Текст книги "Доспехи нацистов"

9

Наутро я решил, что с меня хватит сумбура. Два нападения грабителей за один день может и случайность, но какая премерзкая! Они ко мне липнут как железные опилки к магниту. Вообще-то, говоря языком марксизма, случайность есть непознанная закономерность. Мне доводилось видеть чудеса похлеще, но сейчас совпадения откровенно настораживали. Особенно после того, что услышал от тестя. «Светлое братство» с присущей ему радикальной ехидностью вполне способно было руками уголовников попрессовать строптивого археолога: смотри, что мы можем, и делай выводы. Сразу убивать меня не имело смысла, тогда бы «братья» не получили Доспехов, а создав нервную почву, можно было на это рассчитывать. Труп ржевского меченосца гарантировал Обществу, что прессуемый не обратится в милицию. Ради этого стоило потерять бойца. Они себе нового через газеты найдут, а вот оказавшийся в безвыходном положении раскопщик рано или поздно сдастся. Его уговорят: не парламентёры, так родственники; не родственники, так друзья. «Никто не хотел умирать». В результате, добьются полной капитуляции с последующей экспроприацией искомого артефакта и ликвидацией археолога.

Поскольку такой вариант меня ни коим образом не устраивал, я счёл нужным временно самоустраниться. Заодно проверить возможности «Светлого братства». Сумеет ли оно найти меня на даче у Славы? Друган по случаю прикупил участок земли в Горелово, оформив его на Ксению как и всё прочее имущество. Слава был парень нежадный. Он сам и предложил затихариться у него, мне же не оставалось ничего, кроме как согласиться. К маринкиным родителям на дачу дорога была однозначно заказана. Не хотелось одалживаться, да и отыскать нас там легко.

Маринка была не против. В сущности, она сама уболтала меня на этот шаг. Придя к обоюдному согласию, мы сели в «Ниву» и поехали домой – собирать пожитки. Славу с Ксенией оставили отдыхать. Я пообещал им беречь Маринку, в доказательство продемонстрировал АПС, который убрал во внутренний карман куртки. Мне поверили, вручили ключи от дачи, сопроводили напутствиями. Настроились отваливать конкретно – я даже Доспехи в багажник положил, чтобы из дома сразу ехать в Горелово. Сокращая время пребывания в городе, мы уменьшали возможность возникновения новых эксцессов. Мне спешка была не в тягость, я всегда был лёгок на подъём, да и Маринка тоже – она ведь моя вторая половина.

Нежилую квартиру начинало охватывать запустение. Я предложил Маринке не возиться с мокрой тряпкой, а поскорее укладывать шмотки, сам же решил заглянуть к Боре – попрощаться, если он ещё не уехал.

Боря не уехал. Он встретил меня в той же рубашке с тем же значком, только в руке на сей раз держал трофейную хлорницу – прямоугольный пенальчик из коричневого эбонита, в котором немцы хранили порошок для обеззараживания воды. Из хлорницы торчали иголки. Видать, выломился отпирать прямо с рабочего места. Ждёт, что ли, кого?

– Привет, – сказал я, – не ждал меня?

– Не-а, – Боря отступил, пропуская меня в комнату.

– А кого ждал?

– Ребята должны зайти. Я заморочился в лес с ними поехать.

– Где будете копать? – кажется, Боря нашёл подходящую компанию «чёрных следопытов».

– В Синявино. Там у человека своя дача есть.

– Что за ребята? – мир тесен, некоторых я вполне мог знать по своему трофейному детству.

– Аким, Пухлый, Саша Крейзи, Дима Боярский, Болт и ещё кто-то будет.

– Что за Пухлый – Чачелов?

– Ну да, – неуверенно ответил Боря, наших общих знакомых он знал несколько хуже, чем я. – Вова. Со шрамами такой: у носа щека и у глаза скула разворочены.

– Затвором от трёшки[18]18
  Трёхлинейная винтовка Мосина (трофейщицкий слэнг).


