Текст книги "Минтака Ориона"

– А какая разница, подписана картина или нет? – простодушно спросил сэр Артур.

– Для аукциона эта разница может быть лишь в цене, – ответил Игорь. – Но не это главное. Гораздо интереснее для изучения личность самой герцогини, изображенной на портрете. И нам с сестрой очень бы хотелось узнать о ней больше. Вот почему я приехал к вам и докучаю своими вопросами.

– Да нет, что вы! – воскликнул сэр Артур с едва уловимым смущением на лице. – Давайте еще выпьем.

После второго бокала герцог заметно повеселел. Он снял пиджак, небрежно повесил его на спинку стула, ослабил галстук. Игорь молча наблюдал за его движениями.

– Видите ли, мистер Пузыренко, в чем дело, – сказал сэр Артур после паузы. – К моему большому сожалению, я не смогу вам помочь в той степени, как вам бы, вероятно, хотелось. Дело в том, что в нашей семье вопросами родословной и генеалогии занимается, в основном, то есть, полностью, моя младшая сестра Крис. Я не вникаю в эти дела, поскольку просто не имею на это времени. Я, видите ли, много занимаюсь коммерческой деятельностью, редко бываю дома. А Крис, она – да, она многое могла бы вам рассказать о прошлом.

– Простите, а сестра живет здесь, с вами?

– Нет, что вы. Она живет в Сканторпе. Ее муж владеет сталелитейным заводом. И еще несколькими в других городах. Здесь я живу один.

– Простите мое любопытство, – осмелился спросить Игорь, – у вас нет семьи?

– Была, – коротко ответил сэр Артур. – Давайте выпьем.

Он опрокинул свой бокал залпом, в один момент как-то утратив собственный аристократизм. Было заметно, что своим вопросом Игорь совершенно неожиданно задел мистера Инса за живое.

– Вы курите, мистер Пузыренко? – спросил герцог.

– Нет.

– А я курю. Давайте пройдемся в сад, я не люблю курить в доме.

– Как вам будет угодно.

По музейным коридорам грандиозного особняка сэр Артур вывел своего гостя в большой сад, вплотную примыкавший к задней стене. Здесь не было привычных для любого сада фруктовых деревьев. Здесь были аккуратно постриженные кусты, изумрудные газоны и небольшое озерцо замысловатой формы, искусственно созданное посреди привлекательного ландшафта.

– Знаете ли, мистер Пузыренко, – сказал вдруг сэр Артур, когда они присели на одну из скамеек, – когда-то я был неплохим спортсменом. Я занимался гимнастикой, и покойные родители весьма гордились моими успехами. Спортивная гимнастика, правда, в Англии не самый популярный вид спорта, в отличие от футбола или тенниса. Однако на чемпионате Европы восемьдесят пятого года я был бронзовым призером в упражнении на кольцах.

– И ваш успех навсегда остался в истории спорта, – заметил Игорь.

– Может быть, – задумчиво сказал мистер Инс. – Вот почему, когда я уже перестал выступать, мне очень захотелось как-то культивировать гимнастику в Англии. И я построил фабрику спортивного инвентаря. Она и теперь успешно работает, правда, выпускает не только снаряды для спортивной гимнастики, но и много других предметов, связанных с различными видами спорта: теннисные ракетки, бильярдные столы и даже лыжи.

– Как я понимаю, ваш бизнес довольно прибылен, – сказал Игорь.

– Знаете, не всегда, – ответил сэр Артур. – Уж слишком высока мировая конкуренция. И с этим приходится мириться.

Герцог помолчал немного, будто ушел на несколько минут в себя. Игорю показалось, что он хочет рассказать еще о чем-то.

– Я женился в двадцать семь лет, – неожиданно сообщил сэр Артур. – Дженни была очень хорошей гимнасткой, к тому же просто красавицей. Мы любили друг друга почти до беспамятства. Но моя мать… Она, знаете ли, была против этого мезальянса. Я не послушал ее и женился.

Сэр Артур снова замолчал. Игорь смотрел на его раскрасневшееся лицо, по которому, как тени, блуждали воспоминания.

