Текст книги "Доспехи нацистов"

Мы херачили по ним, они палили в нас. Свиста пуль над головой не было слышно. В бруствер тоже ничего не попадало. Хлосотыми они, что ли, бьют?

Стали заканчиваться боеприпасы. Смолк Борин дёготь, выпустив все сорок семь патронов из диска, затем заткнулся Сашкин ППШ. Пухлый расстрелял рожки из МП, сдохла ментовская СВТ, и я выстрелил в последний раз – сказался хронический дефицит трёхлинейных маслят. Правый фланг пока ещё прикрывали Глинник с Балдорисом, черпавшие запас из водяного цинка, а у нас закипел рукопашный бой.

Немцы добегали до траншеи и прыгали на нас, стараясь сверху поразить ногами или прикладом. Некоторые были вооружены короткими мечами, это, наверное, были особо злые «светлые братья». Таких оказалось двое, а всего добравшихся до нас арийцев – шестеро. Когда настало время окопной резни, чаша их терпения переполнилась. Они дрались яростно, словно обдолбались перед атакой анаболическими стероидами. Мы тоже – нам теперь всем терять стало нечего.

Началась кровавая рубиловка. Боря выхватил штык-нож и всадил по рукоятку в пузо наскочившего немца. Тут же другой «светлый брат» долбанул прикладом «калашникова» моего компаньона по каске. Люфтваффовский шлем выдержал удар, но Боря зашатался. Обнажив охотничий нож, я пришёл другу на выручку, косо пырнув «светлого брата» под диафрагму. Увидел занесённый над собой меч и понял, что не успею ни отскочить, ни закрыться.

Выстрел отбросил арийца, не дав завершить удар. Балдорис вторично пальнул в меченосца из револьвера. Глинник, примкнувший к винтовке штык, насадил на него целящегося в друга немца. Тот выронил опустевший «калашников», на курок которого продолжал в запарке давить, и с громким криком повалился на Глинника. Трофейщик не удержал ганс-винт, на который немец навалился всей массой. Ноги «светлого брата» оторвались от земли, он описал в воздухе дугу, повиснув на стволе упёршейся в землю винтовки, пролетел над окопом и рухнул на другой его край.

Подрезанный в живот немец оседал на меня. Ещё один «светлый брат» сунулся ко мне с автоматом, держа его за ствол, как дубину. Я отшатнулся. Дёрнул за плечи раненого «братка» и вильнул за него. Приклад, чиркнув по плечу, врезался в стенку окопа. Боря, закатив глаза, валился на бок, толку от него было мало. Я развернул к себе раненого ганса и толкнул на машущего волыной противника. Отыгранной пары секунд хватило, чтобы подобрать со дна траншеи меч и встретить нападающего во всеоружии.

«Светлый брат» атаковал с первобытной неукротимостью дикаря. Бил, впрочем, расчётливо – по ключице, чтобы вывести из строя, а ни в коем случае не убить. «Братан» с охотником в брюшине валился ему под ноги, лишая свободы манёвра. Я отступил. Приклад пронёсся перед грудью. Удар мог запросто размолотить кость, но такой возможности я арийцу не дал; ухитрился цапнуть левой рукой за ремень автомата и рванул к себе. Немец, потеряв равновесие, пошатнулся. Я пнул его изо всей силы в пах. «Светлый брат» повалился на спину. Я прыгнул сверху, обрушившись тазом ему на грудь, перехватил меч, обратив остриём вниз, и обеими руками воткнул клинок, целиком погрузив в тело немца, для надёжности навалившись на рукоять. Враг подо мной задёргался и я почувствовал, что он не может сдвинуться с места – клинок пронзил его насквозь, приколов к земле как жука булавкой. Рядом громко сипел и корчился в агональной судороге смертельно раненый в живот «светлый брат».

Мы отразили атаку немцев, фактически, обойдясь без потерь. Только Борю пришлось приводить в себя – плюха по каске немного встряхнула ему мозги. Компаньона тошнило, но идти он мог.

Мы поспешно оставили позиции, забрав оружие противника. Своё, трофейное, бросили, кроме Глинника, у которого для ганс-винта имелись боеприпасы Мы подобрали шесть АКМов, остальные «светлые братья» унесли вместе с убитыми и ранеными при отступлении. Бросить хорошие, не тронутые ржавчиной волыны, не позволяла трофейщицая натура.

