Текст книги "Доспехи нацистов"

– Beautiful[35]35
  Превосходно (англ.)


[Закрыть], – сообщил я. – Ребята живы, а наш любимец ждёт, безумной страстию сгорая.

– Чем же ты его так увлёк? – криво ухмыльнулся Слава.

– Ты не поверишь – Девой Марией.

– У-у!

Последний раз я имел дело с деревянными храмовыми статуэтками после третьего курса, когда кладоискательская деятельность занесла меня в Вологодскую область. Любят на севере России всяческие фигурки. Не знаю, к какому веку относились обнаруженные в полуразвалившейся церквушке облупившиеся святые, но переть на горбу тридцать километров до станции тяжеленного апостола с меня величиною охоты было мало. Так они и остались гнить – забытые шедевры древних мастеров.

Впрочем, выдуманный статуй сейчас значил для меня куда больше, ибо открывал доступ к источнику информации. В том, что источник будет фонтанировать, я нисколько не сомневался. Слава мастер проводить форсированные допросы.

До обиталища ебуна на улице Ракова мы добрались как раз к условленному сроку. Час пик ещё не окончился и пришлось немало проторчать в пробках.

– Как ты думаешь, – спросил я дружбана, – дядюшка Альф поджидает нас один или с молодчиками?

– А какая нам разница? – мечтательно обронил он, мацая сталь АКМа. – Возьмём, даже если он не один.

– Только без жертв и разрушений, – попросил я, превосходно зная штурмовую натуру корефана. – Ну-у… без крайней на то необходимости.

– Посмотрим, – молвил Слава и мы вышли.

Прежде чем позвонить, я сунул руку за спину и расстегнул предохранительный ремешок на ножнах. Меч под своей тяжестью приёмисто скользнул в ладонь. Маслозадый ебун открывать не спешил. Давал возможность «светлым братьям» притыриться или просто чуял, что ничего приятного его не ждёт. «За открывшейся дверью пустота, это значит, что кто-то пришёл за тобой». Пока что не товарищи в габардиновых макинтошах. Хотя мы со Славой для Конна мало чем их лучше. Товарищи отвезут дядюшку Альфа в комнату без окон, а мы… А что сделаем мы?

Додумать я не успел. В глазке мелькнуло пятнышко света, защёлкали замочные механизмы и дверь отворилась.

– Здравствуйте, Альфред Карлович, – бесцеремонно шагнул я через порог, – надеюсь, вы один?

Меч перегородил своим заточенным телом выход Конну на лестницу, Слава быстро прошнырнул в комнату. Автомат в его лапе не оставлял сомнений в целях нашего визита.

Из комнаты донеслось недовольное ворчание Рольфа.

– Нормалёк, – сообщил корефан, появляясь в прихожей.

– Замечательно, – я закрыл дверь. До этого момента путь отступления оставался свободным. Конн спокойно смотрел на меня. Казалось, он не удивлён вторжением. – Может быть пригласите нас присесть? – спросил я.

– Прошу вас, – указал ухоженной ладошкой Альфред Карлович. Изо рта его вкусно пахло.

Мы прошли в гостиную и уселись в кресла. Меч я положил на колени.

– Ко мне, Рольф, – мягко приказал Конн, – сидеть, – он старательно избегал резких движений. – Как я понял, статуэтку мы реставрировать не будем. Вы прибыли с другими целями, Илья Игоревич?

– Вот именно, – выдержка герра Конна мне, определённо, импонировала. – Сейчас у нас с вами будет реставрация картины моего представления о «Светлом братстве», а, если потребуется, то и реставрация вашей памяти.

– Я вам всего не смогу рассказать, – предупредил реставратор, – поскольку сам всего не знаю. Мой допуск к секретам организации достаточно ограничен.

– Это легко исправить с помощью зонта, – корефан рыкнул так, что у Рольфа уши встали торчком.

– Как-как? – взлетели брови дядюшки Альфа.

– Если забить его тебе в жопу, пидор вонючий! – Слава явно вознамерился деморализовать допрашиваемого.

– Илья Игоревич, – с оттенком брезгливости произнёс Конн, – прошу вас, уймите свою гориллу.

