Текст книги "Доспехи нацистов"

– Хорош гонять, Ильюха, – словно приказывая прекратить смурные думки, корефан махнул рукой, в которой дымилась свежераскуренная сигарета. – Опять ты кисляк мандячишь.

– Жизнь такая, – я вздохнул.

– Пройдёт и эта петушиная полоса, – заверил друг. – Выкрутимся, не впервой.

– Конечно, – вторил я иронично, – так оно и будет, если только нам голову раньше не отвинтят.

– Это вряд ли, – усмехнулся афганец. – Руки у них слишком коротки голову нам отвинтить.

Я вспомнил недавний разговор с тестем.

– У «Светлого братства» руки как у орангутанга, – Слава под моим взглядом недоверчиво скривил рот. – Голову мне недавно чуть не открутили. Хорошо, что штырь в кармане оказался. Без него мне наверняка рога бы поотшибали.

– Ты думаешь, это фашистские происки? – догадался кореш.

– Не исключено. Братья – ребята ушлые, способны на всякую гадость. В том числе и пьяниц нанять, чтобы они меня убили.

– Да брось ты, – не поверил друган. – Как они могли знать, что ты в магазине появишься? Не пори чепухи.

– Не знаю, теперь ничего не знаю, – я бесцельно погонял пальцем по столу хлебные крошки. – Ничегошеньки не знаю. Может быть ты и прав. Мне «светлые братья» теперь везде мерещатся. Я был у Бори. Он собирает манатки, будет из города валить.

– Правильно по-моему, – поделился своим мнением друган.

– Полагаешь, и нам следует так поступить?

– А чего? Дёрнуть из Питера ненадолго не помешает, – корефан проявил несвойственную ему осмотрительность. Должно быть, сказывалась семейная жизнь. – Пускай фрицы кипешуются без нас. Потом, когда немного уляжется, вернёмся, посмотрим. Тогда и будем прикидывать, что к чему. А щас самое время когти рвать.

– Ню-ню, стратег, – кажется, я оставался в одиночестве.

Разумееется, Слава был прав. Не знаю почему, но мне претило отступать. Казалось, сдайся я раз, и потом всю жизнь придётся заглядывать в поисках утешения на дно стакана. Потеряю всё. Доспехи подсказывали мне, что легче всего поразить стрелой убегающего зверя, который опрометью несётся к ближайшему кусту, охваченный паникой. И наоборот, даже заяц бывает страшен, если сильно его разозлить. «Войны не хотим, но к отпору готовы!» Я колебался, не зная, какой путь выбрать. Единодушное мнение друзей противоречило моим личным соображениям. Неверное решение влекло за собою смерть…

Мучительные раздумья прервал телефонный звонок.

– Ага, – прогудел Слава, – ну да, само собой, Мариша. В чём вопрос!

Я навострил ушки.

– Твоя звонила, – сообщил Слава, повесив трубку. – Она к маме заехала, просила встретить, забрать.

Для этой цели моего согласия уже не требовалось. Марина по свойски утрясла сие с корефаном. Я ощутил укол ревности. Неужели мы настолько сжились семьями, что перестали замечать разницу между супругом и его другом?

Я не стал затруднять пьяную голову поисками ответа, отложив их на потом. Надо будет сделать Маринке внушение, а то порасчувствовалась, смотрю, чрезмерно.

– Когда отправляемся? – буркнул я.

– Не буксуй, Ильюха, – примирительно сказал Слава. Я старался выглядеть шёлковым как ягнёнок, но корефана не проведёшь, он замечал всё. – Ничего страшного, так оно вышло быстрее.

Я знал, что от друга подвоха ждать нечего.

– На ход ноги, – налил я по рюмке.

К тёще на блины отправились, естественно, вместе. «Мы с Тамарой ходим парой». Поскольку беседовала Маринка со Славой, я счёл нужным взять его с собой. Кроме того, мне не хотелось быть сожранным дружественной роднёй, что вовсе не исключено, заявись я под мухой один. Вдвоём же я рассчитывал произвести достаточно шокирующее впечатление и тем уберечься.