– Когда Дженни переступила порог этого дома, – продолжил сэр Артур, – мать перестала со мной разговаривать. Это было жестоко с ее стороны, но я тоже ответил жестокостью – я не ушел из этого дома. Мне нетрудно было бы купить какой-нибудь особнячок и поселиться в нем с молодой женой. Но я не сделал этого, продолжая жить здесь. И, наверное, этим день за днем убивал свою собственную мать. Через несколько лет она заболела. Все мои попытки к примирению заканчивались неудачей. Она не принимала помощи от меня, целиком доверяя только Крис. В конце концов, моя мать умерла, так и не простив меня… Знаете, какая это тяжесть в душе?

– А дети? – спросил Игорь. – Неужели даже внуки не смягчили сердце вашей матери?

– В том-то и дело, мистер Пузыренко, – ответил сэр Артур, – что детей у нас с Дженни не было. Поверьте, мы очень старались, но… видно, не судьба…

– Простите, мистер Инс, – сказал Игорь.

– Да что уж там. Это вы меня простите, что я заставил вас выслушать мою исповедь. Знаете, порой так хочется с кем-то поговорить…

– А Дженни?

– Мы расстались три года назад. Она вышла замуж за актера из театра «Ковент-Гарден», и теперь у нее есть сын.

С этими словами сэр Артур поднялся, посмотрел на часы.

– Пойдемте в дом, – сказал он. – Там еще осталось немного коньяка.

Глава 12

Тем временем по всем аристократическим салонам Парижа прокатилась весть о приезде какого-то итальянца – то ли врача, то ли алхимика, то ли шарлатана. Тут и там говорили об этом человеке в превосходных степенях, тем более что, как оказалось, этот итальянец был давно дружен с кардиналом де Берни, нынешним министром иностранных дел французского королевства. Звали итальянца Джакомо Казанова.

С помощью де Берни Казанова быстро наладил связи с деловыми людьми Парижа, министр даже познакомил его с маркизой де Помпадур. Чего же хотел этот чудак от веселого, любвеобильного, порой непредсказуемого, но такого богатого Парижа? Как нетрудно было догадаться наблюдательному человеку, каким был Эндрю, Казанова хотел именно веселья, любви и денег.

Для своего неукротимого характера итальянец избрал такое предприятие, о котором никто ничего до сих пор не слышал и, конечно, никто ничего не понимал. Он пытался воплотить идею государственной лотереи, которая первоначально могла бы стать даже благотворительной. Скептики, которых нашлось немало в окружении короля, пригласили для консультаций самого д’Аламбера, просчитавшего математически выгоду подобного предприятия для государственной казны. Но и после того, как эта самая выгода была доказана, а тот процент, который оговаривал отсчитывать для себя Казанова, был весьма невелик, все равно дело не двигалось с мертвой точки. Уж слишком инертными были чиновники в окружении короля, да и сама де Помпадур смотрела на всю затею как-то подозрительно.

И вот в один из вечеров сентября в роскошный номер гостиницы «Аврора», что неподалеку от Лувра, где поселился Казанова, постучался портье.

– К вам посетители, сударь, – сказал он и отошел в сторону, уступая дорогу роскошной молодой даме в открытом на груди платье из розового панбархата.

Та величаво вошла в номер итальянца, поигрывая японским веером с павлинами на развороте, и, не дожидаясь приглашения, уселась на мягкий стул, стоявший у окна. Следом за ней вошел мужчина средних лет, одетый как аристократ, с тростью из слоновой кости, которую он держал подмышкой. Мужчина не стал садиться, а прошел вслед за дамой и встал у нее за спиной.

Казанова, которому не нужно было ничего рассказывать о женской красоте, обомлел, как только увидел неожиданную гостью. К его чести, необходимо сказать, что замешательство, если таковое случалось итальянцу переживать в жизни, владело им не более нескольких секунд. Наскоро поправив искрящиеся волосы на голове, откинув их назад, и подтянув иссиня черный галстук на шее, Казанова уже был готов к разговору.