[Закрыть]. Перед армией напоследок из любимой винтовки пальнул, а ему затвор в морду влетел.

– Ты знаешь Пухлого?

Я кивнул.

– Он у вас небось проводником идёт?

– Ну да, – подтвердил Боря. – Он, говорят, в Синяве самый фирменный проводник, с малых лет копает. Это его дача. Нас Аким свёл. Дима-мент и Крейзи тоже давно там тусуются.

«Про меня, значит, не упоминали», – понял я.

В прихожей раздался звонок.

– Ага, пришли, – сорвался открывать Боря, но это оказалась Маринка.

– Тебя папик хочет, – сообщила она.

– Спешу на зов, – пришёл мой черёд подрываться. – Дверь не запирай, я сейчас вернусь.

– Лады, – мотнул башкой Боря.

Как удобно, когда квартиры рядом! Создаётся эффект единого большого жилья. Я проскочил лестничную клеть и взял трубку. Господин Стаценко меня наверное обыскался. Что-то он там мне хотел предложить.

– Алло. Здравствуйте, Остап Прохорович.

– Добрый день, Илья Игоревич, – поздоровался пан Стаценко, – вас никак не найти.

– О-о, я был занят, мотался по городу без конца, весь в разъездах. Дел было невпроворот, весь в делах… всяких, семейных, всяких… – залопотал я. Остап Прохорович ввёл меня в смущение, сам того не подозревая.

– Не помешал ли я вам? – корректно осведомился Стаценко.

– Ни коим образом.

– Вы помните, о чём мы говорили на прошлой нашей встрече?

– Как же, помню.

– Не откажитесь ли вы, Илья Игоревич, обсудить сей вопрос в процессе застольной беседы? – папик отлично копировал мою манеру говорить и мои интонации – подлизывался. – Я бы прислал за вами машину.

– Ой, простите, Остап Прохорович, – взмолился я, – но вынужден отклонить ваше предложение.

Оно мне, по большому счёту, в хрен не упёрлось и завтра фиг понадобится.

– Вы куда-то торопитесь? – догадался Стаценко.

– В данный момент – да. Может быть потом как-нибудь встретимся. Я вам обязательно позвоню.

– Вы мне уже обещали, – обиженно напомнил папик.

– Забыл, каюсь. Жизнь довела до амнезии, – мне не хотелось огорчать радушного Остапа Прохоровича, но чувствовал, что, отложи я отъезд, потом свалить из города не соберусь. Такие дела делаются на одном дыхании. – Но сейчас я действительно не могу посетить вас.

– Жаль, очень жаль, – разочарованно протянул Стаценко. – Когда я могу застать вас дома?

– Право, не знаю, – честно признался я. – Дело в том, что мы с женой собрались нанести визит к друзьям на дачу. Не представляю, на сколько он затянется.

– Будете в Санкт-Петербурге – звоните, – деликатно закруглил беседу Стаценко. – Номер моей трубки вам известен.

– Разумеется, – с облегчением вздохнул я. – Обязательно позвоню.

Попотчевав друг друга оптимистическими пожеланиями, мы разъединились.

– Чего хочет папик? – осведомилась Маринка. – Тебя?

– Отобедать в моём присутствии, – поправил я. – Что за пошлые намёки. Мне кажется, сарказм неуместен. У нас ведь был разговор насчёт ревности?

– Если бы всё было чисто, ты бы так не защищался, милый, – пристрастие к шпилькам Марина унаследовала от матери. – С точки зрения постороннего человека ваши тайные вечери не могут не вызвать подозрения. Что за дела: приглашать в гости женатого человека без супруги, да ещё постоянно. На что это похоже? Вот почему я называю ваши встречи интимными.

– Нормальные конфиденциальные встречи.

– Конфиденциальные, – фыркнула Марина. – Собрались два друга посекретничать! Папик твой меня в открытую игнорирует. Такое отношение можно объяснить только предварительным сговором, либо исключительной неотёсанностью.