Мы выкатились на улицу и принялись стопорить тачку. Мозгов у обоих хватило не садиться пьяными за руль, но оказалось недостаточным, чтобы вызвать по телефону такси. Пистолет я также осмотрительно оставил дома и уговорил афганца поступить также – не хватало только, чтобы он открыл огонь в людном месте. На случай эксцессов у меня имелся светошоковый фонарь. Арийские меченосцы казались чем-то позабывшимся и далёким. Нам было хорошо.

Машина не ловились. То ли, пока мы пили, наступил коммунизм и людям стали не нужны деньги, то ли народ разбогател настолько, что избавился от потребности колымить на бензин, но никто не останавливался. Пораскинув мозгами, я пришёл к выводу, что славина харя не внушает водилам доверия и откомандировал корефана под прикрытие автобусной остановки, где он удачно слился с местностью. Через полминуты близ меня тормознул старый серенький «Опель-Рекорд».

– Эге-гей, компадрито, – договорившись с шофёром, позвал я другана, который на тот момент реализовывал замысел автора скульптуры «Писающий мальчик».

Слава нехотя прервал увлекательное занятие и мы разместились на заднем сиденье. Вёл молодой мужчина. Он был аккуратно подстрижен, имел небольшие усы и очень мягкое выражение лица. Внешность его носила налёт заботливой ухоженности, как подобает хорошему семьянину. Салон машины также был отмечен печатью доброго внимания. Обтянутые весёленькими оранжевыми одеяльцами сиденья и смешные наклейки на торпеде наводили на мысль о том, что в машине часто ездит ребёнок. Рядом с собой я нашёл пластмассовую детскую клюшку. Мне даже взгрустнулось. Любовно обихоженный владельцем «опелёк» излучал настолько давно забытые покой и радость, что богатая на события кладоискательская жизнь вдруг стала восприниматься с отвращением. А может просто кончалось действие водки.

Слава тоже закручинился. Когда мы добрались до места, я не скупясь расплатился с водителем. Он сказал:

– Спасибо, я дам вам сдачу.

– Не надо, – ответил я, с тоской взирая на молодого человека. Лицо папаши было приветливым и открытым. Такие в Петербурге нынче редкость. Наверное, недавно из провинции.

Покидать уютный мирок «опелька» не хотелось. Снаружи посвистывал сырой ветер. Мы вышли, Слава захлопнул дверцу. Машина уехала. Я чувствовал в себе напористую грубую силу отъявленного уркагана, коим являлся по сравнению с добропорядочным отцом семейства. Кажется, мне следовало догнаться, уж больно мерзким стал казаться сам себе. Кто я? – БИЧ: бывший интеллигентный человек. В прошлом историк, а ныне заплутавший на кривой кладоискательской дорожке преступник, убийца. Внутри я может белый и пушистый (осталось же ещё дэцел святого!), а снаружи – совсем страхолюдный: перегаром воняет, рожа красная. «Глаза щелевидные, красные, тоже с запахом.»

– Эй, ты куда, компадрито, едрит твою! – одёрнул я Славу, потопавшему вовсе не в том направлении, какое было нужно.

– Я ссать хочу как медведь бороться, – ответил дружбан, направляясь к трансформаторной будке.

– Когда не в силах обойти вы тёмного угла, то это пива пенного на почки тень легла! – язвительно продекламировал я вослед.

Облегчившись, мы продолжили путь и глазом не успели моргнуть, как были у дверей тёщиной квартиры. Длинь-длинь.

Разумеется, отворившая на звонок Валерия Львовна была несказанно рада нас видеть.

Я прошествовал прямиком к столу, на котором красовались заботливо выставленные тестем стопарики.

Дерябнули за встречу. Сразу похорошело. Похоже, непьющая семейка помаленьку воспитывалась.

– Знала, что приедете как с голодного поля, – начала было вводить ложку дёгтя в бочку мёда тёща, приглашая нас к столу, как Слава вдруг сорвался и заспешил в сторону кухни.

– Ты кудей, компадрито? – удивился я.

