Текст книги "Доспехи нацистов"

Он так тараторил, словно боялся, что связь прервётся и самое главное останется недоговорено.

– Откуда вы это узнали? – холодно спросил я.

Заигравшийся в разведчиков тесть был опасен.

– Сообщили, – кокетливо ответил он.

– Кто сообщил? – уже иным тоном, сухим и деловым, осведомился я.

– Ну-у, после известного вам инцидента я принял некоторые меры предосторожности, – посерьёзнел тесть, восторженность его померкла. – Врага следует знать, чтобы победить, верно? Я рассказал об этом своему знакомому, который работает в милиции. Мой знакомый из главка заинтересовался.

– Зачем вы это сделали? – простонал я.

– Считаю, что врага надо знать в лицо.

Весть о взаимодействии «Светлого братства» со структурой брата известного политического деятеля явилось для меня откровением. И откровением неприятным. Кто же знал, что меченосцы так круто стоят! Объединённые в тайный Орден носители генофонда северной протонации казались чем-то мифическим, но общество коммунистического толка, ставящее целью восстановление справедливости, как это у красных водится, во благо народа, имело под собой твёрдую почву. Сам я волен был нафантазировать что угодно, но когда личные домыслы получают подтверждение из уст независимого источника, становится страшновато.

– …Так что лечь на дно, затаиться – самое умное, что вы могли сделать.

– Марина в безопасности, – интуитивно уловив продолжение, невпопад ответил я. Тесть, оказывается, что-то говорил, только я прослушал.

– Я не знаю, что вас связывает со «Светлым братством», только это очень сильная система, – произнёс Анатолий Георгиевич. – Воевать с ними, как вы делаете, не надо. Они вам не по зубам, а мне не хочется, чтобы дочь овдовела. Считаю, вам следует пообщаться с моим знакомым. Милиция – это силовая организация, действующая на законных основаниях. Вы можете любить её или не любить, но с ней надо сотрудничать.

– Обязательно подумаю, – дипломатично бортанул я вопрос сотрудничества с мусарней. – Кстати, каким боком там шестой отдел замешан? Он, если не ошибаюсь, занимается рэкетом.

– Это та ещё история, – тесть был заметно доволен тем, что получил возможность поделиться строго конфиденциальными сведениями. Таким образом причастность к владеющему ими кругу лиц, ранее недоступному, придавала доктору наук значимости. – РУОП занялся «Светлым братством» после того, как председатель Комитета по приватизации Ленинградской области получил в феврале девяносто седьмого года послание следующего содержания: «Уважаемый Игорь Анатольевич Расс, мы Вам настоятельно рекомендуем отвлечь Ваш влиятельный взор от Подпорожского района, иначе воздействие может быть вполне радикальным». Но не само послание, а бумага, на которой оно было выполнено, привела господина Расса в сильнейшее расстройство. Как в прямом, так и в переносном смысле. Он занедужил в своём кабинете, прямо за столом, на котором обнаружил письмо. От переживания у него временно отнялась левая нога. Надо ли говорить, как он огорчился! Дело в том, что послание было выполнено на бумаге, на которой печатаются акцизные марки: тонкой, но непрозрачной, снабжённой защитной металлической нитью, бумаге особой фактуры, не дающей продавлением оттисков при писании на ней. Такая бумага производится в Западной Германии, в Россию поступает в виде рулонов и расход её ведётся под строгим контролем. Тонкий намёк с использованием недоступной спецбумаги достиг желаемого результата. Продемонстрировав в мелочах свои большие возможности, «Светлое братство» заставило считаться с собой. К изложенным в форме ультиматума рекомендациям влиятельной организации приходилось прислушиваться, тем более, что речь шла об очень серьёзных вещах.

– О каких же? – спросил я, поскольку тесть многозначительно замолчал.

– О разработке азано-кремниевой радивоцелпи.

Теперь настала пора ненадолго примолкнуть мне. Хорошо, что я не видел лица собеседника – разбил бы его вдребезги! Наш телефонный разговор явно затягивался. Мама не беспокоила, ждала, и я знал, что она с интересом прислушивается. Поэтому я счёл нужным поторопиться и, проглотив незнакомое слово не жуя, спросил о главном:

– Почему РУОП взялся за именно «Светлое братство», послание было подписано?