– Либо эгоизмом, – прибавил я. – Остапу Прохоровичу нравятся доверительные беседы. И ничего такого в этом нет, не выдумывай, дорогая.

– Да мне-то что, милый, – с прохладцей произнесла Марина. – А вот тебе было бы приятно, если бы меня зазывала в гости загадочная особа, а про тебя всякий раз забывала, словно тебя и нету?

– Неприятно, – я только сейчас это понял. – Постараюсь исправиться, извини.

– И всё??? – округлила глаза Маринка.

– Но даче мы будем неразлучны целое лето, – напомнил я.

– Ну хотя бы поцеловать, джентльмен.

Уняв наконец-то жену, я возвратился к Боре. Дверь была приоткрыта. Боря сидел в комнате и латал лямку на «жопе» – подушке из пенополистирола, привязываемой к мягкому месту, чтобы в лесу можно было без хлопот усаживаться на холодную землю, не боясь застудить почки.

«Жопа» была покрашена в чёрный цвет и сильно потёрта. Очевидно, ею много пользовались. В тех местах, где краска облезла, белоснежный теплоизолятор изгвоздался грязно-серыми пятнами, к местам ягодиц – темнее.

– Хороший прибамбас, – заценил я, присаживаясь, – почто не взял, когда курган копать ездил?

– Она не моя, – не отрываясь от работы ответил Боря, – Аким дал.

Следопытом он и в самом деле был зелёным. Если долго копаешь в лесу, без подкладки не обойтись. Россия – страна северная.

– Как поживает Пухлый? – давно, очень давно я не встречал никого из нашего отряда юных следопутов.

– Нормально вроде, – пожал плечами Боря. Видимо, Вовка Чачелов был ему малознаком. – А ты Пухлого давно знаешь?

– С младых ногтей, – усмехнулся я, припомнив лихие похождения. – Мы с ним ещё на Невском пятаке копали.

– У дороги или в лесополосе? – загорелись глаза у Бори.

Очевидно, Невский пятачок был посещаем всеми без исключения «чёрными следопытами». Любители трофейного оружия, которых я знал, на нём как правило и начинали. Исключение составлял Вова, у которого дед жил на линии бывшего Волховского фронта. Пухлый вырос в лесу и знал эти болота как свои пять пальцев.

– Везде, – сказал я. – Ночью не видно. Маскировочной сетью от дороги отгородишься и всё время до рассвета – твоё.

– В ментовку попадал?

– Не без того, пару раз ловили. Невелика беда, – отмахнулся я, – по шее пару раз дадут, инструмент отнимут, ну, в школу сообщат. А поскольку я был председателем военно-патриотического сектора и даже, – воздел я вверх палец, – имел ключ от комнаты боевой славы, мне всё сходило с рук. Я мотивировал раскопки добычей экспонатов для нужд школы и мне, в общем-то, верили, поскольку я туда кое-что приносил. Не оружие, а так… экспонаты. К тому же, проводил экскурсии в славной комнате и вёл в этом отношении активную общественную работу. Поэтому мне прощали маленькие шалости, тем более, что я один из всех малолетних балбесов фурычил в героической истории родного края. Ещё бы не фурычить, – хмыкнул я, – столько земли перемолотил. Пятак хорош тем, что там можно копать в любом месте и что-нибудь обязательно да найдёшь. Всё-таки четыреста тысяч человек положили, шутка ли? Оружия на нём – ещё не одному поколению раскопщиков хватит.