По сути, он был прав, горячиться не стоило, но теперь и у меня имелись некоторые возражения.

– Господин, которого вы изволите так обзывать, является моим лучшим другом.

– Я согласен разговаривать, но без перехода на личности.

– Хорошо, – хлопнул я ладонями по мечу, а затем и вовсе отложил его на стол, чтобы не давил, – впредь обойдёмся без взаимных оскорблений.

– Мне известно, что вы вступили в конфликт с Братством, – клинок на столе был лучшим тому доказательством. За ним стояла смерть меченосца, иначе как бы мы его получили?

– То, что вы беседуете со мной тет-а-тет – сильное свидетельство в вашу пользу.

– Меня уполномочили поговорить с вами. Дать ответ на ваши вопросы в пределах моей компетенции. Поверьте, это не так много, но и не очень мало. И, прежде всего, постараться убедить вас продать Обществу Доспехи.

Вместо ответа я расстегнул куртку. Это было очень убедительно. Конн слегка наклонил голову.

– О-о, – только и сказал он.

– Мне очень не понравилась ваша организация, – сообщил я. – Но коли уж нам приходится столь тесно общаться, я бы хотел узнать о ней побольше.

– У вас могло сложиться весьма превратное впечатление о ней, – рассудительно заметил Альфред Карлович, – ведь вы находитесь исключительно в состоянии войны. А, между тем, «Светлое братство» к вам очень хорошо относилось, Илья Игоревич. С вами налаживали контакт и даже пытались предложить руководящую должность.

– …? – я даже не сразу сообразил. – Стаценко?!

– Именно он. Остап Прохорович, – подтвердил дядюшка Альф. – Возможно, не стоило медлить, и приемлимее было выложить без обиняков, но не получилось.

– Стечение обстоятельств, – пробормотал я.

– Вы уехали на раскопки и до начала хм-хм… конфликта с Остапом Прохоровичем не встречались. А мы не знали, что за Эриком стоите вы. Очень жаль.

– В самом деле нехорошо получилось, – разговор принимал совершенно другой оборот. Конн был прирождённый вербовщик, недаром его держали на собеседовании с новичками.

– Меня просили передать, Илья Игоревич, – доверительно сказал герр Конн, – что «Светлое братство» на вас не в обиде. В случае вашего согласия Организация готова принят меры по улаживанию ваших проблем с милицией. Не примите за угрозу, но в уголовном розыске вами очень интересуются.

– Братство имеет столь сильное влияние? – в щедрые посулы я, вполне обоснованно, не верил.

– Для этой цели – вполне достаточное, – усмехнулся Конн и я вспомнил про общество «Справедливость». В самом деле, если профашистская организация, которую разрабатывает РУОП, спокойно рассылает по городу вооружённых боевиков, то крепкая волосатая лапа у них наверняка имеется.

– А поймать скромного археолога кишка оказалась тонка?

– Кто же знал, что вы такой шустрый, – поощрительно сказал Альфред Карлович. – Это лишний раз доказывает, что мы в вас не ошиблись.

– Такие люди нужны великой Германии, – вставил я, чем вызвал почти отеческую улыбку.

– Ещё как нужны, Илья Игоревич, – голос дядюшки источал елей. Он даже Рольфа гладить перестал, настолько успокоился.

– Тогда бы я хотел получить представление о новом месте работы.

– Могу дать пока только самое общее. Детали уясните в процессе выполнения прямых обязанностей, не знаю уж, какими они у вас будут.

– Да, это было бы забавно – поработать на Братство, – иронично пробормотал я.

– Я работаю и прекрасно себя чувствую, – пожал плечами Конн. – Зарплата меня устраивает. Кроме того, обзавёлся кучей полезных и приятных знакомств.

Тут он так маслянисто осклабился, что Слава аж надулся от возмущения. По зоне бы такой петух на говне протух, а тут гурчим-пурчим[36]36
  Значительная фигура (жарг.)


[Закрыть]! Прямолинейному афганцу вынести эту несправедливость было тяжело.

– Ну, да вернёмся к нашим баранам, – молвил я. – Что делает в Питере столь экзотическая организация, можете вы мне растолковать?