– Сударь, – томным голосом сказала гостья, – мое имя Елизавета Чедлей, я – герцогиня Кингстон. Со мной мой друг, мистер Эндрю. Понимаете ли вы английский язык?

– Даже если бы я не понимал английского, миледи, я бы выучил его только затем, чтобы разговаривать с вами, – ответил Казанова, склоняя голову.

– Тем лучше, – сказала леди Елизавета и продолжила сухим и деловым тоном. – Слава о вас, синьор Казанова, опережает ваш приезд в любой город Европы на несколько недель. Мне хорошо известно, скольким женщинам вам удалось вскружить голову. И поскольку среди них было немало знатных особ, это делает вам честь, как человеку, владеющему в совершенстве искусством соблазнения. Но у меня, сударь, к вам исключительно деловое предложение.

Казанова, с его сливовидными глазами, орлиным профилем и мужественной линией губ, привыкший быть инициатором любого диалога, вдруг почувствовал свою второстепенную роль рядом с этой неизвестной ему герцогиней. Холодок пробежал по его спине, он хотел что-то возразить, но, наткнувшись на стальной взгляд Эндрю, осекся.

– Я внимательно слушаю вас, миледи, – сказал он тихо и добавил с осторожностью: – Но все-таки надеюсь, что после деловой части разговора мы сможем побеседовать в более мягких тонах.

– Это зависит от того, как пройдет наша сделка, – нисколько не поддаваясь обольстительным манерам Казановы, ответила леди Елизавета.

– Хорошо, – повторил итальянец. – Я слушаю вас внимательно.

– Итак, – начала герцогиня, – нам известно, что вы пытаетесь организовать в Париже, да и во всей Франции какую-то лотерею.

– Да, это правда.

– Сэр Эндрю, большой знаток по этой части, просветил меня касательно смысла подобного предприятия. Что ж, я действительно вижу выгоду в том, чтобы эта лотерея имела место в жизни Парижа. Но… вам пока не доверяют и не ссужают необходимой суммой денег, не так ли?

– Да, и это правда, – ответил Казанова.

– Мое предложение, – продолжила герцогиня, – состоит вот в чем. Я даю вам необходимую сумму денег. Заметьте, без процентов и долговых обязательств. Вы открываете свое дело и процветаете, как того хотели.

– Весьма заманчивое предложение, – ответил Казанова, настораживаясь. – Осталось выслушать и то условие, на котором вы делаете мне подобную услугу. Как я прекрасно понимаю, за всем этим что-то стои́т?

– Конечно, сударь, – усмехнулась герцогиня. – Мало того, как нам кажется, условие, которое я от вас потребую, нет, попрошу выполнить, доставит вам немало и приятных минут.

– Я сгораю от нетерпения! – воскликнул Казанова, сверкнув глазами.

– Мне хочется одной малости, пустяка, безделицы, – сказала леди Елизавета, пристально глядя на загорелое лицо итальянца. – Вам необходимо будет ненадолго съездить на родину, в Венецию, и привезти мне оттуда ножной браслет, который сейчас принадлежит синьоре Кальвассори, жене крупного банкира.

– Позвольте спросить, сударыня, – сказал Казанова, озадаченный предложением английской леди, – почему вам нужно именно это украшение? У меня в Италии восемнадцать знакомых ювелиров, любой из них посчитает за честь изготовить что-либо для вас, не менее прекрасное, чем самые лучшие в мире образцы.

– Сударь, – прервала его герцогиня, – мне нужен именно этот браслет из золотой пластины с восемью камнями по окружности. Так вы согласны?

– По правде говоря, я совсем недавно уехал из Венеции, где… разошелся в толковании некоторых законов с местным правосудием. Возвращаться обратно в тот час, когда меня могут выследить и арестовать… Что ж, сударыня, я готов рискнуть! Но знайте же и мое условие. Мы непременно продолжим наше знакомство, как только выполним условия сделки. Вы согласны, миледи?

– Позвольте мне ответить уклончиво: я подумаю, – ответила герцогиня.