– Да, пятак место хлебное, но неприкольное из-за ментов, – кивнул Боря. – Я там начинал, а потом стал копать по Новгородской области. В Долину Смерти последний раз вообще фирменно съездили. Наткнулись на блиндаж. Его раскопали раньше нас, но не весь. Мы тоже стали рыться. Эрик портфель нашёл, складник и телефон. Я – бак от эм-гэ с патронами и тоже телефон. Потом отошли немного по окопу, стали бруствера обрушивать. Бац, пулемётные гильзы. Ну, раз есть такая россыпь гильз, значит должен быть и пулемёт. Смотрю, профиль траншеи на ячейку для пулемётного расчёта похож. Стал копать, а из песка конец ленты торчит. Потянул, вытащил насколько смог. Нормальный ход, думаю, и на нашей улице камаз с игрушками перевернётся! Копаю дальше – есть! Целёхонький эм-гэ. Вон, в углу стоит.

– В песке что ему сделается, – окинул я взглядом предмет бориной гордости. – В песке сухо, вода сразу вниз уходит, не даёт железу ржаветь. В Приморске я вообще целые винтовки поднимал, на них даже дерево сохранилось. А в том же Мясном Бору ствол, если он был, допустим, в окопе засыпан вертикально, то становится конусообразным – так неравномерно корродирует.

– Такие клины я тоже вытаскивал, – согласился Боря. – Дерево – дефицит, оно дороже ствола. Если ты ещё и столярничать умеешь, тогда вообще фирменный копатель, цены тебе нет.

– У нас Пухлый умел по дереву работать, – припомнил я.

– А из чего ложа делали? – Боря даже шитьё отложил.

«Бойцы вспоминали минувшие дни, окопы, где вместе сражались они». Вот, тоже, собрались трофейщики лясы поточить. Лазают какие-то непонятные люди по лесам, а потом трендят об этом часами: трёшь-мнёшь, хрен поймёшь. У Мёртвого озера нас пробило на водные темы, а нынче предались воспоминаниям о сухопутных.

– Из сосновой доски, – я увлечённо пересел, закинув ногу за ногу. – Ну, если для себя, тогда конечно из берёзки. Возиться с нею дольше, зато приклад выходит достойный. А сосна – она мягкая. После трёх выстрелов ствол шатается.

– И сколько по времени у вас фирменное ложе точилось?

– Пухлый резал за день. К вечеру уже было готово. Он красивые ложа делал. Качественно обточенное дерево – это, конечно, вещь! А из гнилых винтовок Вова на даче забор смастерил.

– Это ж сколько потребовалось стволов? – с плохо скрываемой завистью спросил Боря.

– Не помню уже… Много.

– Стволы-то рабочие?

– Были рабочие, стрелять можно.

– И не жалко?

– Дед Пухлого из них потом фундамент для бани сделал. Бетонную подушку стал заливать и все стволы туда вомчал в качестве арматуры.

– Да ну на фиг! – не поверил Боря. С точки зрения «зелёного следопыта» подобное расточительство было просто кощунством.

– Можешь сам у Пухлого спросить. Будете у него на даче, в этой бане попаритесь.

– Ну, вы оригиналы! – поразился Боря.

– Это Пухлый оригинал, – сказал я. – Что там забор из винтовок! Мы когда на Невском пятаке копали, у Пухлого там было ложе из мосталыг. Собрал себе из костей типа трона и восседал на нём, как король каннибалов.

– Ну, он даёт!

– Кстати, о каннибализме, – злорадно упомянул я. – У Пухлого есть идея-фикс: затащить в лес бабу и сожрать её. Так что, если с вами будет женщина, может статься, что назад она не вернётся. Поэтому смотри, что за мясо в котелке.

– Да ну вас к чёрту, – скривился юный следопыт, – жути только гонишь. Кто в лесу будет с бабами канителиться, на хрен кому они там нужны!

– Пухлый может, – поддразнил я, – он такой.

Пронзительный визг, в котором я поначалу даже не разобрал голос жены, прорвался к нам с лестничной площадки:

– Илья, Илья! – в том, что звала на помощь Маринка, я теперь не сомневался.