– Это не секрет, и лежит на поверхности – занимается отбором наиболее ценных производителей.

Я не поверил своим ушам.

– Производителей, извините, чего?

– Потомства. Расово полноценного белого потомства.

Нас со Славой проняло серьёзно. Жидовской «пропедевтикой», как выражался покойный Акимов, мы были напичканы с детства.

– А кто потребитель, организация, производящая долгосрочные евгенические исследования?

– К сожалению, Илья Игоревич, названия не знаю я сам, – развёл руками Альфред Карлович. – В плане сохранения тайны я очень надёжный источник – знаю только то, что мне самому рассказали, в частности, по телефону, пока вы добирались ко мне. Ну и так кое-что из собственных наблюдений.

– Понятно, – я и не сомневался, что дядюшка Альф после моего звонка кинулся давить на легавую педаль, но только я ждал автоматчиков в засаде, а «Светлое братство» предпочло меня завербовать.

Доспехи Чистоты были очень нужны этой странной организации.

– Насколько я помню, расовой селекцией занимались в эс-эс.

– Ею и по сей день там занимаются, – невозмутимо выдал Конн. – Окончание Второй Мировой войны вовсе не подразумевало абсолютный разгром Светлого Ордена. Он прекрасно себя чувствует, только переместился в другое полушарие. Здесь остались его филиалы, основная задача которых – квалифицированный отбор носителей элитного генофонда. Согласно теории Либенфельса, переселившиеся с погибшей родины атланты скрещивались с низшими расами и деградировали. Но это обратимый процесс. Путём селекции можно восстановить древний генетический код арийской протонации и воссоздать Der Sonnenmensch[37]37
  Солнечный человек (нем.)


[Закрыть] – подлинного атланта, сверхчеловека!

– Сильно! – хмыкнул Слава, поглаживая автомат. С волыной он без всяких хитрых учёных штучек ощущал себя сверхчеловеком.

– Грандиозно, – сказал я. – А средства на дорогостоящие научные исследования эс-эс черпает из золотых запасов нацистской партии?

– Я не думаю, – пропустил мимо ушей мой сарказм Альфред Карлович. – Существует торговля и другие источники дохода. «Светлое братство», например, участвует в коммерческих операциях с лесом и полезными ископаемыми Ленобласти.

Теперь я понял, на чём сколотил капитал Стаценко, но упоминать сложный геологический термин счёл излишней роскошью. Тайное знание – самое лучшее оружие, а оно мне может понадобиться; этот враг, если не сделать его союзником, окажется очень опасен.

– Судя по бурной деятельности Общества, у нас в Петербурге целый арийский Клондайк.

– Ну, – пожевал губами герр Конн, – истинные арийцы двух метров ростом и с идеальными черепами существуют нынче только в Южной Америке. Но и недооценивать российские резервы тоже нельзя. Здесь их до недавнего времени было больше, чем в разорённой войной Германии. Я имею в виду качественных реципиентов. По собственному опыту знаю, сколь ничтожен их процент. Из сотен прошедших тщательный отбор светлых человечков для науки используются единицы. Остальные служат по мере способностей, в том числе, как воинская сила.

– О, реванш – великая вещь!

– Напрасно ёрничаете. Любая коммерческая структура нуждается в охране, да и прочих должностей немало, где лучше иметь собрата по крови и духу, чем какого-нибудь еврея или араба. Отбор производится по всему миру. Белых людей с арийскими анатомическими признаками находят и в Скандинавии, но больше всего чистокровных в немецких колониях Аргентины, куда съехались уцелевшие представители лучших из лучших: наиболее инициативные особи уникального поколения осенённой заботой великого фюрера молодёжи, воспитанные в традициях старинного рыцарского ордена.

– Какое же место уготовано мне в сей уникальной структуре? – перешёл я к более насущным для меня вопросам.

– В наиболее подходящей для вас области. Как вы смотрите насчёт руководства отделом Истории и археологии «Светлого братства»? Эта должность наиболее гармонично соответствовала бы вашим способностям и навыкам, тем более, что потребность в руководителе такого рода у нас существует.