– Иногда подобная фраза бывает дороже любого опрометчивого согласия. Благодарю вас, миледи, – мягко сказал Казанова. – Завтра же я отправлюсь в Венецию.

* * *

Над портретами детей Ланских Сергей работал всего две недели. Старшего из мальчиков – Сашу – Шумилов изобразил контрапостом. Юноша сидел боком, повернувшись к зрителю лицом и положив локоть на спинку стула. В его позе была какая-то стремительность, казавшаяся на первый взгляд колючей. Чуть мрачноватые облака в бледно голубом небе, видные на заднем плане, являлись намеком на появление в душе мальчика первых страстей. Однако нежно-розовый подмалевок, выполненный Сергеем предварительно, делал портрет мягким, душевным. И стоило посмотреть на лицо Саши чуть дольше, как оно становилось открытым, в глазах появлялся живой блеск пытливости и самостоятельных размышлений.

Портрет среднего брата – Дмитрия – Сергей выполнил с небольшим поворотом и наклоном головы модели, так что сразу бросалось в глаза, будто во взгляде мальчика присутствует некое разочарование. Будто только недавно к нему пришло понимание того, что кончилось детство, что сказки, которые он так любил и в которые так верил – оказались обманом. И, вместе с тем, на лице Димы как будто отпечатался вопрос: а что там впереди – после детства? Над этим эффектом Сергей бился больше всего. Что-то не складывалось, что-то ускользало от него. Но вдруг он вспомнил, как Дмитрий обозвал его кривоносиком, рассмеялся и на этой волне поймал то, что так долго не давалось ему в руки.

Проще всего было Сергею написать портрет Николеньки. Мальчик был изображен в полный рост, причем, взгляд его был направлен в сторону. Но когда зритель рассматривал на ребенке строгий темно-синий кителечек с золотыми пуговицами, галстучек, ботфортики со шпорами, и, вместе с тем, трогательно-наивный детский взгляд, устремленный в неизвестность, становилось понятно, что у мальчика за спиной, в тени комнаты, находится надежная поддержка в лице отца или матери. Их не было на портрете, но присутствие родителей ощущалось и в подъеме головы, и в полете руки чуть назад, как бы в поисках взрослого, и в строгости самого костюма, надетого с подчеркнутой аккуратностью.

Когда Сумской, все дни не мешавший Сергею писать, увидел, наконец, готовые полотна, обычно спокойное лицо его преобразилось. Сергею даже показалось, что гримаса завистливой досады чуть было не отразилась на нем. Тем не менее, Иван Христофорович довольно скоро взял себя в руки и прокомментировал тоном учительским, как бы свысока:

– А ты, Сережа, небось, под Ван Дейка старался работать? Не хвалю. Собственный взгляд и почерк иметь должен. Полагаю, графиня Ланская не весьма довольна тобой останется, а мне еще и претензии высказывать начнет.

– А я так не думаю, – будто с легким вызовом ответил Сергей. – Вот послезавтра как раз суббота, я к ним на обед схожу и полотна возьму. Там и поглядим.

– Гм, давай-давай, – процедил Сумской, плохо скрывая свое оскорбленное самолюбие. А потом вдруг резко сменил тон и добавил: – А может, меня подождешь? Я еще только портрет Елены Дмитриевны заканчиваю. Но графа и дочерей быстро сделаю, обещаю. Тогда вместе и отвезем.

Сергей с некоторой жалостью посмотрел на Сумского, но решительно отказался ждать завершения его работы.

– Я, знаете ли, Иван Христофорович, уж коль доверили мне самостоятельно работать, так и принципов своих изменять не стану. А принципы мои в том состоят, что готовые полотна в мастерской не держу и дня лишнего. А, отдав их заказчику, и место для другого чего-то освободить можно, и, главное, поскорей приятное человеку сделать. Ведь ждет, надеется…

– Ну, как знаешь, – окончательно обиделся и сник Сумской. Затем постоял еще какое-то время, на портреты мальчиков глядя, да и вышел из мастерской.