Олимпийские чемпионы Брумель с Бубкой позавидовали бы прыжку, которым я покинул кресло и оказался в прихожей. Дверь была не заперта, я дёрнул её на себя и нос к носу столкнулся с человеком в чёрной одежде. Я врезал ему локтём в голову. Человек потерялся, удар со второго локтя сбил его на пол. Я перескочил через него, вытаскивая из-за пазухи «стечкин». Дверь в мою квартиру была распахнута, оттуда рвался истошный маринкин вопль:

– Илья!!!

Этот крик лишил меня последних остатков разума. Как метеор я влетел в прихожую, изготовив свою молотилку к ведению автоматического огня. АПС – волына для отмороженных: стреляет очередями. Впервые меня так мощно бычило. Визг супруги, доносящийся из кухни, начисто сорвал башню.

Уже задним умом осознав, что имею дело со «светлыми братьями», я шуганул их пальбой, наставив ствол в конец коридора, где у меня помещалась ванная. В замкнутом пространстве типовой квартиры здорово дало по ушам. В ванной полетел брызгами кафель, защёлкали по стенам пули, разбилось задетое рикошетом зеркало. Грому получилось предостаточно.

Предварив своё появление шумовым эффектом, я пронёсся по коридору и развернулся к кухне, держа АПС на вытянутых руках. На кухне я увидел Маринку и с неё двоих «светлых братьев», один был с «калашниковым», второй держал в руке меч.

– Амба! – ухнул я, ловя в прицел того, кто был с автоматом.

Нашороханный «светлый брат» вскинул своё калькулятор, собираясь дать с пояса, но я опередил с окончательным расчётом, плавно даванув на курок. АПС двумя пулями вымолотил немца. Он отлетел на газовую плиту, посметав с неё кастрюли и сковородки, а я мгновенно перенацелил дымящуюся волыну на меченосца.

– Ложись, ложись, сука, на пол! – во всю глотку зарычал я.

Отважный рыцарь живо утратил присутствие духа и прилип носом к линолеумной плитке.

– Лежи, козлина, если жизнь дорога, – пригрозил я, схватил Маринку за руку и вытолкнул её в коридор.

– Сейчас попробуем выйти из дома, – глаза у жены были по пять копеек, зрачок то слабо сужался, то снова расширялся во всю радужку. – Если удастся, сразу уедем на дачу, если нет – попытайся сама добраться до Славы. К родителям не ходи, там сейчас кекоз почище нашего. Ты поняла?

– Да, – тряхнула головой Маринка и я понял, что она точно ничего не сделает.

– Тогда пошли, – сказал я и едва не попал под пули.

Раскатистое «ду-ду-ду» раздалось со стороны прихожей. В сантиметре от груди Маринки пролетели ошмётки гипсокартона, в воздухе заплавала известковая пыль.

За стеной на лестнице кто-то упал.

– Илья, – по голосу я узнал Борю, – ты живой?

– В порядке, – ответил я.

Судя по звуку, компаньон пустил в ход МГ-34. Что у него за приколы: сначала садит из пулемёта, потом спрашивает, живой ли?

– Осторожно, – предупредил я, – мы идём.

Стена в прихожей оказалась развороченной, словно по ней несколько раз долбанули ломом. Мы вышли на площадку. Боря с неукротимым видом прохаживался по ней, держа наизготовку пулемёт. Под простреленной стеной у самого порога неподвижно лежал человек в чёрном кашемировом пальто с АКСУ в руке. Его собрат, контуженный мною, мотал бестолковкой, сидя на полу возле лифта. Вероятно, я крепко встряхнул ему мозги.

– У нас началась война, – сообщил Боря.

– Валим отсюда! – я заскочил в прихожую, сдвинул оборудованный шарнирами электросчётчик, достал из тайника запасную обойму для «стечкина» и тонну баков, отложенную на чёрный день. Мельком я подумал, что зря оставил на кухне «калашников», но меченосец видимо так и валялся ничком, не помышляя идти в атаку.

Когда я вернулся, Боря выволакивал из квартиры походный рюкзак.