– Пасту давить, – просипел корефан, торопясь оседлать белого коня.

– Что случилось? – поинтересовался любознательный тесть.

– Авария, – пожал я плечами и уселся за стол.

В подтверждение моим словам раздался такой продолжительный залп, словно стреляла реактивная артиллерийская установка «Град». Если где-то в недрах городской клоаки и плещется Ихтиандр, то от гидродинамического удара он, оглушённый, должен всплыть пузом кверху. Слава бил на поражение. Я даже испугался, не треснет ли каменный цветок.

Тёща покраснела. Маринка прятала глаза и я был уверен, что она проклинает себя за дурацкий звонок. Реванш был взят.

– Кстати, мы в прошлый раз не договорили о «Светлом братстве», – обратился я к Анатолию Георгиевичу, чтобы расшевелить сконфузившееся семейство. – Вы обещали рассказать при встрече. Что за радивоцелпь такая?

– Азано-кремниевая радивоцелпь, – сделал упор на первом слове Анатолий Георгиевич, – представляет собой сопутствующую бокситам разновидность кремния. В залежи она находится в виде прослойки, напоминающей слюду. Когда при добыче бокситов проходчики достигают этого «хвоста», они приостанавливают разработку и запускают в шахту небольшую машину, специально сконструированную для выборки узкого слоя породы.

– Этот кремний действительно так ценен? – удивился я.

– Из него делают чипы для вычислительных машин. Процессор для «Пентиума» сам знаешь сколько стоит. Выходит, что по доходности азано-кремниевое месторождение приближается к алмазной трубке. Такая шахта в Ленинградской области всего одна. Её и получило «Светлое братство».

– Но ведь это должно быть серьёзное стратегическое сырьё, – заметил я. – Каким образом безвестное оккультное общество сумело забрать под себя столь важный объект?

– Шантажом и взятками.

– Каким шантажом, такая шахта должна быть режимным предприятием!

– Было режимным, пока мы свои компьютеры пытались разработать, – кивнул Анатолий Георгиевич. – А потом купили подержанную заграничную технику и оставили наши «Эльбрусы» только для станций ПВО. Уж я-то знаю! До тысяча девятьсот девяносто четвёртого года шахта принадлежала Пятому управлению Министерства обороны. Она находилась в ведении полковника Петренко Анатолия Сергеевича. Ныне он генерал-майор и наслаждается жизнью в столице.

«Кто ему только слил эту информацию?! – ужаснулся я. – У кого мог быть столь длинный язык, что его невозможно удержать за зубами. Не иначе как в самом деле кто-то за бутылкой растрепался. Полный мрак.» Спьяну голова не соображала.

– Шахта стоит любых взяток, – похвастался тесть, словно владел монополией на добычу драгоценной слюды. – На биржевых торгах радивоцелпь уходит по миллиону долларов за тонну руды, из которой после обогащения получается килограммов пятьдесят чистого сырья. Расценки впечатляют? За разработку этой, с позволения сказать, слюды бывший губернатор Ленобласти получил особнячок в Осиновой Роще с участком на сорок гектаров и семьсот тысяч экю во французском «Агриколь-де-Пари Банке». Произошло это за полтора года до регистрации в Петербурге общества «Справедливость».

Масштабы коррупции пугали.

– А что за «обогащение»? – выхватил я самое приятное слово.

– Ну-у, вкратце процесс извлечения азано-кремниевой радивоцелпи из руды можно описать по довольно примитивной схеме, – вероятно Анатолий Георгиевич неполохо разбирался в тонкостях технологии, если был способен на упрощение. – Измельчённые «хвосты» размешивают в воде, конечный продукт абсорбируется. Осадок перегружают в ёмкость с угольными стержнями. Кремний оседает на их поверхности.

– Неужели вы всерьёз считаете, что военные отдали такой лакомый кусок? – спросил я. – Может быть вояки и дубы, но не в той области, которая касается денег. В министерстве полно генералов, готовых Родину продать за «Мерседес». Разве они упустят гарантированный регулярный заработок, подарив кому-то курицу несущую золотые… нет, не золотые, а даже алмазные яйца? Сомневаюсь.

