Московской Руси. Земщина с ее удельными и вотчинными порядками, пропущенная через опричное сито, неузнаваемо преобразилась. В государстве установился единый опричный, в смысле самодержавный, порядок. Вот как впоследствии об этом периоде писал немецкий авантюрист Штадтен, ранее служивший в опричнине: «…великий князь достиг того, что по всей Русской земле, по всей его державе – одна вера, один вес, одна мера! Только он один и правит! Все, что ни прикажет он, – все исполняется и все, что запретит, – действительно остается под запретом. Никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне». Ну чем не самодержавие? Самодержавие чистейшей воды!

Но что дало основание преимущественно западным современникам этих событий утверждать об отмене опричнины? Здесь, видимо, огромную роль сыграла инерция в поведении царских «кромешников». Начав в 1564 году с бесчинств и вседозволенности, насилия, грабежей и кровопролития, они потеряли чувство меры и не заметили того момента, когда от разрушения нужно было переходить к несвойственному их натурам созиданию. Послужив какое-то время «движущей силой революции сверху» и выполнив поставленную перед ними задачу, они постепенно превращались в угрозу для выстраиваемого царем правопорядка. Их методы после победы при Молодях, возродившей у земщины чувство национальной гордости и уверенности в своих собственных силах, были уже явно неуместны. Это теперь мы знаем закономерности общественного развития, знаем, что практически всякая революция «пожирает своих детей», а тогда «переборка» уже в опричной среде рассматривалась как очередная блажь Ивана Грозного, которому нужен был только повод. И он нашелся. Опричники лишь позволили себе усомниться в целесообразности реабилитации жертв прежних репрессий, и вся их верхушка «пошла под нож»: князь Василий Темкин утоплен, Петр Шенятев повешен на воротах собственного двора, князь Андрей Овцын для куража вздернут рядом с овцой на опричном Арбате, убит печально знаменитый Григорий Грязной. Можно верить, а можно и не верить, но в записках уже упоминавшихся Таубе и Краузе есть информация, что лейб-медик Елисей Бомелий лично отравил около сотни опричников. Правда, вышло из обихода само понятие «опричнина» – говорят, что лишь за упоминание о ней людей секли. Но если вернуться в ХХ век, много ли менялось в карательной практике Советского государства от периодической замены ВЧК на ОГПУ, НКВД на МГБ, КГБ на ФСК, ФСБ на какую-нибудь очередную аббревиатуру. Так что была уничтожена не опричнина, а ее наиболее одиозные проявления и чересчур ретивые исполнители.

Глава IV
Бесславный конец царствования

Московско-польские отношения. Люблинская уния. Генрих Анжуйский. Успехи русской армии в Ливонии. Перемирие. Симеон Бекбулатович. Стефан Баторий. Измена Магнуса. Возобновление Ливонской войны, оккупация Латвии. Сдача Полоцка, Великих Лук. Осада Пскова. Антоний Поссевино. Ям-Запольское перемирие. Договор со Швецией. Бесславный конец Ливонской войны. Покорение Сибири. Смерть Ивана Грозного

Казалось бы, Русь могла вздохнуть спокойно. Создавалось впечатление, что лимит несчастий для нее исчерпан, что русский народ ждут мир и процветание. Все благоприятствовало тому: прекратились неурожаи, а вместе с ними и голод; отступили моровые поветрия и стихийные бедствия; польско-литовские вельможи принялись обхаживать московского царя, чтобы он принял королевскую корону, – и только от этой перспективы крымский барс превратился в жалкого шакала, выпрашивающего подачки, а Ливония притихла в ожидании своего приговора.

Итак, после победы при Молодях судьба Московского царства во многом решалась в зависимости от того, кто станет королем объединенного польско-литовского государства.