– Ты аху-ел? – у меня глаза полезли на лоб: куда воевать с таким мешком?!

– Я уху не ел, – Боря навьючился и бодро попрыгал на месте. – Готово, идём.

Уперев в плечо приклад МГ, неумелый закос под американского морского пехотинца тяжело заскользил вниз по ступенькам. Мы с Мариной двинулись следом.

– Стой, – Боря замер и вскинул руку. Мы остановились. Под лестницей кто-то был.

«Что делать?!» – мысль не успела оформиться в моей голове, как Боря, не оглядываясь, сунулся в распущенное устье рюкзака и вытащил оттуда гранату, какие делались на пороховых заводах для защитников осаждённого Ленинграда.

– Куда, дурило, подохнем! – рыпнулся я на перехват, но Боря уже оттянул толстую ручку, повернул её и отпустил. Щёлкнул боёк по капсюлю.

– Они слабые, – молвил Боря, метнув под лестницу шипящую замедлителем «блокадницу».

Я бросился к Маринке, успев крикнуть пригодившуюся когда-то формулу:

– Закрой уши, открой рот! – и сам так сделал.

Отступавший чмудак едва не сшиб меня, когда в пролёте полыхнуло пламя и взрывная волна встряхнула под нами ступени. Боря споткнулся, ощутимо тыркнув мне в рёбра надульником ручника.

– А теперь вниз, вниз! – принял я командование, чтобы предотвратить ещё какую-нибудь самоубийственную выходку компаньона.

С карманной артиллерией он малость перестарался. Не знаю, что за шнягу заправляли в неё блокадные умельцы, но граната и в самом деле оказалась слабой, иначе мы бы лежали сейчас как глушённые палтусы. Другое дело, что стоящим в тесном парадняке «светлым братьям» пришлось очень туго. Осколки выкосили засаду начисто. Убить не убили, но посекли пехоту солидно. Перепрыгивая через раненых и кашляя от кислой пироксилиновой гари, мы выломились наружу. Входную дверь сорвало с петель. Она шаталась под ногами: когда мы пробегали по ней. До «Нивы» было рукой подать.

На улице был кекоз. Огорошенные столь крутым приёмом немцы попрятались, но Боря высмотрел одного и открыл по нему огонь.

Я возился с замком автомобиля, когда меня застала пулемётная очередь. Маринка ломанулась прочь от нас, очевидно, совсем потеряв голову.

– Что ты, гад, творишь! – хотел горлом взять, но Боря не отреагировал. Я и себя-то с трудом слышал – в ушах звенело после взрыва гранаты.

Словно в страшном сне из-за угла дома вывернул знакомый квадратный «Мерседес-Геленваген». Он подпрыгнул на разъезженной выбоине в асфальте, присыпанной гравием, и понёсся прямо на нас. «Светлые братья» вызвали подмогу.

– Шухерись, Боря, – заметался я. – Атас!

Крик действия не возымел, но подельник и сам уже просёк неладное. Он перестал ловить на мушку тихарившихся немцев, положил на землю пулемёт и торопливо зашарил в своём сидоре.

«Мерседес» разгонялся вдоль дома, стремительно приближаясь, но Боря уже мацал в ладони синего стекла шар размером с теннисный мяч. Я узнал снаряд от ампуломёта. Было в начале войны такое оружие для поражения бронетехники, прототип реактивного огнемёта «Шмель». Стреляло оно вот такими шарами, заполненными горючей жидкостью, воспламеняющейся при контакте с воздухом. Широкого распространения сам ампуломёт не получил, поскольку в трубе ампулы зачастую лопались, выжигая к едрене фене стрелка с расчётом впридачу. В результате, их стали кидать руками, и уже потом для простоты изготовления начали заливать зажигательную рецептуру в бутылки. Вот и весь «коктейль Молотова», хотя неясно, при чём тут Молотов, не он же ампуломёт изобрёл. В наши дни такой файрболл не снился даже самым заядлым любителям фэнтези.