Мы взяли автоматы больше из жадности, потому что оружием эти «калаши» оказались чисто номинальным. Патроны были холостые – нас атаковали загонщики. С этими грохочущими дубинками немцы кидались напролом, под действием стимуляторов сигая в окоп, чтобы разделаться с нами в рукопашную и захватить в плен. Однако, не на тех напали – загнанные в угол, мы сами могли разнести кого угодно, что весьма характерно продемонстрировали Пухлый с Крейзи над шестым немцем. Меченосец стал махать тесаком, но оказался несостоятельным перед Вовой. Чачелов отобрал у Димона винтовку Токарева и так оторвал «сына Солнца», что он вмиг позабыл уроки фехтования. Победу довершил Сашка, ухайдакав ганса прикладом тяжеленного папаши. Жутко было представить, как он дробит череп бренчащим всеми деталями, подобно будильнику, «шпагиным». В бою у Крейзи абсолютно съехала крыша, еле оттащили его от изуродованного трупа немца…

Шальная ярость быстро угасла. Мы уходили с позиций не оглядываясь на дело рук своих. За спиной тяжело болтались окровавленные рюкзаки. Шли долго, через силу гонимые инстинктом самосохранения. Потом, не сговариваясь, остановились. Здесь было безопасно и появилась возможность пополнить запас калорий. Вдобавок, Борю шатало, он всё порывался блевануть. Требовался отдых, иначе мы вообще никуда не дойдём.

Развели костёр. Несмотря на сильные психические нагрузки, деморализованным себя никто не чувствовал. Скорее, драка плечом к плечу сплотила нас и, как мне казалось, сформировала стержень боевой воли. По крайней мере, отсутствием аппетита никто не страдал. Я раздал запитать всухомятку остатки колбасы и отослал Балдориса за водой. Ручей остался шагах в ста за спиною. Болт скрылся в лесу, долговязый и нелепый. Казанок болтался в его мосластой пакше, просторное пончо из одеяла ходило ходуном на плечах, словно жило само по себе.

Мы с Пухлым присели на поваленное дерево. Вован достал хлорницу, наполненную снадобьем для снятия стресса. Таких заветных пенальчиков у него было несколько.

– Что за уроды с нами воюют?

В ожидании ответа Пухлый глубоко затянулся. Затрещала в папиросе анаша.

Спрашивал так, будто был уверен, что я должен знать. В который раз у меня закралось сомнение, что Пухлый о чём-то догадывается.

– Какие-то отморозки, – ответил я как можно более безразличным тоном.

– Да ещё с мечами, – добавил Чачелов, словно наводя на конкретный ответ.

– Возможно, боевики тренируются, – неопределённо предположил я, – нечто типа баркашовцев или гитлерюгенда.

– Для гитлерюгенда они староваты, – заметил Пухлый.

– Значит, какое-нибудь военно-историческое общество проводит манёвры. Мало их, что ли?

– Вот мы встряли, – сдвинул набекрень Пухлый свою ВВшную бескозырку. – Точно политическая организация: все по единой форме одеты, с рациями и автоматами. Да ещё мечи эти… Похожи на парадный эсэсовский кинжал, только большие.

– Я тоже заметил, – кивнул я. – Чёрт их разберёт, этих фашистов.

– Точно – гансы, – Пухлый по мере укорачивания косяка делался всё задумчивее.

– Может какие-нибудь отряды навроде скинов? – ляпнул я.

– Немцы… – рёк Вова, его торкнуло. – А ещё у них есть тайное оружие – древолаз засадный. Это самая засадная штука, с которой я встречался.

Пухлый снова был прав. Опасаться следовало того, кого не видишь. Неизвестный специалист, со сноровкой бывалого охотника затаскивающий на деревья матёрых мужей, заставлял себя уважать. Кроме того, он владел снайперской стрельбой и минно-взрывным делом. Вероятно, неплохо знал Синяву: только у завсегдатая могли быть личные счёты с лесником.

В целом, такой проводник стоил всех «светлых братьев» вместе взятых. Перспектива встречи с ним не радовала. С нас достаточно было смерти Акимова.