– Не совсем, – с хитрецой ответил Анатолий Георгиевич. – Эти ребята отличаются своеобразием. На бумажке стояла печать. Герб. Круг в виде Уробороса. Знаете, Илья, такой древнеперсидский символ в виде змеи, пожирающей собственный хвост?

– Yes, of course[13]13
  Да, в курсе (англ.)


[Закрыть], – согласился я, умозрительно начиная представлять эмблему.

– От головы змеи, которая находится наверху, стоит вертикальный обоюдоострый меч: широкий, с тремя кровостоками на лезвии, на нём распят Христос. Рукоять венчает круглый набалдашник со свастикой.

Я содрогнулся. Таким мечом меня самого недавно едва не зарезали.

– Внутри круга, за мечом расположен знак в виде шести стреловидных листьев, напоминающий тот, которым царь Соломон опечатывал свои легендарные шахты, – чувствовалось, что Анатолий Георгиевич излагает по памяти виденный им предмет. – Между нижними и средними листьями по обеим сторонам меча находятся два раскрытых глаза, а под верхними листьями имеется надпись «Светлое братство», выполненная по-русски готическими буквами с наклоном влево.

Каждое слово стороннего подтверждения моих гипотез придавливало меня к земле.

– Сама печать чёрная, слегка смазанная, – увлечённо продолжал перечислять запомнившиеся признаки Анатолий Георгиевич, память у него была тренированная, математическая. Рассказ впечатлял, несмотря на полное незнание терминологии. Просто маринкин отец никогда не изучал геральдику. – Экспертиза, сделанная по оттиску, показала, что печать, которой он выполнен, изготовлена из меди около ста лет назад.

– Старое наследие, – сказал я.

– Наследие царского режима, – хихикнул Анатолий Георгиевич.

– Да нет, царский режим тут не при чём, – медленно произнёс я. Голова работала в бешеном темпе. – Мне кажется, истоки следует искать в русских ариософских обществах конца девятнадцатого века.

– Откуда в то время взяться свастике? – удивился тесть. – Фашизм образовался много позже.

– Ну, фашизм и фашистская символика – понятия разные, – заметил я. – Свастика – это вообще-то древний знак Солнца, в различных вариантах исполнения присущий многим народам. В Европе широкое распространение получил благодаря трудам Блаватской, популяризовавшей оккультные формы индуизма и буддизма. Отсюда же, наверное, глаза, а также печать царя Соломона.

– Меня ввело в заблуждение то, что свастика точь-в-точь как у фашистов, – признался Анатолий Георгиевич.

– То есть буквами «Г»? – уточнил я. – Странно. Как правило, оккультным обществам прошлого века более свойственна направленная в другую сторону свастика, обозначающая порядок и процветание. Та свастика, что украсила штандарт НСДАП, символизировала распад, хаос. Хотя, – философски добавил я, – всё зависит от точки зрения, как на свастику смотреть, сверху или снизу. С одной стороны она такая, с другой – диаметрально противоположная.

– Но ведь в различных обществах мог быть принят и «фашистский» вариант?

– Безусловно, – согласился я. – Кстати, должен заметить, что первые профашистские идеи были завезены в Россию из Германии в тысяча восемьсот восьмидесятом году. При царе-батюшке свободы было больше. У нас спокойно функционировали западные оккультные организации. Видимо, тогда же было основано «Светлое братство» и вырезана достопамятная печать. А сейчас это Братство возродилось, благо, национальная идея опять в чести. В своё время импорт ариософии – учения об исключительности высшей белой расы – привёл к созданию «Чёрной сотни». Ныне снова появились военизированные отряды агрессивно настроенных патриотов, радетелей за спасение русского народа. Со всеми вытекающими из этого последствиями: расовой сегрегацией, антисемитизмом и прочими достижениями гремучей мысли. Истории присуща цикличность.

– Вы историк, вам виднее, – признал тесть мою правоту. – Значит, вы полагаете, что возродившееся «Светлое братство» могло быть в прошлом одним из филиалов «Чёрной сотни»?