– Почему вы, Илья, решили, что её кому-то подарили? – на лице Анатолия Георгиевича отразилось торжество многомудрого мужа над несмышлёным юношей. – Запамятовали, кто возглавляет «Справедливость»? Военней уж некуда.

– А вы многовато накопали, – осадил я осуетившегося в своей мудрости мужа. – Смотрите, как бы грунт не осыпался и не завалил вас с головой.

– Спасибо, предупреждение не лишнее, – ответствовал тесть. – Мне знакомо чувство меры. Добывая эти сведения, я старался для вас, Илья, чтобы вы представляли, с каким противником имеете дело. У «Светлого братства» не только идеи, у них бизнес. Атрибутика с её зловещей символикой лишь сопутствует, корнем являются деньги. Капитал лежит в основе любой политики.

«Не очень грамотно, но в целом верно», – отметил я и с признательностью сказал:

– Благодарю покорно. Полагаю, я сумею правильно распорядиться полученной информацией.

Вся семья разом кивнула. Учтивый ответ был зачтён как проявление слабости. Надо было немедленно исправлять положение.

– Однако же, как он заставляет себя ждать, – пробормотал я, тяжело выбираясь из-за стола, и подошёл к укрытию, в котором затаился Слава.

– Алё, компадрито, – я пнул в дверь, перегруженный мозг требовал разрядки, – ты скоро?

– Скоро, – донёсся хмурый бас.

Я внедрился в ванную, брызнул в лицо пригоршню холодной воды и вытерся полотенцем, неприятно пахнущим тёщей.

– Как Славик? – поинтересовалась Маринка, когда я вернулся в комнату.

– Занедужил, – лаконично ответил я. – Скоро будет.

– Скажите, Илья, – с прохладцей осведомилась Валерия Львовна, – конечно я не надеюсь, что вы мне ответите правду, поскольку не нахожу вас возможным самостоятельно решить данную проблему, но всё же мне хотелось бы знать, какой вы видите дальнейшую совместную жизнь с нашей дочерью в свете противостояния с данной организацией?

Хороший вопрос, для Наполеона Буанапарте. Мадам явно нарывалась на скандал. Тёща есть тёща. Ну что ей ответить, так, чтоб без мата?

– Безоблачной, – улыбнулся я и тут в появился Слава.

Сразу захотелось побыковать.

– Ты что там, ключи от жопы потерял? – напустился я на него, игнорируя присутствие воспитанных по поэзии серебряного века женщин. – Три часа ждали, пока ты облегчишься. Верно ведь? – обратился я к аудитории.

Женщины промолчали, застигнутый врасплох тесть машинально кивнул.

– Чего-то не того схавал, – недоумённо пожал плечами Слава. – Вроде бы с водки табуретка ломаться не должна.

Друг был неподражаем в своей простоте.

– Ладно, нам пора. Похряли. По случаю этого дела, – я звонко щёлкнул по горлу, – мы не при колёсах, а на холопских добираться больно медленно – общественный транспорт ходит нерегулярно. Так что пошлёпали, дорогая, ехать нам долго.

От этой новости Маринка совсем скуксилась, но не стала возражать. Её готовность следовать за мной была выше всяких похвал. Я люблю свою жену, а тёща… Да фиг ли мне тёща, её не исправишь. Опять взялась за старое, но второго развода не дождётся. Я люблю Марину, она меня, а на тёщу – до ветру.

Последнего и в самом деле было неслабо. Валерия Львовна морщила нос, у тестя слезились глаза. Должно быть, Слава подпустил шипуна. В животе корефана периодически утробно урчало и я начал сомневаться, доедет ли он до дома, по пути целиком не изойдя на говно.

Хмель развеивался, в голову снова полезли покаянные думки. Такой уж был день. С убиенного синьхуана мысли перетекли на тюрьму и, по ассоциации с корефановой аварией, мне вспомнился дон Дракон.