– Оо! То есть предлагаете стать кем-то вроде начальника отделения Русской археологии при отделе Древней и ранней истории института Наследия предков? Право же, вы мне льстите. Неужели ранее никого не нашлось достойного этой должности?

Герр Конн не оставил без внимания мой выпад.

– «Светлое братство» возродилось не так уж давно, – разъяснил он, – а отыскать жемчужину в навозной куче совсем нелегко, особенно когда её там нет.

Я вынужден был проглотить эту пилюлю.

Как бы там ни было, но шкуру свою и душевное равновесие Альфред Карлович спас. Это я понял, когда мы уже были в машине.

– Чего это за отдел, про который вы толковали? – поинтересовался Слава, когда мы катили по Фонтанке.

– Была в Германии такая хитрая организация – Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков – «Аненербе». Была она оккультной и очень непростой. Перед войной она влилась в Светлый Орден – SS. Превратилась в отдел Древней и ранней истории. Только занималась она не одними историческими изысканиями, а, вдобавок, магией, паранормальными явлениями и прочими чудесами, в которые официальная наука до сих пор не верит, хотя некоторые вещи уже начинает использовать. А вот Гитлер верил. И очень хорошо финансировал самые сумасшедшие разработки. Поэтому так прогрессировала наука при нацистах.

– И чего же они наизобретали?

– Одна экспедиция к центру Земли чего стоит! Да и похищенного Муссолини при помощи маятника по карте нашли. Только у них было очень мало времени. Хотел бы я знать, какие проекты им реализовать не удалось. Победитель забрал всё. Что-то заграбастали наши, остальное поделили американцы с англичанами. Большинство из того, что они унаследовали, до сих пор остаётся в секрете.

– Да чего они там могли получить, – скривился Слава, – муру всякую…

– Не скажи. В «Аненербе» работали крупные учёные, мировой величины – светила в своей области. Наследие от германских предков нам досталось весьма серьёзное. Говорят, в Москве хранится архив «Аненербе». Полагаю, «Светлое братство» скоро до него доберётся.

– И чего ты надумал?

– Скажу честно, – заглянул я в глаза корефану. Там царил кромешный Кандагар, – Альфред Карлович меня заинтриговал. Я был бы не прочь заглянуть за эту завесу. Если Братство согласно на мировую, я готов им Доспехи продать. Да и в говнище увяз по уши, надо из него выбираться, пока не утонул совсем. Реализую Доспехи, деньги получим – чего ещё надо?

– А ты в них уверен? Мало ли чего пидор наговорил.

– Так-то оно так, – вспомнил я синявинскую бойню, – доверяться в нашей ситуации нельзя, но и выхода другого не вижу. Нас всё-таки крепко припёрло. А тут предлагают уладить конфликт мирным путём, и никто не остаётся внакладе. Выбор очевиден.

– На кой им только эти Доспехи? – вздохнул Слава.

– Может быть, хотят оснастить по полной программе своего Солнечника. Доспехи там, копьё, шлем какой-нибудь или щит. А может быть, для каких-то магических целей. Кто их, колдунов, знает. Нас, «чёрных археологов», пристрастия клиента интересовать не должны; нашёл, деньги получил и дуй копать дальше. Pecunia, как говорил древнеримский император Веспасиан, non olet.

– А по-русски?

– Деньги не пахнут.

– Это точно, после нас хоть потоп, – проявил неожиданные познания мой безбашенный друг. Ему очень хотелось получить свою долю, а дальше хоть трава не расти. Дожить до появления нового фюрера казалось совершенно несбыточным. – Когда думаешь продавать? Надо будет подготовиться как следует, в смысле, чтобы башку тебе не оторвали.

– Подождём пару дней, – я сказал Конну, что мне необходимо некоторое время на обдумывание, и встретил с его стороны полное согласие. – Торопиться тоже не следует – уважать не будут. Выдержим паузу. Отдохнём. Теперь нас не тронут. Готовься вступать в исторический отдел. Будем «светлыми братьями».

Слава только вздохнул.