– Ну, филиалом не филиалом… Может быть, Братство в сотенный список и не входило. Другое дело, что для организации жидовских погромов могло поставлять боевиков. Активная «Чёрная сотня» это ведь не обособленное Общество, а сборное войско из различных патриотических союзов вроде «Союза Михаила Архангела». Ради благого дела бойцы объединялись с себе подобными. Это и есть изначальный принцип фашизма. Того, классического, итальянского «fascimo». По-итальянски «fascio» – пучок.

– Извечная тема объединения, – заключил маринкин отец.

– Покуда мы едины – мы непобедимы! – процитировал я песнь чилийских коммунистов.

– Илья, у меня телефон уже просят, – виновато признался Анатолий Георгиевич. – Давайте закругляться.

– Ну, о’кей, – сказал я? – Беседа с вам была чрезвычайно познавательна.

– Аналогично, – ответил тесть. – Я рад, что вы мне позвонили.

И уже распрощавшись и положив трубку, я вспомнил, что так и не передал приглашения. Ради чего, собственно, и звонил.

– Содержательно поговорили, – насмешливо констатировала мама, появляясь из комнаты. Конечно же, она слышала всё до последнего слова.

– Извини, мам, так уж вышло. С этими родственничками ничего по-человечьи не сделаешь. Слово за слово, сам не заметил, как перескочили на другую тему.

– Счастливые часов не наблюдают, – не без доли ехидности заметила мама.

– Сколько же мы болтали?

– Минут сорок.

– М-да… Ну, что поделать, – развёл я руками, – так уж получилось.

Но, как бы там ни было, цели своей я достиг – встреча родителей отложилась на неопределённое время.

8

Проснулся я оттого, что мне в ухо залез клоп. Выковыряв паразита, я прижал его к ногтю и казнил как врага народа – только кровь брызнула в разные стороны. При всех своих прелестях, жилище моего друга изобиловало насекомыми.

Почёсывая искусанные ноги, я сел на кровати. Рядом безмятежно сопела Маринка. Мёрзли неприкрытые одеялом плечи – летние ночи в Питере частенько выдаются прохладными. Чтобы согреться, я крепко растёрся ладонями, уткнул подбородок в колени и уставился взглядом в сумеречное предрассветное окно.

Не спалось мне вовсе не из-за клопов. Шкурой я чувствовал, что сообщил мне по телефону тесть информацию, от которой головы летят. Слава вчера по этому поводу сказал:

– Мелет до хрена твой тесть. Напрямую открытым текстом шпарит. Хоть бы тёщи постеснялся, что ли.

– Да, к сожалению, – с неудовольствием отметил я. – И знакомый у него болтливый попался. Не иначе как у мусоргашника за бутылкой язык развязался.

– Язык, он враг первостатейный, – наставительно изрёк корефан, – ну ладно, мусор по пьяни растрепался, а тесть-то твой куда суётся? Таким макаром можно запросто без головы остаться.

«М-да, – я не мог не согласиться с другом, – меченосцы способны в два счёта секим башка устроить. Например, чтобы тот же самый вредоносный орган не болтался как в дурном колоколе. Решив раззвонить весьма конфиденциальные сведения, к которым случайно получил доступ, Анатолий Георгиевич подвергает себя немалому риску. Да не себя одного, звонарь несчастный! „Светлые братья“ давно показали склонность к радикальным мерам.»

– Вольному воля, – молвил я вслух. – Тестю сразу рот не заткнёшь. Он, в силу своей непуганности, в жизни разбирается слабо и готов без опаски встрять в самый невероятный блудень, никакой угрозы не замечая и не подозревая даже, что таковая вообще может иметь месть. Вчера по разговору я сие понял. Моя стычка с налётчиками его ничему не научила. Тёщу, разве что. Она у него в оконцовке телефон отобрала.

– Ходит птичка маленькая по тропинке бедствий, не предвидя для себя никаких последствий, – вспомнил песенку Слава.

– Что-то вроде того, – сравнение было исключительно точным. – Ты, кстати, не в курсе, что из себя представляет азано-кремниевая радивоцелпь?

– Без понятия, – пожал плечами корефан.

– Так я и думал, – вздохнул я.

– А эта радио… чё за пиздула такая? – любознательно осведомился Слава.