…Население камеры 584 было здорово озадачено заскрежетавшим в девять вечера замком. Ничего хорошего это не предвещало, слишком уж неурочным был час для любого движения, а всяческие новации в тюрьме приносят подследственным исключительно головную боль. Какие предположения пронеслись в бритых шарабанах – одному Богу известно. Ждали проверку, подсадку, маски-шоу. Последнего особенно, поскольку боялись больше всего. Камуфляжные громилы с обтянутыми чёрной тканью лицами безжалостными побоями наводили жуть на «Кресты». Попадать под дубинал по поводу и без повода желающих находилось мало, тем более, что гарантировавшие неопознаваемость маски фактически дозволяли отморозкам безнаказанное убийство.

«До утра посидит. Не бейте его», – предупредил цирик, запуская в камеру зашуганного коротышку.

Дверь закрылась. Двенадцать пар глаз настороженно осматривали вошедшего. Он был неимоверно грязен и оборван: драная у ворота футболка, потёртые тренировочные штаны и дырявые шлёпанцы на босых ногах составляли его одеяние. В руках он держал полиэтиленовый мешок с тряпьём. Стоял потупившись у дверей и шмыгал носом. На вид ему было лет пятнадцать.

Попытки выяснить происхождение, имя, возраст и сексуальную ориентацию дали своеобразный результат: в каждом случае ответ оказывался разным. Стало понятно, что человек не в своём уме. Олигофрена определили под шконку, куда он забрался с превеликой охотой – видать был привычен. Для ясности окрестили его доном Драконом: белые пятна на штанах идиотика имели несомненное малафейное происхождение.

Разбудила меня возмущённая брань. Со второго яруса дон Дракон казался совсем маленьким. Он стоял в проходе между шконками со спущенными штанами. Изнутри штаны были рыжие от кала.

«…Ты что же, сука?!»

«Я обосрался!» – довольным голосом сообщил бесстрашный дон Дракон.

«Кекоз!»[15]15
  Сумасшествие (жарг.)


[Закрыть] – сказал я.

Стараясь не прикасаться к радостному дебилу, его сопроводили к унитазу, в котором уже шумела пущенная на полный напор вода. Приказали сесть и как следует подмыться.

Пока дон Дракон наводил гигиену, мы вчетвером спешно решали, что с ним делать. Бить такого демона бесполезно. Оплеух этот чёрт за свою жизнь выхватил немало и кулаком его уже не проймёшь. Можно отлупить, но на утренней проверке кровопотёки заметят и начнутся неприятности – ведь просили же чушка не трогать, заранее рекомендовали. И тут мне пришла в голову свежая идея. Я предложил использовать дона Дракона в качестве биологического оружия. Всё равно в нём осталось мало человеческого, а если и было когда – тюрьма давно сточила.

Важнее всего было точно рассчитать время. Опытным путём определив, что пища в организме дона Дракона усваивается за пять часов, ибо ужин был в шесть, а обосрался он в одиннадцать, мы спланировали акцию против коллектива соседней камеры. В ней сидели десять азерботов, с которыми у нас была тихая вражда.

Утром дон Дракон, заряженный миской перловки и парой буханок хлеба (вот кто жрал как умалишённый), был выведен в стакан. С корпусным, ведавшим распределением лыжников[16]16
  Неужившийся в камере и покинувший её заключённый (жарг.)


[Закрыть], за деньги решались любые вопросы и вскоре мы услышали, как лязгает замок азеровской хаты.

Поднявшая вой после взрыва «бомбы замедленного действия» пиковая масть за стенкой была, в силу своей национальной особенности, по беспределу укрощена не ведающими пощады масками. Дона Дракона мы больше не видели. Только по галёре, перебивая запах свежей баланды, расползалась вонь химического заряда небывалой мощности…

Тюрьма сама по себе ужасное место, а уж извращения в ней поддаются лишь описанию, но никак не оценке.

От мрачных раздумий меня отвлекла Маринка.

– Милый, будь с мамой помягче, – попросила она.

– Она сама ищет ссоры со мной, – возразил я.

– Всё это так, но не мог бы и ты сдерживаться? – ласково проворковала жена.