– Поедим и двинем отсюда, – сказал я. – За один переход выйдем из леса и дадим дёру.

– Будем срать и драпать, – подтвердил Пухлый, оглядывая трофейную команду. – Кстати, где Болт?

– Он за водой ушёл, – без воодушевления откликнулся я.

– Его долго нет.

Замечание было весьма к месту, Балдорис мог отмочить любую корку. Например, поскользнуться и вывихнуть ногу, а теперь ползти обратно с казанком полным воды в зубах. Достаточно было обузы в виде Бори с сотрясением мозга, и лишняя совсем ни к чему.

– Пошли его поищем, – предложил Вован, цепляя автомат.

– Вы куда? – окликнул нас Крейзи.

– Балдориса встречать, – дипломатично ответил я, чтобы без толку не тревожить друзей. – Поможем воду нести, а то он столько набрал, что не дотащить в одно рыло.

Дурачок Крейзи поверил и успокоился.

У ручья мы никого не нашли. Вова походил по берегу, вглядываясь под ноги. Мягкая земля превосходно хранила следы. Отпечатки балдорисовских подмёток здесь исчезали.

– О-о, какая попсня, – протянул Пухлый, – чую, это кикс!

– Что ты хочешь сказать, – спросил я, заметив, что Вован находится в непонятках, – уж не улетел ли он по воздуху?

– Ушёл по ручью, – Пухлый склонился, изучая илистое дно. – Вон туда.

От Балдориса я мог ожидать что угодно. Но зачем ему это понадобилось?

– Почему ты так решил? – для начала осведомился я, никаких признаков, указывающих направление маршрута латышского стрелка, не заметив.

Пухлый уверенно двинулся к кустам, росшим чуть поодаль, и достал оттуда казанок. Его великолепное знание леса было неоспоримо.

– Что же сподвигло его убежать? – обратился я к многоопытному другу. – Решил, что в одиночку драпать быстрее?

– Он не сам ушёл, его унесли, – сообщил Чачелов.

– Пойдём за ним, – сказал я, снимая «калашников». – Тот, кто его нёс, двигается медленно. Мы сможем его догнать.

– Только ступай потише и не болтай.

Так мы и сделали.

Шагов через двадцать Пухлый снова напал на след: носильщик балдорисов, устав идти по воде, выбрался на берег. След был знакомый – бесформенный отпечаток чулка от ОЗК. Затем мы нашли обронённую шапку-гансовку. Пленного тащили вглубь леса.

Я опустил флажок предохранителя АКМ. Пожалел, что не достал из рюкзака «стечкин». Из автомата с холостыми патронами я мог разве что кишки выпустить в упор. Больше он ни на что не годился.

Волына не понадобилась. Мы нашли Балдориса лежащим на земле. Он был заколот ножом в сердце. Удар был поставлен очень точно, перед смертью латышский стрелок не мучался.

Разряженный трофейный револьвер валялся рядом. Патроны из барабана отсутствовали.

– Здесь побывал наш старый друг – древолаз засадный, – заключил Пухлый. – Он взял «языка», допросил его и ликвидировал за ненадобностью.

– А теперь он не может наблюдать за нами в оптический прицел? – покосился я по сторонам, впрочем, безрезультатно.

– Навряд ли, – Пухлый даже не обернулся, настолько был уверен в своей правоте. – Наблюдения за ним убеждают, что думаем мы очень похоже. Я бы на его месте отправился громить наш лагерь. Он, наверное, сделал то же самое.

– А что мы здесь торчим?! Надо опередить его!

– Всё, что мы можем сделать, это пойти по его следам, – заявил Чачелов. – Иначе легко нарвёмся на пулю.

– Но время идёт. Нашим сейчас решку наведут!

– Не ори, – осадил Пухлый, – время есть. Пока он устроит засаду, пока пересчитает людей, у нас будет некоторая фора. Потом он поймёт, что Болта обыскались и, вероятно, нашли. Тогда он сам спохватится и примется ставить по своему следу натяжники и охотиться на нас. Но это будет не сразу, так что мы успеем.

– И что нам делать? – невмоготу было слушать разглагольствования упыханного Вована. Он считал, что засадный древолаз полностью предсказуем. Ошибка будет фатальной для оставшихся в лагере.