– Полезное ископаемое, надо полагать. Раз его из шахты добывают.

– Логично, – заключил Слава.

Мы пили чай на кухне. Дамы прекрасно проводили время у телевизора, оставив нас откровенничать о делах наших скорбных.

Дела были скорбные. Замочив арийца, Слава поставил на нашей компании крест. Я не верил, что «Светлое братство» интересуют только Доспехи Чистоты, как бы Эрик сего не утверждал. Детям Солнца нужен не только волшебный амулет, им, наверняка, требуются и наши головы. Как же я влип! «Наступил одной ногой, а в говне уж по уши».

– Надо что-то думать, – я посмотрел на друга, – надо что-то делать. Иначе вилы[14]14
  Вилы – здесь: безвыходное положение, конец (жарг.)


[Закрыть]…

При слове «вилы» корефан нехорошо улыбнулся. Любую опасность он воспринимал как вызов.

Впрочем, это и помогало ему побеждать.

Преодолевая озноб, я тихонечко слез с кровати и подошёл к стоящей в углу сумке, в которой лежали Доспехи Чистоты. Чем они так привлекли арийцев?

Осторожно, чтобы не разбудить Маринку, я освободил от сумки латы и разложил на полу. Присел на корточки и бережно провёл пальцем по массивным кованным пластинам. Даже на ощупь Доспехи Чистоты казались чем-то исключительно надёжным, крепким, по-старинному добротным средством защиты. Хотелось надеть его и почувствовать себя в безопасности.

Я с трудом подавил искушение. В темноте Доспехи дарили мне откровение. Раньше, когда я поднимал их с изголовья захоронения чудо-богатыря, держал дома, чистил от могильного праха, стремления облачиться в них как-то не возникало. Доспехи были экспонатом, предназначенным на продажу. А товар – он и есть товар: несмотря на впечатляющую легенду и экзотическую обстановку, при которой был найден, он продолжал оставаться предметом торговли, не возбуждая ровным счётом никаких чувств. Теперь это барыжное оцепенение прошло. Я улыбался, трогая Доспехи. Они словно излучали первозданную мощь, и я отлично понимал смелость древних викингов, безудержно прущих на врага под защитой подобных лат. В них можно было сокрушить кого угодно.

Даруя неуязвимость, Доспехи Чистоты звали на ратные подвиги.

– Илья!

Я оглянулся.

– Ты чем там занимаешься? – послышался из темноты голос Маринки.

– Чем я занимаюсь?

В самом деле, разглядывание Доспехов во мраке ночи – действо более чем странное. Как доступно объяснить жене, что я проснулся и захотел подумать? Сходу это сделать проблематично. Я не стал заниматься ерундой.

– Сейчас иду, – придвинув Доспехи (а они, надо сказать, тяжёлые – килограммов двадцать) к стене и накрыв их шторой, я скользнул к Марине под одеяло.

– Ты чего встал?

– Клопы кусают, – для пущей достоверности я поскрёб ногу.

– Меня тоже заели, – пожаловалась Маринка. – Надо будет Ксюхе дезинфекцию провести. Спрашивается, куда она смотрит, медик всё-таки.

– Надо будет, – поддакнул я. Вмешательство жены оборвало процесс «общения» с изделием мастеров сказочного острова Туле. Доспехи улеглись ждать своего часа, а облагодетельствованный их находкой археолог отправился спать с верной спутницей жизни.

Со стороны могло показаться, что у них всё складывается идеально.

* * *

С утра я заехал к Боре. Менты меня не искали, компаньон мог поклясться – он почти сутки дежурил у дверного глазка. Значит Эрик не соврал относительно заявления. «Светлое братство» всеми средствами старалось избежать огласки.

Борю я нашёл изрядно задёрганным. Наверное, от постоянных тревог. Папочки-алкаша дома не было, синьор загуливал по синим делам у ближайшего винного магазина. Боря убивал время перемоткой рыболовных снастей. В отличие от отца, ежедневная разгонка спиртным ему пока не требовалась.

– Привет, – кивнул чмудак лобастой головою, пропуская меня в квартиру. На потёртой клетчатой рубахе болтался трофейный знак – пальма со свастикой. Под Ленинградом воевали не только итальянцы с румынами, но и передислоцированные из Африки головорезы роммелевского корпуса.