15

Едва я снял Доспехи, как меня начали охватывать сомнения: правильно ли я поступил, согласившись работать на «Светлое братство», не лезу ли в западню? Мысли не давали покоя, они толкались в голове словно суетливые зверьки и, чтобы от них избавиться, я опять напялил латы. Сразу стало уверенно и надёжно. Древняя магия мастеров Туле дарила ощущение непобедимости.

Доспехи я всё же убрал, но на улице без них решил пока не появляться. Маринка с Валерией Львовной ушли по каким-то своим женским делам, а мы с тестем сели пить чай.

– Налаживается дело? – спросил Анатолий Георгиевич, заметив мою безмятежную рожу.

– Потихоньку, – кивнул я. – Скоро деньги получим.

– Да, немного денег бы не мешало, – тесть ошпарил кипятком фарфоровый чайничек, насыпал заварку. – У меня сейчас бессрочный отпуск: экзамены закончились, дубовым абитуриентам репетитор стал не нужен.

Как всякий преподаватель, он считал всех учеников поголовно тупыми и нерадивыми. «Ты больно умный, – подумал я. – Ну, так дал бы своего мозга – жопу помазать». Аспирантуру мне заменили тюремные университеты, поэтому в душе сохранились отголоски студенческой солидарности.

– Я уже от скуки на все руки, – продолжал тесть. – Не поверишь, Илья, скажешь сейчас, что со своей каббалистикой совсем из ума выжил, да?

– А что такое? – вопросом на вопрос ответил я, тоскуя о чашке крепкого кофе по-турецки из зёрен мокко. Такой роскоши в доме маринкиных родителей никогда не водилось. Инженерно-технические работники привыкли дуть на кухне спитой чай и разглагольствовать под аккомпанимент Окуджавы о том, как лучше обустроить Россию. Некоторые теперь занимают досуг математическими расчётами чёрт-то чего. Вполне в духе времени – на стыке веков всегда возникает нездоровое увлечение широких масс оккультизмом. – Какими же вершинами непознаваемого вы овладели?

– Я начал читать «Слово о полку Игореве» способом бустрохедон, как евреи Тору, и обнаружил немало интересного.

– Вот как? – пробормотал я, не ожидая перехода с математической темы в столь изощрённое филологическое русло. – Как же это вы ухитрились?

– Мне вдруг пришло в голову, что боговдохновенный текст имелся не только у иудеев.

– И решили поискать славянские корни…

– И я их нашёл! Почему, спросил я себя, русские не могли написать нечто подобное? Я пошёл в магазин и купил самое последнее издание «Слова».

– А почему именно «Слово о плъку»? – заинтересовался я.

– Ничего другого не нашёл, – смутился Анатолий Георгиевич и тут же с жаром добавил. – Мне кажется, на это была воля провидения. Оно указало мне подлинный текст. О богоизбранности «Слова» как документа свидетельствует его полная тайн судьба. Чего стоит одна причина гибели подлинника в огне Московского пожарища тысяча девятьсот двенадцатого года! На Русь тогда вторглись полчища Наполеона.

– Что-то припоминаю, – скромно промолвил я.

Он отвлёкся на минуту от своих эскапад и налил заварки. Терпеть не могу чай: последствия отсидки. Слава, например, не ест чёрный хлеб. Настоящей арестантской пищей – чифиром с чернягой – мы насытились по горло. Тесть, как на зло, отрезал от бухана изрядной толщины ломоть, намазал маслом и принялся уплетать за обе щёки. При этом он не переставал болтать. Крошки изо рта периодически вылетали на стол. Я незаметно отодвинулся, чтобы не испачкаться.

– Я стал читать текст. Восхищения он у меня сначала не вызвал по причине крайней нечитабельности. Честно признаюсь, Илья, литературные достоинства его остаются для меня загадкой до сих пор, зато я понял главное: этот текст несёт в себе закодированные пророчества, нужен был только математический ум, чтобы их раскрыть.

– Что же вы там обнаружили? – несмотря на нашу договорённость, я не смог преодолеть барьер отчуждения и продолжал обращаться к тестю на «вы».

– Много чего, – задумчиво улыбнулся Анатолий Георгиевич и долго жевал, с мечтательным выражением на лице. – Смотреть на проблему дешифровки следует шире, – сказал он после паузы. – Главное не что мне удалось найти, главное – как! Метод – вот ключ к решению специальной задачи филологии. Пользуясь моим способом, можно раскодировать скрытое послание в любой русской летописи.