В ближайшую субботу, обернув каждый из портретов куском плотной шерстяной материи, Сергей отправился на Невский, где неподалеку от набережной Мойки находился особняк графа Ланского. Здание это было довольно молодое – основательное, каменное, не чета первым постройкам Санкт-Петербурга полувековой давности. Фасад его с шестью колоннами был выкрашен в нежный розовый цвет и радовал глаз лепными фронтонами над каждым окном и над входной дверью, выполненными в классическом стиле.

Графиня Ланская, которая все свободное время старалась посвятить детям, как правило, постоянно находилась дома, предпочитая не ездить по знакомым, а принимать их у себя. Ее супруг, сенатор Николай Алексеевич Ланской, был человеком честным и порядочным, вот почему к своим служебным обязанностям относился ревностно и даже пристрастно, не пропуская заседаний, каких-то комиссий и встреч. Уходил из дому он рано, когда дети еще спали, возвращался поздно, когда младших сыновей уже укладывали спать, и только Саше, да и то не всегда, удавалось вечером переброситься с отцом несколькими фразами.

Однако по субботам и воскресеньям граф Ланской полностью дарил себя детям, которые – все без исключения – обожали отца. Он находил время и для игр, которые часто придумывал сам, и для каких‑то бесед с детьми, причем, эти беседы почти всегда бывали общими. Во всяком случае, так казалось мальчикам, которые не подозревали о том, что с их сестрами Машей и Леной папа иногда еще разговаривает наедине, даже не в присутствии матери.

Вот и теперь, около одиннадцати часов утра, когда обычно скупое мартовское солнце неожиданно расщедрилось и выкрасило город своей золотой кистью, в большой гостиной дома Ланских царило оживление. Папа придумал новую игру. Еленушка, прекрасно владевшая фортепиано, должна была наигрывать отрывки из каких-то пиесок, а остальные дети, кто как разумел, должны были показывать, какому животному больше соответствует та или иная музыка. Животных тоже угадывали все вместе, смеялись, беззлобно подтрунивали друг над другом. Графиня же, тем временем, в малой зале, где, по обыкновению, принимала гостей, вела неторопливую беседу со своей давней подругой – Екатериной Муравьевой.

Дворецкий Ланских, посчитавший меньшим неудобством отвлечь от разговора хозяйку, доложил именно ей, что аудиенции просит какой-то художник Шумилов.

– Ах, наконец-то! – воскликнула Елена Дмитриевна, вставая. – Дорогая Катенька, сейчас я тебя с ним познакомлю.

– Однако же, какой легкий на помин человек! – ответила Муравьева. – Ведь только о нем говорили…

– Василий Кузьмич, проводите Шумилова в большую гостиную, – приказала она дворецкому. – Мы с Екатериной Степановной идем туда же.

Уже через несколько минут в просторном зале со стрельчатыми окнами, в каждое из которых лился яркий свет петербургской весны, скромный художник Сергей Шумилов был самой графиней Ланской представлен главе семейства и дочерям.

По случаю визита в столь аристократическое общество Сергей накануне приобрел новый костюм, который теперь сидел на нем почти безукоризненно, и туфли, что немного жали в пальцах, но зато были модными и красивыми. Держался Шумилов скромно, как и подобало держаться в доме сенатора человеку безродному, но робости особой не испытывал. Сказалось, должно быть, расположение самой графини, которым та его недавно одарила. Впрочем, Сергей и пообвыкся в новой обстановке, так что теперь не боялся попасть впросак, быть непонятым или не понять чего-то сам.

Пожав с поклоном головы руку графу, который не без интереса рассматривал своего гостя, и раскланявшись с девушками, что, как свита, встали по обе стороны от отца, Сергей вернулся к портретам, что оставил на стуле у входной двери. На каждом полотне были его метки – чей портрет завернут. И теперь, не разворачивая, он по очереди брал их в руки, подходил к мальчикам и вручал каждому лично.

– Александр Николаевич, надеюсь на вашу снисходительную реакцию, – сказал он Саше.

Тот порозовел. Юноша никак не ожидал, что ему самому – первому – придется не только разворачивать собственный портрет, но и высказывать свою оценку.