Мы разместились в комнате. На столе в беспорядке валялись крючки, дощечки, мотки крашенного марганцовкой шнура и огромные свинцовые грузила. По соседству с аудиоцентром расположился пулемёт, и непонятно было, то ли компаньон открыто забил болт на милицию, то ли чего-то сильно боится. Последнее было более вероятно – из патронника МГ торчала заправленная лента, сбоку был пристёгнут снаряженный короб. Впрочем, второе вовсе не исключало первого. Это ж как сильно надо испугаться, чтобы держать, не стремаясь запала, приготовленный к бою ручник. Вероятно, общение со вспоротым подельником впечатлило его.

– Партизанить готовишься? – обозрел я его сборы.

– Да так… – судя по тому, как смутился Боря, я попал в яблочко.

– Куда надумал дёрнуть?

– Пока не решил, – Боря взял моток стальной жилки, кусачки и стал накручивать поводок. – Может быть на Мёртвое озеро.

– Там же рыбы нет!

– Во Мсте есть.

– Ню-ню, – ответствовал я. – Пулемёт тоже зацепишь, труженник-воин?

– Зачем, ружьё есть, – зыркнул Боря из-под густых бровей, – для охоты больше не надо.

– Ню-ню, – тщание компаньона занять демонстративно отстранённую позицию вызвало у меня злую иронию. – Когда думаешь вернуться к родным пенатам?

– Там видно будет, – философски ответствовал Боря. – Не стоит торопить события.

– А кто их торопит? – я подошёл к столу, взял в руки бесхозный штырь. Один его конец закручивался в кольцо, другой был заточен. – Что это у тебя?

– Надо, – ответил хозяйственный Боря.

– Зачем?

– Для донки.

– Рыбачок… – Боря всерьёз вознамерился меня бросить, это и раздражало. – Лично я на свой крючок кроме триппера ничего не ловил.

– Кому что, – миролюбиво рассудил компаньон, откусывая проволоку. – Лично мне жить охота, поэтому я не буду переть на рожон и тебе не советую.

Получается, что я утратил всякий авторитет. В условиях крайней опасности чмудак принялся думать своей головой.

– Ну что ж, флаг тебе в руки, – сказал я. – Мне не меньше твоего хочется жить, а поскольку есть с кем, то жить регулярно. Для этого нужны деньги. В лесу их не заработаешь, хоть обловись на своей рыбалке. Я остаюсь в городе, буду решать вопросы. Да и Эрика бросать как-то не по-товарищески. Если уж начали работать вместе, надо поддерживать попавшего в беду коллегу.

– У Эрика есть папа с мамой, – поднял на меня глаза Боря, – да ещё любовник впридачу, они ему пропасть не дадут. А у меня – сам видишь. Да и голова, она одна. Что если с плеч долой?

– Вот об этом раньше надо было думать, – напомнил я, – когда без моего ведома находку впаривать поспешили. Кто тут что говорил насчёт событий, господин торопыга? Слушались бы моих советов, не пришлось сейчас ноги уносить.

– Впёрся так впёрся! – горестно вздохнул Боря. – Жизнь не бывает без чёрных полос.

– Бесспорно, – ответил я. – Но особенно много этих полос случается, когда намеренно создаёшь проблемы.

– Ничего не поделаешь, – настойчиво продолжал гнуть своё подельничек. – Такова жизнь. А чёрную полосу целесообразнее пересидеть. Я поеду в лес.

– Вольному воля, – заключил я. Штырь мне понравился. Был он увесистый, из калёного прутка-пятёрки, и я положил его в карман. – Спорить не буду. Твоя жизнь, тебе решать. Ну, я пошёл, закрой за мной дверь.

Боря не возражал, что я скоммуниздил предназначенный под снасть штырь. А мне было нужно его украсть для самоутверждения. Компаньон был так заинтересован в моём уходе, что не осмелился перечить. Он проводил меня до прихожей. Не прощаясь, я поскакал вниз по лестнице. На дверь своей квартиры даже не обернулся. В данный момент делать там было совершенно нечего.