– И как же вам это удалось? – спросил я наконец, что от меня и ожидалось.

– Поскольку объём «Слова» невелик, мне удалось достаточно быстро – в течении месяца – проработать его по равным буквенным промежуткам. Я вычленил столько знакомых слов, образуемых произвольными буквенными комбинациями! Но вот их сочетание оставалось неподдающимся анализу. Тогда я отбросил этот порочный путь и – вот в чём соль моего метода! – просеял «Слово» через неравные шаговые промежутки, подчиняющиеся, впрочем, строгой математической последовательности.

– Один умный еврей, – вставил я, – мой тёзка, Илья Рипс, который всю жизнь читал Тору и так, и эдак, вполне авторитетно утверждал, что найти в священных текстах можно только то слово, какое ищешь.

– Я это уже понял, – с гордостью, на какую способен лишь усердный работник, сказал тесть. – Но моё отличие от вашего тёзки, жившего, надо полагать, в средние века, в том, что я получил высшее образование в одном из лучших математических вузов страны. У меня в голове вычислительная машина! Я блестяще доказал, на что способна точная наука даже в таком тёмном деле, как толкование скрытого смысла. Проверить мои выводы можно с карандашом в руках, имея перед собой текст «Слова». Да и не только «Слова», а любого другого документа древности. Незначительные погрешности в виде отдельных неподходящих букв, которых в тексте пророчеств встречаются считанные единицы, я склонен придавать искажениям, допущенным при изготовлении копии по воле переписчика. Таким образом можно воссоздавать первоначальный словарный вид документа, возвращая тёмным местам утраченный смысл.

– Иными словами, пользуясь вашими уравнениями, возможно провести экспертизу достоверности текста: если пророчество написано без ошибок, значит документ подлинный?

– Да! – воскликнул Анатолий Георгиевич, подпрыгнув на табурете.

У меня начала болеть голова. Я вдруг понял, что некоторые виды психических заболеваний заразны.

– Из вашей посылки следует, что все древние тексты боговдохновенны.

– А как же, – ничтоже сумняшеся ответствовал обезумевший в умствованиях своих муж, – в прежние времена люди были значительно более открыты Богу.

Разубедить тестя не представлялось возможным, тут я откровенно пасовал. «Перед упрямой любовью к вымыслу здравый смысл бессилен».

– Тогда я бы вам порекомендовал исследовать старинный нравоучительный трактат «Колобок», в котором тоже можно найти немало сокрытых слов, – произнёс я даже без иронии.

На кухне инженера, читающего беллетризированное бытописание новгород-северского князя хитроумным каббалистическим способом, чувство юмора увядало.

– Ты выглядишь не очень здоровым, Илья, – перешёл на личности тесть. Должно быть, рекомендация перспективного текста не понравилась.

– Ну, так ведь и был отнюдь не на курорте, – вероятно, смотрелся я и вправду не ахти, а чувствовал себя ещё хуже. Организм изрядно поизносился за суматошную неделю. Болели голеностопы, саднили разодранные колени и почему-то ныл бок, должно быть, застудил в лесу. – Теперь я понимаю, каково приходилось нашим во время войны.

– Какой именно войны? – с ехидством интеллигента новой эпохи поинтересовался Анатолий Георгиевич.

– Великой Отечественной, – вздохнул я. – Впрочем, немцев я понимаю тоже.

– Ах, Великой Отечественной, – снова загорелся какой-то безумной идеей тесть. Накалённый энтузиазм не давал ему покоя. – Помнишь, я рассказывал о биочисле сто тридцать семь?

– Да, – безнадёжным тоном сказал я. – Макс Борн и всё такое.

– Так вот, насчёт Великой Отечественной, – он всё-таки дорвался до карандаша. – Война началась двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. – Анатолий Георгиевич выдвинул ящик стола, извлёк из-под засаленной поваренной книги не менее засаленную тетрадку, отыскал в конце чистый листок и написал: 22 06 1941 = 9 + 137 • 137 • (137 + 137). – А возглавляет грозный ряд девятка – цифра смерти!