– Дмитрий Николаевич, ваше юное лицо – совершенно, и мне стóило немалых трудов, чтобы не испортить его красками, – с легкой иронией сообщил Шумилов, намеренно, но как бы невзначай пощупав свой нос.

В отличие от старшего брата Дима зарделся, но ничего не сказал, только слегка насупился.

– А вас, Николай Николаевич, писать было одно удовольствие, – сказал Сергей, вручая картину Николеньке. – Попросите кого-нибудь помочь вам развернуть полотно.

Кого-нибудь просить не пришлось. Мальчишки сами стали развязывать ленты, которыми были перевязаны работы Шумилова, аккуратно снимать ткань. Николеньке помогла мать. И когда все три портрета были освобождены от временных своих одежд и выставлены на стульях тут же в гостиной, все семейство Ланских, да еще Екатерина Степановна Муравьева – выстроились напротив. Созерцали. Сначала молча, будто ждали, кто первым скажет, потом заговорили как-то все вместе. Но первой сказала графиня Елена Дмитриевна.

– Николай Алексеевич, – обратилась она к мужу, – не угодно ли вам рассчитаться с автором? Скажу откровенно, а я много видела работ наших знаменитостей, что столь изысканной манеры и столь мастерской руки нет ни у одного из них. Сергей Михайлович, должна вам признаться, что я в полном удовлетворении нахожусь от портретов. И позвольте мне предсказать весьма неплохое будущее ваше.

– Да, я тоже весьма доволен работами, – сказал граф Ланской. – В живописи я разбираюсь гораздо меньше, чем в политике, однако же, и я понимаю, что портреты моих сыновей вам весьма удались. Полагаю, что вы останетесь на обед и еще порадуете мою семью своим присутствием, а уж потом, если не возражаете, поговорим о расчете.

– Как вам будет угодно, – ответил Сергей и склонил голову.

Во время обеда, не отличавшегося особыми кулинарными изысками, но обильного и сытного, Шумилова намеренно усадили против сыновей Ланских. Графиня, да и сам граф заметили, как горят глаза у мальчиков, с каким любопытством они смотрят на художника. К тому же Елена Дмитриевна наверняка рассказывала мужу о том уроке внимания, который Сергей преподал их сыновьям во время сеанса позирования. И теперь мальчики, наученные родителями есть молча, а говорить только тогда, когда о чем-то спросят, торопливо поглощали поданную еду, искоса поглядывая друг другу в тарелки, но больше всего обращая внимание на гостя.

Дочери же Ланских, девушки скромные и сдержанные, воспринимали Сергея, как нечто экзотическое, попавшее к ним в дом, да еще за обеденный стол, случайно. Они тихо переговаривались между собой по-немецки, и каждая делала вид, что молодой мужчина с искаженными чертами лица им не интересен. По сути, так оно и было.

А Сергей давно перестал обольщаться по поводу своей внешности и упорно воспитывал в собственной душе философский взгляд на женское внимание. Вот и теперь, как он прекрасно понимал, совершенно нелепо выглядели бы его возможные попытки привлечь к себе интерес девушек, расположить их к собственной персоне. Не то время и не то место, думал он, тут бы не ударить в грязь лицом по части застольного этикета. Но его спасало то, что он имел возможность хотя бы подражать соседям по столу: как держать нож или вилку. У них-то все выглядело естественно и непринужденно, у Сергея, чего греха таить, – с напряжением и не всегда ловко.

Спасало еще и то, что Николай Алексеевич в промежутках между блюдами задавал Сергею какие-то вопросы. Тот отвечал, завязывался разговор, к которому по мере надобности присоединялась графиня, и внимание всех присутствующих на короткое время переключалось.

– А что, Сергей Михайлович, – спросил граф, медленно допив свое вино и тихо так, беззвучно ставя бокал на ослепительно белую скатерть, – вы по живописной части какое-то образование имеете?

– Я закончил Московскую государственную художественную академию, – ничего не придумывая, ответил Шумилов.

– Стало быть, вы художник по образованию?