– Идти, пока он не прочухал, что мы здесь, – невозмутимо рассудил Пухлый.

Он взял след как хорошая гончая. Настоящий талант не прокуришь и не пропьёшь. Бог знает, по каким признакам он определял маршрут врага. Для этого нужны были исключительные способности. Сего мне было не дано, хотя временами и я замечал на земле вмятину с расплывчатыми краями – отпечаток подошвы надеваемого поверх обуви резинового чулка.

Я пытался восстановить картину происшедшего. Нанятый Обществом искушённый в лесной охоте «чёрный следопыт» был вызван по рации на подмогу подбитым меченосцам, но нас на позициях не застал. Он пустился вдогонку и у самого лагеря встретил Балдориса. Не пойди тот к ручью, лежать бы нам всем под пулями снайпера. Кроме, может быть, меня, если наёмник знает внешность главного объекта по описанию. Меня бы он, скорее всего, стреножил, продырявив конечность. Но не судьба. За эту спасительную для нас отсрочку Балдорис заплатил слишком дорогой ценою, и я хотел, чтобы его жертва была принесена не зря.

Три одиночных выстрела, разделённых короткими промежутками, бабахнули впереди. Несколько в стороне от места, где, по моим прикидкам, размещался лагерь. Но снайпер и должен быть поодаль. Выстрелы не походили на хаотичную пальбу – уж слишком уверенными они были. Целенаправленными. Наши тут же не замедлили обнаружиться. Беспорядочно застрочили АКМы, их стук слился в частую дробь.

Матюгаясь, мы залегли, чтобы не ранило шальной пулей. Кроме пугачей с холостыми, у Глинника был вполне реальный ганс-винт. Ротозеи садили в белый свет как в копеечку. Халявных патронов не жалели, даром, что последние. Один раз всё-таки над нами противно свистнуло – в нашу сторону повернулся Глинник.

– Ебундеи, – прошипел Пухлый, – что они там затеяли?!

– Должно быть, сильно испугались, – предположил я.

– Чтоб их искусала шестижопая вонючка, – буркнул Пухлый, в детстве обожавший Джека Лондона. – Какого лешего я потащил лохгруппу мудозвонов в Синяву, лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! Будь проклят тот день, когда я впервые вывел вас в лес!

Анаша продолжала действовать на его мозги. Она не утратила влияния и когда мы вошли в лагерь. Выждали, пока не утихнет стрельба. Винтовка более не шмаляла, очевидно, снайпер убрался. Мы скрытно приблизились к стоянке. Осторожность была нужна, чтобы не словить пулю от своих; на подношения трофейщики не скупились – с перепугу долбили на любой шорох.

– Ваффен хинлинген, – оповестил о своём приближении Пухлый, – унд ауфт зер найт!

Никто ничего не понял, но голос Чачелова разобрали. Нашороханные следопуты обступили нас, все были целы и невредимы.

– С кем сражались? – грозно вопросил Пухлый, надвинув на брови фуражку.

– Кто-то из винта саданул три раза в той стороне, – отрапортовал Крейзи, – мы и решили, что это по вам садят, поддержали огнём.

– К херам вашу поддержку – мы совсем в другой стороне были, – огрызнулся я. – Вы что же, сразу во всех направлениях полосовали?

– Попутались, – неохотно признался Дима.

– Пересрались, мастодонты трофейные, гмохов отряд, – выругался Пухлый. – Значит, стреляли не по вам, а вообще в стороне?

– Ну да, – подтвердил Глинник.

– Пошли туда, – не медля распорядился Вован, у которого голова работала совершенно в ином ритме.

Я не догонял его планов. Понять, что творится в прокуренной башке Пухлого, было попросту невозможно. А может для этого следовало сжиться с лесом.

Поиски вывели нас за ручей. Первым на трупы наткнулся Боря. Три были расположены компактно, четвёртый в некотором удалении – он был зарезан, остальные застрелены.

Это были охотники, у которых мы слямзили провиант. Неизвестно, каким ветром их сюда занесло. Вероятнее всего, мужики приехали на выходные развлечься и находили оттяг в забаве с ружьями. Их не смутило даже лишение съестных припасов, наверное, потому что в лесу стало интересно – стреляют. Переночевав, они бродили в поисках приключений. По сути, они мало чем от нас отличались, разве что вооружены были дробовиками. Ружья не пригодились. Одного древолаз засадный чиканул тесаком по горлу, когда охотник, тоже в лесу не новичок, незаметно на него набрёл. А следовавших за ним товарищей снайпер перещёлкал раньше, чем те пустили в ход свои вертикалки, истратив на каждого аккурат по патрону.