– Всё это obscura reperta[38]38
  Тёмные разыскания (лат.)


[Закрыть], – я брезгливо пошевелил пальцем придвинутую ко мне тетрадь.

– Обскура? – напряг интеллект Анатолий Георгиевич, и я готов был поклясться, что он припоминает только рассказ «Камера обскура», ничего более созвучного в его голове не водилось.

– Так говорят о неясных, трудно постигаемых теориях, – подсказал я, чтобы он не мучался.

Тесть вскинул голову. Глаза его снова заблестели.

– Но ведь биочисло есть.

– Число есть, – признался я.

Кухонный каббалист собирался ещё что-то сказать и даже набрал в грудь воздух, как вдруг заклацкал замок и в прихожую вошли Валерия Львовна с Маринкой.

С ощутимым облегчением я отправился поприветствовать дам.

Тёща держала в руках объёмистый хрустящий свёрток.

– Мы тебе, Илья, спортивный костюм купили, чтобы дома носить, – сказала матрона, вручая мне пакет.

Тут я понял, что принят в действительные члены семьи.

* * *

Больница была как больница, хотя и лечились в ней сплошь менты. Мы с Пухлым навестили Диму, который лежал в гипсе с раздолбанным тазом и проклинал Рыжего на чём свет стоит.

– Не ругайся, Димон, лучше красненького выпей, – налил я ему полный стакан «Кагора». – Для крови полезно.

Главбух оживился. Не глядя махнул стакан.

– Как сам-то? – поинтересовался он, цепким взглядом елозя по больничному халату прикрывающему кожан. Под курткой были надеты Доспехи, с которыми я на всякий пожарный случай не расставался.

– Слава Богу, – пожал я плечами, – пыхчу помаленьку. Кстати, гмоха в лесу видел.

– О-о, – изрёк Пухлый, – я-я, натюрлих!

– У Акима, – многозначительно добавил я, не вдаваясь в подробности – на запах вина стали подтягиваться соседи по палате. Дима всё понял.

Я достал из пакета ещё четыре бутылки. Пить так пить. «Кагором» мы запаслись в расчёте на многоместную палату, наполненную алчущими мусорами. В сумке у ног Пухлого ждали своего часа восемь пузырей по 0,5. И дождались!

– Я Рыжего посажу, – пылко заверил Димон, вцепившись в мою руку. – Сука! Видишь, что он со мной сделал?!

– А то! – заплетающимся языком ответил я.

– Я его посажу, суку! – повторил Боярский подобно Катону-старшему, который каждую свою речь в сенате завершал словами: «Кроме того, я полагаю, Карфаген должен быть разрушен».

– Рыжий должен сидеть в тюрьме! – провозгласил я ко всеобщему интересу окружающих нас ментов.

– Если увидишь его, звони, – попросил Дима. – У меня в палате мобильник. Костик, будь другом, дай человеку номер, для дела нужно.

– Пиши, – сказал молодой парнишка с загипсованной ногой.

Стараясь не показывать Доспехи, я полез во внутренний карман куртки и достал записную книжку.

– Абс-лютно никаких проблем!

Пухлый сидел на соседней койке. Его оттопыренные уши напоминали локаторы. Я на секунду задержал на нём взгляд. О чём он думал в этот момент, когда мы сговаривались о ловле всем нам хорошо знакомого товарища по детским играм? Мне снова показалось, что Пухлый догадывается о чём-то, связанном со «Светлым братством». Уж слишком много он молчал. Впрочем, Вова всегда был неразговорчив, однако сейчас его покарябанная морда носила следы зловещей ухмылки.

Усилием воли, я отвёл глаза от Пухлого и спрятал книжицу в карман.

– Я Рыжего посажу, гада, – в который раз поклялся Дима, когда мы уходили. Надо отдать ему должное, он не унывал, хотя и остался на всю жизнь инвалидом. Лечащий врач, которому я за лояльное отношение к пьянке выставил бутылку «Мартеля», сказал, что ходить Димон сможет, но только с палочкой, а первое время – исключительно на костылях. Я понимал, каково ему приходилось, и разделял ненависть к засадному древолазу. – Ильён, ты мне звони!