– В другой раз постараюсь, – обещал я.

– Спасибо, милый, – Маринка всегда добивалась чего хотела.

Мы не спеша шли дворами – я под ручку с супругой, рядом ковыляло слабое подобие дона Дракона. После застолья было приятно пройтись, малость развеяться. Слишком много на сегодня выпало дурных эмоций. Вдобавок Анатолий Георгиевич дал повод призадуматься. Со «Светлым братством» дела обстояли даже серьёзнее, чем мне поначалу казалось. Когда политическая организация по совместительству является коммерческой структурой, вставлять ей палки в колёса становится смертельно опасно. Надо было спешно искать выход, но сейчас ломать голову над этим не хотелось. Вечер был просто прекрасен и в компании близких мне людей я тщился найти отдохновение.

– Я ненадолго, – оповестил Слава, вдруг заторопившись к ближайшему парадняку. – Идите, я догоню.

– Подождём? – заботливо спросила Маринка.

– Догонит, – пробурчал я. Телефонный разговор, в котором жена перепрыгнула через мою голову, задевал за живое. – Никуда твой любимый Славик не денется.

– Не дерзи, – осадила Маринка. – Что ты опять навыдумывал?

– Я не навыдумывал, – огрызнулся я. – Могла бы для приличия меня к телефону позвать.

– Ах, ты об этом, – догадалась Марина. – Ну что ты, правда, как маленький.

– Да и ты хороша, подруга. Проигнорировала меня будто пустое место. Так ведь тоже нельзя…

– Прости. Не подумала, милый, что это тебя так заденет. Ну не дуйся, солнышко.

– Я не дуюсь. На надутых воду возят и разные тяжести кладут, – в разговоре с женой тет-а-тет я избегал бранных слов.

Мы брели вдоль длинного дома с таким расчётом, чтобы Слава успел догнать нас раньше, чем дом закончится.

– Ну вот, ты опять.

– Что «опять»?

– Вечно ты ищешь во всём несуществующий подтекст. Слишком плохо думаешь о людях. Даже о самых близких людях, – неодобрительно заявила Марина.

– Не надо давать повода.

– Ищущим повода, – переиначила на свой лад супруга. Манеру украшать речь цитатами она переняла у меня. Самые расхожие из Библии даже знала наизусть. – Сколько лет ты уже ревнуешь меня к Славе? Наверное, с первого дня. А ведь знаешь, что у нас с ним ничего быть не может и не было никогда, но всё равно ревнуешь.

– Неправда, – пробормотал я, но мой голос не был услышан.

– Правда-правда. Ты меня к каждому столбу ревнуешь, даже к маме, боишься, что она может меня отнять. В принципе, ревность это нормально, когда в меру. Только вот насчёт сегодняшнего ты зря. Славик парень неплохой.

«Только дрищет и глухой», – посмеялся я в себе.

– На самом деле ты ему больше чем мне доверяешь, – продолжила между тем Маринка. – Помнишь, когда к нам эти бандиты из «Светлого братства» с мечами пришли, ты меня совершенно спокойно со Славой оставил, когда к Ксении убежал… ой, извини, вынужден был скрываться от милиции. Перепоручил ведь, ничуть в тот момент не сомневаясь, что мы можем воспользоваться твоим отсутствием.

– Не говори глупостей.

– Когда мужчина хочет сказать женщине, что она дура набитая, он обычно говорит ей: «Ты совершенно права, дорогая», – ехидно напомнила Марина. – А вот Слава, между прочим, тебя ко Ксении ничуть не ревнует. Я совершенно точно говорю. Мы с Ксюхой на эту тему немало разговаривали. Она его, кстати, тоже ко мне не ревнует.

– Неужели? – вырвалось у меня.

– Можешь сам спросить.

– Обязательно, – неохотно пообещал я.