Компаньоны, по ходу дела, отфильтровывались. Оставались друзья. Настоящие. «Вот мы вдвоём, опять у нас потери». Сучья жизнь, чего же вы хотели?! Я хотел, чтобы «Светлое братство» куда-нибудь похерилось. Жить постоянно на нервяке оказалось весьма мучительно.

Сев в «Ниву», я вытащил из-за пазухи АПС и положил между сиденьями, прикрыв тряпкой. Таскать на себе здоровенный кусок железа было довольно обременительно. «Стечкин», по сути, есть огромный, длинный и тяжёлый ПМ с толстой неудобной рукояткой, куда заталкивается обойма с двухрядным расположением патронов. Носить его каждый день в кармане из соображений личной безопасности, как компактный «вальтер», просто нереально. А надо! О безмятежном будущем, когда такая необходимость исчезнет, я мог только мечтать.

По дороге домой я свернул к супермаркету. Ксения оставила список продуктов, которые полагалось купить мне, коли уж выбрался на улицу. Я припарковал машину на стояночке и вошёл в ярко освещённое нутро магазина.

Вообще-то я не фанат шоппинга и не принадежу к числу тех, кто млеет от выбора товаров. Поэтому, навалив съестных припасов в сетчатую тележку и толкая её перед собой, я побыстрее подъехал к кассе, доставая бумажник. Злая тётка-контролёр пожирала меня взглядом голодной совы, пока питательный продукт упаковывался в мешочки, а пара небритых синьхуанов толкалась за спиной, вероятно, пытаясь слямзить бутылочку спиртного. На них тётка почему-то внимания не обращала.

Я вышел из магазина, нагруженный как трудяга муравей. Волочить на себе всё это было нелегко и я пёрся без разбора, ступая прямо по непросохшим лужам, лишь бы поскорее дойти до машины.

– Слышь, земляк, ты не торопись.

Я едва не выронил мешки и остановился. Обращение застигло врасплох. Два магазинных синьхуана в замызганных байковых курточках – зелёной и красной – приступили ко мне, горя жаждой наживы. Впрочем, жаждали они, в конечном итоге, выпивки. У алкашей трубы горели, видно было по глазам. Вот и решились на грабёж. Выпасли у кассы богатенького Буратино и вознамерились отобрать пяток золотых монет.

– Деньгами не богат?

Чтобы не быть деревянным мальчиком, я медленно опустил пакеты на землю, попутно осматриваясь в поисках засадного полка. Явных признаков такового не наблюдалось, но у ларьков, стоящих перед маркетом, паслись местные рабы Бахуса и ближайшая стайка синьоров взирала на нас с нескрываемым интересом, готовая принять участие в дележе добычи.

Становиться добычей не хотелось.

– Нет, не богат, – сказал я, выпрямляясь.

Синьхуаны приблизились, сипя испитыми дыхалками.

– А то поделись, мы же видели, – подловил меня маргинал в красной куртке.

– То был оптический обман. На самом деле я гол как бубен.

Чёрт меня дёрнул оправдываться, прочно укоренившиеся хорошие манеры дали горькие плоды: подзаборная публика вежливость воспринимала как признак слабости.

– Если найдём, слышь, что с тобой делать? – попробовал раскачать жертву синеносый собеседник.

Его брат по разуму, обладавший значительным телосложением, наверное, сдринчавшийся спортсмен, был настроен атаковать. Я же шансов победить не видел. Один удар пудовым кулаком мог пригвоздить меня к инвалидному креслу навечно.

Я молчал, лихорадочно выдумывая способы от них отделаться, за секунду провернув массу вариантов. АПС остался в машине. Можно было отдать синьхуанам всё, что они требовали, дойти до «Нивы», вооружиться и отобрать. Гораздо умнее было бы не быковать, а поделиться деньгами и отправиться восвояси. Но, во-первых, разыгрывать труса не хотелось, а, во-вторых, не дали. Вёрткий синьор в красной куртке перешёл от слов к делу.

– Что, земляк, стоишь как столб? Давай лопатник.

Я оттолкнул сунувшегося ко мне маргинала. Вспомнил, что в кармане лежит стибренный у Бори штырь.