– Обязательно, – кивнул я и мы с Пухлым покинули палату.

Зная, что мне за руль, я старался не пить, но набрался прилично. Слегка шатало. Когда мы залезли в «Ниву», я протяжно зевнул.

– Поехали на блядки, – предложил Пухлый, улучив случай попользоваться машиной.

– Поехали, – легко согласился я, заводя мотор.

Был уже вечер. Самое время для ловли ночных бабочек. Решив не искать приключений в центре города, отправились на проспект Просвещения. Гаишников там значительно меньше и обитель Пухлого рядом, а бабочек на проспекте с ханжеским названием порхает ничуть не меньше, чем в самых злачных районах Питера.

Долго махать сачком не пришлось и вскоре на заднем сиденье хихикали две разукрашенные дешёвки непонятного возраста. В отличии от нас, они были пока трезвыми – их рабочий день только начинался и набраться «девушки» не успели. Мы доехали до метро. Вова затарился литровиком водки и непонятным ликёром ядовитой расцветки. Я догадывался, какое прекрасное утро предстоит нам от этого коктейля: головка бо-бо, во рту кака, денежки тю-тю. Знакомые ощущения. Я решил тряхнуть стариной. Во мне взыграла молодецкая удаль.

– Ну что, красавицы, поехали кататься! – молвил я, отчаливая от остановки.

«Нива» понеслась по направлению к дому Чачелова. По левой полосе можно было разогнаться до ста восьмидесяти, что я и сделал. Попутные машины старались увернуться, видя, что я собираюсь таранить их в зад. Мне было наплевать на эмоции водителей. Пухлый, опустив стекло, утробно рыгал наружу. В распахнутое окошко задувал ветер.

– Джентелемены, – развязным тоном попросила одна из бабочек, – одолжите дамам куртку, а то холодно, как бы не отморозить чего.

– Мне самому холодно, – сказал Пухлый, однако стекло не поднял.

– Ну, тогда лезь к нам, я тебя лучше всякой куртки согрею, – донеслось сзади.

Изуродованная рожа Чачелова пренебрежительно скривилась.

– Куртка – это вещь, – с типичным для него цинизмом отчеканил он, – а тебя пять минут делали, дура.

Девицы не нашлись, что ответить. В салоне повисла тишина, нарушаемая оскорблённым сопением да рёвом работающего в режиме форсажа мотора. Обихоженный движок старался угодить хозяину и как-то неожиданно быстро я зарулил во дворы Гражданского проспекта. Пухлый обитал на прежнем месте.

– А куда это мы приехали? – вдруг заволновалась одна из «красавиц», когда я остановил у чачеловского парадного.

– Ко мне домой, – ответил Вова.

– Мы так не договаривались, – стала упрямиться та. – Вдруг у вас там групповуха.

– Нет, в квартиру мы не пойдём, – поддержала соседка. – Давайте уж здесь.

Пухлый поглядел на меня, я на него. Потом мы вместе обернулись к барышням.

– Я возьму тебя за ноги, долбану о край дороги, – проникновенно сказал Вова своей «даме сердца» (пока ехали, мы успели их поделить), – оттащу тебя в кусты. Не ебать же на дороге королеву красоты!

– Нет, уж лучше на дороге, – осмотрительности трезвой «даме» было не занимать.

– В квартиру мы не пойдём, – наотрез отказалась её напарница, видимо, имевшая горький опыт хоровых партий.

– А куда вы денетесь? – хмыкнул я.

– Будем громко кричать и упираться!

– Да ну их к дьяволу, – с некоторым даже облегчением повернулся я к Вовану. – Высадим их, пускай себе топают.

Пока ехали, я несколько протрезвел.

– О-о, какая попсня! – разочарованно протянул Пухлый.

– Пошли в зад! – я вылез и открыл заднюю дверцу. – Выметайтесь!

Бабочки выпорхнули наружу.

– Ну и дурак, – сказала вовина девица-красавица в облезлой шубке из мексиканского тушкана.

Пухлый пинками сопроводил их к проспекту и вернулся. Я сидел за рулём своего пятидверного урода и пялился перед собой.