Положил наповал, каждого точно в сердце, доказав преимущество снайперской винтовки Драгунова перед охотничьим оружием в условиях дикой природы. Мы с «калашами» тоже пасовали. Пухлый, восстановив картину происшедшего, приказал нам оставаться на месте.

– Немец бродит где-то поблизости, – объявил он, забрав у Глинника ганс-винт, – я попробую его выследить. Вы сидите тихо. Не вздумайте стрелять на звук, можете меня зацепить. Тогда вернусь – буду всех трахен зи попен! Вообще замрите. Не маячте. Не пердите и не курите, а то на запах такие неприятности поналетят, что ваши обугленные трупики будут жевать ёжики в кустах. Всё поняли?

Мы угрюмо выразили согласие. Оставаться в Синяве навечно никто не хотел. Тем более, с очком, порванным на британский флаг. Уже смеркалось. Жуткий день продолжал своё кровопролитное течение.

Пухлый исчез между деревьями, словно растаял. Мы посидели немного, тише мыши, но потом человеческая натура взяла своё. Крейзи закурил в кулак, выпуская дым к земле. У Димы запищала «Моторола» и он ответил, чтобы попозже перезвонили. Глинник взял вовановский АКМ и вызвался побродить вокруг стоянки. Я не возражал. Охранение – штука нужная. Не хватало ещё, чтобы снайпер подкрался незамеченным на расстояние прямой видимости. Мы хоть и засели весьма укромно (местность изобиловала кустарником), однако от русской инкарнации Дерсу Узала можно было ждать чего угодно.

Бесспорно, замысел Пухлого – отсидеться до темноты, а ночью покинуть лес – имел рациональное зерно: по ночнику немцы воевать не станут. В принципе, до Мурманского шоссе дойти можно часа за три, если рысить налегке, бросив рюкзаки и оружие. Автоматы всё равно придётся ныкать. Не ловить же с ними машину на трассе? Вариант, в целом, был приемлемый, только не для меня. Стопорнуть тачку и уехать в город я не мог. Оставленная на даче «Нива», а, главное, Доспехи Чистоты вынуждали прорываться к фазенде. И остальных тащить за собою – один в поле не воин.

Ба-бах! – раскатилось по лесу. Без боёв Синяву пройти не удалось. Мы завозились, стараясь определить направление. Ба-бах! Лупцевали из ганс-винта. Так громко могла шмалять только винтовка с запирающимся затвором.

Значит, Пухлый выпас наёмника и уничтожил его!

С автоматами наперевес мы рванулись в сторону выстрелов.

– Чо, Вован?! – едва завидев его, закричал Крейзи.

– «Чо, чо» – болт в очо! – прокомментировал Чачелов и так посмотрел на Сашку, будто хотел дать ему в бороду, но с трудом удержался. – Вы куда выперлись, представители гуманоидной расы?

– А что? – растерялся Крейзи. – Мы думали, ты подбил древолаза.

– Сначала научись думать, – зло сплюнул Пухлый. – Я вам что сказал делать? Сидеть на жопе ровно!

– Мы и сидели, – обиделся Крейзи.

– О-о, какая П.О.П.С.Н.Я! – надрывно воскликнул Пухлый. Свойственная ему флегматичность исчезла. Впервые я видел Вована таким взбешённым и сильно растерялся. Опешили и остальные трофейщики. – Сидели они! А где тогда Глинник?

Глинника среди нас и вправду не оказалось.

– Где он? – почуяв непоправимое, спросил я.

– Похряли, – угрюмо бросил Пухлый и повёл нас к Глиннику.

Похожий в полевой форме на немецкого часового, наш соратник раскорячился под кустом неподалёку от стоянки. Фельдграу была залита кровью. Древолаз зарезал его как охотника: полоснул ножом по горлу и рассёк вместе с артериями голосовые связки, чтобы страж предсмертным воплем не поднял тревогу. Разрез был очень длинный и глубокий – от уха до уха. Чувствовалась умелая рука. Чтобы научиться так пластать, надо было пройти большую практику.