Вынырнувшая откуда-то со стороны детской площадки четвёрка молодых людей быстро направилась к нам. Я продолжал вести Маринку как ни в чём не бывало, а у самого торопливо застучало сердце. Мне не понравилась их целеустремлённость. Шли несомненно по делу. Ребятки обладали внешностью дворовой шпаны, проводящей досуг в возлияниях под окнами родного дома. Теперь им явно не хватало на бутылку. Брешь в бюджете должен был залатать неосмотрительно забредший в их дворик прохожий со своей барышней.

Как бы невзначай я опустил руку в карман, где лежал светошоковый фонарь.

– Мужик, дай закурить, – обратился главшпан – высокий тинейджер в серой клубной куртке.

Я не курил, о чём мог бы сказать, но не захотелось терять лицо в присутствии Маринки. Да и не помогло бы. Так к чему унижаться!

– У меня одна.

– Давай одну.

Кодла обступила нас по полукругу. Справа от главшпана стоял мальчонка в клетчатой кепке и чернявый пацан с пэтэушными усиками, слева помещалось нескладное пирамидальное творение пьяных люмпенов с узкими плечами, толстой жопой и огромным губастым ртом под приплюснутым носом-пуговкой. Подростки меряли нас оценивающими взглядами, особенно Маринку, сволочи!

– Вы такие не курите, – ответил я, сожалея, что не остановился и не подождал Славу.

– Курим, курим, доставай, – насмешливо произнёс главшпан, а мальчонка не преминул спросить: – Что за сорт?

– «Красный богатырь», – ответил я, поражаясь собственному бесстрашию. – Только предупреждаю, она одна на всех.

– Чего? – не врубился сразу главшпан. – Что за богатырь?

– Красный, – ответил я, – с мохнатым фильтром и задними колёсами.

Со смекалкой у ребят был напряг. Только чернявый просёк, что над ними глумятся, и быстро ткнул меня в лицо кулаком.

Удар пришёлся в губы, был он несильным. Я отступил и выдернул наружу фонарь.

«Везёт на синьхуанов», – подумал я, нажимая на кнопку, но чернявый опять опередил меня. Удар ногой, ловкий и незаметный, выбил из руки шокер. Фонарик улетел, а кодла бросилась в драку. Отступать было некуда, Маринка связывала по рукам и ногам, да и не дали бы убежать молодые и резвые. Догнали бы и растерзали, поганцы.

В озверелом обществе действовали законы стаи. Атаковал самый старший. Уклоняясь от удара, я пригнулся и поддел плечом движущегося по инерции главшпана. От удара под дых он содрогнулся, согнулся и отвалил. Я пнул изо всей силы оказавшегося поблизости мальчонку. Жёсткий рант модельного ботинка угодил ему по голени. Поганца словно ветром сдуло, он отскочил, визжа.

Чернявый с пирамидой налетели на меня, мутузя с обеих сторон. Попали в голову, я потерялся. Уже ничего не видя, не слыша и не соображая, я пал на спину, локтями инстинктивно защищаясь от сыплющихся отовсюду побоев. Сучьи детки, next-поколение, глушили меня с очумелой жестокостью. Могли бы и убить, не заголоси на весь квартал Маринка. На её крик с воем примчался Слава и в шесть секунд навёл порядок, утихомирив хулиганов связками ударов. Мне оставалось только кататься по земле, чтобы не попадать под ноги дерущихся.

Когда рядом свалился главшпан, я понял, что развязка боя близка, вскочил и стал охаживать полудурка пыром[17]17
  Носком ботинка (простонар.)


[Закрыть] по рёбрам. Переросток кряхтел и ойкал, закрываясь руками, как я только что, но меня перемена ролей ничуть не смущала и я продолжал с остервенением выколачивать из него дурь.

– Хорош, Ильюха, – остановил меня корефан, – ты его так вообще забьёшь насмерть.

– Ну и пусть, – выдохнул я, сплёвывая кровавую пену, но бить перестал, – одним подонком будет меньше!

– Пошли отсюда, – взяв меня под руки, Слава с Маринкой потащили меня с поля брани, – ни на минуту тебя оставить нельзя.

– Пидоры и уроды! – брань, впрочем, продолжалась. – На людей как бешеные бросаются, лупцуют почём зря. Я же им ничего не сделал, петухам!