Вкратце напомним события последних 10–15 лет, связанные с русско-литовскими отношениями:

– 1559 год. Сигизмунд-Август и ливонское правительство заключили договор, согласно которому король под залог девяти волостей обязывался защищать орден от русских войск;

– 1560 год. Иван Грозный заявляет литовским послам, что договор этот он не признает и будет поступать с ливонцами так, как поступают с данниками и неисправимыми должниками;

– 1561 год. Конец Немецкого ордена. Раздел его земель между четырьмя европейскими государствами. Вхождение Ливонии в состав Польского королевства. Этот же год ознаменовался неудачным сватовством московского царя к сестре польского короля, Екатерине;

– 1562 год прошел во взаимных опустошительных набегах;

– 1563 год. Взятие Полоцка московскими полками. Перемирие, сколачивание антимосковской коалиции, второе поражение русских войск при Орше, измена Курбского;

– 1565 год. Учреждение опричнины;

– 1566 год. Активизация Ливонской войны, успехи русских войск, переговоры, требование Риги, провал переговоров;

– 1567 год. Неудачное посольство русских в Литве.

– 1568 год. Новое обострение русско-литовских отношений. Локальные победы и поражения;

– 1569 год. Приостановление военных действий. Начало борьбы за польское наследство.

Здесь будет уместным напомнить, что единого польско-литовского государства тогда не существовало, а было два суверенных государства, управляемых со времен Ягайло (1386 г.) королем Польши, являвшимся одновременно и великим князем литовским. И там и там были своя рада, свое войско, своя казна, свои законы. Но если положение великого князя считалось в какой-то степени наследственным, то есть от Бога, то король Польши, как правило, избирался общим шляхетским собранием, а следовательно, был зависим от своих же подданных. Однако сложность ситуации при Сигизмунде-Августе заключалась еще и в том, что король был бездетным, поэтому «совмещение должностей» выборного короля и наследственного великого князя в будущем становилось весьма проблематичным. Таким образом, двухсотлетней конфедерации Польши и Литвы приходил конец, что означало непременное ослабление обоих государств – это было очевидным как для поляков, так и для литовцев. Поэтому в начале 1569 года по инициативе короля в Люблине был созван объединительный сейм. На нем между польскими и литовскими вельможами разгорелась ожесточенная борьба вокруг условий, на которых они согласились бы создать единое государство. Поляки предлагали унитарный принцип построения будущего государства, а литовцы настаивали на федеративном устройстве с широкими правами сторон в решении внутренних проблем. Первоначально верх брала литовская делегация, но после того как король узнал, что часть украинской шляхты хотела бы стать подданными польской короны, он своим декретом выделил из состава Великого княжества Литовского три украинские области (Волынскую, Киевскую, Брацлавскую) и передал их Польше. Чаша весов качнулась в другую сторону. Первого июля 1569 года объединительный акт, получивший название Люблинской унии, был подписан в польской редакции. Так на карте Европы появилось новое государство – Речь Посполита.

Антимосковская направленность этого объединения была очевидной. Тем не менее в Польше и особенно в Литве русская партия еще обладала значительными силами, в связи с чем решила попытаться возвести на польский престол либо Ивана Грозного, либо одного из его сыновей. Чтобы не раздражать общественное мнение и не множить противников этого курса, московский царь сначала приостановил все военные действия против Литвы, а в 1570 году подписал трехлетнее перемирие.

Речь Посполитая во 2-й пол. XVI в.

В июле 1572 года (за несколько дней до битвы при Молодях и менее чем за два месяца до Варфоломеевской ночи) Сигизмунд-Август скончался, перед смертью посоветовав своим вельможам избрать на престол московского царя. В процессе многочисленных консультаций наметились четыре основные кандидатуры: Эрнест – сын австрийского императора, Генрих Анжуйский – брат французского короля, Иоанн – король шведский, Федор – младший сын царя московского. Однако условия, выдвинутые Польским сеймом, и встречные условия Ивана Грозного были заранее неприемлемыми для обеих сторон. Поляки, например, просили передать Литве Смоленск, Полоцк, Усвят, Озерище, а также дать за Федором, как бы «в приданое», некоторые города их московских владений. Иван в свою очередь потребовал ни много ни мало признания за собой царского титула, передачи польской короны по наследству, возвращения под юрисдикцию Москвы Киева и всей Ливонии.