Кто-то с огромным опытом смертоубийств за спиною неприметно ходил рядом с нами, постепенно сжимая круги.

– Иду по следу, – стал рассказывать Пухлый, поглядывая главным образом в мою сторону, – вижу, он с телом возится. Такой весь в масксети, в лохмах, ветках, бесформенный, как большая кочка, даже винтовка зелёными тряпками обмотана. Вот ты какой, думаю, деточка! Выстрелил в него – он пропал. Отшагнул и исчез, я не заметил, куда он спрятался – далеко было, да и темно уже. Жахнул повторно туда, где он мог находиться. Промазал, ебучий случай.

– Как теперь поступим? – поинтересовался Дима.

– Будем уматывать, и так потери несём, – сказал Пухлый. – Преследовать засадного немца слишком опасно, он сейчас вдесятеро бдительнее стал. Поэтому сваливаем. Враг отступил, время у нас есть. Скоро стемнеет – никаких следов не отыщешь.

Мы помчались собираться и оправляться. Переобуться, кому надо. И прочее, что необходимо перед маршем. Идти придётся далеко, без остановки и быстро.

Достав из рюкзака АПС, я отошёл облегчиться по большому. Терпеть не могу справлять нужду прилюдно. Я всё-таки джентльмен, и даже в обстановке повышенного риска стараюсь соблюдать приличие.

Чтобы не испачкать штаны, я забрался на величественный пень с трухлявой сердцевиной и нагадил ему в душу. Автомат стоял прислонённый рядом. В руке я держал пучок широкой травы.

Звенели комары. Сгущались сумерки. Приглушённо журчал впереди ручей. Даже безгласный организационный шум нашей кодлы казался не столь уж громким.

Пользуясь случаем, я рассмотрел рассаженные утром колени. Царапины покрылись грязной коркой, словно я лазил на четырёх костях, как минимум, неделю. Вообще-то мои внутренние часы примерно столько же и отстучали: наполненный вереницей запредельной остроты приключений день стоил обычных семи суток моей чрезмерно богатой впечатлениями жизни.

Сделав дело, я встал, застегнулся и взял автомат. Уходить почему-то не хотелось. Я вдруг понял, что остался наедине с Лесом. А Лес был нечто большим, нежели скопище деревьев, выросших на костях мертвецов. Он звал меня, и я шагнул вперёд.

Я полностью отдавал отчёт в том, что делаю. Знал, что в лагере меня покамест не хватились, а если хватятся – тотчас поверну назад. Однако, время в запасе имелось.

Влекло меня к ручью. Едва он показался из-за деревьев, как я остановился. Сделал ещё шажок и замер не дыша. Весьма кстати.

Из зелёной копны, которую я поначалу принял за растительный сгусток, выбрался человек. Он был высок и налысо брит. Лицо его показалось мне смутно знакомым. Человек снял заляпанную кровью милитари, оставил ружьё, напоминающее толстую замшелую ветку, и принялся отмываться в ручье. Правую половину спины и плечо покрывала сложная вязь татуированного кельтского узора. Я ни у кого из знакомых не мог припомнить такой.

Не рискуя далее испытывать судьбу, я опустил глаза. Люди чувствуют, когда на них смотрят, а, заметь меня этот человек, – одним трофейщиком станет меньше.

Вот я и стоял, ждал, когда он завершит омовение. Внутри у меня царило странное оцепенение и покой. В подобный коматоз, наверное, впадает птичка, когда мимо проползает змея. Древняя защитная спасительная реакция.

Человек так и не допёр, что за ним подглядывают. Стемнело, да и мой КЗС обладал неплохими камуфлирующими свойствами. Но, главное, я сохранял неподвижность.

Пока купальщик облачался в маскировочный прикид, я отвалил задом наперёд, потерял его из поля зрения и, сделав вывод, что он тоже не видит меня, поспешно ретировался.

Наш старый друг древолаз засадный действительно оказался нашим старым другом. В особенности, другом Пухлого. Мои догадки подтвердились.

– Ты видел Вову Богунова, – уверенно заключил Пухлый, выслушав описание остроконечного кельтского орнамента. – Татуировку он наколол после армии, тебе простительно не знать.