– И по призванию тоже, – сказал Сергей.

– Это заметно, – вставила графиня Ланская. – С такой душой работать над портретами может только истинный талант, получивший свой дар от Бога.

– Благодарю, ваша милость, – кивнул ей Шумилов.

– Позвольте узнать, так, из чистого любопытства, – продолжал граф, – что привело вас в Петербург? Ужели в Москве не было для вас возможности свои способности приложить?

– Были. Но, видите ли, ваша милость, в Петербурге почти весь двор находится. И я посчитал, что мое место именно здесь. Мне незачем скрывать от вас особый интерес, который я испытываю. А заключается он в том, что хочу императрицей замеченным быть, служить ей по мере сил и возможностей.

– Это весьма похвально, – согласился граф Ланской. – Екатерина Алексеевна, как я знаю, к живописи неравнодушна, и людей, способных понравиться ей, вниманием щедро дарит.

– Я тоже об этом слышал, – сказал Сергей. – Однако же мне весьма трудно, если вообще возможно, попасть в Зимний, чтобы показать императрице свои способности…

– На самом деле это не так трудно, как вы себе представляете, – ответил граф. – Если угодно, мы после обеда обсудим этот вопрос.

* * *

После обеда, которым герцог Кингстон любезно угостил своего русского гостя, мужчины снова вышли подышать воздухом.

– Этот день, мистер Пузыренко, я посвящаю вам, – сказал сэр Артур, придерживая Игоря за локоть и искренне улыбаясь. – Признаться, в пятницу мне никогда не хотелось заниматься делами. Мои управляющие прекрасно справляются без меня. У вашей сестры в Москве тоже, наверное, есть управляющие?

– Да, конечно, – ответил Игорь. – Хотя она по натуре человек весьма деятельный, и больше любит работать, чем отдыхать.

– Она замужем?

– Ее муж погиб в автомобильной аварии пять лет назад, – сказал Игорь. – С тех пор Алла сама руководит компанией.

– И каковы, если позволите, сферы интересов этой компании?

– Самые разные, – ответил Игорь. – Вот только спортивным инвентарем она не занимается.

– Что ж, меньше конкурентов – это хорошо, – улыбнулся сэр Артур. – А у вас, мистер Пузыренко, есть семья?

– Знаете, как-то не сложилось, – смущенно ответил Игорь. – Я жил с одной женщиной какое-то время. Но однажды выяснилось, что она совсем не умеет ждать…

– Что вы имеете в виду?

– Дело в том, что есть категория женщин, которым нужно все сразу – и достаток, и положение. Творческому человеку в моей стране для того, чтобы иметь достаток, нужно пройти колоссальный путь. И на первых порах этот путь, как правило, бывает весьма тернист.

– И она не дождалась вашего признания?

– Да. Вы правильно все поняли.

– А мы ведь в чем-то похожи с вами, – вдруг заметил сэр Артур. – И от вас, и от меня ушла женщина. По разным причинам, конечно, но все же…

Игорь молчал. Он не торопился высказывать свои мысли, давая герцогу возможность спокойно развивать свои собственные.

– И, знаете, – продолжал сэр Артур, – вы мне положительно нравитесь. Да-да! Вы первый человек из России, с кем мне пришлось познакомиться. И меня вовсе не тяготит, а, напротив, радует это знакомство.

– Благодарю вас, – ответил Игорь, слегка порозовев. – Вы очень искренни в своей оценке. Мне тоже очень приятно общаться с вами, мистер Инс.

– В таком случае, дорогой мистер Пузыренко, – воскликнул сэр Артур, – я готов оказать вам посильную помощь в вашем деле. Сегодня же вечером я позвоню Крис и попрошу ее приехать домой. Вот увидите, она у меня замечательная девчонка!

– Девчонка? Сколько ей лет?

– Тридцать пять. Но я всегда зову ее «малыш».

– Точно так же меня называет сестра Алла, – сказал Игорь.

– Вот видите, у нас действительно много общего.

Они неспешно прогуливались аллеями сада. Этот зеленый массив скорее можно было назвать парком – ухоженным и геометрически выверенным на классический английский манер.