В результате дипломатических интриг победу одержал сын Екатерины Медичи Генрих Анжуйский, поддержанный французским королем и турецким султаном. За три месяца на польском престоле он успел, как говорят исследователи, понежиться, попировать, поохотиться на диких зверей, ощутить свое зависимое от собственных подданных положение и возненавидеть их за это. Ну а когда умер его брат, французский король Карл IХ, Генрих, подстрекаемый своей матерью, тайно бежал в Париж, напоследок ограбив польскую казну. В феврале 1575 года он был коронован во Франции под именем Генриха III, получившего известность как развратный и расточительный женоподобный король с безответственной тягой к богохульству и оккультным упражнениям.

Ну а Польша вновь погрузилась в смутный период междуцарствия. Основная борьба за корону на этот раз развернулась между австрийским императором Максимилианом и князем Трансильвании Стефаном Баторием. Иван Грозный поддерживал кандидатуру Максимилиана, который обещал в случае своего избрания уступить царю Литву. Мнения польской шляхты разделились. Сенат избрал Максимилиана, а Сейм – Батория. Последний, воспользовавшись бездействием императора, в сопровождении своей дружины прибыл в Краков, где и был коронован 1 мая 1576 года. При вступлении на престол Баторий дал торжественное обещание: соблюдать и уважать законы страны; жениться на пятидесятитилетней сестре умершего короля Анне; заключить союз с турецким султаном; усмирить крымского хана; освободить пленников, томящихся в татарском плену; обеспечить безопасность государства; вернуть все земли, завоеванные московскими князьями.

Запахло новой войной.

Однако для полноты картины нужно немного возвратиться назад. После раздела Ливонии между Швецией, Польшей, Данией и Россией (1561 г.), после взятия русскими войсками Полоцка (1563 г.) последовало еще несколько боевых столкновений между русскими и литовскими армиями, которые не изменили баланса сил на этом театре военных действий. Более того, польско-литовское государство, переживавшее кризис власти и не имевшее достаточных сил для оказания сопротивления московской экспансии, предложило Ивану Грозному закрепить договором границы по принципу фактического владения. России в этом случае отошли бы Полоцк, Юрьев, Нарва. Однако царь, почувствовав в себе силу, захотел большего. Он заявил о своих правах на Ригу, в чем его поддержал и Земский собор, специально созванный в июне 1566 года. Но с этим не согласилась уже противная сторона. В результате состояние «ни войны, ни мира», чередующееся отдельными стычками, локальными победами, поражениями и перемириями, тянулось более десяти лет.

Такое положение русско-литовских отношений не означало прекращения Ливонской войны. На какое-то время основным противником для Москвы в этом регионе стала Швеция, владевшая северной частью Эстонии с Ревелем (Таллин). С русской стороны военными действиями руководил датский герцог Магнус, провозглашенный Иваном Грозным королем, как бы сейчас сказали, виртуального Ливонского королевства. В июне 1570 года Магнус во главе русской экспедиционной армии вступил на территорию, контролируемую шведами, а в августе осадил Ревель. Осада продолжалась до марта следующего года без какой-либо надежды на успех, так как главенствовавшие на море шведы без особого труда обеспечивали осажденных всем необходимым, вплоть до свежего подкрепления в живой силе и технике. Снятие осады 16 марта 1571 года явилось закономерным результатом непродуманности всей зимней кампании. Хотя кому война, а кому мать родна. Боярин Иван Петрович Яковлев изрядно обогатился под Ревелем. Его добыча едва уместилась на двух тысячах саней.

Затем последовали нашествие Девлет-Гирея на Москву, паническое бегство Ивана Грозного на Белоозеро и предательство его главного советника по ливонским делам, немца Иоанна Таубе, который с помощью ливонских рыцарей, находившихся на русской службе, попытался захватить Дерпт. К счастью, русский гарнизон смог отбить это нападение, и тогда бывшему опричнику ничего не оставалось делать, как переметнуться на сторону польского короля.

Следующая крупномасштабная операция в Ливонии началась через полгода после победы русских войск при Молодях. Царь принял на себя верховное командование, и уже 1 января 1573 года русские штурмом овладели опорным пунктом шведов в Прибалтике крепостью Пайде. В ходе штурма, кстати, погиб и печально знаменитый Малюта Скуратов. Через некоторое время пала крепость Каркус. За этими победами последовало почти трехлетнее перемирие, совпавшее с очередным польским междуцарствием.