– Что же ты его не шлёпнул? – укоризненно спросил Боря. – У тебя же «стечкин» был.

– Я о нём даже не вспомнил, – честно признался я.

Навьюченные трофейщики обступили меня, опасливо поглядывая в сторону ручья.

– Может быть, и правильно, что ты не стал за пистолет хвататься, – задумчиво произнёс Пухлый. – Нас и так мало осталось.

– Ну, Рыжий, какая сволочь, – возмутился Дима. – Зачем же он своих друзей долбит?!

Трофейщики пребывали в непонятках. Я помалкивал насчёт Доспехов Чистоты и охотящихся за ними «светлых братьев», подозревая, что от следопутов можно ожидать чего угодно. Ребятушки способны во своё спасение привязать меня к дереву, оставив на съедение диким зверям и цивилизованным арийцам. Либо договориться с «братьями» о капитуляции с последующей выдачей смутьяна. Такой обмен был бы вполне в их духе. Соответственно, пока наши цели (выйти живыми из Синявы) совпадали, я не спешил ставить их в известность.

– Между прочим, своих друзей он как раз щадит, – заметил Чачелов.

Действительно, Вова Рыжий меня, Пухлого, Крейзи и Диму не тронул, хотя мог пристрелить ещё утром, за компанию с Акимом. Валил он только тех, кого не знал, за исключением старого приятеля – лесника, к которому испытывал вполне заслуженную ненависть.

– Зачем он этим занимается? – продолжал гадать мент. – Устроить такую бойню – это каким же отморозком надо быть?!

– После армии Вова сильно изменился, – пробормотал Пухлый, словно оправдывая дружка. – За бутерброд способен Родину продать, и вообще он – аморальный типус.

Я же всё никак не мог взять в толк, каким образом на меня вышли. Да ещё отыскали в проводники моего товарища. Интересно, сколько Рыжему заплатили, чтобы он вписался в такую затею? Наверное, много – такая работа стоит дороже бутерброда.

Иногда мне казалось, что в «Светлом братстве» есть подлинные сверхлюди.

– Пошли посмотрим, – сказал мне Пухлый.

Он проверил наличие патрона в казённике ганс-винта.

– А вы, исчезающее племя, – обратился он к остаткам отряда, – сидите очень тихо. Помните, что Глинника ёжики вовсю точат.

У ручья мы нашли мину. К воде между кустов открывался удобный проход и там стоял натяжник. Иди я без Пухлого – обязательно бы подорвался. Чачелов же словно знал, где будет шнур. Похоже, древолазом действительно был Вова Богунов. Старые друзья мыслили одинаково.

Чачелов снял мину и убрал её в рюкзак. Я такие изучал на военной кафедре: противопехотная осколочная мина заградительная ПОМЗ-2М. В рубчатый корпус вставлялась 50-граммовая толовая шашка и взрыватель без замедлителя. Стоит выдернуть чеку – и мгновенно становишься фаршем.

– Хуёвая хуйня, – поделился Вован результатами наблюдения. – Он заметил твои следы. Вот, – показал он, – Рыжий подходил к тому месту, где ты стоял, и смотрел. Теперь он знает, что ты его видел.

– Чем это плохо? – осведомился я.

– Он будет стараться ликвидировать тебя как единственного свидетеля. Тебе не помешало бы переобуться. Это поможет, если только он уже не установил, кому конкретно принадлежат следы. А вообще-то нам нужно уходить как можно быстрее. Одним натяжником Рыжий не ограничится.

– Это точно, – согласился я.

Следопуты ждали нас в полнейшем безмолвии.

– Уносимся как бешеные сайгаки, – не стал вдаваться в подробности Пухлый.

Тон его был настолько серьёзен, что желающих получить разъяснения не нашлось. Пухлый торопился, понимая, что теперь мы лишены даже того жалкого иммунитета неприкосновенности, который был как у друзей, пока древолаз не понял, что идентифицирован. Устроенное им мочилово – штука слишком зверская, чтобы выпускать из леса очевидцев, пусть и товарищей по детским играм. Теперь Рыжий перехлопает нас поодиночке. «Вот и вся любовь».