– Простите, мистер Инс, – вдруг сказал Игорь, – может быть, мой вопрос покажется вам некорректным, но просто очень хочется его задать.

– Какой именно? Я готов удовлетворить ваше любопытство.

– У вас такой большой дом, большой участок земли.

– Да, более тридцати акров, – вставил сэр Артур.

– Так вот, я хотел спросить, неужели вы не боитесь грабителей? Ведь в один прекрасный момент какие-нибудь бандиты могут проникнуть в ваш прекрасный дом и унести из него все ценности – картины, украшения.

– Мистер Пузыренко, – рассмеялся сэр Артур, – теперь уж простите вы меня, но мы в Англии, а не в России. Конечно, бывают всякие случаи, но, в основном, у нас в стране весьма законопослушные граждане, которые никогда не осмелятся посягнуть на частную собственность. К тому же все ценности, которые могут представлять какой-нибудь ювелирный интерес, хранятся не в доме.

– А где?

– В Английском Национальном Банке есть специальное хранилище для этого. Моя мать, леди Хилари Кингстон, когда еще я собирался жениться на Дженни… ну, вы понимаете ее намерения…

– Понимаю, – ответил Игорь. – Значит, все фамильные ценности Кингстонов хранятся в Английском банке?

– Да. Так делают многие современные аристократы.

– И те украшения, что изображены на портрете герцогини, который мы купили?

– Скорее всего, они тоже там, – ответил мистер Инс. – Подробности знает Крис. Если вас это очень интересует, мы можем спросить у нее.

– Нет, не стóит, – поспешил сказать Игорь. – Вы вполне удовлетворили мое любопытство, как и обещали.

– Что ж, я очень рад.

– А что там за сооружение? – спросил Игорь, указывая рукой.

– Это теннисный корт, – ответил сэр Артур. – Иногда ко мне приходят друзья, и мы играем партию-другую. А вы, кстати, играете?

– Нет, к сожалению. Но теннис очень люблю.

– Тогда позвольте мне сделать вам небольшой подарок, – сказал герцог. – Знаете ли вы о том, что через два дня открывается очередной Уимблдонский турнир?

– Нет, я как-то упустил это событие из виду, – смущенно ответил Игорь.

– Так вот! – торжествующе объявил сэр Артур. – Я, к вашему сведению, мистер Пузыренко, стараюсь не пропускать ни одного Уимблдона. Тем более что у моей фирмы контракт с несколькими английскими теннисистами. Ваши россияне в последнее время тоже неплохо выступают.

– Да, особенно девочки.

– Мария Шарапова, Мыскина, – назвал сэр Артур. – Я слежу за их спортивной карьерой.

– Мне очень нравится Шарапова, – признался Игорь.

– Ей ведь всего только восемнадцать? – спросил сэр Артур.

– Да, кажется.

– У этой девочки большое будущее! – воскликнул герцог. Потом добавил после паузы: – Сейчас я позвоню в оргкомитет соревнований и попрошу прислать мне расписание женского турнира, всю сетку. И тогда мы с вами пойдем смотреть на Шарапову.

– Как! – воскликнул Игорь. – Вы предоставите мне такую возможность? Признáюсь, об этом я даже не мечтал!

– Пустяки, – ответил сэр Артур. – На VIP-трибуне для меня всегда найдутся два места.

Глава 13

Ранним ноябрьским утром, когда еще даже не посерело окно, когда сон, в котором происходили самые невероятные приключения, становился особенно сладким, в дверь спальни Эндрю решительно постучали. По привычке, быстро вскочив на ноги, он приблизился к двери.

– Кто здесь? – спросил еще сонным голосом.

– Это я. Откройте, – ответила герцогиня.

Она проникла в комнату Эндрю, как вихрь – возбужденная и полная неукротимой энергии, не смотря на то, что только что прибыла с бала в Версале, посвященного дню рождения королевы Франции.

– Доброе утро, сударыня, – сказал Эндрю, быстро натягивая штаны. – Что стряслось?