К этому времени у болезненно подозрительного Ивана Грозного накопился новый ряд проблем, которые он, во избежание вредных лично для себя последствий, задумал разрешить чужими руками.

Что это были за проблемы?

Во-первых, царь в очередной раз решил «перебрать людишек» в своем ближайшем окружении. Удалить неугодных, заподозренных в предательстве или скомпрометировавших себя родственными или дружескими отношениями с опальными боярами.

Во-вторых, его вновь начала раздражать Боярская дума, состоящая из представителей аристократических фамилий и комплектующаяся не по воле царя, а по решению самой Думы. Без согласия Думы Иван Васильевич мог назначить только думного дворянина, влияние которого на принятие решений было незначительным, в связи с чем царь этим правом особо-то и не пользовался. Так вот, Дума временами осмеливалась напоминать самодержцу, что он, согласно Судебнику 1550 года, не имеет права принимать важных государственных законов без ее согласия. А это ему крайне не нравилось. Видимо, поэтому он и придумал такой способ дистанцироваться от нее.

И, в-третьих, Царю опять потребовались новые земли, за счет которых он мог бы увеличить свою армию, наделив служилых дворян поместьями. Но вот вопрос: где взять эти земли? Ответ, как всегда, лежал на поверхности: или завоевать, или отнять у Церкви. Но завоеванные земли были уже все поделены, а покушаться на церковные владения означало отмену своих же ранее принятых решений, чего «осторожный самодур» пока не решался делать.

Правда, есть еще одна версия того, почему Иван Васильевич пошел на возрождение опричнины, хоть и в несколько измененном виде. Это его суеверие. Некоторые авторы утверждают, что какие-то колдуны напророчили, что в 7084 году от Сотворения мира, или в период с 1 сентября 1575 по 31 августа 1576 года от Рождества Христова, русский царь должен умереть. Чтобы обмануть судьбу, Иван и придумал назначить вместо себя другого человека.

Выбор пал на Саин-Булата. Мы мало знаем об этом человеке, тем не менее его личность, как и его родословная, весьма примечательна. Это был прямой наследник Чингисхана. Его прадед, Ахмет, хан Золотой Орды, проиграл стратегическое Стояние на Угре Ивану III в 1480 году. Его отец, Бек-Булат, поступил на русскую службу лет за двадцать до этих событий. Сам Саин-Булат уже несколько лет был царем в Касимове и в этом качестве участвовал в Ливонской войне. В 1573 году он принял крещение и новое имя, с которым и вошел в историю, – Симеон Бекбулатович. После крещения он женился на княжне Анастасии Мстиславской, дочери видного московского боярина князя Ивана Федоровича Мстиславского, мать которого была двоюродной сестрой Ивана IV, а отец – крещеный казанский царевич по имени Петр. Весьма аристократическая родословная. По существу, наследник золотоордынского престола стал правителем всего лишь одного из улусов своих предков.

Иван Васильевич оставил себе титул князя московского и… государственную казну, что, безусловно, говорит о театрализованности нового царя – тот, осознавая свое положение, сделался послушным инструментом в руках самодержца. И действительно Иван «перетряхнул» свой двор, постращал бояр и подготовил выгодное для себя решение Церковного собора, который через четыре года (январь 1580 г.) не сможет отказать ему в изъятии у монастырей бывших родовых княжеских вотчин и заложенных поместий. Согласится собор и на запрет впредь покупать, брать в залог и принимать в дар новые земли. По прошествии злополучного года, а может быть, в связи с недовольством духовенства начавшейся секуляризацией церковных земель, но самое правдоподобное – в связи с избранием Стефана Батория польским королем, что означало скорую войну, Симеон был сведен с престола. В благодарность за верную службу царь пожаловал ему Тверь и титул великого князя тверского.