Боря бросил ампулу прямо в лобовое стекло «Геленвагена». Синий шар разбился о левую стойку, в воздухе заплясали языки пламени. «Мерседес» приткнулся к поребрику, внутри возникла паника, и Боря, подхватив МГ-34, прицельными очередями изрешетил салон, не давая «светлым братьям» выйти. Подстреленные немцы выпадали из открытых дверей, одежда на них горела, столбом летел вверх белый фосфорный дым. Полвека просидевший взаперти огонь с удовольствием накинулся на машину и всё для него питательное, находившееся в пределах досягаемости.

Тут я победил замок и впрыгнул в «Ниву».

– Мотаем, дурень, – я изнутри открыл Боре дверцу.

Развоевавшийся компаньон сначала забросил на заднее сиденье вещмешок, затем присовокупил к нему ручник и только потом угнездился рядом со мною.

Угловатый внедорожник полыхал как свеча. Когда мы выезжали со двора, над «Мерседесом» вознёсся огненный гриб – взорвался бензобак.

– Фирменно! – возликовал Боря. Это был восторг победителя. Не исключено также, что ему просто было приятно сжечь дорогую машину.

Как я не торопился с эвакуацией из зоны военных действий, но всё-таки сделал круг по периметру микрорайона, чтобы отыскать убежавшую супругу.

Рискнул не зря: на Мориса Тореза я увидел Маринку, садящуюся в такси.

– Идём на перехват, – оповестил я Борю, врубая форсаж.

Неизвестно, куда повезёт и что сделает водитель с растрёпанной женщиной, перепуганно лопочущей нечто невообразимое о войне и немцах. Маринку надо было отбивать в любом случае и я прибавил газку. «Нива» резво обогнала мирно идущую «Волгу». Я посигналил.

Водила поначалу не врубился, чего хотят зверские рожи на пятидверном уродце, но наглядная жестикуляция Бори плюс прислонённый к боковому стеклу ствол МГ-34 убедил его не вступать в перерекания и остановиться. «Волга» прижалась к обочине, я подрезал её и встал впереди. Извинившись перед шофёром, я пересадил Маринку. Со страху приняв меня за «светлого брата», она всё порывалась бежать, пришлось чуть ли не силой заталкивать её в нутро вездехода. Наконец, мы отчалили.

– Не стопорни таксёр, можно было бы по нему шмальнуть, – зареготал вошедший в раж Боря.

– Окстись, – осадил я. – Ты не настрелялся, бомбист? Кстати, зачем у тебя в рюкзаке целый склад боеприпасов, ты же в лес собирался ехать их копать?

– Мы туда вовсе не копать едем, – удивил Боря. – В Синяве типа «Зарницы» будет. Вот и договорились взять оружия кто какого сможет. У меня всего-то граната да ампула была.

– Спасибо, запасливый ты наш, – сказал я, – что бы мы без тебя делали! И что сейчас с тобой делать тоже не знаю. Об этом сражении город теперь много лет вспоминать будет.

– Поехали с нами, – пригласил Боря. – Если ты всех там знаешь, можешь на даче у Пухлого пожить. Там искать вас не будут.

С минуту я обдумывал борино предложение. Рациональное зерно в нём, безусловно, имелось. Менты нас с говном сожрут. Значит, придётся партизанить. «Ржавый бункер – моя свобода».

– Это столь замечательно, что просто звездец, – я повернулся к Маринке. – Слышала, о чём он говорит? Как ты на это смотришь?

Маринка не отвечала, только смотрела на меня взглядом затравленного кролика, словно жизнь кончилась. Она превосходно понимала, в какую жуткую историю угодила, и от этого впала в прострацию. Нашу судьбу предстояло решать мне одному.

Одиннадцатая, не дошедшая на скрижалях Завета заповедь гласит: «Не попадайся!»

От тюрьмы я был готов бежать хоть на край света.