– Вы просто наглый и невоспитанный тип! – я зацепил снасть за кольцо средним пальцем и потянул наружу. Штырь придавал уверенности. Какое-никакое, а оружие.

– Серый, дай ему по гыче! – отпустил короткий приказ маргинал.

Получивший указание синюшный боец ринулся на меня. Уйти от уличного драчуна было сложно. Пригнувшись, я ткнул его в живот штырём и тут же отлетел, крепко получив по уху собственным предплечьем, которым закрывал голову. Алкогольная анестезия не давала синьхуану почувствовать боль и он лез на меня, сжав кулаки. Под его кувалду я больше попадать не желал. Имея за плечами богатый опыт в области махача, алконавт бил на вынос. Но отступать было некуда: его шустрый пособник ухитрился зайти ко мне с тыла. Он ещё не видел заточки и надеялся на подельника.

Крутнув штырь на пальце, я перекинул его остриём назад и с разворота всадил меж рёбер маргинала. Удар получился отменный – весь стержень до кулака утонул в грудине синьора. Я отскочил. Кулачный боец, вознамерившийся меня отметелить, вынужден был сменить курс.

– Серый, у него нож! – истошно пробулькал нутряной кровянкой маргинал.

Он хотел предупредить, но только сгубил дружка. Серый получил пинок ботинком в колено, пошатнулся и отвлёкся на окрик. Это была его последняя ошибка. Я безжалостно воткнул штырь ему в сердце.

– Нож есть, – мстительно сообщил я, чувствуя, как дёргается сталь от судорожного трепыхания кровегонной мышцы, – его не может не быть!

Серый повалился навзничь, снимаясь с окровавленного жала. Стержень остался у меня в руке. Колдыри у ларьков бесследно растворились на малолюдной утренней улице, позаныривав в известные им одним тупики, щели, люки. Я схватил в охапку провиант, торопливо внедрился в «Ниву» и дал стрекача.

Хилый маргинал так и остался стоять, держась рукой за грудь, методично раскачиваясь в такт порывам ветра. В зеркало заднего вида он был похож на насекомое вроде богомола.

Дома мне показалось, что продукты за раз поднять не удастся. Но я управился. Слава встретил меня, выйдя из ванной. Он был в широких семейных трусах, мокрые волосы слиплись в подобие коротких колючек.

– Да ты хавки принёс, – обрадовался друган, – здорово!

Он принялся копаться в пакетах, нашёл что-то вкусное и съел его.

В квартире было тихо. Женщины разбежались по своим делам: Маринка в парикмахерскую, Ксения – на работу. Я снял куртку и повесил на вешалку. Из-за «стечкина» кожан перекашивало. Да-с, дорога ложка к обеду. Будь пистолет в кармане чуток пораньше, обошлось без кровопролития: пуганул бы грабителей волыной – и все дела. Эх, знать бы где упасть, соломки б подослал. Хорошо хоть штырь под рукой очутился.

Я достал как нельзя кстати пришедшеюся к месту рыболовную снасть и промыл её в раковине.

– Чё за кровь? – заглянул в ванную Слава.

– Подвергся нападению синьхуанов, – лаконично ответил я.

– Каких ещё синьхуанов?

– Синие такие хуаны, абсолютно синюшного вида.

– Абсолютного? – переспросил друг.

– Да как сказать, – схохмил я. – «Абсолютом» от них уже давно не пахло, скорее, стеклоочистителем. «Красной шапочкой» какой-нибудь.

– Чего хотели?

– На деньги меня шваркнуть.

Я закрыл воду и положил звякнувший штырь на стиральную машину.

– Отбился?

– Вполне успешно, – победоносно приосанившись, я вытер руки полотенцем.

– Стало быть кровь не твоя, – сделал правильный вывод Слава. – А сколько их было?

– Двое.

Мы переместились на кухню.

– Обоих загумозил? – не унимался Слава. Драка была одним из немногих интересов его жизни.

– А ты как думал! – я покосился на корефана и занялся сортировкой продуктов по полкам холодильника.

– Ну, ты, Ильюха, даёшь, – хмыкнул афганец, – сколько тебя знаю, всегда был с виду – соплёй перешибить можно, а в натуре боевой. Ничто тебя не берёт!

В устах друга это была наивысшая похвала.