Итак, вернемся к Стефану Баторию, ведущему свою родословную от древнего венгерского рода из Трансильвании (Седмиградья), восходящего к ХIII веку. Известно, что отец его, Этьен Баторий Сомлио, был воеводой Седмиградским при князе Иоанне Запольском. Сам Стефан в молодые годы посещал лекции в университете города Падуя в Италии, состоял на военной службе у короля Венгрии и князя Трансильвании и даже три года находился в плену у немцев. В 1571 году, благодаря расположению к Баторию императора и султана, его избирают воеводой, а затем и князем Седмиградья, находившегося у турок в вассальной зависимости. В 1574 году он вступил в борьбу за польский престол. Однако на сейме голоса разделились. Сенаторы проголосовали за австрийского императора Максимилиана, а средне– и мелкопоместная шляхта – за Стефана Батория. Двусмысленность положения не остановила тщеславного воеводу, и он, несмотря на возражение императора, приехал в Краков, где был коронован 1 мая 1576 года. Приступить же к выполнению взятых на себя обязательств по возвращению польско-литовских земель, захваченных Московским царством, новоизбранный король не мог. На это было несколько причин, и прежде всего то, что на ведение военных действий он должен был получить согласие Сейма и деньги на содержание войска. Ни того, ни другого у него не было, да к тому же в Гданьске вспыхнуло восстание сторонников австрийского императора, грозившее отпадением этой прусской территории. Поэтому Баторий вынужден был лавировать и оттягивать время начала войны с Москвой. Для этого он через полгода после коронации посылает в Москву послов для обсуждения условий мирного договора, при этом сознательно проявляет неуважение к персоне царя, опуская в обращении к нему его царский титул и титулы князя полоцкого и смоленского.

Осознавая неизбежность вооруженного столкновения с Польшей и одновременно недооценивая способности Батория, Иван Грозный сам начинает новый этап Ливонской войны, причем начинает неудачно. Три месяца (январь—март 1577 г.) пытается овладеть Ревелем, но все его попытки оказываются безуспешными. Однако с подходом основных сил он перенацеливает действия своих войск на литовскую часть Ливонии. Его подручник король Магнус действует в Северной Латвии, а Симеон Бекбулатович со своими помощниками Иваном Шуйским, Федором Мстиславским, Сицким и Юрьевым – в Южной. На этот раз кампания пошла более удачно, хотя без конфузов не обошлось. Магнус, еще недавно выступавший в роли странствующего рыцаря, слишком серьезно воспринял свой новый титул короля. Он стал рассылать королевские грамоты с призывом подчиниться ему как законному государю. И надо же было такому случиться, что некоторые города охотно откликнулись на это обращение, а жители Вендена и Вольмара даже выгнали польско-литовские гарнизоны, провозгласив Магнуса своим королем. Окрыленный успехом, он принялся активно расширять подвластную ему территорию, но забыл лишь спросить об этом Ивана Грозного. А тот вовсе не собирался уступать Магнусу Ливонию. В довершение всех неприятностей новоиспеченный король позволил себе требовать от Ивана Грозного уважения суверенитета своего марионеточного королевства. Реакция царя была незамедлительной: Магнус лишается и королевского звания, и всех пожалованных ему земель. Правда, через два месяца, когда вся Ливония, за исключением Риги и Ревеля, окажется под властью Москвы, Иван IV на радостях все ему возвратит.

Осенью 1577 года Иван Грозный посчитал, что Ливонская война закончилась его победой, которую нужно лишь закрепить соответствующими договорами. Однако радоваться было рано – Польша и Швеция «сосредоточивались». Почти два года им понадобилось для того, чтобы изготовиться для ведения наступательной войны против русских. А пока суд да дело, они вели бесконечные переговоры, заключали перемирия, которые никто не собирался соблюдать, изыскивали денежные средства, комплектовали наемную армию, переманивали на свою сторону прежних союзников царя. В 1578 году, намаявшись от царской непоследовательности, унизительной подозрительности, грубого обращения и неуважительного отношения, на сторону польского короля перешел Магнус. Это больно ударило по престижу государя и существенно изменило соотношение сил на всем театре военных действий. Не лучшим образом зарекомендовали себя в Ливонии русская администрация и русские помещики (бывшие опричники), перешедшие от адашевской тактики умиротворения местного населения к тактике «выжимания последних соков» и ограничения гражданских прав и свобод. Если раньше эстонцы и латыши выступали на стороне русского войска, то теперь они отдавали предпочтение своим прежним господам – немецким рыцарям, шведам и полякам.