Корявая твердь под каблуками известила, что мы выбрались на дорогу. Вокруг было не видно ни зги. Разумеется, ни о каких следах речи уже не было, что страховало от снайпера. Нам оставалось усердно пешедралить, осязая ногами путь, чтобы не сбиться.

На заднице у Димы снова запиликала «Моторола». В прозрачном оконце футляра загорелась надпись «Call.»

– Выруби телефон, – бросил на ходу Пухлый. – Сколько раз тебе можно повторять, дурья башка, Кузьмин недоделанный!

Пухлый шёл впереди, за ним Боря, далее: Дима, я, и Крейзи – замыкающим.

– Понял, не бухти, – мент дал отбой вызову. Просто нажал кнопку сброса, не обесточивая аппарат, о чём свидетельствовал зелёный огонёк индикатора настройки.

Через несколько минут мобил засигналил вновь. Очевидно, кому-то срочно нужно было до мента дозвониться.

– Выключи его совсем, – сказал я.

Дима вздохнул, примирившись с необходимостью остаться без связи, но тут красные буквы «Call.» с треском погасли и я почувствовал, как что-то обожгло предплечье, а затем пластиковые осколки больно резанули по руке.

Бах! – грянул СВДшный выстрел. Дима упал. Я по инерции наскочил на него, споткнулся и выронил автомат. На своих двоих, впрочем, удержался. Трофейщики дружно ломанулись кто куда. Мимо меня пронёсся Крейзи, обдав вонью давно немытого тела. Закричал раненый в попец Дима. Мощная винтовочная пуля, должно быть, разнесла ему тазовую кость. Теперь он мог только ползти, что сводило шансы выбраться из Синявы к нулю. Однако, спасать жертву собственной безалаберности никто не спешил.

Все заботились о своей шкуре, пока в ней не наделали дырок диаметром 7,62 миллиметра. Я также не составлял исключения и понёсся напрямки. Ветки хлестали по лицу, за пазухой бултыхался «стечкин». Прикрывая глаза, чтобы не выстегнуло ненароком, я позорно бежал с поля боя. «Стало быть, накрылась наша партизанщина».

Большие трофейщицкие манёвры завершились полным разгромом.

* * *

Ночь я провёл в яме под корнями вывороченной ветром сосны. Вокруг что-то ахало, пукало и стенало. Синявинский пандемониум пополнился свежими неприкаянными душами. Я сидел и трясся, дикие голоса нагоняли атавистическую жуть.

К рассвету вох-дёнгарах угомонились. Я даже ухитрился вздремнуть. Потом стало всходить солнце, я выбрался из берлоги и принялся определяться на местности.

В поисках ориентиров побрёл по дуге и вышел к речке. Выяснилось, что я нахожусь вблизи поляны, где был убит Аким. Драпал я воистину без оглядки.

Отсюда до трассы было часа два быстрого хода, место оказалось не самое плохое. Возблагодарив многострадальные ноги, вынесшие сюда, я двинулся вдоль реки. Обошёл натяжник, приметный из-за осевшей на нём росы. Хотел обогнуть злосчастную поляну, как вдруг разобрало любопытство: в каком виде там пребывает Аким? Интерес был дурной, но я ничего не мог с собой поделать.

Акимов лежал в той же самой позе, в какой мы его с Пухлым оставили. Снайпер-альбинос отсутствовал, должно быть, забрали немцы. Трофейщик же со своим шпалером оказался никому не нужен.

Я подобрал винтовку. «Стечкин» всю ночь грелся у меня за пазухой, но в условиях пересечённой местности пистолет был маловат. «В лесу тот сильнее, у кого ствол длиннее». Шпалер я намеревался держать наготове – вдруг нарвусь на немцев. Притырить его можно было и у Мурманского шоссе.

Тяжёлая скользкая винтовка Маузера с тронутым свежей ржавчиной гранёным казёнником выглядела совершенно допотопным ружжом. Я вспомнил изящную СВДУ и пожалел, что бросил её, убегая с поляны. Даже АКМ был образчиком совершенства по сравнению с древним шпалером.

Я открыл затвор. На траву выскочил превосходной сохранности гансовский патрон. Я подобрал его и вщёлкнул обратно в магазин. Дослал вперёд и вниз прямой кованый рычаг. Посмотрел на Акима и оторопел.