Я поставил на огонь чайник. Кровь увидел – жрать охота. Древние инстинкты давали о себе знать. Человек, в сущности, животное хищное.

Энергично приготовив несколько бутербродов, я вскрыл свежекупленную банку «Нескафе».

– Ну чё, Ильюха, как ты на это смотришь, – потянул Слава из холодильника бутылку «Столичной», – расслабишься после рубиловки?

Корефан полагал, что стресс лучше всего снимать алкоголем, но… у меня не было стресса. Только голод. Наверное, я совсем озверел.

Жителям больших городов поневоле приходится становиться хищниками. Правда, я стремился остаться джентльменом.

– Ладно, банкуй, – неожиданное проявление атавизма напугало меня самого, требовалось унять первобытное чувство. – Плесни мне чуток.

Афганец, естественно, плеснул как водится, натура у него была широкая, а я настругал побольше закуски. Невинный завтрак грозил трансформироваться в загул. После второй рюмки меня и вправду немного отпустило. Но я знал, что негатив отложится грязным осадком в глубинах души. Никакое кровопролитие не проходит бесследно для психики.

– Где ты их выцепил? – поинтересовался Слава, полирнув водяру «Хольстеном» прямо из банки.

– Они сами докопались, когда я продукты покупал.

– Значит лаве хотели отмести… – корефан надолго замолчал.

Постепенно мне в душу начали закрадываться подозрения. Не было ли это нападение прокладкой «светлых братьев»? Молчание друга действовало на нервы. Очевидно, мы думали об одном и том же. Что если Общество решило не рисковать носителями элитного генофонда для уничтожения неугодного представителя низшей расы? Устроить ликвидацию чужими руками, замаскировав убийство под нападение грабителей-отморозков, в сущности, идея неплохая. Мне аж тошно стало, когда до этого додумался. А ведь так и есть. Почему бы такому не быть? Страшно, страшно. Дал бы мне Серый своим молотом по гыче и прощай молодость: окочурился бы прямо у маркета. Это хорошо, что я оказался проворнее. Но это сегодня. Завтра ведь может быть иначе. Мочканут меня, наверняка мочканут. «Светлое братство» легко не отступится. Не одни уголовники забьют, так другие на ножи поставят. Исполнители всегда найдутся. От гибели синьхуанов Общество ничего не потеряет, а вот мне впостоянку жить озираясь невмоготу чисто физически. «Ожидание смерти хуже самой смерти».

– Чего загрустил, Ильюха?

– Предчувствия плохие, – пробормотал я.

– А вот у меня лично нет никаких предчувствий, – поделился Слава явно с целью моего успокоения. Тон у него был такой, будто он готовился пуститься в воспоминания. Так и получилось. – Предчувствия, они не всегда в цвет попадают, особенно у людей. В Афгане у механа командирского бэтра обезьянка была. Прогнозом звали. Типа, самец, значит. Вот этот Прогноз беду заранее чувствовал, и мы знали, что если он начал метаться – будет бой. Вот нюх у зверя.

– И что с Прогнозом сталось? – спросил я.

– Сгорел, духи машину подбили, – Слава глубоко затянулся сигаретой и придавил её в пепельнице. Вероятно, в БТРе сгорела не только обезьяна.

– Давай дербалызним ещё, – предложил я.

– О, а у тебя проклёвывается вкус к жизни, – отметил корефан. Постоянное долговременное общение шло на пользу нам обоим.

– Вообще, полезно было бы такого Прогноза иметь, – высказался я, когда мы вмазали ещё по рюмке.

Рюмки, кстати, у Славы были конические, гранёные, должно быть доставшиеся в наследство от ксениной тётки вкупе со старой квартирой, в которой молодожёны обитали прежде. Вмещала сия наркомовская посуда по сто грамм.

Не чокаясь, мы опрокинули их в рот. Афганец выпил за павших соратников, а я помянул синьоров, отправившихся в страну Вечного Застолья. На сердце было тоскливо, кисло и мерзко. Я подумал, что покойно в нашей стране может быть только покойникам. Всем остальным приходится пугаться милиции, налоговой полиции, хулиганов, бандитов и новых постановлений правительства. А мне ещё и «Светлого братства» впридачу.