– Сделал, не сделал, – пробормотал Слава, – какая разница. Все мы такими были по молодым годам.

– Нет, не все, – ярость моя иссякла, только осталась злость. – В юности я таким не был, можешь мне поверить.

– Ну это ты не был, – туманно заметил Слава. Должно быть, мы с ним росли по-разному, у него было рыльце в пушку. В результате, что выросло, то выросло: я пасую перед малолетками, над которыми он с лёгкостью одерживает победу. Драться в детстве полезно, драться в детстве нужно.

Когда мы завалились домой, Ксения уже пришла с работы.

– Ого, у тебя и видок, – смерила она меня эскулапским взглядом и покосилась на мужа. – Где это вы отирались?

– У тестя были, – ответил я, чем её весьма удивил.

– Ни хрена себе страна! – Воскликнула Ксения. – Чего же вы так с тестем не поделили? Приличные ж люди, хучь бы Маришки постыдились.

Жена, не отвечая, смотрела в пол.

– От тестя что-нибудь осталось? – не унималась Ксения.

– Папа здесь не при чём, – быстро сказала Маринка. – Это хулиганы напали.

Казалось, она затаила обиду, только я не мог понять, на кого.

– А чего случилось? – забеспокоилась Ксения, озабоченно заглядывая в глаза мужу.

– Да ничего, бакланы какие-то с Ильюхой сцепились, – смутился тот.

– А ты где был? – накинулась на него Ксения, будто Слава был моим секьюрити, а она – директором охранного бюро.

– Он задержался немного, – поспешил я на выручку другу. – Мы с Мариной ушли вперёд, а он слегка подотстал.

– Нужда замучала, – нашёлся Слава.

– Ох, заняться вами некогда, – грозно подбоченилась Ксения. – Вы посмотрите, что с Маришкой творится, идолы.

Маринку била крупная дрожь. Нормальный отходняк после стресса, только проявился поздновато.

– Зато изничтожили заблатовавшую шушеру, – попытался приободрить я, но бесполезно.

– Илья, ты свой фонарь потерял, – сосредоточенно произнесла Маринка и вдруг зарыдала. Ксения, обняв её за плечи, увела в комнату.

Мы как оплёванные стояли в прихожей и глядели друг на друга.

– Ну ничего, – сказал корефан и стал раздеваться, – бабы сами разберутся.

Это означало, что он предлагает возобновление банкета.

– Нет, – возразил я, ещё не отойдя после разговора с Маринкой, – моя половина без меня разбираться не будет. Пойду её успокою.

С этими словами я направился в комнату. Маринка с верной подругой, обнявшись, сидели на диване. При моём появлении догадливая Ксения вышла, оставив нас одних.

– Прости, что так получилось, – сказал я, присаживаясь рядом.

– Милый, – Маринка, всхлипывая, прильнула ко мне и уткнулась в грудь.

Я заботливо погладил её по голове и почему-то вспомнил, что сегодня жена сделала новую причёску.

– У тебя очень красивые волосы, – совсем не к месту сказал я.

Столь нежданный комплимент привёл к тому, что под конец сумасшедшего дня я лишился остатка невинности. Утешало, что Слава с Ксенией люди взрослые, в жизни повидавшие не только войну. Но всё же я предпочёл бы находиться в отдельной квартире.

– Я так за тебя испугалась, – доверительно прошептала Маринка и запоздало хлюпнула носом.

– Ничего страшного не могло случиться, – успокоил я, утвердившись в мысли никогда не рассказывать ей о том, что произошло сегодня у магазина. И о многом-многом другом. – Линия жизни на моей ладони уходит концом в вечность.

Маринка поцеловала меня в разбитые губы. От неожиданной боли я поморщился.

– Так быстрее заживёт, – оправдалась она.

– Губа заживёт совсем быстро, если ты не будешь высасывать из неё кровь.

– А может она у тебя вкусная, – рассмеялась удовлетворённая Маринка, – может мне нравится.

«Доведут же проклятые гопники!» – подумал я.